Кривая усмешка сторожа-краеведа ему совсем не понравилась. Павел уже подумывал о том, не пойти ли спать. Ну его, в конце концов, этот Новый год! Голова кружилась от выпитого, и настроение было вовсе не праздничное.
А с другой стороны – зря приехал, что ли? Стоило ли тащиться так далеко, чтобы дрыхнуть, как бревно, всю ночь? Павел подумал так и решительно распахнул дверь.
Картина, что предстала перед ним, была настолько необычна, что Павел мигом позабыл про словоохотливого сторожа да так и застыл на пороге. Даже хмель пропал.
На диванах, на столах, даже прямо на полу, застеленном пушистым ковром, его сослуживцы обоего пола, которых он привык видеть такими подтянутыми, аккуратными и вежливыми, предавались самому необузданному разврату! Не поймешь даже, кто с кем, просто сплошной комок шевелящихся голых тел, переплетенных друг с другом. И лица у всех странно одинаковые – застывшие маски, лишенные всякого выражения. Ни намека на какое-то подобие нежности или страсти, просто механическое действо.
В этом групповом соитии было что-то жуткое, словно люди не сексом занимаются, а исполняют некий зловещий ритуал, обозначающий общую причастность к чему-то большему, чем они сами, непонятному и от этого еще более страшному.
Павел уже хотел было потихоньку отойти к двери и исчезнуть по-английски, не прощаясь (да в общем-то и не здороваясь!), когда Сергей Векшин, начальник финансового отдела, обернулся к нему и пробасил:
– Паша! Иди к нам! Ты чего это… от коллектива отрываешься?
Говорил он совершенно серьезно, совсем как на совещании по итогам квартала. Даже выражение лица было совершенно такое же. Не хватало только костюма от Хьюго Босс и толстого органайзера, с которым он никогда не расставался.
– Давай-давай! Ты у нас один остался неохваченный!
Сергей привычным жестом поправил очки на переносице. Павел чуть не прыснул от смеха. Вид совершенно голого человека в очках от Армани показался одновременно и смешным, и нелепым.
– А вот я его сейчас охвачу! – прощебетала Наташа из отдела маркетинга, тряхнула распущенными волосами (он даже не замечал никогда, что они такие длинные, почти до талии!) и потянула к нему голые, чуть полноватые руки.
Павел шагнул было к ней, но, заглянув в ее пустые, совершенно остекленевшие глаза, вовсе не ощутил желания. Наоборот, стало противно, будто прикоснулся к чему-то липкому, холодному, неживому…
В этот миг он понял, что если останется здесь, то окончательно сделается таким же, как они, потеряет навсегда что-то очень ценное. Что именно – он и сам не смог бы выразить. Может быть, это и называется душой?
Он попятился обратно к двери.
– Да-да, я сейчас… На минуточку только! – пробормотал Павел.
– Куда ты? – капризно протянула Наташа.
– Куда царь пешком ходит! – выпалил он и захлопнул за собой дверь.
Вверх по ступенькам он взлетел в одно мгновение. Куда деться дальше – было непонятно. Как там сторож говорил? "Шли бы вы в номер да отдыхали себе на здоровье…" И почему он, дурак, не послушался? Найти бы еще тот номер теперь. Хорошо, что ключ с биркой в кармане!
В коридоре, освещенном тусклой лампочкой, Павел до рези в глазах всматривался в таблички на дверях. Ах, вот он, двести шестнадцатый… Руки тряслись, и он никак не мог попасть ключом в замочную скважину.
Когда дверь наконец-то с противным скрипом отворилась, пустая темная комната показалась ему мрачной, словно склеп. Даже пахло здесь нехорошо – какой-то затхлостью и пылью. Наверное, не проветривали давно, и белье на постели тоже небось влажное… Тоже мне работнички! Элитный пансионат называется!
В номере было холодно, так что пробирало до самых костей. При одной мысли о том, чтобы остаться здесь на ночь, стало как-то не по себе. А потом утром придется снова встречаться с милыми сослуживцами, смотреть им в глаза, разговаривать, смеяться их шуткам…
Ну уж нет. Прочь отсюда, и поскорее.
