Страх атаковал так неожиданно, что я не нашлась, что ему противопоставить. В тот момент мне казалось, что это навсегда, что это конец и дальше уже ничего не будет, что именно так выглядит смерть. Но мир не отпускал. Я слышала, как вокруг суетится мама, как телу медленно возвращается чувствительность.
- Я займусь ею, - холодный голос отца, - займись своим порезом. Вся кухня в крови.
В крови. Это подействовало на меня подобно электрическому разряду - я встрепенулась, наконец приподнимаясь с пола, совершенно не помня как упала. Отец помог мне устоять на ногах, практически силой утаскивая в другую комнату.
18.32
- Что с тобой случилось? - Мне совсем не нравился ужас в глазах отца, он смотрел на меня как на безобразного монстра, морщась и кривясь. Ему никогда не удавалось контролировать свои эмоции.
- От вида крови стало плохо, - прохрипела я, потому что горло до сих пор напоминало высушенную солнцем землю пустыни.
- Раньше у тебя такого не было.
- И что с того? - Я хотела просто закрыть эту тему, меня саму пугало произошедшее, и даже больше, чем его. То, что случилось на кухне, не укладывалось в моей голове. Все казалось дурным сном, лишенным всякого смысла.
- Может вызвать врача? - Это было так забавно, когда он пытался играть в заботливого папочку, хотя дальше родительских фраз обычно дело не заходило - все всегда делала мама.
- И что ты ему скажешь?
- Ну, тебе же плохо. - Он было протянул ко мне руку, но тут же отдернул ее, словно что-то уловив в моих глазах.
- Мама уже звонила, они считают, что это нормально. - Другой прочел бы в этой фразе мольбу о помощи, но не отец. Он только кивнул и вышел из комнаты, бросив на прощание на меня взволнованный взгляд.
Я повалилась на кровать, прикрывая глаза ладонью. Хотелось расплакаться, но мне не удавалось выдавить из себя и слезинки, и это лишь добавляло головную боль. Наверное, вернулась температура. Жар. Лихорадка. Я бредила. Как еще можно было объяснить мой внезапный голод? Мне только мерещился тот кровавый след в воздухе. Но я до сих пор чувствовала сладкий аромат, и как пульсируют в предвкушении десна.
В гостиной мама и отец о чем-то спорили, но мне не хотелось даже вникать в эти бессвязные отрывки. Речь шла обо мне. И пусть.
18.47
Что-то прохладное коснулось моей кожи, и я вздрогнула от неожиданности.
- Лежи, я измеряю температуру, у тебя, наверное, жар. - Мама заботливо потрогала мой лоб, а потом нахмурилась. - Что-нибудь болит?
Я прислушалась к своим чувствам - ничего. Ровным счетом ничего. Ни холода, ни жара, ни боли, ни усталости, даже голова прояснилась. Но это не походило на исцеление, скорее на медленную смерть.
- Нет, мне лучше. Просто, чувствую себя как-то странно.
Градусник запищал, и мама тут же забрала его у меня, взглянув на крошечный дисплей. Ее брови нахмурились.
- Давай еще раз, ты плохо держала.
- Почему? - засопротивлялась я, еще с детства ненавидя, когда мне что-то толкают подмышку.
- Потому что он показывает тридцать пять градусов.
- Может сломан? - Мама второй раз смотрела на градусник, закусив губу. - Сейчас схожу за другим. Лежи.
Ртутный показал то же самое, и я увидела, как на лицо мамы легла невидимая тень. Сомнение. Она не знала что делать. Впервые в жизни.
- Руки у тебя и, правда, холодные. Ты замерзла?
- Нет. - Я посмотрела на ее забинтованную ладонь и расслабилась - меня больше не тянуло магнитом к порезу, а в воздухе витал лишь раздражающий запах медикаментов. - Как рука?
- Приложила гемостатическую губку, так что все затянулось. Не волнуйся. Ты голодна?
- Нет. - Хотя на языке вертелось противоположное.
- Все равно приготовлю тебе что-нибудь, ты должна питаться. Подождем еще немного, а потом позвоним врачу, если потребуется.
