Озеро взволновалось не на шутку. Ни с того, ни с сего поднялась и быстро-быстро, будто убегая, двинулась к противоположному берегу немалая волна. При полном безветрии!
Да что там озеро - всё плато, казалось, прошибла вдруг мелкая дрожь.
И… вокруг… вдруг…
Тряска земной тверди.
Испуганное ржание коней.
Встревоженные крики людей.
Но Всеволод уже не слышал и не видел. Никого и ничего. Его взгляд был прикован к Мёртвому озеру. К подозёрной чернильной с ядовитой зеленцой тьме.
Там, внизу, в том самом месте, куда вошёл клинок, дёргалась и билась, будто в судорогах, пронзённая посеребрённой сталью муть.
Всеволод различил… Что? Трещину? Пробоину? Прореху? До самого… нет, дна там не было. Что-то иное было, что-то другое мелькнуло где-то в самом низу низов. Багровое? Красное? Червлёное? Или не мелькнуло - или показалось просто в дикой подводной пляске тёмных струй и отражённом солнечном свете?
Какая-то доля секунды - и всё.
Если меч и оставил след, если рана, нанесённая клинком, и была, то она затянулась мгновенно. Заросла в клубящемся маслянисто-дёгтевом слое, закрытом прозрачной водой.
И - не стало никакой раны, никакой прорехи…
Однако мёртвые воды всё же расступились на миг. Сначала на поверхности пропоротого озера медленно поднялся и вздулся радужный пузырь. Размером этак с добрый шишак.
Пузырь лопнул…
Зеленоватая струйка медленно-медленно проплыла перед лицом Всеволода, быстро рассеиваясь в пронизанном солнечными лучами воздухе. Запаха не было. Никакого. Был только странный призрачный свет, совершенно… абсолютно неуместный днём.
Дружинники молча проводили глазами истаивающее на солнце облачко.
А озеро вновь затихало и успокаивалось.
Затихло. Успокоилось.
Тишь да благодать. Да ровная гладь. Кругом.
Только на месте укола - под прозрачной водой и над чёрным слоем - там, где булат с серебряной отделкой коснулся мёртвых вод, ещё сильно рябило. Будто дрожало. От боли. Или страха.
Как потревоженный студень.
- Что, не понравилось? - усмехнулся Всеволод, - Не по нутру пришлось серебришко-то?
А повторить? А добавить ещё?
- Воевода, глянь-ка! - подошёл десятник Фёдор. Бледный-бледный, как покойник в снегу.
Трясущейся рукой Фёдор указывал на подводную рябь.
- Что? - Всеволод понял не сразу.
Что-то там было не так, но…
- Что?! - пересохшими губами повторил он.
Догадываясь уже, понимая, осознавая…
- В воду - выдавил из себя Фёдор. - Посмотрись в воду. Отражение!
Да! Именно отражение!
На поверхности воды отражения по-прежнему не было. Вообще. Зато под поверхностью - в потревоженной мути - оно подёргивалось, покачивалось, менялось… И проступало заново - отчётливей некуда. Вверх ногами. Вниз головой.
Всеволод явственно видел себя.
Как в неверном зеркале.
Как…
Как в испуганных глазах Эржебетт. В такого же мёртво-озёрного цвета тёмно-зеленных зрачках. Но только глаз Эржебетт, когда она была вне себя от страха, никто кроме Всеволода не видел. И потому то, что он смутно узрел тогда в её бездонных очах, можно было… удобно было списать на морок, на обман собственных глаз, на игру теней. Если захотеть, то можно было списать.
Он хотел. Он списывал.
Но вот проклятое озеро… Хорошо освещённое, залитое солнечным светом. Тут уж не ошибиться. И с ним, с озером этим - как?
Здесь неправильное, перевёрнутое отражение вовсе не было мимолётным. Здесь оно - надолго. И видно его прекрасно. Разглядывай, сколько угодно. Во всех деталях.
Глава 35
На берегу рядом с Всеволодом стоял верный десятник. И там, в воде тоже стоял. Такой же. Так же стоял. Вверх ногами. К центру озера ногами. Вниз головой. Островерхим шлемом - к берегу.
- Что ты видишь, Фёдор? - хрипло спросил Всеволод.