Павел подхватил свою сумку и порадовался, что не успел распаковать ее. Хотя бог с ними, с вещами, ничего ценного у него с собой все равно нет. Он сдернул свою куртку с вешалки, нащупал в кармане ключи от машины и почти бегом припустился во двор.
К ночи заметно подморозило. В небе стояла полная луна, и снег отражал ее серебристый свет. На свежем воздухе Павел почувствовал себя немного лучше, но от холода перехватывало дыхание. Сердце бешено колотилось в груди, словно он бежал от погони.
– Успокойся, ты, неврастеник! – строго сказал он себе. – Никто и не думает тебя преследовать. И на твою драгоценную нравственность тоже, между прочим, никто не покушается, так что нечего горячку пороть.
Нервное возбуждение немного ослабло. По крайней мере, руки перестали дрожать, а главное – вернулась способность действовать осознанно, а не метаться, как испуганная курица.
Он сбегал к воротам, отодвинул засов (хорошо еще, что сторож-разгильдяй не запер их на ночь!), потом вернулся и сел за руль.
Через несколько минут злосчастный пансионат остался позади. Дорога была совершенно пуста, и Павел гнал машину вперед, выжимая из мотора все, на что способна хваленая немецкая техника. Он торопился поскорее оказаться дома, принять горячий душ, смывая все впечатление этого долгого дня, и лечь спать. Ощущение было такое, будто с головы до ног вывалялся в липкой грязи.
"Its my life!" – гремел бодрый и жизнерадостный голос из динамиков. Павел зачем-то включил приемник на полную мощность, словно хотел заглушить собственные мысли.
А мысли были неприятные, тревожащие. Сегодня он впервые усомнился – так ли хороша его новая жизнь, как казалось вначале?
Да, теперь он ходит каждый день на работу в красивый и чистый офис, охранники почтительно здороваются, а секретарша Люся печатает бумаги и приносит кофе. Но принадлежит ли теперь он сам себе? Нет. Мало того что работа выжимает без остатка, но ведь и личного времени почти не остается! То бассейн, то спортзал, то какое-нибудь очередное корпоративное мероприятие. Взять хоть сегодняшний тренинг, будь он неладен. Хочешь не хочешь – поезжай и разыгрывай из себя шута горохового, копайся в снегу, обмотанный веревками!
Да, он носит дорогие костюмы и галстуки, ездит на хорошем автомобиле и больше не задумывается, где раздобыть денег, чтобы заплатить за квартиру. Но почему-то расходы растут гораздо быстрее, чем доходы. Тех денег, что вчера казались богатством Шехерезады, сегодня с трудом хватает на жизнь. "Ральф Лорен" и "Хьюго Босс" – это тебе не фабрика "Большевичка", бизнес-ленч в хорошем ресторане – не обед в чебуречной, но ведь надо поддерживать определенный уровень! К тому же выплаты по кредитам висят над душой, словно дамоклов меч, и съедают львиную долю его зарплаты.
Да, хорошенькие девочки в клубах смотрят на него открыв рот, и для них он почти что принц. Помани пальцем – и почти каждая с радостью поедет с ним в его холостяцкую квартиру… Как, впрочем, и с любым другим, кто может заказать пару коктейлей. А если уж совсем честно – он и забыл, когда в последний раз занимался сексом как следует, от души! Тот случай с Леной-Ирой-Машей не в счет, он ведь даже не запомнил, не ощутил, как все было. И было ли вообще – неизвестно. Вполне возможно, что ничего и не встало. Попробуй работать по шестнадцать часов в сутки – тут, пожалуй, никакая виагра не поможет.
А сегодняшний сейшен в сауне и вовсе ни в какие рамки не лезет! Павел брезгливо поморщился и потряс головой, словно хотел отогнать неприятное воспоминание, но картина шевелящихся тел, похожих почему-то на большой комок бело-розовых дождевых червей, упорно стояла перед глазами. Корпоративное, блин, единение! Теперь слова "наша компания – одна большая семья" приобретают совсем новый смысл…
"Its my life!" гремит из динамика.
