Так приговаривая, она добралась до серпантина древней дороги. Всаднику пользоваться ею было не с руки - местами оползни повредили полотно и обрушили внешнюю кромку. Однако пешеход мог передвигаться с известным комфортом. Галина даже помнила, что не так далеко было нечто вроде корчмы, куда так славно бывало сбежать от сугубой муштры, выпить неплохого кофе или дрянной виноградной старки. Собственно, паломничали сюда все, начиная с необтёсанной молодёжи и кончая старогодками и инструкторами, а пороли только тех, кто на этом попадался, - без разбора чинов. И разврат, и кара, похоже, входили в учебную практику: главным смаком было накрыть одного из преподавателей. Они, как правило, маскировались воспитательным рейдом по злачным местам, поэтому опытные люди рекомендовали брать с поличным: кружкой или стаканом в руке. На пути к замку пойманную дичь мигом окружала компания пострадавшей молодёжи и во весь голос обсуждала, в каком виде и под каким соусом преподнести извергу традиционный двадцатник горячих. К примеру, трофейным спиртиком плётку протереть для дезинфекции или пирожок с требухой сунуть в рот, чтобы не орал, а занимался любимым делом. Хорошим тоном для жертвы считалось поддерживать общее веселье.
Вспомнив это, женщина невольно улыбнулась.
Как ни удивительно после всех потрясений, корчма стояла на прежнем месте и вроде бы исправно действовала - входные воротца были прикрыты лишь наполовину, с заднего фасада выглядывала чья-то кургузая металлическая морда.
- Никак курьер с вестью, - пробормотала она. - На скутере.
"Рауди. Нет, зачем ему. И кади сказал - телесная скорбь у него. Или нет - не поверю, пока своими глазами не увижу".
Потянула на себя утробно скрипнувшую дверь - и вошла.
Знакомый персонаж ринулся к ней - весь в бороде и кудрях, свисающих по обеим сторонам головы крутым с проседью штопором.
- Ах, синья Гали, синья Гали. Не поминай лихом, что зову тебя по-прежнему.
- Твой рутенский так и не исправился, Мешуа. Или надо бы сказать - ладино-скондский?
- Ох, я неисправим. Но ничего: бывший землянин всегда поймёт бывшего землянина. Вам кофейку, по старой памяти, или чего посолидней? За руку ведь не поймают, capisco?
"Никак, он ещё итальянским заразился".
- Поймали, старина. Уже. Я, собственно, не за тем. Монеты никакой не взяла.
- Когда ж у меня выпивка была за плату? Вы только думали так. А на самом деле старшие со мной рассчитывались. Чтобы младшим потеха была и ученье не с таким скрипом шло.
- Ох. Я-то в простоте души и не подозревала.
Мешуа выразительно пожал плечами:
- Вы такие были простодушные. Так чего душа ваша желает?
- Даже и не скажу.
- Тогда вот что. Имеется у меня винцо, какое на стол никогда ещё не ставилось. Держу для избранных. Только что новую бутыль откупорил и декантировал. Вот его и порекомендую. Чистое: в голове от него светло, на душе радостно. Живая драгоценность.
Галина снова улыбнулась:
- А что? Давай неси. Пропадай моя тачанка, все четыре колеса.
Сбросила плащ на лавку и сама уселась покрепче. Вскоре на столе перед ней появился графин. Тягучая, темно-пурпурная жидкость медленно наполняла фарфоровую чашку, в объятии ладоней источала запах мёда и луга.
- Чудесно. Бесценно. Слушай, а закусить у тебя имеется чем?
Мешуа снова сотворил тот жест:
- Было, да подъели вчистую и спать улеглись.
- Не беда, я со своим. Поделиться?
Но он не захотел. Достала хлеб с сыром - недостойно питья, но не натощак же дальше дегустировать. Откусила. Сама не заметила, как убрала всё: нехилый аппетит прорезался.
И выдула, ничуть не сомневаясь, весь графинчик.
Сколько так сидела - не поддаётся учёту. Как вдруг торкнуло: вечер. Давно уже. Оттого и кушаний не осталось. И по постелям разошлись все, даже старик иудей.
Не вечер - ночь. Предпоследняя. Самый разгар.
