Глава девятая
Прекрасное завершение "каникул" Майкла Финсбюри
С Майклом Финсбюри я знаком лично. Мои юридические дела - о, я понимаю, сколь не выгодно признаваться в том, что поверяешь защиту своих интересов такому адвокату, но в конце концов, есть обычное чувство благодарности, да и вообще дело это прошлое - короче говоря, все мои отношения с законом, нынче, слава Богу, вполне невинного свойства, и сейчас в руках Майкла. К несчастью, у меня плохая память на адреса. О каждом своем знакомом я в состоянии запомнить только один его адрес. Назовет мне человек свой адрес при знакомстве, потом переедет куда-нибудь - и все, приятель этот для меня потерян, поскольку память за его перемещениями следить отказывается. Та к вот и получилось, что Майклу я пишу всегда на адрес его конторы, поскольку номера дома на Кингс-роад, где он живет, не помню. Конечно, на званых обедах у него мне случалось бывать. В последнее время, с тех пор, как он сколотил состояние и не так уж активно занимается практикой, подобного рода мероприятия участились. Происходит это так: несколько хороших знакомых, которых объединяет наличие классического чувства юмора (как, например, у меня) случайно встречаются в курительной комнате клуба, и вскоре их можно видеть тянущихся гуськом по аллеям Сент-Джеймс-Парка. Четвертью часа позже компания уже восседает за одним из самых шикарно накрытых столов Лондона.
Но во времена, описываемые в этой повести, в указанном доме на Кингс-роад (будем считать, что его номер 233) было еще тихо. Дружеские приемы Майкл устраивал в залах Николя или Веррея, двери же его частного жилища даже для большинства друзей оставались закрытыми.
Второй этаж, комнаты которого выходили окнами на солнечную сторону, был предоставлен в распоряжение отца. Двери гостиной были постоянно закрыты, а сам Майкл облюбовал для проживания столовую. В этом удобном помещении, оберегаемом железными ставнями от любопытных взглядов пешеходов Кингс-роад, в окружении книг по проблемам права, томиков поэзии и описаний известных уголовных процессов, мы и застаем его во время ужина по завершении путешествия с Питманом. Прислуживает адвокату пожилая дама со сверкающими глазами и плотно сжатыми губами. Весь ее вид свидетельствует о принадлежности к давним обитателям дома, а каждое сказанное слово - о достойном шотландском происхождении. Чувство почтительной боязни, которое сочетание этих двух качеств способно вызвать даже у самого смелого человека, не было чуждо и нашему герою. Это было впечатляющее зрелище, когда хозяин дома под пристальным взглядом прислуги старался всячески замаскировать в своем поведении следы обширного возлияния в компании Питмана. А когда Майкл, наконец, проговорил:
- Знаешь, Тина, я не прочь бы выпить рюмочку бренди с содовой, - то слова эти были сказаны без особой веры в их убедительность и без надежды на то, что они будут приняты к исполнению.
- Ни в коем случае, мистер Майкл, - последовал мгновенный ответ. - Только красное вино с водой.
- Очень хорошо, замечательно. Ты, конечно, права. У меня сегодня был очень трудный день в конторе.
- Что вы говорите? Да вы и близко к конторе сегодня не подходили.
- Ну, как же, я несколько раз заезжал на Флитстрит.
- Распутничали вы весь день, вот что! - язвительно объявила Тина. - Осторожно! Вы хрусталь разобьете! - вскрикнула она, когда адвокат чуть не уронил бокал со стола.
- Как он себя чувствует? - спросил Майкл.
- Как обычно, мистер Майкл, и видимо, так уж и будет до самого конца. Достойный человек. Но вы не первый, кто сегодня об этом спрашивает.
- Вот как? И кто же еще?
- Вы будете смеяться, - хмуро ответила Тина. - ваш кузен, мистер Моррис.
- Моррис! Что этому прохвосту было надо?