Мысль об очередном курином бульоне была мне противна, но я не стала спорить. Хоть голод как таковой больше не напоминал о себе, мой желудок пустовал с пятничного вечера. Сегодняшняя попытка съесть сэндвич не считалась.
19.44
Я крошила кусочек темного хлеба, рассыпая крошки по тарелке с супом. Он давно уже остыл и стал совершенно неаппетитным. Попробовав одну ложку, у меня тут же появилось желание выплюнуть густоватую жижу - вкусовые рецепторы взорвались от невероятно соленого вкуса. Но хуже всего было мерзкое ощущение маслянистого жира, вызвавшего болезненный спазм. Но я заставила себя проглотить, чувствуя как бульон замер в желудке, словно маленький еж с острыми шипами.
Мне нравилось, что город постепенно затихал, а солнце становилось блеклым и безболезненным, теряя свою прежнюю силу. Я наконец отдернула штору, наблюдая как из мира уходят краски. Он постепенно засыпал, оставляя меня в покое.
Я отодвинула тарелку в сторону, стараясь отвлечься от запаха вареной курицы. Что бы со мной не происходило, оно отступило. Возможно на время, а может и навсегда. Я чувствовала прилив сил, как если бы антибиотикам удалось сбить жар. Мне стало легче и, впервые за эти дни, страх полностью покинул меня, забирая вместе с собой и все тревоги. От моей болезни существовало лечение. Я выздоравливала.
Мне даже удалось пройтись по комнате, хотя голова все еще кружилась при слишком резких движениях. Компьютер заурчал, загружаясь, но это оказался чересчур громкий шум для моего чувствительного слуха, и я тут же выключила его. Пожалуй, слишком рано.
- Лучше ложись, - мама кивнула на расправленную кровать. - Ты ничего не ела?
- Не голодна.
- Мила, это плохо. Тебе нужно понемногу есть. Может именно поэтому такая низкая температура.
- Мне не нравится суп, - честно ответила я, хотя обычно держала все свои гастрономические предпочтения при себе. - Может быть, позже.
- Ты точно нормально себя чувствуешь? - она тщательно оглядела меня, и видимо осталась довольна - я видела себя в зеркало и знала, что улучшился даже цвет лица.
- Отлично, - мне удалось улыбнуться ей, но не знаю, насколько правдоподобно получилось. - Гораздо лучше.
- Все равно тебе лучше отлежаться, если что-то понадобится, то просто позови. Мы с отцом будем в гостиной. Я скажу Антоше, чтобы не заходил в твою комнату.
22.19
Меня трясло так, что кровать ходила ходуном, ударяясь о стену. Я куталась в одеяло, но не могла контролировать происходящее - дело было вовсе не в холоде. Судороги шли изнутри, цепной реакцией пронзая каждую мышцу в теле. Словно где-то рядом находился оголенный провод, снова и снова бьющий разрядами.
Я стиснула зубы, стараясь сдержать рвущиеся наружу крики, но они просачивались, застывая в воздухе низкими всхлипами. Боль коснулась кожи, проникая в мускулы, скользя по венам. Она была повсюду, словно яд, отравляя мое тело.
В комнате вспыхнул свет, но мои веки оставались крепко зажмурены, практически не пропуская ярких бликов. В голове шумело, словно где-то рядом бушевал ливень, и мне не удавалось различить других звуков. Оставалось только ощущение движения, кто-то крутился рядом, касаясь и так ноющей кожи.
Я пыталась отползти в сторону, уворачиваясь от болезненных как пчелиные укусы прикосновений. Они отступили, но ненадолго. Вскоре комната вновь наполнилась какой-то непонятной суетой. Чья-то холодная рука крепко вцепилась в мое запястье, и все мои попытки вырваться стали тщетны. Я завыла, чувствуя, как по щекам катятся крупные горячие слезы. Что-то коснулось локтевого сгиба, а потом рука стала неметь. Оцепенение медленно стало расползаться по моим венам, сковывая тело словно льдом. Дрожь отступила. Мне хотелось оставаться в сознании, но легкая дымка инея коснулось разума, погружая в непонятную дрему полную пугающих видений.