Рывком поднялась на ноги - и тут её повело с такой силой, что еле добежала до здешней ретирады на одно очко. Добро - внутри дома. Ещё лучше - с "камушком для гуляний", махатмы сентегирские постарались.
Когда выворотило наизнанку, стало чуть полегче, хотя в коленках появилась изрядная слабина.
"Чёрт и чёрт. Не дойду быстро. Под откос свалюсь. А утром к Орихалко придут".
И ни спутника тебе доверенного, ни мобильника весточку передать. Разлакомилась.
Дверь позади отворилась, факел злорадно подмигнул.
- Простите, мэс, не было заперто.
Славный такой мужской голос. Молодой.
- А я не мэс.
- Вижу, что сэния, но из вежливости прикидываюсь.
Галина распрямилась, поддёрнула полы казакина, обтёрла губы:
- Игния. Хотя без разницы.
И лицо у него - пожалуй, некрасивое, но очень приятное. Светлая, почти огненная коса, кудряшки на висках - воин без особых заслуг. (Её саму без конца расплетали-заплетали, то как солдата, то как замужнюю мамашу. В конце концов надвое укрутили.) Нос на семерых рос, губы пухлые, веснушки что горох. Плечист и высок без сутулости. Наряжен сплошь в матовую кожу.
- Я так полагаю, ты дева в беде, - сказал на полном серьёзе.
- Ну конечно. А также Леди Озера и все рутенские романтические стереотипы сразу. Подвинься-ка, мэс, выпусти даму из сортира.
Но он стоял столбом.
- Благородный сьёр пришёл сюда без настоятельной потребности?
- Нет, почему же. Услышал неладное. Мог ведь кто-то отравиться. Или…
- Или. Перепила хорошего вина, уже порядок.
- Не лги.
Он вздёрнул Галинину голову за подбородок.
- Если порядок - так нагло не держатся.
Глаза у него оказались серо-зелёные и какие-то пушистые, иного слова не подберёшь. Вокруг зрачка словно кольцо ковыльных метёлок.
- На ночлег игния не просилась, добрейший и услужливый Мешуа даже о том не помыслил. Вывод - ты собралась уезжать на ночь глядя. Хмельная и печальная, и с чашею вина…
- "Хмельная, опьянённая, луной озарена,
В шелках полурасстёгнутых и с чашею вина(Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ),
Хохочущая, шумная, пришла ко мне она", -
машинально поправила Галина. - Это рутенец. Перс Хафиз Ширази.
- Он явно писал про тебя. Пить - не грех, говорят скондские отшельники. Если вино посылает тебе Всевышний.
- Вот кто самого тебя послал - на мою голову.
- Думаю, тоже он, - проговорил кавалер с полнейшей серьёзностью. - Я ведь спросонья имя твоё слыхал, да не понял. Тебе надо уже быть в Ас-Сентегире, а не получается.
- И что?
- То, что моя верная Белуша буквально фанатеет от ночных поездок. У неё солярные батареи мощные и накопитель первоклассный.
- Слышу знакомые речи, - пробормотала женщина себе под нос. - Ты из Рутена, никак?
- Нет. Это тебя успокоит или напротив?
Как-то незаметно от неё мужчина потеснил женщину к выходу из корчмы, буквально перенёс через порог и подвёл к своему механизму.
Сайкл был необычайно белого, даже розоватого с перламутром цвета, обтекаемых форм и довольно крутобёдрый. Гонцовские сумы из пупырчатой шагрени были перекинуты через перемычку между мягкими сиденьями: передним, узким, и задним, представляющим собой кресло с высокой металлической спинкой. Таких и на Земле насчитывалось несколько сотен, марки "Золотые крылья" или как его там.
- Живая, - объяснил мужчина. - Оживлённая. Оттого не знает ни сносу, ни передыху. Я её ещё реконструировал на днях. Садись позади меня, шлемов можем не надевать - для неё близко. Тебя к основным воротам доставить или к потайной калитке сбоку?
- Откуда тебе…
- Учился в своё время. Скорее, навещал. Талантов особых не прорезалось.
Устроил Галину поудобнее, застегнул ремни.
