30
Особняк был по-прежнему погружен во тьму. Казалось, что свет никогда не озарял его стен. Леди Морвинг сидела за своим огромным столом, и смотрела в никуда.
- Все-таки это были вы, - сказал я.
- Как вы вошли? - спросила она. - Я наложила на дверь охранные руны.
- Магию можно обмануть. Людей иногда тоже. Но не себя.
Я устроился в одном из кресел; свет не зажигал.
- Это не было убийством, - произнесла Лора.
Она не оправдывалась. Просто говорила.
- Вы заботились о нем? - спросил я.
- Думаю, недостаточно. Позволила вертеться вокруг него таким, как Диана, Люсинда. Лишка. Надо было заставить его бросить пить. Жить нормально.
Леди Морвинг помолчала.
- Думаю, у меня бы получилось. Если бы захотела.
- Но вы боялись уничтожить его.
- Да… Мне все говорят, что я слишком властная. Я могла заставить Серхио измениться. Но тогда он перестал бы быть самим собой.
- И не смог бы писать?
Я не видел лица Лоры; но понял, что она улыбнулась.
- Стихи были для него всем, - ответила леди Морвинг. - Поэтому я и влюбилась в него. Серхио… Его наполняло то, чего я лишена. Не знаю. Какая-то детскость, непосредственность. Полет. Я знала, со мной он всего этого лишится.
- Вы не должны винить себя, - сказал я.
- Но я виню. Когда он показал мне последние главы поэмы… Это было ужасно. Я давно видела, что он пишет все хуже. Постоянные его пьянки, девочки… Но та рукопись никуда не годилась. Я поняла, что если Серхио ее опубликует, то перестанет быть великим поэтом.
- Вы сказали ему об этом?
- Да. Но он не слушал. Говорил, что я никогда его не понимала. Что я сухая, бессердечная. Не женщина, а деревянные счеты. Так он меня называл.
- Вы не должны винить себя Лора, - повторил я. - Вы не могли спасти его как человека. Но спасли в нем поэта.
- Я убила его, - произнесла леди Морвинг. - А вы говорите, что спасла.
- Можно думать, будто любишь человека, - сказал я. - А на самом деле убивать его. И наоборот.
В комнате зажегся свет; трое стражников, во главе с претором, подошли к столу леди Морвинг.
Она не произнесла ни слова; просто встала и пошла вместе с ними.
- У гнома нет никаких доказательств против вдовы, - заметила Франсуаз, глядя им вслед.
- Они и не нужны. Леди Морвинг во всем сознается.
- Почему?
- Лора отдала мужу слишком много себя. Все надеялась, что когда-нибудь он изменится. Такие надежды погубили больше людей, чем войны и эпидемии… Теперь, после его смерти, ей хочется обо всем забыть. Но это невозможно, пока у нее есть тайна. Это как осколок, застрявший в теле, - станет просыпаться и напоминать о себе снова и снова. Пока не вырвешь его…
- Что с ней будет?
- Серхио писал проклятые стихи. По его вине погибло много людей. К тому же, Лора богата. Не думаю, что ей грозит серьезное наказание. Скорее всего, отделается штрафом в пользу казны.
Франсуаз помедлила.
- Значит, леди Морвинг убила мужа, когда узнала, что поэма пожирает людей?
Я коснулся перевернутого креста.
Черный сгусток астрала вспыхнул и забурлил под моими пальцами.
- Нет, Френки. Лора до сих пор этого не знает. Ее спасла сила Мухалдерроя.
- Но тогда почему?..
- Можешь не верить, но она любила Багдади. Тот разрушил свою жизнь, растратил талант, перечеркнул будущее. У него оставалось лишь одно - доброе имя, слава великого поэта. Леди Морвинг было проще убить своего мужа, чем смотреть, как и это гибнет.
- Тогда она сумасшедшая.
- Наверное… Ей хотелось сохранить хоть что-то хорошее, из воспоминаний о Серхио. А тот был готов испортить даже последнее…
За окном начал моросить дождь.
Фейри складывали золотые крылья, и превращали их в зонтики.
- Что будет с поэмой? - спросила Франсуаз.
- Останется неоконченной. Это не единственная книга, которую ждала такая судьба.
- А читатели? Они узнают правду о Серхио Багдади?
- Публика? Френки, публика будет счастлива. Ведь у них появится еще один застреленный поэт.