Глубокая ночь
Тело пульсировало, став совершенно чужим. Пылающий жар столкнулся со льдом, заставляя меня корчиться от резких скачков температуры. Кончики моих пальцев замерзали, когда голова пылала, словно объятая пламенем. Я хотела позвать маму, кого-нибудь, но с моих губ не срывалось ни звука, только частое короткое дыхание. Словно оказаться запертым в саркофаге, которым стало твое собственное тело. Не было смысла кричать, молотить кулаками по прочным стенкам - никто не сумел бы услышать и прийти на помощь.
Но я не могла назвать это болью, у нее существовало другое название, которого оставалось неизвестным. Чувства перешли совершенно на другой уровень. Существовало только одно желание - выбраться наружу. Я не помещалась в своем собственном теле - казалось, кожа трещала по швам, когда мышцы сжимались все сильнее, растягивая ее как узкий костюм.
В комнате распахнулось окно, и порыв свежего ветра достиг моей кровати, принося мимолетное освобождение. Мне удалось вдохнуть полной грудью, чувствуя, как в воздухе что-то изменилось. Запах. Знакомый, желанный. Кто-то совсем рядом отдернул тонкую белесую штору, тихо ступив по мягкому ковру. Так близко, но в тоже время далеко. Я не могла приблизиться к нему, прикованная к кровати. Мне не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть его, между нами существовала незримая связь, прочная, как стальная нить. Я видела все вокруг, словно существовала еще и вне тела.
Он подошел ближе к широкой кровати, рассматривая мою хрупкую фигуру, лежащую изломленной куклой на белых простынях. По его лицу сложно было что-то понять, никаких эмоций. Но я ощущала его разочарование и странную грусть, которая разрывала сердце. Он больше не был тем опасным парнем из клуба, только его тенью, черной и зловещей.
Его рука коснулась моей разгоряченной щеки, и я выгнулась под этим прикосновением, ощущая, как тело откликается, желая больше. Ему удавалось унять мою боль, он знал, как освободить меня.
Не было страха, только сладкое предвкушение. Еще одно движение прохладной руки, ласково коснувшееся шее, там, где осталась царапина. Я беззвучно застонала, он просто дразнил меня, когда мне хотелось большего - навсегда покинуть это место, навечно остаться в его объятьях.
Мужчина склонил голову набок, решая как поступить. Я молила его о спасении, кричала и требовала, чтобы он унял мою агонию. И знала, что он послушает меня, знала, что не оставит одну.
Присев на край кровати, мужчина поднес свое запястье к губам, а потом медленно опустил его ближе к моему лицу. В нос ударил резкий металлический запах крови. Горло болезненно сжалось, а рот наполнился слюной. Голод. Он не просто вернулся, а утроился, сделав меня рабой одного единственного желания - насытиться.
Первая теплая капля коснулась моих губ, медленно скользнув на язык. Тело забилось как под высоким напряжением. Я приоткрыла рот, жадно ловя терпкую жидкость. Ее вкус сводил меня с ума, лишая рассудка, оставляя только примитивные инстинкты. Кровь несла с собой успокоение, и мне оставалось только догадываться, почему он не дал мне ее раньше. Почему я сама не взяла? Не осталось ничего - ни чувств, ни эмоций, ни страха, ни сожалений, ни прошлой памяти, только невыносимая потребность сделать еще один глоток.
Но он отнял свое запястье, не обращая внимания на мою слезную мольбу. Я должна была пройти через все сама, а ему не хотелось наблюдать за моими мучениями. Мужчина показал мне путь, дав силы следовать по нему. Его губы осторожно коснулись моего лба, прощаясь.
Снова шевельнулась занавеска, и я закричала, боясь потерять его, боясь остаться одной, но тишину не нарушило ни звука. Мои слезы неторопливо скатывались по щекам, оставляя тонкие горячие дорожки. Комната опустела, став совершенно чужой. О его визите напоминал лишь шелест ткани, бьющейся в открытом нараспашку окне.
