– Я тебя дважды обыграл за неделю до твоего отъезда в Англию.
– Конечно, кто же станет играть в полную силу, когда на кону лишь несколько тысяч долларов. Ты не посмеешь сыграть со мной на что-нибудь стоящее.
– Когда угодно и на что угодно.
– Прекрасно. Сыграем на Близзарда?
– А ты что поставишь?
– Все равно. Пара железных дорог подойдет?
– Лучше три.
– Договорились.
– Как насчет следующей пятницы?
– Отлично, – ответил Бредбери Фишер.
Ему казалось, что все неприятности позади. Как и все гольфисты с гандикапом двадцать четыре, он ничуть не сомневался, что легко одолеет любого игрока своего уровня. А уж от Глэдстона Ботта он не оставит и мокрого места – стоит лишь заманить его на поле.
Однако когда наступило утро судьбоносного матча, Бредбери Фишер неожиданно почувствовал себя не в своей тарелке. Слабаком он никогда не был. Его хладнокровие в ответственные минуты давно стало легендой на Уолл-стрит. Во время известных событий, когда Б. и Г., объединившись, напали на В. и Д., и Фишеру, чтобы не упустить из рук Л. и М., пришлось скупать акции С. и Т., он и бровью не повел. А вот сейчас, за завтраком, пытаясь подцепить вилкой кусок бекона, он дважды промахнулся мимо тарелки, а на третий раз чуть не проткнул себе щеку. Один вид Близзарда – такого спокойного, такого уверенного, во всех отношениях превосходнейшего дворецкого, – окончательно лишил Бредбери присутствия духа.
– Я сегодня сам не свой, Близзард, – сказал он, натужно улыбнувшись.
– Да, сэр. Вы действительно выглядите обеспокоенным.
– Точно. Играю сегодня в гольф – очень важный матч.
– В самом деле, сэр?
– Надо взять себя в руки, Близзард.
– Да, сэр. Если позволите, осмелюсь дать совет: во время игры постарайтесь ровно держать голову и смотреть прямо на мяч.
– Обязательно, Близзард, обязательно, – ответил Бредбери Фишер, расчувствовавшись. – Спасибо за совет, Близзард.
– Не за что, сэр.
– Как спина, Близзард?
– Немного лучше. Благодарю вас, сэр.
– А икота?
– В последнее время отмечается небольшое, быть может, временное, облегчение, сэр.
– Хорошо, – сказал Бредбери Фишер.
Твердым шагом он вышел из комнаты и направился в библиотеку – немного почитать Джеймса Брейда, а именно замечательную главу об игре в ветреную погоду. Утро выдалось ясным и солнечным, но лучше быть готовым к неожиданностям. Затем с чувством выполненного долга Бредбери Фишер велел подать машину и отправился в клуб.
Глэдстон Ботт с двумя кэдди уже дожидался его. Соперники обменялись приветствиями, и Ботт, которому выпал жребий начинать игру, отправился выполнять первый удар.
Среди гольфистов с гандикапом двадцать четыре существует великое множество разновидностей, не все из которых до конца изучены наукой, однако в самом широком смысле выделяются два типа – безрассудные и осторожные. Первые бесстрашно стараются сыграть любую лунку одним блестящим ударом. Другие раз за разом предпочитают довольствоваться скромной девяткой. Глэдстон Ботт был из когорты осторожных. Он потоптался на месте, будто курица на заднем дворе, а потом несильным ударом послал мяч на семьдесят метров точно вдоль фервея. Затем настал черед Бредбери Фишера.
Вообще-то Бредбери Фишер всегда предпочитал рискованную манеру игры. Как правило, при замахе он отрывал от земли левую ногу, сильно отклонялся назад, перенося вес на правую, затем резко подавался вперед и яростно рассекал воздух клюшкой в надежде попасть по мячу. Временами такая техника приводила к успеху, хотя ее очевидным недостатком была некоторая ненадежность. Во всем клубе только Бредбери Фишеру да местному чемпиону когда-либо удавалось попасть на грин второго поля всего одним ударом. С другой стороны, только Бредбери Фишер сумел однажды послать мяч со стартовой отметки одиннадцатого поля прямиком к шестнадцатой лунке.