- Себя. Перевёрнутого.
Так… Если одно и то же наваждение грезиться двоим…
К ним подошёл Конрад. На дрожащей подводной ряби появилось ещё одно перевёрнутое отражение.
- Я тоже. Вижу. Это, - не сразу, с долгими паузами, проговорил тевтонский рыцарь.
… грезится троим…
- И я, - на берег у самой кромки воды, ступил Сагаадай.
И в озере - тоже татарский юзбаши. Вверх ногами.
… четверым…
- И я, - шекелис Золтан.
Всё то же. Так же. Как не должно быть.
- И я…
- И я…
- И я тоже…
Подходили люди. И каждый видел то, что видел Всеволод.
Так наваждение ли это?
А если нет - был ли тогда наваждением перевёрнутый облик Всеволода в переполненных ужасом глазах Эржебетт? А если не был… (А ведь не был же! НЕ БЫЛ!) Каким образом, в таком случае, связаны с Мёртвым озером глаза угорской девчонки-найдёныша, неведомо как спасшейся от волкодлаков и упырей?
- Я уже видел такое, - задумчиво сказал Конрад.
- Где? - насторожился Всеволод.
- В глазах…
У Всеволода перехватило дыхание.
- В чьих?! - вскинулся он. Голос сорвался. - В чьих глазах ты это видел, Конрад?!
"В глазах Эржебетт, конечно… Но - как?! Но - когда?!"
Конрад удивлённо посмотрел на него. Ответил:
- В глазах степной ведьмы - половецкой шаманки-вервольфа, когда насадил её на копьё.
Всеволод попытался вспомнить. Нет, своё отражение в зрачках раненной старухи-волкодлака он рассматривать не удосужился. Не обратил внимания на такую "мелочь". Не заметил. Как-то не до того было. Ещё бы! Он тогда впервые говорил с оборотнем, перекинувшемся в человека и был слишком взволнован. А вот хладнокровный и наблюдательный Конрад - тот, оказывается, примечал всё.
- Кто-нибудь знает, в чём причина? - глухо спросил Всеволод, вглядываясь в перевёрнутое отражение. - Кто-нибудь сможет объяснить, что ЭТО значит?
Не дождавшись ответа, да и не надеясь особенно на ответ, он всё же ещё раз повторил вопрос:
- Что это?! Почему это?!
- Потому что оно боится, - донёсся из-за спины спокойный и невозмутимый голос Бранко.
Всеволод обернулся.
- Что? - не сразу понял он - Кто боится?
Волох сидел неподалёку на гладком валуне и ронял слова как камни - скупо, весомо, уверено:
- Озеро боится, русич.
Бранко не подходил к берегу и не заглядывать в воду. Похоже, он всё знал и так. Волох поднял увесистый булыжник с округлыми краями. Такой удобно вкладывать в пращу. Впрочем, и без пращи тоже - удобно.
Бранко размахнулся. Бросил. Не очень сильно и не очень далеко.
Всплеск. Па поверхности прозрачной воды разбежались и быстро улеглись круги, а под ней… Чёрно-зелёная муть обволокла, окутала и заглотила булыжник - быстро, легко, как трясина. Без следа и без особого волнения.
- Мёртвое озеро не страшится камней, но боится серебра, - сказал волох.
Всеволод ещё раз внимательно посмотрел на озёрную гладь.
Да, там, где упал камень Бранко, всё уже спокойно. А вот в том месте, куда Всеволод окунул серебрённый клинок, подводная муть дрожит до сих пор.
Боится… Озеро боится серебра. О том же сказал ему и Бернгард при расставании. Значит, страх озера выражается вот так - в перевёрнутом отражении? Но…
- Почему? - спросил Всеволод. - Почему оно боится?
Как вообще озеро может чего-то бояться? Пусть даже Мёртвое озеро. Особенно - Мёртвое. И…
- Почему оно боится ТАК?
Бранко пожал плечами.
- Для тёмных тварей Шоломонарии, переступивших границу обиталищ, серебро губительно. А эта мерзость под водой - она ведь тоже оттуда, с той стороны. Может быть, поэтому…
- Белый металл причиняет боль мёртвым водам? - спросил Всеволод. - Как упырям? Как волкодлакам в зверином обличье?