- Что надо? Хотел увидеться с ним, - экономка многозначительно указала пальцем вверх. - По крайней мере, так говорил, но у меня на этот счет свое мнение. Он хотел меня подкупить! Подумать только, подкупить! Меня! - повторила она с нескрываемым презрением. - Джентльмены так не поступают.
- В самом деле? - сказал Майкл. - Уверен, что много он не предложил.
- Вы не ошиблись. - И дальше никакими расспросами не удалось заставить ее назвать сумму, за которую прижимистый родственник хотел ее подкупить. - Но я ему сказала, чтобы не совал свой нос не в свои дела, - добавила Тина воинственно. - Не скоро он снова тут появится.
- Ты же знаешь, что нельзя позволить ему увидеться с моим отцом. У меня нет ни малейшего желания устраивать представление для этой скотины.
- Об этом можете не беспокоиться, - заверила его домохозяйка. - Но самое смешное в том, что… вы соус пролили, вот свежая салфетка… что он думает, будто ваш батюшка умер и вы это от него скрываете.
- На воре шапка горит.
- Вот-вот, я ему слово в слово то же самое сказала! - обрадовано воскликнула Тина.
- Он мне еще за это заплатит.
- А нельзя его каким-нибудь образом к суду привлечь?
- Нет, не думаю, да и не испытываю ни малейшей на то охоты. Только знаешь что, Тина, что-то красное вино не очень мне по вкусу. Это какая-то неудачная бутылка. Будь так добра, и дай мне рюмочку бренди.
Но Тина была непреклонна.
- В таком случае, - сердито заявил адвокат, - я больше есть не буду!
- Вы можете поступать так, как считаете нужным, - ответила невозмутимо экономка и принялась убирать со стола.
- Какая жалость, что Тина такая образцовая прислуга, - вздохнул Майкл, выходя на улицу.
Дождь перестал, ветер еще не успокоился, но теперь уже только приятно освежал. Город в вечерней темноте искрился уличными фонарями и блестел лужами. "Ну вот, так уже лучше", - подумал адвокат, направляясь к центру и не без удовольствия прислушиваясь к стуку колес по мостовой и миллионому эху шагов пешеходов.
На углу Кингс-роад он вспомнил о бренди и зашел в сверкающую витриной забегаловку. Посетителей было немного: кучер с близкой стоянки экипажей, несколько хронических безработных, джентльмен (в углу), желающий продать фотографии, укромно доставаемые из кожаной папки, другому очень молоденькому парнишке с рыжей бороденкой, а также (в другом углу) парочка влюбленных, оживленно о чем-то щебечущих. Но общее внимание привлекал к себе худосочный старичок в черном сюртуке, который явно был тут на новенького. Перед ним на мраморной плите стола возле сэндвича и кружки пива лежала сильно помятая фуражка. Он как раз поднял руку в ораторском жесте и голосом от природы писклявым, но настроенном сейчас на акустику лекционной залы, очаровывал своим искусством буфетчицу, четырех безработных и кучера.
- Я произвел инспекцию всех лондонских театров, - говорил старик, - и, измерив шагами ширину главных входов, установил, что они до смешного не соответствуют потребностям публики. Двери открываются не в ту сторону, сейчас не помню, в какую именно, но дома у меня записано. Часто во время представления они заперты на ключ, когда зрительный зал буквально забит публикой. У вас, очевидно, не было моих возможностей сравнить эту ситуацию с положением в других странах, но смею вас заверить, что там это давно уже главная забота уважающих себя властей. Неужели вы думаете, что в стране истинной демократии могли бы сохранится такие свидетельства властных злоупотреблений? Ваш здравый смысл, хоть и не подкрепленный образованием, подскажет вам, что нет. Возьмем, к примеру, Австралию - страну еще более подневольную, чем Англия. Я лично разговаривал с одной из жертв пожара на Ринге, и, хотя этот человек не очень бегло говорил по-немецки, мне удалось получить полное представление о его мнении на этот предмет. Но вас наверняка больше заинтересует вот эта вырезка, посвященная той же проблеме, из венской газеты, которую я вам сейчас прочитаю и тут же, с листа переведу. Как вы сами можете видеть, она напечатана готическим шрифтом, - при этих словах оратор предъявил слушателям означенную вырезку, чтобы они могли удостовериться собственными глазами, причем сделал это с видом фокусника, показывающего публике в первом ряду возникший из воздуха апельсин.