ШКАТУЛКА ОЖИДАНИЯ
Пятый Багряный грех
1
Уолдо Каннинг знал, что никогда не умрет. Он был стар - настолько, что даже сам не помнил, когда родился. Его волосы давно поседели, свисая с головы слипшимися клоками. Иногда под ними начинало чесаться, и тогда он брал большую щетку - старую, с металлическими зубьями, и проводил по коже, раздирая в кровь.
Уолдо редко выходил из дома. Да это и домом-то нельзя было назвать - маленькая, темная комнатка в полуподвале, забитая всяческим барахлом, пропахшая пылью и дряхлыми вещами.
Ему не нужен был свет - он наполовину ослеп от старости и не мог читать.
Когда-то, давным-давно, у Уолдо начали выпадать волосы - они вылезали целыми клоками, и старик разминал их в пальцах. С тех пор, на голове осталась большая лысина; плешь всегда казалась ему холодной и влажной на ощупь.
Потом волосы перестали вылезать, и он не знал, почему.
Каннинг передвигался с трудом. Его спина скрючилась, а грудь сжалась, и по ночам ему было больно кашлять. Тогда он вставал с кровати, вытаскивая ноги из грязной простыни, и ковылял через всю комнату к покосившему столу, где стояла шкатулка.
Шкатулка, благодаря которой он жил вечно.
Уолдо Каннинг открывал ее, и его старые, наполовину отмершие пальцы чувствовали золотую резьбу крышки. Там была картинка - очень красивая, он помнил, что красивая, но вот теперь никак не мог понять, что именно она изображала.
Его глаза уже не были в состоянии рассмотреть.
Уолдо Каннинг улыбался, вспоминая, как наполнял свою шкатулку. Старик опускал пальцы внутрь и перебирал то, что в ней лежало.
В эту ночь шел дождь - сильный, холодный, и Уолдо продрог. Он кутался в платок, шерсть давно истерлась, оставив только прожилки. Потом долго стоял над спиртовкой, прикасаясь пальцами к металлической кружке, в которой закипала вода.
Сперва ее поверхность была холодной и влажной, как дождь снаружи, потом начала теплеть.
Уолдо нравилось думать о том, что смерть не властна над ним.
Старик знал, это правда - он пережил всех сверстников, и из своей маленькой каморки в полуподвале наблюдал, как взрослели, старились и умирали люди. А сам оставался жить.
Потом кружка раскалилась, и ему стало больно; но все же прикосновение жаркого металла казалось очень приятным в промозглой комнате, в которую из щелей в окне заливал дождь.
Тогда он стал держать руку возле кружки, чувствуя ее тепло, и время от времени, исподволь, украдкой, как маленький ребенок, дотрагивался пальцами до раскаленной поверхности.
Уолдо любил детей.
Во дворе всегда их было много - и им всегда было нечем занять себя. Ходили группками и были рады любой компании. И тогда Уолдо поднимался к ним и начинал говорить.
И они отдавали ему свою жизнь, делая бессмертным.
Старик приводил сорванцов в маленькую комнатку и показывал вещи, которые собрал. Их было немного, он уже не мог рассмотреть, что из себя представляют его трофеи, и дети сами рассказывали ему.
Они много говорили Уолдо, и многое отдавали.
Старик услышал, как за стенами прогрохотал гром, и зябко поежился. Потом перепончатые уши уловили шум булькающей и вскипающей воды.
Он улыбнулся.
Ноги шаркали по полу, когда Уолдо Каннинг брел к столу со своей шкатулкой. Ручка у кружки тоже была металлической, и он обернул ее тряпкой, чтобы не обжигать пальцы. Его потрескавшиеся губы умакивались в кипяток, он пил, и чувствовал, как начинает согреваться изнутри.
Зачем жил старик?
Что доставляло ему радость?
К чему стремился?
Уолдо Каннинг не задавал себе этих вопросов - больше не задавал. Когда за маленьким окном, находившимся на уровне земли, светило солнце - он выходил, все так же кутаясь в протертый шерстяной платок, и с умиротворением сидел на скамейке, чувствуя, как теплые лучи насквозь прогревают иссохшее скрюченное тело.
В те дни, когда было особенно тепло, он снимал накидку, и потом долго и с удовольствием вспоминал о таких прогулках.
И там его обступали дети. Он любил детский смех, их голоса - старик не мог бы распознать по лицам своих маленьких друзей, но голоса - голоса он никогда не путал.