- Этого никто не знает наверняка, русич. Никто не скажет тебе, чем или кем на самом деле является сейчас это озеро. Но, как видишь, даже от солнца тёмные воды укрываются слоем обычной воды, которая, отражая и преломляя свет, ослабляет его воздействие.
- Укрываются, подобно упырям?
- Подобно, - согласился Бранко. - Не так, как они, конечно, по-своему, но всё же укрываются. А там, где не любят солнца, не будут рады и лунному металлу. Я не знаю, испытывают ли мёртвые воды боль в нашем понимании, но твоего клинка они боятся. И это - настоящий, всепоглощающий страх, который переворачивает нутро и душу. Который вскрывает истинную суть людей и нелюдей. И суть вещей, способных бояться.
Бранко бросил в воду ещё один камень. Всплеск, круги по поверхности. А ниже - всё та же непотревоженная муть. Безразличное болото, топь чужого мира, поглотившая кусок этого. Безобидный, серый, округлый, увесистый несеребрёный кусок…
- Что ты имеешь в виду, Бранко? - спросил Всеволод. - О какой сути вещей говоришь?
- Из тёмного обиталища, - Бранко кивнул на озеро, - в наш мир приходит страх. Но когда этот страх начинает страшится сам…
- Тогда что?!
Загадки и иносказания сейчас раздражали Всеволода. Впрочем, какие уж тут загадки?! Бернгард ведь тоже говорил о страхе, раскрывающем сокрытую сущность тёмной твари. Суть лидерки. Без всяких загадок - прямым текстом говорил ему об этом тевтонский магистр.
Волох пристально посмотрел на Всеволода.
- Каждый, кто выходит из этих вод, несёт в себе частичку Мёртвого озера, - объяснил он.
- В себе? - переспросил Всеволод.
- В своей тёмной душе и в глазах. И от этой метки уже не избавится.
Всеволод молча ждал продолжения.
- Поэтому любую нечисть, даже нечисть в человеческом обличье, можно узнать по глазам, если сильно её напугать. Страх перевернёт отражение человека в зрачках твари из тёмного обиталища, как мёртвые воды переворачивают сейчас твоё отражение.
Всеволод смотрел на волоха. Знает об Эржебетт? Догадывается? Видел её страх? Нет, не может быть! Когда Эржебетт боялась… когда она боялась по-настоящему, волоха рядом не было.
- Это единственный способ узнать тёмную тварь? - спросил Всеволод.
Волох пожал плечами:
- Ну почему же? Если в глаза испуганной нечисти или в испуганное озеро посмотрится другое исчадие тёмного обиталища его отражение не перевернётся. Так тоже можно отличить нечеловека от человека.
- Ох, сдаётся мне, ты слишком много знаешь, Бранко, - тихо сказал Всеволод.
- Ошибаешься, - с невесёлой улыбкой качнул головой волох. - Мало. Слишком мало.
В озеро полетел третий камень. Этот был брошен сильнее. И этот упал в воду дальше.
- Не забывай, русич, я - потомок стражей, стоявших здесь в дозоре ещё до прихода саксов. Так что мне известно чуть больше, чем остальным.
Молчание.
Тягостное. Гнетущее. Долгое.
Беззвучное препирательство взглядами… Бранко не отвёл глаз. Да, похоже, он, в самом деле, знает больше других. Но вот насколько больше? Что именно он знает из того, о чём пока не догадывается Всеволод?
- Воевода, - негромко позвал Фёдор. Десятник рыскал взглядом по окрестным скалам. - Пещеры-то смотреть будем?
- Что? - поднял голову Всеволод.
Сейчас он думал совсем о другом - о таком очевидном и неприятном.
- Ну… - растерялся Фёдор. - Нечисть, говорю, искать будем? В пещерах-то, небось, упыри прячутся. Проверить бы надо…
- Нет, - тряхнул головой Всеволод. - Есть дела поважнее.
Много важнее, чем забившиеся по норам упыри.
