Барбе. В самом деле - отчего это имя всплыло на язык? Девушка вынуждена была себе признаться, что езуита крепко недостаёт обеим. С ним каждый день был поэзией - а теперь Галина погрузилась в сугубую прозу и невольно стягивала туда Орри. Он был пряной приправой к бытию, неким ферментом, без которого оно не могло усвоиться Галиной во всей полноте. Девушке не хватало его лукавства, непредсказуемости того мира, который Барбе ухитрялся создавать вокруг них троих. Его россказней. Его двусмысленностей. Его стихов и песен. Даже той недавней истории, что он сам именовал предательством и которая оказалась попросту ещё одной ступенькой лестницы, ведущей к собственному "я" девушки.
"И эта лестница без него, пожалуй, окажется куда длиннее".
Впрочем, размышлять Галине было некогда и несподручно. Из утреннего котла надо было успеть зачерпнуть воду для мытья посуды и прочих надобностей - он был один такой на всё про всё. Из прогоревшего костра выкатить раскалённые камни для стирки. Железная кочерга с латунной рукоятью нагревалась, булыжники, которые надо было брать особыми щипцами, выворачивались прямо на ногу и плевались горячими брызгами, когда их случалось неудачно сронить в деревянную кадку с водой для нагрева. Сливать заразные помои в бегучую воду было нельзя - всякий раз приходилось либо просить того же широкоплечего Тхеадатхи выкопать очередную яму, чтобы жижа хоть не растекалась по лугу, либо отыскивать натуральное углубление. Костёр тоже непременно требовалось затоптать и присыпать негорючим грунтом. Госпожа земли, вот, значит, как.
После привала вновь начиналась дорога. Не такая извилистая, как раньше, но и не такая широкая, она еле вмещала двух всадников, ехавших чуть отступя один от другого. По обеим сторонам возвышались сосны, очень прямые, тонкие, с клочком игольчатой шевелюры на самом верху, и раскидывались кусты можжевельника, немного дальше начинались широколистые деревья: редко дубы, больше ясеней, клёнов и вязов в боевой раскраске. Над поверхностью дороги набухали и выпячивались их корни, похожие на кровеносные сосуды. Удивительного вида травка покрывала торный путь: мелколистая, иззелена-голубоватая под слоем пыли и вся в побегах. Похоже, никакие копыта и колёса не способны были до конца её выбить.
А копыт и колёс, то бишь путников всякого рода, было немало, причём чуть иного облика и характера, чем на франзонских дорогах. Мирные паломники и боевитые купцы, в основном местного извода, перемежались патрулями, состоящими обычно из двух человек в лёгком доспехе: круглые шапки и панцири грубой и толстой бычьей кожи с прикреплёнными на них бляшками из чёрной бронзы, широкие пояса со свисающими вниз железными пластинами. На поясах - широкие кривые мечи и кинжалы числом до трёх - метательные. У сёдел - длинные ясеневые луки, вложенные вместе со стрелами в один узкий короб с перегородкой: степняцкий горит. Лошади патрульных были куда как привычны к здешним дорогам: шагали широко и мерно, сгибали в локтях и поднимали ноги высоко, опускали копыта сторожко, чтобы не споткнуться об иной корень. Не то что скакуны морянцев, привыкшие к широким трактам, чистым лесам и степному раздолью. Орихалхо на примере патрульных объясняла Галине особенности быта приграничья:
- За спиной у нас мир и впереди мир, но они разные. Имею в виду - и спокойствие, и обычаи земель. Вот и возникает то один, то другой предлог для стычки. Такие же непонятные, как смешанное вооружение здешних рыцарей: не лесное, не степное, а серёдка наполовинку. Видела, как на нас поглядывают? Неохота, видно, давать спуску. Оттого пополудни снова в кусты запрячемся.