Да, так и есть. Fucken life, гребаная жизнь, где есть все – голые девки и дорогие машины, деньги и рестораны, тряпки, помеченные известными брендами, нет только одного – хоть какого-то подобия смысла. Зачем все это нужно? Да черт его знает! Почему-то считается, что человек должен обязательно стремиться к успеху (то есть к деньгам и ко всему, что можно купить за деньги), на эту тему написаны целые горы книг из серии "Популярная психология для менеджеров", но ни в одной из них не сказано, что делать потом.
А вот и в самом деле – что? Ведь даже если захочется бросить все, долговая петля никуда не денется! Полностью расплатиться он сможет лет через десять беспорочной службы, и то если зарплата будет повышаться вслед за ростом инфляции и стоимостью жизни.
И к тому же, что скрывать, к хорошему человек привыкает быстро. К сытной жизни без тревоги за завтрашний день, отдельной квартире, деньгам, будь они неладны… Пожалуй, окажись он опять в шкуре адвоката-фрилансера – погибнет, как зверь, выпущенный из зоопарка на волю. В клетке, может, и не нравится, зато миску три раза в день дают.
А значит, и думать нечего. Придется привыкать и жить так, как все.
Но почему так болезненно сжимается что-то в груди? Почему так хочется не то напиться по-черному, не то повеситься? Почему сейчас, когда он вроде бы добился всего, чего хотел, к чему шел так долго, возникает странное, абсурдное ощущение, что жизнь уходит впустую?
Машину сильно тряхнуло на какой-то колдобине, он услышал противный хруст в подвеске, а в следующий момент почувствовал, что автомобиль не слушается руля. Павел попытался было затормозить, но тщетно.
Он чувствовал, что его на большой скорости несет по скользкой обледенелой дороге. Совсем рядом он успел увидеть громаду Синь-камня. От страха неизбежности он зажмурился… Потом был звон разбитого стекла и скрежет металла, чудовищной силы удар и острая, раздирающая боль в груди – там, где он со всего маху ударился о рулевую колонку. В ушах стоял собственный крик – крик боли и ужаса. Павел и предположить бы не мог, что способен так орать!
Но сейчас это было не важно, совершенно не важно. Ори не ори, все равно никто не услышит. Вокруг – ни души, только луна смотрит с высоты, словно огромное, всевидящее, но холодное и равнодушное око.
Павел не знал, сколько времени прошло до того момента, когда он сумел открыть глаза и оглядеться вокруг. Надо поскорее выбираться из машины, сообразил он. Не дай бог, бензобак взорвется, и тогда – верная смерть!
Павел отбросил ремень безопасности и навалился всем телом на дверцу. "Вот еще не хватает, чтоб ее заклинило сейчас! – промелькнуло в голове. – Господи, пожалуйста, ну пусть она откроется…" – взмолился он про себя. Оказаться зажатым в искореженной машине было особенно страшно.
И – удалось! Дверь открылась почти сразу. В салоне повеяло свежим морозным воздухом, Павел зачем-то вздохнул поглубже, словно собираясь прыгать в холодную воду, и вывалился на снег. Падение отдалось адской болью в груди. Он замычал, стискивая зубы до хруста и сжимая кулаки так, что ногти впивались в ладони.
Синь-камень высился совсем рядом с ним. В лунном свете он казался еще больше, чем днем, и серовато-жемчужное сияние окружало его, словно кокон. Даже сейчас Павел почувствовал тепло, исходящее от него, и удивился – откуда оно? Неужели что-то там, из самых глубин земли, подогревает его?
Но было и еще нечто странное, чего он сам не мог бы объяснить словами. От камня исходила такая сила, что он вдруг показался себе таким маленьким, жалким, раздавленным… А главное – совершенно беспомощным. Павел чувствовал, что еще немного – и он полностью окажется во власти этой силы, не сможет ей сопротивляться.
