– Да.
– Как ты думаешь, есть еще где-нибудь вороны?
– Не знаю.
– Ну скажи, как ты думаешь?
– Думаю, вряд ли.
– А они могли улететь куда-нибудь, например на Марс?
– Нет, не могли.
– Слишком далеко?
– Да.
– Даже если бы хотели.
– Даже тогда.
– А что, если они пробовали и на полпути устали. Они что, упадут вниз?
– Знаешь, не могли они так высоко забраться, лететь-то надо в космосе, а там воздуха нет. К тому же в космосе холодно, и они бы просто замерзли насмерть.
– А-а-а.
– Да и потом, откуда им знать, где Марс.
– А мы знаем, где Марс?
– Приблизительно знаем.
– А если бы у нас был космический корабль, мы могли бы туда отправиться?
– Ну, если бы это был действительно хороший корабль и нашлись люди, чтобы тебе помочь, то, думаю, ты бы смог.
– А на Марсе есть вода и продукты?
– Нет, там ничего нет.
– А-а-а.
Сидели долго, подстелив сложенные одеяла. Наблюдали за дорогой: один смотрел в одну сторону, второй – в другую. Тихо, безветренно. Никакого движения. Погодя мальчик пробормотал:
– Нет никаких ворон, да ведь?
– Нет.
– Только в книжках про них пишут.
– Только в книжках.
– Так я и думал.
– Ты готов идти?
– Да.
Поднялись, убрали кружки и остатки крекеров. Отец сложил одеяла на тележку, прикрыл полиэтиленом, а потом стоял, пристально смотря на мальчика.
– Что, пап?
– Я знаю: ты думал, что мы умираем.
– Ага.
– Но мы выжили.
– Ну да.
– Хорошо.
– Можно, я кое-что у тебя спрошу?
– Конечно.
– Если бы превратиться в ворону, можно бы было полететь высоко и увидеть солнце?
– Да, можно.
– Я тоже так подумал. Вот было бы здорово.
– Да. Ну что, готов?
– Готов.
Отец остановился, спросил:
– Куда подевалась дудочка?
– Я ее выкинул.
– Выкинул?
– Да.
– Хм, ну ладно.
– Ладно.
В нескончаемых вечерних сумерках они пересекали реку и, опершись на парапет, разглядывали медленный поток мертвой воды под мостом. Сквозь завесу пепла ниже по течению, как черная бумажная декорация, маячил силуэт сгоревшего города. Увидели его еще раз уже в темноте, поднимаясь вверх по склону высокого холма. Толкали тяжелую тележку, остановились перевести дух, и отец развернул колесики так, чтобы тележка не покатилась вниз. Маски успели запачкаться, особенно около рта, вокруг глаз – черные круги. Сели в пепел на обочине и смотрели на восток, где силуэт города стал сливаться со сгущающейся темнотой. Не видно ни огонька.
– Как ты думаешь, там кто-нибудь есть, пап?
– Не знаю.
– Когда мы уже остановимся?
– Хочешь, прямо сейчас.
– На холме?
– Спустим тележку вон к тем камням и укроем ее ветками.
– А это хорошее место для стоянки?
– Ну, никто не любит останавливаться на вершине холма. А нам и не надо, чтобы они останавливались.
– Так что это место нам подойдет.
– Да, подойдет.
– Потому что мы не дураки.
– Ладно, ладно. Главное – не обдурить самих себя.
– Хорошо.
– Ты готов?
– Да.
Мальчик поднялся, взял веник и закинул его себе на плечо. Посмотрел на отца.
– Ну, какие у нас долгосрочные планы?
– Что?
– Долгосрочные планы.
– Где ты слышал это выражение?
– Не знаю.
– Ну правда, где?
– Ты сам так сказал.
– Когда?
– Давно.
– И каков был ответ?
– Я не знаю.
– И я тоже. Ладно, пошли. Темнеет.
На следующий день ближе к вечеру, когда они подошли к повороту дороги, мальчик вдруг остановился и положил руку на тележку. Прошептал:
– Папа.