На дневке, ради которой приходилось искать хороший сход с тропы, повторялась добрая половина утренних проблем. Можно было, разумеется, перехватывать всухомятку, руки до и после еды обтирать мохом-травой, стирку и подавно не затевать, если требуется - подсушивать волглое над поостывшим костром. Только это казалось Галине добровольной сдачей в плен обстоятельствам. Хозяйка - это обязывает. И оттого всё повторялось вновь, хотя в куда меньших масштабах: разжигание малого костра, нагрев воды, которой мужчины размягчали жёсткие комки своего походного концентрата. Галина попросилась попробовать кусочек - едва не плюнула: вовсю разит рыбьим жиром, тухлой гречкой и малиновым вареньем.
- На свежанину охотиться надо, - посетовал Армени. - Становиться в облавное кольцо. А мы в день по дюжине фарсангов проделать норовим.
- Можно подумать, никто из вас капканы на ночь не налаживал, - фыркнула Орихалхо.
- Баин не охотник, баин - моряк, - ответил тот с юмором. - А так - жирного борсуслика не желаете откушать? Хорошо освежёванного и поджаренного. Или крота прямо из кротовины?
Баин - то было местное сокращение от ба-инхсан, морской человек.
- И ждут нас на границе. Предупреждены все, вплоть до простых блюстителей, - невозмутимо продолжила Орри. - Не стоит медлить.
- А как насчёт того, чтобы покупать еду и останавливаться на постоялых дворах, как прежде? - вмешалась Галина.
Хотела добавить - "мы ж не парии какие-нибудь", но подумала, что вот как раз почти что они самые. Где прежние харчевни и трактиры, тоже неясно. Отчего в Сконде не так уж преданы Верховному королю, что косо смотрят на его людей - тоже недурной вопрос. Хотя, может быть, и не королевские в их отряде люди, а - чьи? Ордена Езу? Свои собственные? Отчего пашем-пашем, чешем-чешем, а нейтральная полоса всё тянется резиной - ищем место для прорыва? И вообще спросить бы верную Орихалхо, как там у нас со звонкой монетой.
До таких праздных вопросов дела не доходило: они с Орри занимались вполне конкретными вещами. По вечерам, после третьего сеанса разжигания костров, разбивания ночлега, стирки, готовки и - в стиле Козьмы Пруткова - умащения поясницы хорошо пахучим елеем. В смысле - разминались, чтобы вот это самое по жилочкам разошлось. Пробовали фехтовальные приёмы для длинного клинка (с успехом замещаемого прямой или гнутой палкой), бросание и втыкание короткого, стрельбу из лука и пращи. Приёмы мужицкой самообороны. Многое, но по самым верхам. Их спутники тоже разбивались на пары, повязывались поверх шевелюры чёрными пиратскими платками, чтоб не мешала: состязались.
Ко всему прочему, Галину мало-помалу приучили возить с собой учебное оружие: чтобы всякий раз не думать, не рыскать по тюкам. И заодно привыкать к тяжести и форме длинного лука без налучи, нескольких стрел за сапожком и грубого подобия самурайского бокэна. сё это служило для её натаски.
- Вот, - Орихалхо прочертила на земле овал концом своего дубового жезла. - Это моя территория безопасности. Ты тоже так сделай. Такая фигура подвижна и упруга, но границы её ненарушимы. Если сумеешь не пропустить за них другого поединщика - считай, победа твоя верная. Как говорится, если меч по руке, то его острота ничего не весит. Умелая защита - голова нападению.
- Читала я, что парировать удары - проигрышная тактика, - заметила Галина, пытаясь отмахнуться от противницы.
- Читала. И на том спасибо, что не полный неуч из тебя вышел. Я говорю - голова, не всё же тело. Могу сказать - основа. Становой хребет. Создай вокруг себя крепость и делай вылазки из-за стен. Новичка можно достать с первого реза или укола, хотя не полагайся на то, что все такими будут.
- Ты думаешь, что вообще будут? О-о…
- Хм. Не знаю, что тебе, да всем прочим моим рекрутам, понадобится в Сконде, - чуть загадочно проговорила Орри, отводя палку и втыкая конец в почву. - Неохота, чтобы потом переучивали. Стыдно, хотя и свидетельствует о некоей простецкой мудрости, предъявлять учителям чистую доску.