И они рванули…
- Вот, вылезай. Подниматься тут удобно, справишься.
Развернул скутер и полетел вниз по крутому склону.
От боковой дверцы вела крутая лестница без факелов, но кавалер почти насильно прицепил ко лбу дамы светодиодный фонарик наподобие туристского. Галина кивнула часовому, взбежала наверх, раскланялась с двумя парнями, стоящими рядом со входом к Орихалхо.
Ту явно уже обучали.
На одном из пуфов, чуть сгорбившись, устроился невысокий плечистый дядя в буро-красном сукне, испивая из чашки нечто бледное и жидкое. Подруга сидела на софе напротив, с довольно непринуждённым видом крутя в руке серебряный бокал. При виде Галины оба привстали.
- Вот ведь задница божия. Скажи на милость, где тебя до сих пор носило? - с облегчением ругнулась Орри.
- В придорожном шалмане надиралась. Совратила, кстати, одного писаного красавца. Чувствуешь, чем пахну?
Собеседники переглянулись. Подруга спросила тоном ниже:
- Это ты у деда Мошуа набиралась уму-разуму. И правда это - насчёт красивого мужчины?
- Да вестник какой-то. Ерунда. Мейстер, если вы посоветовали важное, будьте так добры повторить. Я, как вы понимаете, игниа Гали. С кем имею честь?
Галина упала рядом с Орри на софу, сколько можно выпрямилась.
- Мэс Трискель ал-Вестфи. Можно Трис, я не чинюсь. Говорил им всем - просите господина из самого Вольного Дома, я ж только Акселев потомок по боковой линии. Нет, недосуг им было ждать и толковать.
- Не беда, - сказала Орри. - Не порода нужна - умение. Ждать всегда муторно. Так ты мне насчет уборов начал.
- Верно. Я, игнья, только что советовал твоей госпоже обстричь косу загодя, - у неё, как знаешь, волос до лопаток растёт, как грива жеребчика, пришлось бы возиться подбривать. Да и чепчик - оно не самое ладное. Завязки ослабнут. Приняла совет без большой охоты.
- Сделаю, - кивнула Галина. - Еще что?
- Платье, - сказал Трис деловито. Вот такое, как на тебе, не надо. И как у жён иллами, не стоит. Из-за их долгих покрывал наугад иной раз действуешь. Возьми лучше длинное, с нижней юбкой и вырезом. Вставку батистовую, если голизны смущаешься. Это… фишу. И без особой пышности складок - расстелишь по полу, так подойти поближе затруднюсь. Башмачки на совсем низком каблуке - чтоб не споткнуться. Мантелью на короткий волос - только ни заколок, ни гребня. Чтобы мигом снять.
- Я помогу, - кивнула Орихалхо. - Не утруждайся мелочами.
- Самое главное, госпожа, - не бойся раньше самого страха. Давайся в руки, коль придётся, мягко. Голову держи горделиво и не озирайся по сторонам. Тогда и не заметишь ничего. Меня обязали не доставлять ни душевной, ни телесной скорби, так что поспособствуй, как сможешь.
- Глаза мне завяжете? - спросила Галина.
- Если сама попросишь. Это чтобы не оглянуться на блик. Ну, так впору и уши затыкать, он свистит, знаешь ли.
- Если похоже на боевой - знает, - ответила за Галину подруга. - Можно ей на колени не становиться? Ради чести.
- Можно, только пускай заранее дело обговорит. Высокий удар исполнить сложнее того, что низом идёт.
- Стану, - проговорила Галина. - Как мой отец. Не твой клинок его казнил?
- Что ты. Не мой никак. Это где имение, а где вода. Я ведь всю жизнь рядом с Холмами обитаю, а там ведь Готия, верно? Имени того мейстера не скажу, мало ли что, только ради него прямая Акселева кровь была призвана. Королевского отчима. О чём и толкую.
- Много народу набежит смотреть? - спросила Орри.
- Да кто захочет. Насильно не загоняют, а вот проститься - это да, захотят. И подивиться на редкое зрелище.
- Вот это противно, - Галина поморщилась. - Делать из смерти площадную картинку.
- То, что ущербно от рождения, не может быть испорчено ещё больше, - философски проговорил Трис. - А кто из людей стремится получить наглядный урок - его получит.