Уолдо слышал их и сейчас, когда перебирал сухими скорчившимися пальцами содержимое шкатулки. Он помнил, что говорил ему каждый из них - двадцать лет назад, тридцать, очень давно.
Все они были здесь - в маленькой комнатке. Они окружали его, говорили с ним, а он отвечал.
Уолдо не знал, отчего дети так доверяют ему, и не пытался понять.
Его руки нащупали что-то очень холодное, круглое и наполовину сломанное. Он снова улыбнулся.
Старик вспомнил маленькую девочку, которая всегда говорила тихо и неуверенно. Малышка тоже сидела здесь, в этой каморке, и пила кипяток из металлической кружки. Ветер ударил в стекло, Уолдо Каннинг поежился.
Все они умерли - и мальчики, и девочки, умерли очень давно, и только их голоса звучали в его стенах, разговаривая с ним. Они тянули к шкатулке маленькие детские ручонки, пытаясь открыть крышку и забрать оттуда то, что положили в нее.
В такие дни Уолдо боялся - ему казалось, что кому-нибудь из них удастся это сделать, удастся забрать маленькие вещицы, такие приятные на ощупь, забрать их себе - и тогда он, Уолдо, умрет.
Он забирался на кровать, закрываясь с подбородком порванным одеялом, и смотрел на свою шкатулку.
Но никому не удалось ее открыть, и Уолдо Каннинг снова успокаивался.
Да, они все умерли - даже те, кто оставались в живых. Умерли давным-давно, когда оставили ему свою жизнь, в надежде, что когда-нибудь смогут за ней вернуться.
Но никто не возвращался.
Кружка остыла, пока он пил кипяток, и остаток воды был тепловатым и противным. Уолдо Каннинг хотел вновь разогреть ее, но потом передумал.
Ему вообще уже ничего не хотелось - вот уже много, много лет.
Он лег на кровать, накрывшись рваным одеялом, и лежал так с открытыми глазами.
2
Франсуаз подняла голову из воды, и ее роскошные каштановые волосы взметнулись, поднимая облако мелких блестящих брызг.
Девушка улыбнулась.
Затем она начала выходить из воды - высокая и притягательная, и узкий ярко-красный купальник плотно обтягивал роскошное сильное тело.
- А ты неплохо здесь устроился, Майкл, - сказал Родерик Калленти, кладя в рот кусочек сухарика.
Я улыбнулся.
Франсуаз подходила к нам, вытирая волосы большим махровым полотенцем. Яркое солнце заливало площадку перед бассейном, веселые световые блики играли в прозрачной воде.
Демонесса села напротив меня, заложив ногу за ногу, и с наслаждением откинулась на спинку, расправляя тело и поднимая высокую грудь.
- Что-нибудь угодно, мадемуазель? - спросил слуга-элементаль, склоняясь над ней.
- Нет, Герцог, можете идти. Спасибо…
Птицы радостно щебетали в вершинах деревьев, на дальней дорожке, садовник рыхлил землю под огромными ярко-оранжевыми цветами.
- Прекрасное утро, Майкл, - промурлыкала Франсуаз, потягиваясь. - О чем вы говорили?
Родерик Калленти поймал себя на том, что краешком глаз рассматривает ее полуобнаженное прекрасное тело, и застыдился.
- Только не говори, что я тебя смутила, - засмеялась Френки. - Дай-ка мне пончики, Майкл.
Ее острые белые зубы впились в нежное тесто, масляный сок потек по подбородку.
- Уверена, твоя жена тоже любит купаться.
- Моя жена любит есть пончики, - отозвался Род. - Она ест их в три раза меньше, чем ты, и говорит, что бережет фигуру.
Он не стал продолжать, но было ясно - диета не очень помогла госпоже Калленти оставаться стройной и хорошо выглядеть в купальнике.
- Я говорил Майклу, какой у вас хороший особняк, - произнес Род, стараясь замять ситуацию, которая показалась ему неловкой.
Франсуаз потянулась к столу и забрала себе всю тарелку с пончиками.
- Мне у вас нравится - всегда так приятно и спокойно.
Он невесело улыбнулся.
- Честно сказать, не хочется уходить домой.
- Это лучше, чем проводить время в баре, - заметил я. - Ты знаешь, мы всегда рады тебя видеть.
Родерик Калленти кивнул - он не любил никому досаждать своим обществом, боясь стеснить и наскучить.