- Приветствую уважаемого дядюшку! Что за встреча! - воскликнул Майкл, положив руку на плечо говорившего.
Тот испуганно обернулся и перед Майклом предстала физиономия дяди Джозефа.
- Это ты, Майкл? Ты один? С тобой никого нет?
- Один, - ответил Майкл, - никого со мной нет. А вы кого ожидали?
- Я имел в виду Морриса или Джона, - с видимым облегчением пояснил старик.
- А с какого счастья мне с ними разгуливать? - спросил племянник.
- В общем-то правильно, - признал Джозеф. - Тебе я могу довериться. Надеюсь, ты мне поможешь.
- Не понимаю пока, о чем вы говорите, дядя, - сказал адвокат, - но если вам нужны деньги, то предупреждаю, что я на нуле.
- Ах, не в этом дело, мой мальчик, - ответил дядя, крепко стискивая племяннику руку, - я потом тебе объясню.
- Вот и хорошо. Я угощаю, что вам заказать?
- В таком случае попрошу еще один сэндвич. Допускаю, что ты немного удивлен, встретив меня в подобном месте, но дело в том, что я поступаю в соответствии с моим твердым, но малоизвестным принципом…
- Не такой уж он малоизвестный, - усмехнулся Майкл, потягивая бренди, - я сам ему следую, когда вдруг захочется выпить.
Старик, которому хотелось как можно больше расположить к себе Майкла, грустно улыбнулся в ответ.
- Ты всегда такой веселый, - сказал он, - и признаюсь, что это мне, вообще-то, в тебе нравится. А что касается упомянутого принципа, то он заключается в том, что надо приспосабливаться к обычаям той страны (хоть бы и самой захудалой), где человек находится. Во Франции, например, все ходят завтракать в кафе; в Америке же главный пункт питания - так называемые бары самообслуживания; ну а в Англии тот, кто желает быстро перекусить, направляется вот в такой кабачок. Довольствуясь парой сэндвичей, чаем, ну и иногда кружкой пива, человек может в Лондоне неплохо пропитаться на четырнадцать фунтов и двенадцать шиллингов в год.
- Знаю, знаю, - ответил Майкл, - не считая одежды, стирки и обуви. Все вместе, включая сигары и нерегулярную выпивку, лично мне обходится в семьдесят и более.
Этой фразой Майклу удалось в последний раз прервать поток речей дяди Джозефа. Далее он покорно и снисходительно внимал разглагольствованиям дяди, который тут же переключился на политические реформы, с них - на теорию барометра, которую украсило описание ветра бора на Адриатике, после чего речь зашла о наилучшем методе обучения глухонемых арифметике. Немного погодя, парочка двинулась по Кингс-роад.
- Майкл! - перешел, наконец, к делу дядя Джозеф. - Причиной того, что я здесь оказался, является моя ссора с племянниками. Они стали невыносимы.
- Я вас понимаю, дядя, - признал Майкл. - Сам не способен выносить их больше двух минут.
- Они не разрешали мне выступать, - излагал свои обиды старик. - Запирали меня на ключ, да еще всякие грубые слова говорили. Считали, сколько я карандашей трачу для своих увлекательных заметок; газеты от меня прятали, как младенца от диких зверей. Ты же меня знаешь, Майкл. Я живу этими моими расчетами, тем, что имею свой взгляд на мир, такой разнообразный и переменчивый. Перо, бумага и пресса значат для меня не меньше, чем еда и питье. Такая жизнь стала совсем невмоготу, и тут, в неразберихе после железнодорожной катастрофы под Браундином, мне удалось скрыться. Они, наверное, думают, что я погиб, и попытаются обманом завладеть тонтиной.
- А как выглядит ваша финансовая ситуация? - вежливо спросил Майкл.