Отец поднял голову. Впереди на дороге маячила фигура: человек шел согнувшись, с трудом передвигая ноги.
Отец стоял, облокотившись на ручку тележки. Пробормотал:
– Ну, кого еще черти принесли?
– Что же нам делать, пап?
– Может, это западня.
– И что будем делать?
– Давай пойдем за ним. Посмотрим, обернется он или нет.
– Давай.
Путник явно не собирался оборачиваться. Какое-то время они просто шли за ним, а потом ускорили шаг и нагнали его. Старик, невысокого роста, сутулый. За плечами – армейский рюкзак с привязанным сверху одеялом. В руках очищенная от коры палка – нащупывает ею дорогу. Увидев их, отошел к самой обочине и повернулся к ним лицом. Смотрит опасливо. Челюсть подвязана грязнущим полотенцем, будто зубная боль его замучила. Воняет невыносимо. Не то чтобы от них самих уж очень хорошо пахло, и все же…
– У меня ничего нет. Хотите – проверьте.
– Мы не грабители.
Повернул голову так, чтобы лучше слышать:
– Что?
– Говорю, мы не грабители.
– Кто же вы тогда?
Что они могли сказать ему в ответ? Старик вытер нос рукой и стоял в ожидании. Ноги обернуты в тряпки и куски картона и перевязаны зелеными веревками, сквозь дырки и прорехи в одежде видны слои отвратительных лохмотьев. Как-то вдруг сник. Оперся на палку, и опустился на дорогу, и сел прямо в кучу пепла, закрыв одной рукой голову. Стал похож на ворох тряпья, упавший с тележки. Они подошли поближе и остановились.
– Эй, послушайте!
Мальчик нагнулся к старику и прикоснулся рукой к его плечу.
– Пап, он напуган. Он очень боится.
Отец оглядел дорогу.
– Если это засада, убью его первым.
– Пап, он просто боится.
– Скажи ему, что мы его не обидим.
Старик качал головой из стороны в сторону, вцепившись пальцами в грязные волосы. Мальчик посмотрел на отца.
– Может, он думает, что мы ему привиделись?
– И кто же мы тогда, по его мнению?
– Я не знаю.
– Нам нельзя здесь задерживаться. Надо идти дальше.
– Он боится, папа.
– Не советую тебе прикасаться к нему.
– А может, дадим ему поесть?
Стоял, смотрел на дорогу. Прошептал:
– Черт побери. – Посмотрел на старика. Ну что, он превратится в бога, а они – в деревья? Сказал: – Ну хорошо, хорошо.
Развязал полиэтилен на тележке, откинул его в сторону и, порывшись в банках, выудил одну – с фруктовым салатом, достал открывалку из кармана, открыл банку, отогнул крышку, пошел обратно и, присев, передал банку сыну.
– А ложка?
– Ложка ему не положена.
Мальчик взял банку и протянул ее старику, прошептав:
– Возьмите. Вот.
Старик поднял глаза и посмотрел на мальчика. Тот совал ему банку. Похоже, будто на дороге кто-то наткнулся на раненого стервятника и пытается его накормить. Мальчик повторял:
– Не бойтесь.
Старик опустил руки. Заморгал. Серо-голубые глаза. Глубоко спрятаны в мешочках между тонких забитых грязью морщин.
– Да берите же.
Старик протянул костлявую скрюченную руку, взял банку, прижал к груди.
– Ешьте, это вкусно.
Мальчик поднес к губам воображаемый сосуд и сделал глотательное движение. Старик посмотрел на банку. Перехватил покрепче и поднял, поводя носом. Длинные желтоватые паучьи пальцы поскребли по металлу. Потом наклонил банку и отпил. Жидкость потекла вниз по немытой бороде. Опустил банку, долго, с трудом жевал. С усилием проглотил, так что голова дернулась. Ребенок прошептал:
– Пап, смотри, ест.
– Да, вижу.
Мальчик повернулся к отцу. Тот сказал:
– Я догадываюсь, о чем ты хочешь попросить. Сразу говорю: "Нет!"
– Ну и что я хотел спросить?