Однако в этот день из-за чрезвычайной важности матча в нем произошли чудесные перемены. Твердо стоя на обеих ногах, он колдовал над мячом, будто боялся его сломать. Замах Бредбери походил на замах Глэдстона Ботта, и мяч тоже пролетел семьдесят метров по красивой аккуратной дуге. Ботт ответил ударом метров на восемьдесят. Бредбери не отставал. Так, медленно прокладывая путь через поле, они добрались до грина, где Бредбери, ловко орудуя паттером, поразил цель третьим ударом, и счет остался ничейным.
Вторая лунка была точной копией первой, а третья и четвертая – второй. Однако на грине пятого поля ветер удачи переменился. Чтобы выиграть лунку, Глэдстону Ботту нужно было попасть метров с шести. Как и во всех предыдущих розыгрышах, его удар был направлен куда угодно, только не к лунке. Но мяч подпрыгнул на неприметном бугорке, ушел на пару метров влево, снова наткнулся на бугорок, отклонился вправо, затем отскочил от сучка и опять покатился налево и вскоре затрепетал в лунке.
– Один – ноль, – объявил Ботт, – ну и хитрые же тут поля. Такой рельеф, что смотри в оба.
На шестой лунке Ботт готовился выполнить удар с границы грина, как вдруг где-то неподалеку пронзительно заревел осел. Ботт вздрогнул от неожиданности и непроизвольным движением руки, державшей клюшку, послал мяч точно в цель.
– Отлично, – сказал Глэдстон Ботт.
Седьмая лунка была короткой, но путь к ней стерегли две большие ловушки, между которыми пролегала узкая полоска дерна. Удару Глэдстона Ботта не хватило силы, но мяч прошел по самому краю оврага, затем повернул в сторону грина, набрал скорость, удачно скатившись с какого-то взгорка, и мгновением позже упал в лунку.
– Уф, чуть не промахнулся, – вздохнул Глэдстон Ботт с облегчением.
В глазах Бредбери Фишера все плыло и плясало. Ничего подобного он не ожидал. Если так пойдет дальше, то, чего доброго, лунки, словно стая голодных собак, сами начнут охотиться за мячами Ботта по всему полю.
– Три – ноль, – подвел итог Глэдстон Ботт.
Бредбери Фишер стиснул зубы и попробовал успокоиться. Положение стало критическим. Он понял, что совершил ошибку, сделав ставку на аккуратную игру. Он не был рожден расчетливым гольфистом, и ему не пристало вести себя словно ожившая иллюстрация из книги Вардона, при замахе отводить клюшку как можно дальше назад, вести головку параллельно земле, прижимать правый локоть к боку, прежде чем плавным движением поднять клюшку по правильной дуге, вовремя поворачивать корпус и отслеживать переворот кистей и движения бедер, то есть делать все, как и рекомендуется в учебнике.
Все это чепуха! Может, все это и хорошо, но не для него. В гольфе Бредбери всегда считал себя отчаянным рубакой, готовым очертя голову броситься вперед и смести все на своем пути. И только сметая все на своем пути так, как никогда еще не сметал, мог он надеяться на восстановление утраченных позиций.
Успех отнюдь не вскружил голову Глэдстону Ботту. Его драйв на восьмом поле был по-прежнему короток и точен. Однако теперь Бредбери Фишер и не думал никому подражать. На семи предыдущих лунках он подавлял инстинкты, но уж теперь вложил в удар всю накопившуюся за время воздержания страсть.
Секунду-другую он неподвижно стоял на одной ноге, будто аист, затем что-то со свистом рассекло воздух, и раздался щелчок. Мяч устремился прямо по курсу, перелетел через все ловушки, ударился о землю и остановился в двадцати метрах от грина.