Эржебетт - вот теперь самое главное, самое важное их дело. Блажная немая девчонка, в зрачках которой он видел своё перевёрнутое отражение и не придал этому значения. Неведомое существо, прошедшее через мёртвые воды, принявшее безобидный облик и хитростью, с его, Всеволода, помощью, пробравшееся в Закатную Сторожу. Для чего-то, зачем-то пробравшееся…
- Возвращаемся в замок, - приказал Всеволод.
- А с пещерами-то как быть? - удивлённо захлопал глазами Фёдор. - Разобраться бы с нечистью, а?
- Возвращаемся, я сказал!
С нечистью, в наипервейшую очередь, надо разобраться там, в крепости. Сколь бы ни была дорога ему эта милая не…
Эржебетт! Коварная тёмная тв-в-варь!
… чисть.
Надо. Разобраться.
Всеволод бросил в ножны обнажённый меч, который всё ещё держал в руке. Хватит! Посмотрели, полюбовались на озерцо - и довольно. Поняли кое-что - и достаточно. Пока этого было достаточно. Более чем.
- По коням! - скомандовали десятники русской дружины.
Сагаадай тоже кивнул своим:
- Уезжаем.
Нехотя влезали в сёдла Золтан и Раду. Поставил ногу в стремя Бранко.
Подводная рябь разгладилась. Мёртвое озеро успокоилось.
Глава 36
Вернулись они всё же поздно. Клонящееся к горизонту солнце уже начало подкрашивать свинцовые тучи кровавыми закатными мазками. Тучи стеной надвигались из-за дальних горных хребтов и, казалось, по небу движется зловещая тёмно-красная волна. Чёрный тевтонский замок в лучах заходящего светила тоже был словно омыт густой вязкой кровью. Не упыриной - человеческой.
Дурной знак…
Всеволод торопился, но вымотавшиеся кони не могли скакать быстро по каменистой неровной дороге.
У подножия замковой горы встретились с возвращавшимся передовым отрядом тевтонов. Рыцарей и кнехтов вёл Бернгард. Магистр был без шлема, в испачканном плаще.
К досаде Всеволода (ненужная задержка!) Бернгард подогнал коня ближе и завёл разговор…
- Ну что, русич, получил ли ты от озера ответы на свои вопросы? - на губах тевтона - кривая усмешка, взгляд - внимательный, цепкий.
- На некоторые, - уклончиво ответил Всеволод и перевёл разговор на другое - Как ваша вылазка? Всё хорошо?
- Плохо, - отрезал Бернгард.
- Потери? - Всеволод попытался подпустить сочувствия в голос, кляня про себя магистра, так не вовремя навязавшего ему эту беседу.
- Потерь нет, но и толку - мало, - вздохнул магистр. - Всего с полсотни нахтцереров уничтожили. А ведь иной раз, бывало и за три, и за четыре сотни перехлёстывало. Наверное, не там искали. Да и рано пришлось возвращаться. Тучи, видишь, какие нагоняет. Сегодня быстро стемнеет. Надо готовиться к штурму. В общем, напрасная вылазка. А у вас?
- У нас…
"У нас - не напрасная, хоть и нет ни одного упыря на счету"
- Конрад расскажет, как у нас. А я спешу, извини.
- Куда? - прищурился тевтон.
Вот ведь прицепился, как лист банный!
- Поговорить нужно. Кое с кем.
- Уж, не за оруженосцем ли соскучился? С Эржебетт побеседовать хочешь, что ли?
Догадливый тевтон! Всеволод на миг натянул поводья и остановил коня. Зло глянул на собеседника.
- Ну, хоть бы с Эржебетт…
У которой глаза - как Мёртвое озеро.
- … и что? Ты что-то имеешь против, Бернгард?
- Да нет вообще-то, - магистр тоже придержал коня. - Странно мне просто. У девчонки ведь, вроде бы, дар речи отнялся. А ты - поговорить с ней хочешь.
- Ничего… - процедил Всеволод, - Уж как-нибудь пообщаемся.
На этот раз он заставит её отвечать на свои вопросы. А если не получится, значит, утром девчонка отправится с ним к Мёртвому озеру. Не захочет ехать сама - он притащит её силой. Поставит на берегу и снова взбаламутит воду серебром. Посмотрит на отражение Эржебетт рядом со своим отражением. Чтобы понять, наконец.
"Так тоже можно отличить нечеловека от человека", - говорил Бранко.