- У вас с Лаурой тоже чудесный дом, - заметила Франсуаз, вытирая ладонью масло, капавшее с подбородка в ложбинку между высокими грудями. - Лаура прекрасная хозяйка. А Лиандр и Милосса - любой отец мог бы мечтать о таких детях.
Демонесса ободряюще ему улыбнулась. Родерик быстро кивнул головой, потом повернулся ко мне. Его пальцы были сцеплены, и он нервно перебирал ими.
- Прости, что свалился вам на голову без предупреждения, - пробормотал Калленти. - Вы еще даже не позавтракали.
- Оставь, - сказал я. - Или тебе не нравится, как готовит Тереза?
Родерик смущенно улыбнулся. Потом решил, будто я обижусь, если он откажется от угощения; и схватил со стола первое, что попалось под руку.
- Хочешь варенья? - спросил я.
- Я? Нет, Майкл, - только сейчас он заметил, что жует пресный тост, потом потряс головой. - Мне надо поговорить о Мэделайн.
- Что с ней случилось?
Франсуаз облизывала пальцы, внимательно глядя на нашего утреннего гостя.
- Она очень нервничает, Майкл, - проговорил Род. - Не находит места. Не знаю, что с ней случилось. Тебе известно, мы дружим с детства. Выросли вместе. И я - я не могу смотреть, как Мэд мучается сейчас.
Он развел руками.
- Не понимаю, в чем дело. Ведь у нее все хорошо. Она замужем, у них скоро родится ребенок - Майкл, на нее невозможно смотреть.
Я кивнул, задумчиво глядя сквозь него.
- Я тоже это заметил. Когда мы виделись с ней пару недель назад. Но Родерик - не знаю, чем мы можем помочь. Здесь нужен психотерапевт.
Он беспомощно посмотрел на Франсуаз.
Кто бы ни пришел к нам в поисках помощи, будь то некромант Серой Башни или гоблин с Малахитовых Гор, - все они думают, что любую проблему можно решить деньгами. Но большинство человеческих бед рождаются в их собственных душах.
К счастью, у меня больше нет души.
И все же Френки считает, что надо помогать каждому, кто в этом нуждается - и именно поэтому Родерик Калленти с такой настойчивой беспомощностью смотрел на нее.
- Род, - Франсуаз старалась подбирать слова осторожно. - Нам сложно вмешиваться в жизнь Мэделайн. Ей и правда стоит сходить к психологу, может быть, некроманту - пойми, мы не отказываем тебе, но так Мэд на самом деле будет лучше.
- Вы не понимаете, - он покачал головой. - Все дело в этом месте - я говорил, как мне бывает хорошо, когда я прихожу к вам. Именно это и необходимо сейчас Мэделайн, я чувствую - уверенность, спокойствие, и чтобы все было хорошо. Поговори с ней, Френки, пожалуйста.
3
- Родерик всегда был неудачником, - заметил я, отрезая кусок нежного орехового бисквита.
Я не мог есть в присутствии нашего посетителя - он портил мне аппетит.
- Нельзя так говорить, Майкл, - рассеянно бросила Франсуаз.
Девушка сидела, задумчиво наклонив голову, и ее мысли занимала Мэделайн.
- Но это правда, - возразил я, наливая себе сок. - Он никогда не мог добиться того, чего хотел, и лопал сено, когда все вокруг объедались апельсинами. Нам-то с тобой хорошо известно, как он любил Мэделайн - он и сейчас питает к ней - как это там говорят? - а, нежные и глубокие чувства. Но нет - его родители махнули пальцем, и он женился на толстоватой хлопотунье, которая в первую же пару лет родила ему двоих детей.
Я кивнул в подтверждение своих слов, затем взял себя оставшийся кусок кекса.
- Он смирился с тем, что потерял Мэд - и теперь все ищет предлог, лишь бы побыть рядом с ней и ее мужем. Повздыхать и уйти, глотая слезу, и даже ни разу не посмотрев на нее открыто. Этому человеку нравится страдать - так и гном с ним.
- Нет, - покачала головой Франсуаз. - Я должна поговорить с Мэделайн. Может быть, у нее проблемы с мужем.
- С Филом? Оставь. Фил - порядочнейший и скучнейший хоббит из всех, кого я встречал. Он даже дату их свадьбы помнит.
Я бросил взгляд на часы.
- Можем заехать к ним, если хочешь, - сказал я. - Только не вижу особенного смысла. Ни у Мэделайн, ни у Фила не хватит фантазии, чтобы сделать свой брак неблагополучным.