– Не можем ли мы взять его с собой? Нет, не можем.
– Я знаю.
– Ты знаешь?
– Да.
– Ну хорошо.
– Мы можем ему еще что-нибудь дать?
– Сначала убедимся, что он с этим справится.
Смотрели, как он ест. Закончив, уставился на пустую банку, может, в надежде, что она, как по волшебству, наполнится!
– Что ты хочешь ему дать?
– А ты как думаешь?
– Я-то думаю, что ничего ему давать не надо. Что бы ты хотел?
– Могли бы приготовить что-нибудь на плитке. А он бы с нами поел.
– На ночлеге?
– Ну да.
Отец посмотрел на старика и на дорогу. Сказал:
– Ладно. Но завтра мы идем дальше.
Мальчик промолчал.
– Это все, на что я согласен.
– Хорошо.
– "Хорошо" означает "договорились раз и навсегда". Означает, что завтра ты не начнешь канючить.
– Это как – "канючить"?
– Это значит, что завтра ты не заведешь об этом разговор и не примешься меня переубеждать. Никаких переговоров. Договорились, и точка.
– Хорошо.
– Вот и отлично.
Они помогли старику встать и подали ему палку. Едва ли весит больше ста фунтов. Стоит и неуверенно оглядывается. Отец забрал у него пустую банку и закинул подальше в лес. Старик попытался отдать ему палку, но отец оттолкнул его руку. Спросил:
– Когда вы в последний раз ели?
– Я не знаю.
– Вы не помните?
– Только что ел.
– Хотите поесть с нами?
– Не знаю.
– Не знаете?
– Что поесть?
– Может, тушеную говядину. С крекерами. Выпить кофе.
– Что я должен за это сделать?
– Сказать нам, что произошло с миром.
– Что?
– Ничего нам от вас не надо. Вы идти можете?
– Я могу идти. – Посмотрел на мальчика. – Ты ведь маленький мальчик?
Мальчик вопросительно поглядел на отца.
– А на кого он похож, по-вашему?
– Не знаю. Я плохо вижу.
– А меня вы видите?
– Я вижу только силуэт.
– И то хорошо. Надо двигаться. – Посмотрел на сына. – Не держи его за руку.
– Он же не видит.
– Не держи его за руку. Пошли.
Старик спросил:
– Куда мы идем?
– Мы идем есть.
Старик кивнул, и выставил вперед палку, и начал ощупывать ею дорогу впереди себя.
– Сколько вам лет?
– Девяносто.
– Неправда.
– Пусть.
– Вы всем говорите, что вам девяносто?
– Кому всем?
– Кого встречаете.
– Ну да.
– Чтобы они вас не тронули?
– Да.
– Ну и как, помогает?
– Нет.
– Что в рюкзаке?
– Ничего. Можешь посмотреть.
– Посмотреть-то я могу… Что там?
– Ничего интересного. Барахло.
– Еды нет?
– Нет.
– Как вас зовут?
– Илай.
– Илай. А фамилия?
– Просто Илай нельзя?
– Можно. Пошли.
Остановились в лесу, слишком, пожалуй, близко от дороги. Пришлось волоком тащить тележку, мальчик подталкивал ее сзади. Развели костер, чтобы старик мог согреться, хотя и не стоило бы: костер мог их выдать. Ужинали. Старик, завернувшись в свое единственное одеяло, сидел у огня. Ложку держал по-детски неловко. У них было всего две кружки, и гостю пришлось пить кофе из суповой миски, крепко вцепившись в края пальцами. Сидит как изможденный оборванный будда, уставился на угли. Отец сказал:
– Мы вас с собой не возьмем, вы, надеюсь, это понимаете.
Старик утвердительно кивнул.
– Сколько лет вы в пути?
– Давно. Нельзя оставаться на одном месте.
– Как же вы живете?
– Всегда в дороге. Я знал, к чему все идет.
– Знали, к чему все идет?
– Ну да. К этому или чему-то подобному. Всегда это знал.
– И пытались как-то подготовиться?
– Нет. А ты что бы стал делать?