Собрав остатки сил, он попытался было подняться на ноги, а когда не получилось – пополз вперед, как раненое животное. Каждое движение было мучительно, так что даже в голове мутилось, руки и ноги слушались плохо, но он упорно двигался, оставляя на свежем снегу кровавый след. Полз, пока не лишился сознания…
Странный мерцающий свет, исходящий от Синь-камня, погас на миг, потом засиял с новой силой. Но человека, распростертого на снегу, рядом с камнем больше не было.
Глава 9
Ближе к полуночи, когда люди, утомленные предновогодней суетой, наконец-то усаживаются за празднично накрытые столы, Марьяна стояла у окна и смотрела на вспышки праздничного салюта. Гремели залпы ракетниц, и разноцветные огни вспыхивали и гасли на фоне темноты ночного неба.
При каждом взрыве Найда нервно повизгивала, дрожала всем телом и в конце концов спряталась под кроватью в самый дальний угол. Сколько Марьяна ни пыталась выманить ее обратно, собачка только виновато повиливала хвостиком – мол, прости, хозяйка! – но вылезать из своего укрытия никак не хотела.
Но столе, накрытом праздничной белой скатертью, стояло шампанское, фрукты, на блюде остывал знаменитый яблочный пирог… Марьяна даже сама удивилась, как легко вспомнила рецепт его приготовления! Как будто бабушка стояла у нее за спиной и помогала советами. Был момент, когда Марьяне даже показалось, что она слышит ее голос: "Ты яблоки-то помельче режь! И дырочку оставь маленькую, а сверху яичным белком смажь, чтоб корочка была… Вот оно и будет хорошо!"
Она вздрогнула и быстро обернулась. Конечно, никого, кроме нее, в квартире больше не было (если не считать Найду, которая все время вертелась под ногами и умильно поглядывала не нее – не даст ли хозяйка вкусный кусочек?), и все же… Появилось странное, почти абсурдное чувство, что она больше не одна.
Было только немного грустно, что вкусную еду разделить не с кем.
Марьяна совсем пришла в себя и даже немного повеселела. От болезни не осталось и следа (верно говорят, что сон – лучший лекарь!), а недавние слезы казались ей глупыми, почти детским. Ну в самом деле, стоит ли так раскисать из-за какого-то гриппа? При желании во всем можно найти хорошие стороны.
Конечно, обидно, что она разболелась так некстати. Не хочется сидеть в одиночестве, когда остальных подхватывает веселая суета, но в глубине души она как будто рада была возможности остаться наедине с собой.
В самом деле, есть своя прелесть в том, что теперь, в кои-то веки, не надо торопиться, никуда не надо бежать! Можно бездельничать на законном основании. Почитать книжку (вон, новенький томик любимого Акунина до сих пор недосуг раскрыть!), поваляться в теплой ванне с ароматной пеной, посмотреть новый фильм… Чувство покоя было почти блаженным.
А впереди – десять дней полной свободы, когда не надо вставать по утрам и ехать на работу. Даже страшно немного от такой перспективы. Марьяна совершенно не привыкла бездумно проводить свои дни, и время, не заполненное четко расписанными делами, вызывало у нее легкую оторопь. Это же просто с ума можно сойти!
Хорошо бы, конечно, уехать куда-нибудь на курорт – к теплому морю или в горы, но как теперь оставить Найду? Один раз ее уже бросили, и теперь бедняжка ужасно не любит оставаться одна. Каждый раз, когда Марьяна приходит с работы, собака исполняет танец безумной радости, носится по квартире, болтая длинными ушами… Страшно подумать, как она будет скучать, даже если устроить ее в хороший собачий питомник на неделю.
Но главное было даже не в этом. В конце концов, в дорогих отелях – не во всех, но в некоторых – предусмотрено размещение постояльцев с животными. Просто ей вовсе не хотелось никуда уезжать.