Он допил, наконец, свою чашку и произнёс:
- Напиток душевный. Ты, мэс Орихалхо, таких сердечных корешков своей милой завари на самом восходе солнца. А крепче ей ничего не надо. И прощайте покуда.
- Постой, - Галина собралась с духом. - Самое главное. Покажешь мне свой меч? Не испугаюсь, слово даю. Наоборот, всё делаю, чтобы меньше бояться.
- Ну, раз не досужий интерес…
Палач подошёл к двери, сказал несколько слов.
- Вытерпишь моё присутствие ещё несколько времени, госпожа моя? Это с особенным словом доставать нужно.
- Тогда ещё по чашке? - сказала Орри. - Свежего заварю. На всех троих.
"А ведь то старинный обряд, - догадалась Галина. - Дух уходящего накорми, плоть успокой".
Через какое-никакое время исполнителю приговора подали нечто длинное, аккуратно замотанное в плащ.
- Не принято его в ножнах хранить, - сказал Трис, принимая и разворачивая. - Но ведь тоже честь имеет. А так проще простого и то, и другое, боевым не чета.
Это было подобие сабли, широкой, с плавным изгибом и рукоятью на две мужских ладони, с замшевой лентой поверх металла.
- Самое верное, - похвалился палач. - И режет, и рубит. Вы должны обе знать по опыту.
Повинуясь непонятному притяжению. Галина дохнула на зеркальную поверхность. Странная вещь отразилась в облачке - будто золотисто-жёлтый полукруг на фоне голубизны. И тотчас пропало.
"Потайное клеймо, что ли. Говорят, были такие на клинках правосудия".
Поблагодарила. Проводила. Сказала Орри - пусть в последний раз малышку покажет. Завтра не надо, к завтрашнему утру лучше забыть, что у тебя есть дитя.
- Слушай, ты бы мне и косы состригла, - попросила подругу. - Не хочется чужих рук, оттого и в рутенские цирюльни терпеть не могла наведываться. И вон ей, малышке, будет на память. Цепочки плетут, сумочки, в медальоны вкладывают, ну и вообще.
- Я в модах не знаток.
- Да ладно, - протянула Галина. - Не ожидалось бы многолюдья, сама бы себя обкорнала. Тупыми рукодельными ножницами.
Однако У Орихалхо нашлось кое-что получше. Причёска вышла даже в чём-то модной. Пилотной..
Потом удалились все - и люди, и орудия.
Позднее Галина даже не могла объяснить себе, было всё это наяву или пригрезилось на фоне "сердечного чая".
Часа через два, уже в её собственную камеру (как она туда попала и кто её переодел из дорожного?), явился Барбе. Совсем незнакомый: взвинченный и весь на нервах, но почти довольный. Владел собой он безупречно, только вот для неё он с неких пор стал открытой книгой.
- Я уезжаю ненадолго, - сказал ей. - Так необходимо. Прости, что не успею тебя проводить: разве что позже.
- Не на помост, так до могилы. Тронута.
- Гали, я ничего не делаю из прихоти, поверь. Но вот тебе возмещение. Я бы хотел исполнить последнее желание приговорённой.
- Сейчас? Ну разумеется, когда ж ещё.
- Оно у тебя есть? Такое, чтобы сердце на нём успокоилось. Говори.
- Начистоту? Со всей искренностью?
- Со мной иначе не пройдёт.
- Тогда…
Галина покачала головой, оценивающе провела взглядом по фигуре езуита, как всегда безупречно элегантной:
- Тогда не кори меня за то, что сошла с ума.
- Не буду.
- Пусть тебя высекут перед моими глазами - как тогда в темнице Братства Езу.
Клирик усмехнулся с лёгкой горечью:
- Оттого, что я так же точно тебя подставил? Нет, куда хуже? И ещё Рауди убрал с глаз долой.
- Сама не знаю зачем. Но чтобы это не помешало тебе уехать, как только понадобится, - добавила она торопливо. - И не причинило такой уж зверской боли. Ну, вроде как на здешних играх в запрет-наказание, тебе говорили? Вот. А то я, чего доброго, вмиг тебя пожалею. Да, и чтобы огласки по возможности не было.