- Ну вот, снова здорово. Почему ты думаешь, что такое вообще может понадобиться? - спрашивала Галина. - Не знание литературы и языка, трав и звёзд, а сплошная драка? И кто соберётся переучивать конкретно меня?
- Прибудем - своими глазами увидишь. Я и то лишь прикидываю. Зачем предварять? - неизменно отвечала подруга.
"Увидишь". Вот ещё странно: с тех самых, довольно давних пор Галина не рисковала на себя смотреть в зеркало. Разве что уголком глаза. Своего рода рефлексия суеверия.
"А ведь сорок дней и те давно прошли".
С этой мыслью девушка однажды вечером, будто бы желая сменить бельё, вывернула ту из перемётных сумок, где, как помнила, оказалось содержимое малого кофра. Сам кофр в перипетиях куда-то задевался, как многие ненужные Галине вещи. Или, возможно, был продан Орри потихоньку от неё.
И вот в руку ей легло то самое запретное зеркальце. Овальное, с рукоятью, удобно легшей в руку. Лицо сначала пришлось рассматривать по кусочкам, а потом отставить стекло на вытянутой руке подальше: круг стал овалом, русые волосы модного в Рутене (тьфу, России и за рубежом) серо-серебряного оттенка завились на висках, носик чуть вздёрнулся, задорно этак, и покрылся веснушками. Глаза как были цвета волос, так и остались, но выделялись на покрытых загаром щеках куда резче. Губы вроде бы стали ярче от вольного воздуха, пухлее - или просто упрямей по выражению. Подбородок и щёки ближе к ушам оделись лёгким пушком, тенью шкиперской бородки. Смотри-ка, и не написано на лице никакой тоски и хворобы. Хотя разве те отблески и отражения, что отбрасывает от себя магическое стекло - именно отбрасывает! - разве по ним можно судить о том, кто есть ты?
Вот расфилософствовалась…
- Что - нравишься сама себе? - Орихалхо подобралась со спины, потёрлась носом о шею Галины. - Говоришь - красива? Говоришь - способна пленить мужчин? Моя светлая.
- Да какой была, такой и осталась. Не дурнушка, но и не хорошенькая. Что ты всё повторяешь, - Галина чуть сморщила нос, опустила зеркало. - Светлая да светлая. Такая масть даёт какие-то преимущества в Сконде?
- Сразу ухватила жеребца за задние копыта, - Орри зашла спереди, улыбнулась. - Практичная женщина. Да, тебя в тамошних городах и весях будут оценивать раньше всех нас. Хоть на первый взгляд их там не отличишь от западных уроженцев, но у ал-илламинэ, тамошних главных женщин, есть легенда о прародителях.
- Когда ты так начинаешь, это значит, что тебе хочется поделиться сказкой.
- Разумеется. Вся ночь впереди - неужели посвящать её одному сну? И одним ласкам?
- Да я, собственно, и против и одной этой двоицы. Но ладно.
Обе уселись на кошму, подоткнули под себя разбросанные подушки.
- Вот ты, Гали моя, верно понимаешь. Скондский Амир Амиров перед королём Кьяром - не, так сказать, второй из равных, не подмандатный владыка.
- Это ты потому говоришь, что король у нас в древности был первый из равных? - Галина чуть наморщила лоб. - А позже кардинал Ришелье сносил герцогские и баронские фамильные гнёзда, чтобы подчинить их своему Людовику Тринадцатому.
Возможно, Орри не поняла всей конкретики, но на суть дела отозвалась:
- Да наш Кьяртан с его Советом - вовсе не абсолютный владыка. Такого бы вертдомская земля не потерпела. Просто его голос многое значит, и свою долю в торговых и воинских делах наш король имеет. Буде случатся эти воинские дела: банда какая-нибудь заведётся или твои соотечественники чересчур понагличают. А вот Амир Амиров…
Она сделала паузу.
- Амир и вообще выборная должность. Распорядитель без права наследования. И дело его, грубо говоря, - связывать всё со всем в Сконде.
- Республика под маской монархии? Ха. Под паранджой?
