Там, где зияла брешь - больше не было озёрного дна. Была темнота, озарённая багряными вспышками изламывающейся границы. Был проход, очертания и размеры которого размывал шевелящийся мрак. Проклятый Проход, полого, под небольшим уклоном уходил в… в никуда… А может, это был и не уклон вовсе. Может - подъём. А может - равнинная пустошь. Трудно, очень трудно было объяснить и понять, как происходит такое, как одно место переходит в другое и как единятся разделённые миры.
Ясно было только одно. Проход вёл под дно, за дно Мёртвого озера. В иное, в тёмное обиталище. В зловещую Шоломанарию. И чуждый мир уже тянулся оттуда к миру этому, привычному, родному. Пока ещё робко, боязливо, осторожно.
Но всё же упорно, настырно.
Тя-нул-ся.
С той стороны разверзшегося прохода тонюсенькими струйками вползала нездешняя мгла. Её сейчас было мало. Она была почти незаметна в истошно-багровом сиянии рваной рудной черты. Ей ещё потребуется время, чтобы накопиться в достаточном количестве, слиться с мёртвыми водами и обрести новую суть. Стать той самой непроницаемой мутью, почти достигающей поверхности озера, которую уже видел Всеволод. Переходным мостиком из мира в мир. Вратами, обращающимися по ночам тёмно-зелёным туманом. Отворяющими запертое и запретное.
Так всё и было. Был проход между расступившимися Мёртвыми водами. Была порушенная рудная граница. А за ней - новый проход. Новый и старый Проклятый Проход.
И был путь. Туда. На ту сторону. В Шоломонарию. В тёмное обиталище. Вниз. Крутой спуск. Каменистый обрыв-берег.
Путь к спасению? Или путь к падению? Об этом трудно сказать однозначно. Об этом можно сказать по-разному. "Да" - можно сказать. "Нет" - можно сказать. Просто был путь. И юная отроковица стояла в начале этого пути. На самом краю уходящего вниз склона.
И тут же, рядом - на краю - лежала ведьма-мать. Ещё живая. Ещё истекающая кровью.
Путь… Вперёд и вниз.
Стена воды - справа. Стена воды - слева. Тогда ещё - чистой, незамутнённой воды.
- Иди - слабо шепнула Величка. - Иди туда, дочка. А я закрою за тобой воду. В эту ночь она больше не откроется. Может быть, и в следующую. И ещё через одну ночь, быть может, - тоже. Мёртвые воды не разверзнутся вновь, пока тьма Шоломонария не просочится сюда в достаточном количестве и не обретёт власть над озером. Для этого нужно время. Потом-то озеро начнёт открываться само. Каждую ночь тьма станет сливаться с тьмою. Но когда это случиться, тебя здесь не будет, а там где ты будешь, ты станешь сильнее. Гораздо сильнее. Иди…
- Вместе! - Эржебетт покачала головой. - Только вместе. С тобой.
- Нет, - Величка устало улыбнулась. - Вместе нам уже нельзя. Не получится. Я остаюсь здесь. Ты идёшь туда.
- Но почему, мама?
- Ты уже взрослая девочка. Дальше - ты сама. Тебе жить дальше. Как-нибудь, где-нибудь, чем-нибудь, кем-нибудь, - ведьма-мать говорила непонятное и пугающее. Эржебетт не понимала и пугалась. - А мне - уже не жить. Я своё отжила. Мне сейчас нужно быть здесь.
- Зачем?!
- Чтобы они ничего не заподозрили.
Они? Снизу, из-за неровного горбообразного спуска с плато, из ущелья уже доносились крики и конское ржание. В ночном воздухе слышимость хорошая, а эхо долго мечется в теснине между скал.
Факельные огни горели уже совсем близко.
- Ступай, дочка. Прощай, дочка…
Глава 49
Она толкнула Эржебетт. Лёжа, двумя ногами. Пихнула под колени.
Толчок обессиленной и обескровленной женщины вышел неожиданно сильным. Так обычно отталкивают не любимого - нелюбимого ребёнка. Или очень любимого. Когда очень нужно. Когда это жизненно необходимо. Когда всё уже решили.
За ребёнка.