- Умно рассуждаешь. Отчего тебе тогда самой не распорядиться? Только ты и я - больше никого.
- Боюсь искалечить по неопытности. Неужели нет таких людей, что выполнят и промолчат?
- Найдём, если позволишь. И коли ты взаправду, а не ради куража…
Голова девушки слегка затуманилась, как полсуток назад - от сладкого вина. Едва проговорила:
- Не куражилась я вовсе. Напраслины не возводи. Выразилась ото всей души.
- Ну что - мне за кнутом идти? Или постой, там было чёткое слово. Сечь - это розгой, словно школяра. Кусты под твоими окнами накажешь проредить?
Оттого что Барбе так шутил, ей сделалось легче. Даже о будущей казни забыла с таких препирательств. Подумаешь, великое дело - смерть!
- Не стоит утруждать себя насчёт кустов: судя по цвету, там дикая роза, а на ней колючки. Может, кто-нибудь сделал запас ивы для плетения корзин? Или вишневые побеги с лета засолил?
Он кивнул и вышел. Появился так скоро, что девушка не успела передумать, и в сопровождении парня с довольно приятной внешностью, одетого в грубое суровьё и подпоясанного почти что канатом. Подмышкой тот нёс полотняный свёрток.
- Ахми давал присягу, так что будет молчать. И как нельзя более опытен, несмотря на юность. Доверишься?
"А ведь это подручный моего мейстера. Который точно в такой же завёртке меч приносил. Что же, пусть так".
- Доверюсь.
- Тогда говорите, игниа, - акцент у парня был нездешний, с лёгкой распевностью. Возможно, полукровка? - Где расположимся, здесь на коврах или в малой комнате на помывочной лавке? Там тесновато, мне не замахнуться, вам не рассмотреть толком. Зато чистоту легко будет позже навести.
- Здесь. На диване. Там покрывало шевровое, плотное очень.
"Улики останутся. И плевать - мне вот-вот будет всё равно, а Барбе пусть сам свою чистоту блюдёт".
Парень сложил ношу на низкий табурет, развернул чуть влажную тряпицу:
- Добро. И прутья добрые - краснотал вчера только срезан. Садитесь вон в то кресло, игниа, и держитесь крепче за подлокотья. Не обидитесь, что заранее характер выказываю?
"Точно. Завтра будет он. Оттого меня и титулует не в пример своему старшему".
А юнец продолжал:
- Мне раздеть мэса или пускай сам управляется?
- Да как угодно.
Тот уже избавился от шляпы, расстегнул и спустил с плеч жюстокор, чёрный с тусклым серебряной нитью. Бросил на пол и теперь стягивал через голову блузу - не торопясь, как-то даже уютно. Высвободил руки из шёлковых пут, встряхнул волосами:
- Простите мою небрежность. Потом с ковра своё подберу. Разуться?
- Нет, прямо в сапожках на чистый диван заползай, - фыркнула Галина.
Послушно высвободился из остального. Голый переступил через охапку драгоценного тряпья.
- Говорите, ваша ведь подача, игниа, - поторопил юнец. - Приказывайте, как и что.
- Пусть ляжет ничком, руки под голову и смотрит в сторону от меня.
- Так ему трудней, чем навытяжку, игниа.
- А вы, цехмейстер, не слишком усердствуйте. Да, и кляпа ему в рот не вставляйте - ваши грехи покрывать. Пусть издаёт звуки, если охота.
- Число розог?
- На усмотрение. Откуда мне знать? Полсотни. Сто. Пока выдерживает.
Барбе в это время принял обговоренную позу. Блестящие волосы ниспали, заструились вниз, как тёмная река в половодье.
Ахми вытянул из связки чистый белый прут, взвесил на ладони, слегка протянул по ней:
- Гладкая лоза. Что твой бархат.
- Всё равно пучок нужно взять, чтобы мягче на кожу легло. Ну?
- Пускай будет по его, - глуховато сказал Барбе в подушки. - Не в рутенской бане веником парюсь.
Она кивнула, соглашаясь. В самом деле, сама ведь интерьер для действа выбрала. Нечего пенять.
- Теперь смотрите, игниа.