Бредбери зловеще улыбнулся и расправил плечи. Глэдстону Ботту понадобится никак не меньше семи ударов. Сам же Бредбери в худшем случае уложится в пять.
– Три – один, – сказал он несколько минут спустя, и Глэдстон Ботт угрюмо кивнул в знак согласия.
Бредбери Фишеру нечасто удавалось остаться на фервее два раза подряд, однако день выдался необычный. После драйва на девятом поле мяч пролетел двести сорок метров, и не просто так, а в верном направлении.
– Три – два, – объявил Бредбери Фишер, и Ботт кивнул еще более угрюмо.
Что может обескуражить больше постоянного проигрыша в длине драйва? А уж если драйв соперника длиннее твоего на сто семьдесят метров, да еще и два раза кряду, поневоле призадумаешься. Глэдстон Ботт тоже был не железный. С тяжелым сердцем наблюдал он, как Фишер готовится к первому удару на десятом поле. Когда же мяч, пущенный, как из пращи, снова полетел прямо, Ботт почувствовал слабость. В первый раз он потерял присутствие духа и срезал удар. Мяч закатился в высокую траву, и после трех бесплодных попыток выбить его нибликом Ботт сдался, и в матче снова наступило равновесие.
На одиннадцатой Бредбери Фишер тоже сорвал удар. Мяч, хотя и пошел прямо, остановился всего в полуметре от старта. С огромным трудом Бредбери уложился в восемь ударов и сохранил ничью.
Двенадцатая лунка снова была короткой. Окрыленный успехом, Бредбери не смог совладать с беспечностью и ударил слишком сильно. Мяч улетел далеко за грин, и противник вновь оказался впереди.
Тринадцатую и четырнадцатую лунки они прошли вровень, но пятнадцатую красивым длинным ударом выиграл Бредбери, – и счет опять сравнялся.
Готовясь к удару на шестнадцатой лунке, Бредбери Фишер воображал, что теперь все в его власти. На тринадцатой и четырнадцатой у Бредбери дрогнула рука, но на пятнадцатой его драйв вновь вернулся во всем великолепии. Бредбери ничуть не сомневался, что так оно и продолжится. Он отчетливо помнил великолепный последний удар и теперь приготовился в точности повторить его. Самое важное – поглубже вдохнуть во время замаха и задержать дыхание до соприкосновения клюшки с мячом. Кроме того, глаза можно закрывать только после того, как опустится клюшка. Свои секреты есть у всех великих гольфистов – в этом состоял секрет Бредбери Фишера.
Повторив про себя эти правила, Бредбери приготовился нанести по мячу удар, какому позавидовал бы сам Эдвард Блэквелл в расцвете сил. Он вдохнул и, набрав полные легкие воздуха, откинулся назад на своей мощной правой ноге. Затем стиснул зубы и вложил в удар всю душу.
Когда Бредбери открыл глаза, его взгляду представилась страшная картина. То ли он слишком рано зажмурился, то ли выдохнул слишком резко, но мяч, который должен был лететь точно на юг, со страшной скоростью направлялся на юго-юго-восток к самым неприглядным зарослям кустарника из тех, что когда-либо попадались Бредбери Фишеру, а уж их-то он в своей жизни повидал немало.
Оставив Глэдстона Ботта изображать восьмидесятилетнего калеку, катающего орехи зубочисткой, Бредбери Фишер в сопровождении кэдди отправился в джунгли на поиски мяча.
Надежда не вполне оставила его. Несмотря на неверное направление, удар был вовсе не так уж плох, ведь при удачном раскладе на грин все же можно будет выбраться одним ударом. И только когда Бредбери добрался до места, его сердце екнуло. Мяч лежал глубоко в траве. Над ним – густой кустарник, за ним – камень, за камнем – дерево – и никакой возможности как следует замахнуться. Бредбери горько улыбнулся. По иронии судьбы чуть поодаль находился прекрасный островок гладкого дерна, откуда он с удовольствием выполнил бы второй удар.