Эржебетт не удержалась. Колени подломились. Земля ушла из-под ног. Оттолкнутая матерью, она кубарем покатилась вниз по каменистому склону-берегу.
Катилась долго, отшибая плечи, бока, спину, бёдра, царапая локти и ноги, сбивая в кровь пальцы. Не было никакой возможности остановить или хотя бы задержать болезненное падение. Осыпающийся мелкой галькой склон был похож на податливые края торфяной ямы. Попытки вцепиться в земную твердь не приводили ни к чему. Только приносили новую боль. А из рук летели мокрые гладкие камешки, сковырнутые пальцами.
Эржебетт скатилась на дно и оказалась, упала на рудную черту. Прямо в зияющую брешь Проклятого Прохода.
Упала, попала… На ту сторону порванной границы.
Сразу всё изменилось. Неведомым образом всё стало другим, иным. Новым.
Если смотреть с той стороны.
Граница теперь была не вверху. Верх и низ словно поменялись местами. Стали… перекошенными каким-то стали, что ли. Граница обиталищ и дно Мёртвого озера вдруг оказались не над, а под Эржебетт и перед ней. Только рудная черта была уже не разомкнутой прерванной линией, а наклонной (круто наклонной: навалиться, даже лечь на неё можно) стеной из густых кровяных разводов, как из диковинных кирпичей… Стеной, уходящей вверх и вниз, вправо и влево.
И вверху, и внизу, и по сторонам стена эта сливалась со мраком. Или с тёмными неразличимыми глазом очертаниями Проклятого Прохода.
В самом центре кровавой преграды зияла дыра с рваными краями, дымящимися всполошным багрянцем. Будто раскалённая стрела пробила стёганную куртку, и теперь куртка тлеет, постепенно угасая… Дыру медленно-медленно заполняла почти осязаемая на ощупь тёмная липкая муть. Выползающая наружу мгла туманила, затмевала, затеняла и оттесняла багряное свечение.
Именно так, с этой стороны, выглядела брешь между мирами.
Когда Эржебетт, наконец, пришла в себя после падения, когда гул в голове немного поутих, когда кружение в глазах и мельтешение в голове улеглось, а тошнота была выблевана вместе с рвотой, когда вернулась способность мыслить и действовать, идти назад было поздно.
Нет, прореха в рудной черте-стене не сомкнулась. Но вот Мёртвое озеро за ней, повинуясь слову матери-ведьмы, уже закрыло обратный путь.
Удивительно, но вода, сомкнувшаяся… под? над? Эржебетт, не хлынула на неё, не прошла сквозь порушенную границу из одного обиталища в другое. В Проклятом Проходе на границе миров происходило что-то иное, необъяснимое.
Вода наткнулась на густой мутный туман Шоломонарии как на упругую стену. И - впустила его в себя, и - вошла в него сама.
Туман становился водой. И обращал воду в своё подобие. Создавал из воды неводу, и сам переставал быть туманом. Две стихии сливались и перерождались в третью. Густую и не просто тёмную уже - чёрную, поблёскивающую как влажная жирная грязь, с явственно проступавшей ядовитой прозеленью. Субстанция эта, быстро гасила последние всполохи рудной черты.
Это было начало неподвластного человеческому пониманию процесса.
Пока - только начало. Но единение воды и тумана разных миров порождало удивительный эффект. Подобно магическому шару из заговорённого хрусталя или алхимической призме, смешавшиеся в чёрно-зелёную муть мёртвая вода и тёмный туман искажали и странным образом приближали породившие их миры. Их образы, их звуки…
И делали озеро непостижимо прозрачным.
Правда… Односторонняя всё же выходила прозрачность. В Проклятом Проходе со стороны тёмного обиталища, где находилась сейчас Эржебетт, было темно и тихо. И потому с берегов Мёртвого озера оказалось невозможно разглядеть и расслышать, что творится за рудной чертой. А вот сама Эржебетт прекрасно видела и слышала только что покинутый мир. Призрачное лунное молоко отсюда казалось ослепительным сиянием, холодный бисер звёзд - огненными россыпями, а слабое дыхание ветра, еле шелестевшего над озёрной гладью - воем неукротимого вихря.
Всё оставшееся за кровавой границей теперь становилось ярче, чётче, резче.
Ближе.
Роднее.