– Не знаю.
– Люди всегда готовятся к будущему. Я же об этом никогда не заботился. Будущее их не ждет. Оно даже не подозревает об их существовании.
– Пожалуй что, так.
– Пусть ты даже когда-то знал, что делать, но теперь-то не знаешь. Не знаешь, хочешь ты это делать или нет. Представь, что ты единственный оставшийся в живых человек. Представь теперь, что это был твой выбор.
– Хотите умереть?
– Нет. Но может быть, когда-нибудь пожалею, что еще не умер. Пока мы живы, смерть маячит впереди.
– А может, думаем: "Лучше бы я вообще не родился"?
– Ты разве не знаешь, что просители не имеют свободы выбора?
– Думаете, чересчур много просят?
– Того, что случилось, уже не изменить. И вообще, глупо в такие времена чего-то желать. Желания – слишком большая роскошь.
– Пожалуй что, так.
– Сегодня никто не желает жить и никто не хочет умирать.
Старик поднял голову и посмотрел на мальчика, сидящего напротив. Затем посмотрел на отца. Маленькие старческие глазки, внимательно следящие за собеседником в свете костра. Одному Богу известно, что этим глазам привелось видеть на своем веку. Отец встал, чтобы подкинуть дров. Сгреб угли к центру, подальше от сухих листьев. Красные искры взметнулись и погасли под черным куполом неба. Старик допил кофе, и поставил миску на землю, и подвинулся к огню, вытянув вперед руки. Отец наблюдал за ним. Спросил:
– Как вы узнаете, что остались одни на свете?
– Вряд ли я это пойму. Просто один, и все.
– И никто не узнает.
– А какая разница? Когда ты умираешь, все вокруг умирают вместе с тобой.
– Думаю, Бог это будет знать. Согласны?
– Бога нет.
– Нет?
– Бога нет, а мы его пророки.
– Не понимаю, как вы выжили. Чем вы питаетесь?
– Не знаю.
– Не знаете?
– Люди со мной делятся.
– Люди делятся…
– Да.
– Едой?
– Едой, ну да.
– Неправда.
– Вы же поделились.
– Я – нет, это мальчик.
– На дороге встречаются разные люди. Не вы одни.
– А вы-то сами как, совсем один?
Старик посмотрел с недоумением.
– Что ты имеешь в виду?
– С вами есть кто-нибудь?
– Кто?
– Какие-нибудь люди?
– Никого нет. О чем ты?
– Я о вас говорю. Вы на самом деле чем занимаетесь?
Старик промолчал.
– Думаю, вы хотели бы к нам присоединиться.
– Присоединиться?
– Да.
– Вы меня с собой не возьмете.
– Вы сами не хотите идти.
– Я бы так далеко не зашел, если бы не голод.
– Ну а люди, которые поделились с вами едой, где они?
– Нет никаких людей, я все придумал.
– Что вы еще придумали?
– Я просто иду по дороге, как вы. Никакой разницы.
– Вас правда Илай зовут?
– Нет.
– Не хотите назвать свое настоящее имя?
– Не хочу.
– Почему?
– Потому что тебе не доверяю. Вдруг ты решишь его как-то использовать? А я не хочу, чтобы про меня пошли разговоры. Где я был да что сказал, когда там был… Конечно, ты можешь обо мне поговорить. Но никто не поймет, что ты про меня рассказываешь. На моем месте может быть кто угодно. В наше время чем меньше говоришь, тем лучше. Вот если бы что-то произошло, а мы оба выжили и встретились на дороге, тогда бы у нас было что обсудить. Но мы не выживем. А на нет и суда нет.
– А может, выживем.
– Ты самому себе врешь и мальчика обманываешь.
– А вы, часом, не шестерка из банды разведчиков?
– Я никто. Хочешь – я уйду. Дорогу и сам найду.
– Я вас не гоню.
– Понимаешь, я сто лет не видел костра. Живу как дикий зверь. Тебе лучше не знать, что мне случается есть. Когда я увидел мальчика, то решил, что я умер.
– Подумали, что встретили ангела?