Меня накрывало волной невыносимой тоски, такой потери, с которой невозможно было справиться или смириться. Она принесла с собой отчаяние, придавшее мне сил. Я распахнула глаза, наблюдая как лунный свет медленно кружится по комнате, рассыпаясь в воздухе мелкими серебристыми песчинками. Что держало меня здесь? Вещи, когда-то близкие сердцу и пропитанные воспоминаниями о прошлом, выглядели уныло и потерянно. Люди, спокойно спящие по своим комнатам, даже не подозревали, что происходит всего в нескольких шагах от них. Смешно, они никогда и не видели дальше своего носа.
Мне словно удалось подняться над всей этой суетой, увидеть свою жизнь со стороны - чем она отличалась от миллиардов подобных? Результат все равно оставался один - смерть. Но вот теперь она стояла рядом со мною, ее холодное дыхание щекотало кожу, цепкая костлявая хватка подбиралась к сердцу. Это помогало мне мыслить ясно - моя жизнь ничего не значила. Жалкие попытки идти вперед на самом деле шагами в пустоту. Теперь и он покидал меня.
Я приподнялась на кровати, рассматривая прямоугольный проем окна - черное полотно, усыпленное мелкой россыпью звезд. Лунный свет походил на серебряную дорогу, повисшую в воздухе, и мне хотелось следовать по ней. Стены давили, напоминая крошечную коробку, в которой меня заперли как маленького чертика. Я не заметила, как преодолела это расстояние - секунда, и мои ступни уже ощущают прохладный подоконник, а теплый ветер самозабвенное играет в волосах. Город лежал у моих ног, побежденный, преклоняющийся. Он принадлежал мне, и даже все, кто жил в нем. Я еще никогда не знала такой свободы и безграничной силы, разрывающей изнутри. Вдыхая ночной воздух, и чувствуя, как из тела уходит всякое напряжение. Только теперь ко мне пришло понимание, болезнь была не во мне, а в комнате, в той жизни, которая так угнетала все это время. Она всегда держалась рядом, медленно убивая меня. Я обернулась, лениво осматривая свою клетку, испуганно осознавая, что в тело возвращается прежняя болезненная дрожь. Пути назад не было. Разве кто-то мог выжить в четырех стенах? Каждый день меняя одну коробку на другую? Я практически видела, как горят мосты, соединяющие меня с прошлым - сначала медленно тлея, а потом переходя в стену огня, яростную и непроницаемую.
Что осталось позади? Семья? Я не помнила, что это могло значить для меня. Друзья? Они никогда ими не являлись. Вещи? Они не имели значения. Двадцать лет жизни? В них было еще меньше смысла и необходимости, чем в окружавших меня безделушках. Сердце на миг замерло, сдавливаемое сомнениями. Что изменит мое решение? Кто-то будет сожалеть? Тосковать? Я представила пустую комнату, в которой никогда меня не было. Жалкое зрелище. Вот только это казалось правдой - ни одна из этих вещей никогда не расскажет о своем хозяине. Никаких воспоминаний. Пустота.
Я обернулась к городу. Он ждал только меня, поблескивая вдалеке крошечными огнями. Эта жажда всегда жила внутри, тихо нашептывая мне на ухо, каждый раз, когда мой взгляд падал на мирно спящие улицы. Теперь это был не шепот, а настоящий крик. Я принадлежала этому городу, а он мне. Всего один шаг, все внутри требовало полета, жаждало почувствовать потоки ветра, бьющие в лицо, играющие с тонкой одеждой. У меня появились крылья, он дал их мне. Я снова была голодна, но здесь от этого не находилось спасения. Мне следовало уйти.
Мои руки сжались когтями на оконной раме, спина выгнулась, подготавливая тело к прыжку. Я трусливо бежала, подальше от боли и проблем. Туда, где никто и никогда не осудит. В новый мир. В абсолютную темноту.
Часть вторая
Зверь
Глубокая ночь
Я кричала, вырываясь из чьих-то крепких объятий. От моего воя закладывало уши, от моих резких движений человека кидало из стороны в сторону, но он не отпускал. Его руки еще сильнее сдавливали мою фигуру, оттаскивая от открытого окна, обратно, в губительную духоту и замкнутость. Я хотела причинить ему боль, разорвать на часть за то, что меня вновь запирали в клетке, бросая на цепь.