Бредбери кинул печальный взгляд в сторону Ботта. Однако того не было видно за кустами. И тут ему в голову пришла шальная мысль. "А что, если?.." – подумал он.
Недаром Бредбери Фишер тридцать лет провел на Уоллстрит.
В этот миг он вспомнил, что не один. Рядом стоял кэдди.
Бредбери пригляделся к своему помощнику, на которого до этой минуты не обращал внимания. Кустистые брови, усы, как у моржа, немолод, лет за сорок. Чутье подсказывало Бредбери, что кэдди – свой человек. Он немного походил на Спайка Хаггинса, вора-медвежатника, с которым Бредбери сидел в Синг-Синг. Ему подумалось, что кэдди умеет держать язык за зубами и на него можно положиться. Будь кэдди каким-нибудь болтливым мальчишкой, риск был бы слишком велик.
– Кэдди, – окликнул Бредбери Фишер.
– Да, сэр? – отозвался кэдди.
– Платят-то здесь небось мало?
– Верно, сэр.
– Хочешь пятьдесят долларов?
– Я предпочел бы сотню, сэр.
– Да, конечно, сотню.
Бредбери вытащил из кармана пачку банкнот и выбрал сто долларов. Затем, наклонившись, поднял мяч и поместил его на благословенный островок. Кэдди понимающе склонил голову.
– Неужели ты выбрался оттуда одним ударом? – воскликнул Глэдстон Ботт несколькими мгновениями позже. – Одним?!
– Очень удачный удар получился.
– Точно не шесть очень удачных ударов?
– Мяч хорошо упал, прямо на открытое место.
– Ну-ну! – покачал головой Глэдстон Ботт.
– Что ж, у меня всего четыре удара.
– Четыре – пять, – буркнул Глэдстон Ботт.
– Осталось две лунки, – бодро сказал Бредбери.
Бредбери Фишер с легким сердцем приготовился к первому удару на семнадцатом поле. Матч практически выигран, думал он. Секрет гольфа в том, чтобы преодолевать препятствия без лишних ударов. Оказалось, что главное в этом деле – найти благоразумного, придерживающегося самых широких взглядов кэдди. Бредбери ничуть не расстроился, когда мяч после его удара ушел в густую траву, но для виду выругался:
– Ах, чтоб тебя!
– Не переживай, – сказал Глэдстон Ботт, – наверняка кто-нибудь обронил там резиновый коврик, и мяч, конечно же, угодил прямо на него.
В словах Ботта послышались язвительные нотки, и это не понравилось Бредбери. С другой стороны, Глэдстон Ботт ему вообще не нравился, и что с того? Он отправился к мячу и обнаружил его под кустом.
– Кэдди, – окликнул Бредбери Фишер.
– Сэр? – отозвался кэдди.
– Сотня?
– Сто пятьдесят, сэр.
– Сто пятьдесят, – согласился Бредбери Фишер.
Глэдстон Ботт еще возился на фервее, а Бредбери уже выбрался на грин.
– Сколько? – спросил Ботт, добравшись наконец до грина.
– Пока два, а у тебя?
– Бью седьмой.
– Так. Допустим, ты уложишься в два удара, что маловероятно, тогда у меня в запасе шесть, чтобы выиграть лунку и матч.
Минуту спустя Бредбери Фишер достал свой мяч из лунки. Он нежился на солнце, и душа его пела от счастья. Все вокруг сверкало новыми красками. Никогда еще птичьи трели не звучали так чудесно. Деревья и поля исполнились очарования, какого он прежде не встречал. Даже Глэдстон Ботт выглядел почти сносно.
– Отличный матч, – довольно сказал Бредбери, – выигранный в честной борьбе. Поначалу я даже думал, что ты победишь. Но, сам понимаешь, класс есть класс.
– Прошу принять отчет, – сказал вдруг кэдди с моржовыми усами.
– Приступайте, – коротко бросил Ботт.