- В финансовом отношении я просто богат, - радостно ответил старик. - Сейчас я могу себе позволить расходы до ста фунтов в год. Перьев и карандашей у меня в неограниченном количестве. В моем распоряжении Британский Музей с его книгами, а также любые газеты, какие только пожелаю. Странная, однако, вещь, насколько мало человеку в моем возрасте нужно забивать себе голову книжными премудростями. Достаточно газет, в них есть все выводы в готовом виде.
- Я могу вам, дядя, кое-что предложить: вы можете поселиться у меня.
- Дорогой Майкл, ты очень любезен, но все же не вполне осознаешь мою ситуацию. Дело в том, что определенные финансовые сложности все-таки существуют. В роли опекуна я выступил не вполне удачно, и не впадая в подробности, скажу тебе только, что оказался в полной финансовой зависимости от этого злодея Морриса.
- Я вас переодену! - воскликнул с энтузиазмом Майкл. - Подарю вам очки в толстой оправе и бакенбарды.
- Подобные мысли мне тоже приходили в голову, - признался старик. - Но боюсь, что такая перемена обратит на себя внимание соседей в скромном месте моего нынешнего обитания. Аристократы, как тебе известно…
- Но, - прервал его Майкл, - каким чудом у вас вообще появились деньги? Не считайте меня чужим человеком. Я ведь знаю об опекунстве, о том, каких дров вы там наломали, и о том, что существуют документы, по которым вы уступаете все права Моррису.
В ответ Джозеф рассказал племяннику о совершенных им банковских операциях.
- А вот это неправильно, - оценил его действия адвокат. - Этого вы не имели права делать.
- Но ведь все принадлежит мне, - пытался возражать Джозеф, - Майкл, ведь это я основал дело, и я им занимался, значит, все это мое!
- Все это так, но вы подписали бумаги о переуступке прав, вы были вынуждены это сделать в безнадежной для вас ситуации. А сейчас все может кончиться тюрьмой.
- Не может быть! - воскликнул бедный дядя Джозеф. - Закон не может быть так несправедлив!
- Самое смешное, - продолжал Майкл, - что на сей раз вы этот кожевенный бизнес угробили окончательно. У вас, дядя, конечно, весьма своеобразное представление о юридических нормах, но должен сказать, что мне очень импонирует ваше чувство юмора!
- Не вижу в этом ничего смешного, - обиженно заметил дядя Джозеф.
- Если уж зашла об этом речь, скажите, имеет ли Моррис право подписи в фирме?
- Кроме меня никто.
- Бедолага Моррис! Истинный бедолага! - воскликнул восхищенно адвокат. - И при этом все время ломает комедию, что дядюшка жив, здоров и сидит дома. Ну все, Моррис, судьба отдает тебя в мои руки! Скажите мне, дядя, сколько вообще стоит это все ваше кожевенное дело?
- Стоило когда-то сто тысяч, - с горечью ответил дядя Джозеф, - когда я им занимался. А потом явился этот шотландец, очень способный, особенно в бухгалтерских делах. Ни один бухгалтер во всем Лондоне не мог разобраться, как он там вел учет. Потом пришел Моррис, который вообще в торговом деле не разбирается. А сейчас фирма стоит очень мало. Моррис пробовал ее продать, и ему предлагали только четыре тысячи.
- Пожалуй, мне стоит заинтересоваться шкурами, - решительно заявил Майкл.
- Тебе? - удивился дядя Джозеф. - Не советую. Во всем мире торговли нет ничего более непредсказуемого, чем колебания на рынке кож. Можно сказать, что это невероятно чувствительный рынок.
- А что вы сделали с этими деньгами?
- Я положил их в другой банк и снял двадцать фунтов, - быстро ответил мистер Финсбюри. - А зачем ты спрашиваешь?
- Прекрасно, - ответил Майкл. - Я завтра же пошлю туда своего служащего с чеком на сто фунтов, а ту сумму переведу обратно в Англо-Патагонский банк с каким-нибудь объяснением, которое специально для вас придумаю. Вас это очистит перед законом, а Моррис и так не сможет снять ни пенса, не прибегая к подделке вашей подписи, что, впрочем, не повредит моей небольшой интрижке.