Окно закрылось с оглушающим грохотом, от которого мое сердце начинает кровоточить. Ветер в отчаяние бьется о стекло, не способный проникнуть внутрь. Они разделили меня с городом, оставив нас страдать в одиночестве.
Меня укладывают в кровать, укрывая толстым одеялом, но я скидываю его прочь, требуя свободы. Мои запястья и щиколотки сдавливают тугие веревки, обездвиживая, превращая в жертву, словно готовя к распятию. Я начинаю понимать, что мои стоны и плач невыносимы для них, они корчатся, закрывают уши, но не отступают. В конце, мне совсем не удается пошевелиться, от этого мой крик становится еще громче.
- Нужно звонить врачу, - голос тихий и нерешительный.
- Ты ее видела? Да они заберут ее в психушку, не задумываясь, нам нужно ждать. Просто ждать, - отвечает ей мужчина, опасливо отходя в сторону.
- Ну, ей же больно. - Да, именно так, я пылаю, корчась в адском огне. Все этот проклятый свет.
- Это просто лихорадка. Попроси соседку вколоть ей успокоительное.
- Сейчас два часа ночи! Как на нас посмотрят? - женщина нервно ходит по комнате, из ее горла вырываются приглушенные всхлипы.
- Хочешь стоять и смотреть на это? Пожалуйста. Я иду спать. - Его шаги ударами пульсируют в моем воспаленном мозгу.
Неожиданно перед глазами разрастается яркая вспышка, словно засвеченная кинопленка - маленькая девочка, свернувшаяся на кровати в этой самой комнате, мужчина видит, что ей плохо, но лишь быстро бросает на ее ладошку пару таблеток обезболивающего, а потом хватает черный дипломат и скрывается за дверью.
Наконец в комнате гаснет свет, и я затихаю, часто дыша и ерзая на кровати. Путы трещат, но только сильнее врезают в кожу. Женщина все еще здесь - заколдованной статуей сидит в углу, наблюдая за моими мучениями. Возможно, ей это нравится.
- Доченька… - этот звонкий голос раздражает, в нем слишком много мольбы, которую не любит мой зверь. - Мила…
Я дергаю проклятые веревки, пытаясь освободиться, чувствуя, что они не выдержат долго, а мои силы наоборот начинают расти. Они слишком глупы, полагая, что этим можно удержать меня. Больше нет.
Мои когти впиваются в ткань, по ниточке распуская ее, так будет даже быстрее. Нужно начинать с малого. В комнате слышится только бешеный стук сердца, не мой. Женщина встает, подходя ближе и всматриваясь в мое лицо. Я не отвожу взгляда. Ее глаза как два маленьких озера, вода в которых расходится по кругу осторожными всполохами. Там полно эмоций, но нет ничего ценного. Она слаба, создана, чтобы подчиняться.
"Развяжи меня", этот мысленный приказ заставляет ее задрожать. Я вижу, как по щекам женщины побежали слезы, а ее руки медленно тянутся к моим путам. Сантиметр за сантиметром. Ожидание становится невыносимым, и я едва сдерживаю рык, выгибаясь на кровати.
Вспыхивает свет, заставляя меня зашипеть и зажмуриться.
- Ты что делаешь? - Мужчина оттаскивает ее от моей кровати, отвешивая женщине пощечину, чтобы привести в чувство. - Спятила?
- Я… я… не знаю, как это вышло.
Он подходит ко мне, осматривая, надежны ли веревки. Я смотрю в его глаза, пытаясь вновь проделать тот же трюк. Но мешает свет, словно лишивший меня прежней силы.
- Не смотри ей в глаза, - доносится женский шепот, смешанный с хрипловатым плачем. - Не смотри ей в глаза.
Мужчина замирает и оборачивается к ней, а потом возвращается ко мне. Я снова сосредотачиваюсь на его глазах, видя два прозрачно-голубых озера, в них меньше эмоций, но слишком много странных рамок, сковывающих каждую мысль. С ним сложнее. Он словно что-то чувствует, резко отводя взгляд в сторону.