- Нет. Скорее то, что у вас в Рутене именуется Халифат Праведных. Слово великого амира - всё равно последнее. Но это пока его чтут как достойнейшего. В Кьяртане чудно смешались все царственные крови Вертдома, в том числе и малая толика скондской, но он владычествует в Сконде не по праву, а для чести. Амир Амиров кладёт свою печать поверх остальных печатей, наш Кьяртан - в точности рядом, но уголок амирской всё-таки захватывает. А теперь слушай, отчего такое повелось.
- Я слышала, что его дед Ортос имел девочку от простой скондки. И когда она выросла, Моргэйн-отцеубийца…
- Да, мейсти Эстрелья вышла за сына Ортовой королевы Библис прямо на эшафоте. За миг до того, как ему с величайшим почтением и бережностью отрубили голову. Уединиться после венца им было позволено, чтобы сделать законным плод, по всей видимости зачатый будущей королевой несколькими днями раньше. Но ты не особо вникай в обстоятельства - таких вещей ваши рутенцы не жалуют, считают греховным смешением крови. И речь сейчас пойдёт вовсе не о них.
Орри слегка вздохнула, настраиваясь на былинный лад.
- Рассказывают у нас на островах, что давным-давно коренные скондцы рождались куда больше похожими на ба-нэсхин лицом и телом, чем ныне, и были смуглы и прекрасны. В те времена самое большое их племя похвалялось перед всеми, что некий ковчег с духами, летящий по воздуху, приземлился в его степях и принёс ему вышнее благословение. Чтобы укрыть его, построили те люди большие города за мощными стенами, а в них и вовне - храмы в виде креста, глубоко врезанного в скалы. Такой храм может разглядеть во всей красе только сильная птица - орёл или кондор. А ещё они возвели узкие обелиски, похожие в одно и то же время на дерево ель и на многоярусные башни - так выглядели их дворцы и укреплённые замки. Для чего было сотворено такое - неизвестно. Магия, пожалуй.
После того решил господин этой страны, что имеет он священное право нести новый свет другим на остриях клинков, стрел и копий и что будут его люди на этом пути мало уязвимы, ибо свет этот - от господина всех господ. Вторгся со своими войсками в окрестные земли, где жили в ладу нохри, иллами и люди Матери, и покорил их. Стал насаждать свою веру и вытеснять другие. А оттого запустел и притих Сконд, и жители его окраин, изнурённые войной, совсем обнищали. Король же не много о том ведал: беженцев к нему не допускали ни на бросок камня, ни на полёт стрелы.
А надо сказать, что был король Кахва ещё молод и не имел супруги, ибо питал неприязнь ко всем женщинам в мире. Лишь убивать и состязаться в силе - со зверем ли, с человеком - любил он во всём белом свете. Каждый день рано поутру выезжал Кахва из ворот своего укреплённого дворца, окружённого рвом, на охоту, и всякий раз окружали его самые блистательные из придворных, а впереди его коня поспешали борзые или гончие псы, взятые псарями на длинную сворку.
И вот однажды псы не захотели бежать далее опущенного моста. Они рванулись с поводка, звонко залаяли, замахали поднятыми хвостами и сгрудились у какого-то свёртка, довольно грязного с виду.
- Эй, назад! - крикнул один из охотников и стал оттаскивать гончую. Так же поступили и другие. Свёрток развернулся наподобие большого ёжа в серых иглах лохмотьев - и глаза нищенки встретились с глазами короля, который в это время как раз поравнялся со слугами.
Это были совсем обыкновенные светло-голубые глаза, которые светились не более кожи, похожей цветом на снятые сливки, и пепельно-льняной пряжи волос, небрежно скрученных в косу и перекинутых на высокую грудь. Тело юной девушки так же тихо сияло изо всех дыр скудной одежды, коей были длинная туника, подпоясанная витой верёвкой, и плащ с капюшоном, И то, и другое скреплялось массивными оловянными фибулами - туника на левом, плащ на правом плече. Насчёт пояса не скажу, но третья застёжка стискивала конец косы. Ноги девицы были босы, руки сложены крест-накрест на сосцах лани или серны. Все три сдвоенных части тела имели совершенную форму.