Побледнев, Бредбери Фишер уставился на кэдди. Солнце перестало сиять, птицы смолкли. На деревья стало противно смотреть, а уж на Глэдстона Ботта и подавно. Сердце Бредбери сжалось от ужаса.
– Отчет? Какой отчет? Что значит – отчет?
– Ты же не думаешь, что я стану играть с тобой важный матч, не наняв детективов? Этот джентльмен – из агентства "Скорая помощь". Так, что там у нас? – обратился Ботт к кэдди.
Первым делом кэдди снял кустистые брови и легким движением руки избавился от моржовых усов.
– Двенадцатого числа сего месяца, – начал он монотонным певучим голосом, – действуя в соответствии с полученными инструкциями, я отправился в гольф-клуб Голденвиля, чтобы установить наблюдение за объектом по имени Фишер. Во время операции мной был использован маскировочный комплект номер три…
– Ясно, ясно, – нетерпеливо перебил Ботт. – Все это не важно. Перейдем к тому, что случилось на шестнадцатой лунке.
Профессиональная гордость кэдди явно была задета, но он почтительно склонил голову.
– При розыгрыше шестнадцатой лунки объект передвинул мяч, как можно было судить по его действиям и скрытной манере, на более благоприятную позицию.
– Ага! – сказал Глэдстон Ботт.
– При розыгрыше семнадцатой лунки объект поднял мяч и рукой бросил его на грин.
– Это ложь! Грязная, наглая ложь! – выкрикнул Бредбери Фишер.
– Предвидя подобную реакцию объекта, я принял соответствующие меры и сделал моментальные снимки при помощи встроенной в часы фотокамеры.
Бредбери Фишер закрыл лицо руками и застонал.
– Мой матч, – с мстительным восторгом сказал Ботт, – попрошу доставить дворецкого в мою резиденцию не позже завтрашнего дня. Ах да, чуть не забыл, ты должен мне три железных дороги.
Близзард с достоинством и теплотой встретил Бредбери в византийской гостиной.
– Надеюсь, матч закончился удачно, сэр? – спросил дворецкий.
Почти невыносимая боль пронзила Бредбери.
– Нет, Близзард, нет. Мне не повезло.
– Очень жаль, сэр, – сочувственно ответил Близзард, – надеюсь, ставка была не очень высока?
– Э-э, весьма высока. Именно об этом нам надо поговорить чуть погодя.
– Как вам угодно, сэр. Пошлите за мной лакея, когда пожелаете поговорить, – я буду у себя. Да, сэр, вам телеграмма. Пришла совсем недавно.
Бредбери равнодушно взял конверт. Он ожидал новостей от своих лондонских агентов. Перед отъездом он велел им купить Кент и Сассекс. Очевидно, телеграмма сообщала об успешном завершении сделки.
Он вскрыл конверт и отпрянул, словно увидев скорпиона. Телеграмма была от жены.
Возвращаюсь немедленно. Прибываю "Аквитании" пятницу вечером. Непременно встречай.
Бредбери в оцепенении уставился на телеграмму. Хоть он и был сам не свой от пережитого на семнадцатом поле кошмара, его неутомимый мозг не прекращал действовать. По дороге домой он в общих чертах придумал, как справиться с ситуацией. Если предположить, что миссис Фишер пробудет в Англии еще месяц, он мог бы купить газету, поместить на первой странице некролог о Близзарде, отправить вырезку жене, продать дом и переехать в другое место. Таким образом, она никогда и не узнала бы о том, что произошло.
Но если миссис Фишер вернется на следующей неделе, план неосуществим и разоблачения не избежать.
Он с горечью раздумывал о том, почему она изменила планы, и пришел к выводу, что какое-то женское шестое чувство предупредило ее об опасности, угрожающей Близзарду. С раздражением Бредбери подумал о том, что Провидению совершенно незачем было наделять женщин шестым чувством. С ними и при пяти-то сладу нет.
– Да что же это такое! – простонал он.
– Сэр? – поинтересовался Близзард.
– Нет, ничего, – ответил Бредбери.
– Хорошо, сэр.