- А я что буду делать? - спросил дядя Джозеф. - Я же не могу жить без денег.
- Разве не ясно? Я пошлю чек на сто фунтов, из которых у вас на счету останется восемьдесят. Когда они закончатся, обратитесь снова ко мне.
- Я все же не хотел бы зависеть от чьей-либо щедрости. - Джозеф пожевал свой седой ус. - Я хотел бы существовать на собственные средства, тем более, что они у меня есть.
- Да как вы не поймете, - Майкл схватил дядю за локоть, - что я пытаюсь спасти вас от тюрьмы?
Столь серьезный тон Майкла подействовал на дядю.
- Надо мне заняться изучением права, - заявил он. - Это будет новая для меня область знаний. Общие принципы мне, конечно, известны, но частностям я до сих пор должного внимания не уделял, потому-то твоя оценка данной ситуации для меня явилась неожиданностью. Возможно, ты и прав, а для человека в моем возрасте - я ведь уже далеко не безусый юнец - надолго попасть в тюрьму было бы очень вредно для здоровья. Тем не менее, я должен тебе сказать, дорогой племянник, что ты совсем не обязан оказывать мне все эти любезности, никаких причин для этого нет.
- Пусть это вас не заботит, дядя. Я, возможно, отыграюсь на торговле кожами. - И записав дядин адрес, Майкл расстался с ним на углу улицы.
"Какой замечательно милый старик. Недотепа и пустомеля, но как полон жизни! А мне, видно, судьбой назначено быть орудием Провидения. Так, задумаемся на минутку, в чем я сегодня преуспел? Избавился от трупа, спас дядю Джозефа, слегка взбодрил Форсайта и выпил черт знает сколько не самого отборного бренди. Закончу-ка я день тем, что навещу кузена, и тогда действительно выступлю в роли перста судьбы. Кожами можно заняться завтра, сегодня просто по-дружески внесу в это дело оживление".
Примерно минут через пятнадцать после этих размышлений, когда часы пробили одиннадцать часов вечера, орудие Провидения вышло из экипажа и, велев кэбмену ждать, постучало в двери дома номер 16 по Джон-стрит.
Дверь тут же отворил Моррис.
- А, это ты, Майкл, - приветствовал он кузена, предусмотрительно загородив собой узкий проход. - Время уже позднее.
Майкл молча подал ему руку и так крепко стиснул ладонь, что надутый хозяин дома слегка отстранился. Воспользовавшись этим, адвокат проник в холл, после чего направился к столовой, а Моррис следовал за ним по пятам.
- Где твой дядя Джозеф? - спросил Майкл, удобно располагаясь в кресле.
- Он в последнее время плохо себя чувствует. Сейчас он в Браундине. Джон его опекает, а я тут, как видишь, один.
Майкл спрятал усмешку в усы.
- Я хотел с тобой увидеться в связи с одним интересным делом.
- Не требуй от меня согласия на свидание с дядей, раз не хочешь показать мне своего отца.
- Вздор, - ответил Майкл. - Мой отец - это мой отец, а Джозеф такой же мой дядя, как и твой, и никаких особых прав на него у тебя нет.
- У меня и в мыслях ничего такого не было, - упрямо повторял Моррис. - Просто он плохо себя чувствует и никого не может принимать.
- В таком случае я скажу тебе без всяких обиняков. Я пришел предложить тебе определенный компромисс.
Бедный Моррис сначала побледнел как труп, а затем краска обиды на человеческую несправедливость залила его лицо до самых корней волос.
- Да что ты говоришь? - воскликнул он. - Не верю я тебе, ни одному слову не верю. - А когда Майкл заверил его, что говорит вполне серьезно, покраснел еще больше. - Я не согласен. Выметайся отсюда со своим компромиссом!
- Ого! - удивился Майкл. - Ты утверждаешь, что дядя тяжело болен и не хочешь пойти на компромисс? Это выглядит подозрительно.