- Как ты хороша собой, - произнёс Кахва. - Назови нам своё имя.
- До сегодняшнего утра меня звали Пенелофон, - ответила нищенка.
- А что изменилось с тех пор? - спросил король.
- Я встретила короля, - ответила нищенка. - Ведь ты правда король? И, говорят, наш новый владыка щедро дарует новые имена всему, что или кого ни встретит на пути.
Манеры Пенелофон были настолько просты и непринуждённы, а речи так по видимости наивны, что Кахва, которому изрядно приелись тонкие ужимки его придворных дам и в той же мере хитрая увёртливость чужих буржуазок и селянок, почувствовал, что нечто сладостно перевернулось, ухнуло в голове, сердце, а после - и кое в чём пониже. Тогда, вдохновлённый созвучием имени незнакомки с именем героини Гомера, вспомнил он стихи рутенца Одиссея, обращённые к царевне Навсикае. Неизвестно, откуда они взялись у нас, но это мелочь, Итак, король продекламировал:
- Много я видел народов, впервые такую встречаю,
Не знаю, кто ты: дитя ли богов или девушка смертных.
Но коль жилицу земли повстречать судили мне боги,
Благословен будь отец твой с матерью благородной,
Благословенны и братья…
Дальше он помнил нечётко, а потому сделал выразительную паузу.
- Все они в полной мере благословлены твоим царствованием, о князь земных царей, - учтиво промолвила нищенка, заполняя собой неловкое молчание, - ибо ныне вкушают утехи рая.
Она могла уточнить, что все её близкие умерли от голода, напрямую связанного с религиозными гонениями, но благоразумно воздержалась.
- Поистине, никто из моих знакомых не мог ответить так изящно! - воскликнул Кахва в полнейшем восторге. - И, поистине, ни одна из них не обладает такой воистину примечательной красотой. Решено: я беру тебя в жёны и клянусь в этом перед всеми здесь присутствующими!
Как все несколько самоуверенные люди, он и не подумал спросить, свободна ли девица (впрочем, то было очевидно из её ответа) и желает ли она сделаться королевой.
Тотчас всё шествие повернуло вспять под ликующие клики придворных, улюлюканье псарей и громкий лай собак, которых в очередной по счёту раз не поняли, когда они совсем уж были готовы загнать и затравить удивительно пахнущую дичину.
Король немедленно стал готовиться к бракосочетанию и коронации новобрачной. Пенелофон, по античной аналогии окрещённая Еленой Премудрой, сразу после обряда была отправлена в баню с парильней и цирюльней. Там красавицу отдраили во всех интимных местах, не исключая оборотной стороны ушек, удалили воском все волосы на теле, умягчили ладони и подошвы благовонным маслом, вывели мозоли, вшей и гнид, в равной мере волосяных и лобковых, и как следует причесали гребнем червонного золота - под цвет волос. Смрадные тряпки и вытертые бляхи, которыми крепились последние, хотели было сжечь прямо в банной каменке, но Елена воспротивилась с некоторым испугом. Свернула в комок и туго-натуго перевязала вервием. И облачилась в роскошный свадебный наряд, такой же яркий и лучезарный, какой стала она сама.
Тут последовали совсем иные церемонии, конечным результатом которых стала пышно расстеленная постель с королевскими гербами. И, конечно, новобрачная оказалась девственницей без изъяна и порока. И, ко всеобщему ликованию, ровно через девять месяцев появился на свет младенец-наследник.
Говорят те, кто рассказывает, что недолго радовался король Кахва своей безродной умнице. Ибо река, сколь ни бейся меж порогами, приходит к устью, а подобное, как ни крути, всегда тянется к подобному. Стал он отдаляться от жены всё больше и улыбаться тем из женского пола, кого раньше так люто презирал. Не подала и виду Премудрая Елена, что огорчена этим. "Есть королевское дело, есть и королевино", - вздыхала она, собственнолично пестуя юного принца, и за деньги из королевской казны нанимая ему лучших наставников, каких можно было снять с эшафота и вызволить из ссылки и тюрьмы.