Даже самой себе Марьяна не смогла бы признаться, что находится в ожидании чуда. Куда девался легкий, даже немного циничный взгляд на отношения с противоположным полом! Привычное отношение, сдобренное цитатами из глянцевых журналов вроде "Оргазм – не повод для знакомства" и избранными местами из фильма "Секс в большом городе", растворилось, как кусочек сахара в горячем чае.
Бабушкины слова крепко врезались в ее память. Марьяна действительно поверила, что где-то есть на свете человек, самой судьбой предназначенный для нее. Может быть, он сейчас далеко, может быть, ходит совсем рядом и, ничего не зная о ней, тоже тоскует и ждет. И они встретятся, непременно встретятся и узнают друг друга, если только…
Бабах!
Где-то совсем рядом грохнуло особенно сильно, так что, кажется, даже стекла зазвенели. Марьяна отшатнулась от окна. Взрыв напугал и ее, так что сердце тревожно сжалось. Она когда-то читала в книгах, что люди способны, даже находясь за тысячи километров, почувствовать, что с кем-то из их близких произошло несчастье, но никогда не верила, что это и вправду возможно.
А сейчас она сама всей кожей, всем существом ощутила, что тот человек, которого она так ждала, попал в беду. Может быть, даже находится в смертельной опасности! От одной мысли, что теперь они могут так никогда и не узнать друг друга, Марьяна почувствовала, как по спине пробежал противный холодок. Точно ледяным ветром повеяло.
Она закрыла глаза, крепко сжала руки и зашептала, словно молитву:
– Милый мой, хороший, пусть с тобой все будет хорошо! Где бы ты ни был, пусть с тобой ничего не случится!
Найда потешно выглядывала из-под кровати, как будто хотела спросить: люди добрые, что же это творится? И прекратится когда-нибудь это безобразие или нет? Она озадаченно уставилась на хозяйку, словно силилась понять, почему та разговаривает сама с собой.
– Иди, иди ко мне, песик, не бойся! Я тебя в обиду не дам.
Марьяна взяла собачку на руки, стала поглаживать, почесывать за ухом, приговаривая нежные успокаивающие слова, но пальцы ее заметно дрожали.
Она мельком взглянула на свое отражение в оконном стекле, и на секунду ей показалось, что на нее смотрит Надя. Она привыкла считать, что в юности была страшненькой, и предпочла забыть это время, как дурной сон, но сейчас с некоторым удивлением вглядывалась в нежное лицо юной девушки, такой растерянной и печальной, но вместе с тем – неуловимо привлекательной, почти прелестной. Эта девочка могла бы вырасти, повзрослеть, прожить собственную жизнь со своими радостями и печалями… А теперь вместо нее живет совсем другой человек. В каком-то смысле Надя умерла. Кто бы мог подумать, что она способна хоть ненадолго вернуться? Прийти из невозможной дали, чтобы попытаться предупредить ее о чем-то…
Бедная девочка. Впервые Марьяна подумала о ней без всякой неприязни, а с сочувствием и нежностью. Где-то она сейчас, в каких лабиринтах времени и пространства заблудилась ее неприкаянная душа? Может быть, до сих пор бродит под холодным осенним дождем того нескончаемого вечера?
Марьяна подняла руку и осторожно коснулась своего отражения.
– Прости меня… – прошептала она, – прости, пожалуйста!
Слеза стекла по щеке. И в то же время на секунду Марьяне показалось, что оконное стекло от ее прикосновения тоже стало живым и теплым! Надя-отражение улыбнулась и исчезла, растворилась в ночной темноте, но осталось ощущение живой теплоты и нежности, словно кто-то близкий обнял ее.
– Ур-ра! – донеслось с улицы.
Очередная вспышка салюта расцвела на ночном небе, словно диковинный огненный цветок, и тут же рассыпалась мелкими искрами.
По телевизору кремлевские куранты начали отсчитывать двенадцать ударов. Марьяна налила в бокал шампанское и медленно, маленькими глоточками стала отпивать пенящуюся сладковатую жидкость. Пузырьки щекотали нёбо, в горле немного защипало от холодного, но Марьяна стойко допила свой бокал до дна, до последней капли.