- Могу ли я поинтересоваться, о чём будет ваша беседа? - спросил Бернгард.
- Нет, - отрезал Всеволод.
Пока - нет. Сначала он должен во всём разобраться сам.
- Что ж, ладно, не буду лезть в ваши дела, - пожал плечами Бернгард, - но и ты, русич, не задерживайся там с Эржебетт. В крепости полно дел, а времени остаётся мало.
Бернгард снова озабоченно глянул на тучи, почти закрывшие уже солнце.
Всеволод тронул коня, поддал шпорами и вырвался вперёд. Сзади послышался дробный стук копыт: догоняли дружинники.
Небольшой гарнизон, остававшийся в замке под началом брата Томаса, за время их отсутствия потрудился на славу. Крепость была почти готова к новому ночному бою. Склоны замковой горы очищены от трупов, мёртвая нечисть сброшена в пропасть. Частокол и осиновые рогатки на дальних подступах поправлены. Потревоженная и расшатанная упыриными когтями каменная кладка починена, и даже раствор уже затвердел. Разбросанное вокруг серебро собрано до последнего арбалетного болта. Дров и хвороста во рву наложено хоть и не так много, как обычно, но всё же достаточно, чтобы на время прикрыть замок огнём, а на дровяных завалах виднеются тёмные маслянистые потёки, отдающие резким алхимическим запахом.
Ворота открылись сразу: на этот раз на посту никто не спал. Бросив повод подбежавшему Илье, Всеволод коротко спросил:
- Как?
- Тихо, - ответил тот. И доложил подробнее: - В замке идут обычные работы. Кастелян и прочие тевтоны ничего подозрительного не предпринимали. И рыцари, и кнехты пашут до седьмого пота. Наши - помогают. Немцы, уехавшие с Бернгардом, из вылазки не возвращались. Охрана Эржебетт тревоги не поднимала. Дозорный тоже молчит. Спокойно, вроде всё, воевода.
Вроде… И сигнального рога, действительно, слышно не было. Но почему тогда так тревожно и муторно на душе?
Всеволод вошёл в приоткрытые ворота внутренней цитадели. Никого. Гулкое эхо шагов в пустых залах, переходах и галереях. И невесть откуда взявшееся нехорошее предчувствие - всё сильнее. Всеволод ускорил шаг.
Дурное предчувствие не обмануло.
Дружинники, выставленные охранять Эржебетт, лежали на каменных плитах. Мёртвые. Все пятеро.
На ком-то вспорота кольчуга, у кого-то сброшен шлем и изгрызено горло. У двоих на шее, под откинутой бармицей, зияют страшные рваные раны. Судя по всему, эти двое пали первыми. Их атаковали сзади, а уже после - занялись остальными.
Стражей убивали быстро. И нападали внезапно. Оттуда, откуда нападения никто не ждал.
Взгляд Всеволода скользнул по обнажённым клинкам с серебряной насечкой. Дружинники всё же успели схватиться за оружие, но в этот раз сталь с белым металлом им не помогла. Почему? На искажённых лицах мертвецов застыло смешанное выражение ненависти, страха, ярости и боли. Страха - меньше. Ненависти - больше.
Все лица - бледные. Ни кровинки. И - ни капли крови на телах. На полу её, впрочем, тоже нет. Всю пролитую кровь здесь слизали. А не вытекшую - высосали. Да, крови не было. Были обескровленные, испитые трупы.
А Эржебетт?
Всеволод толкнул дверь своей комнаты. Толстые дубовые доски поддались. Дверь была не заперта и легко распахнулась.
И за дверью…
Пусто за дверью! Развороченная кровать Эржебетт (Неподъёмный сундук - на месте. Лавка - перевёрнута), скинутые на пол медвежьи шкуры. И - никого.
Он всё же позвал зачем-то:
- Эржебетт!
Тишина в ответ.
Спрятаться в аскетической полумонашеской полукелье - негде. Ну, почти негде.
Под узкими полатями?
Нет.
Под столом?
Нет.
За сундуком и опрокинуто лавкой?
Нет.
В сундуке?
Никого.
Нигде.
Нет.
Только тела верных дружинников лежат у порога. Тела славных бойцов, павших не в честном бою, а…