– Не знаю, за кого я его принял. Не верил, что еще раз приведется увидеть ребенка. Не знал, что такое произойдет.
– А если я скажу, что он бог?
Но старик покачал головой.
– С этими иллюзиями я распрощался. Давно. Там, где людям не выжить, богам делать нечего. Вот увидишь. Лучше всего быть одному. Так что я надеюсь, что ты ошибся, назвав его богом. Иметь в попутчиках последнего бога на земле – это ужасно. Вот почему я и надеюсь, что ты заблуждаешься на этот счет. Будет намного спокойнее, когда никого на земле не останется.
– Уверен?
– Не сомневайся.
– Кому спокойнее?
– Всем.
– Всем?!
– Да-да. Нам всем. Станет легче дышать.
– Приятно слышать.
– Точно. Когда мы все умрем, никого не останется, кроме смерти, да и ее дни будут сочтены. Она пойдет по дороге, а вокруг пусто, никого нет. Что ей тогда делать? Вот она и спросит: "Где все?" Так всё и будет. Ну, разве плохо?
Утром они стояли на дороге и спорили, что из еды дать старику на прощание. Договорились, что много он не получит. Несколько банок овощей и фруктов. Потом мальчик отошел на обочину и уселся прямо в пепел. Старик уложил банки к себе в рюкзак и затянул лямки.
– Вы ему хоть спасибо скажите, – пробормотал отец. – Моя воля, я бы ничего не дал.
– Может, скажу, а может, и нет.
– Почему нет?
– Я бы ему свою еду не отдал.
– Вас не волнует, что вы его этим обидите?
– Он расстроится?
– Нет. Он не ищет благодарности.
– Тогда почему он так поступил?
Отец оглянулся на мальчика, затем посмотрел на старика:
– Вам не понять. Не уверен, что я сам это понимаю.
– Может, он верит в Бога.
– Не знаю, во что он верит.
– Вырастет – изменится.
– Сомневаюсь.
Старик ничего не сказал, только стоял и вглядывался в наступающий день.
– Удачи вы нам тоже не пожелаете?
– Я не знаю, что такое удача. На что она похожа. Есть кто-то, кому повезло?
Дальше все пошло своим чередом. Оглянувшись, увидел, что старик зашагал по дороге, стучит своей палкой, медленно бредет у них за спиной, словно нищий из старой сказки, мрачный, сгорбленный, на тоненьких, паучьих ножках, идет еле-еле, чтобы вскоре навсегда исчезнуть. Мальчик ни разу не оглянулся.
Пополудни они расстелили полиэтилен на дороге, и сели, и съели холодный обед. Отец не сводил с мальчика глаз.
– Ты на меня не злишься?
– Нет.
– Но ты недоволен.
– Да нет, я нормально.
– Как только у нас закончатся продукты, у тебя будет больше времени все хорошенько обдумать.
Сын промолчал. Сидели, ели. Мальчик обернулся назад, на дорогу. Погодя сказал:
– Знаю. Но я буду вспоминать это иначе, чем ты.
– Скорее всего.
– Я ж не сказал, что ты был не прав.
– Хотя и подумал?
– Не-е-ет.
– Да ладно. Разве встретишь что-нибудь хорошее на дороге?! В такие-то времена…
– Не насмехайся над ним.
– Ладно.
– Он ведь скоро умрет.
– Да, я знаю.
– Пойдем дальше? Можно?
– Да, конечно. Пошли.
Ночью проснулся – опять кашель. Кашлял долго, пока не заболело в груди. Наклонился к огню, и подул на угли, и подложил веток. А потом встал и ушел в лес, но не очень далеко, чтобы не потерять из виду слабый отсвет костра. Встал на колени в куче сухих листьев и пепла, кутаясь в одеяло, через некоторое время кашель унялся. Подумал: "Как он там, старик?" Посмотрел на костер, виднеющийся сквозь частокол черных деревьев. Хорошо бы мальчик уснул. Так и сидел, упершись руками в колени, хрипло дыша. Сказал:
– Я скоро умру. Научи меня, как это лучше сделать.