Через брешь в кровавой стене и через воды неживого озера Эржебетт видела под собой и перед собой…
Мать, лежавшую на берегу. Обледенелые верхушки скал, окружавших, каменистой плато. Небо в звёздах и лунном свете.
И слышала - глухое, слабое:
- Прощай, дочка…
Величка ещё была жива. Потомки Изначальных вообще необычайно живучи сами по себе, ибо даже малая толика сильной крови способна поддерживать жизнь там, где кровь обычного человека перестаёт течь и быстро остывает. К тому же у сильной ведьмы, как у кошки, всегда есть в запасе девять таких "обычных" жизней. Это известно каждому.
Эржебетт стояла у дыры миров. Одинокая, напуганное, в смятении чувств. Саднило побитое и исцарапанное тело под изодранным платьем. За спиной бесконечной непроглядной тьмой чернел Проклятый Проход, уходящий в иной неведомый мир. А, впрочем, нет, не непроглядной вовсе. Не такой уж и тьмой. Глаза постепенно привыкали к здешнему мраку. Глаза свидетельствовали: мрак в Проходе отнюдь не кромешный. Слабенький - слабее лунного, слабее звёздного - едва и не сразу различимый зеленоватый свет, сочившийся прямо из воздуха, всё же позволяет видеть и здесь. Если приноровиться.
Вот так… Сморгнуть. Ещё раз. И можно видеть и можно уже идти по Проклятому Проходу не на ощупь. Однако Эржебетт уходить не спешила.
Как уходить?
Ведь там, в разрыве, за поблёскивающей зеленоватой чернью воды-тумана, за тонкой плёнкой… Ей казалось: сделай шаг, один только шаг, протяни руку - и можно коснуться озера, берега, матери, неба… Но так только казалось. Обманчивая иллюзия. Колдовская смесь воды и тумана, приближавшее к тебе далёкое, но не тебя - к нему.
Эржебетт всё же просунула руку в брешь между мирами. Рука ощутила плотную упругую влагу и холод.
Бесполезно. Вод Мёртвого озера ей не раздвинуть. Самой - не справиться. Эржебетт так и не прошла ведьмино посвящение. И нужным словам она не обучена. Аж злость берёт! Какой прок от крови Изначальных, текущей в твоих жилах, если нет знаний, если ты не способна воспользоваться силой этой древней крови!
Она стояла во тьме Проклятого Прохода и смотрела, как умирает мать.
Нет - как убивают мать…
Просто так истечь кровью и умереть Величке не дали.
Два факела осветили каменистый берег и распростёртое на берегу тело. Два охотника, первыми добравшихся до плато, встали над окровавленной добычей. Два белых плаща с двумя чёрными крестами. Два посеребрённых доспеха. Две непокрытые головы.
Первый - магистр Бернгард. Второй - кастелян Серебряных Врат брат Томас. Тогда он ещё не потерял левую руку и не стал калекой. Кастелян держал поводья коней. Своего и магистра.
Тевтоны говорили. Негромко, но слова легко проникали сквозь толщу воды. Слова падали на дно Мёртвого озера как брошенные камни. Достигали дна и разомкнутой рудной черты. Уходили дальше. Отдавались эхом в Проклятом Проходе.
Эржебетт слышала…
Сначала - тревожное, сбивчатое, многословное - Томаса:
- Ведьма! Должно быть, та самая Величка и есть! Мастер, взгляните на её руку! Господь Всемогущий! Она пустила в озеро свою кровь! Она пыталась открыть проход!
Потом - угрожающее, краткое, обращённое к женщине, распростёртой на камнях - Бернгарда:
- Ты? Открывала?
А после - слабый, хриплый, едва-едва слышный смешок. Да, Величка ещё была жива. И Величка смеялась им в лицо. Ведьма-мать кривила бледные обескровленные губы. И всё смеялась.
Смеялась…
Смеялась так, как могут смеяться только издыхающие ведьмы.
- Брат Томас, перевяжи её! - приказал Бернгард. - Останови кровотечение! Мне нужны она и её кровь.
Кастелян действовал быстро и умело. Не пожалел рыцарскую перевязь. Сорвал и отбросил в сторону меч с ножнами. Навалился на ведьму.
Та, вконец обессилевшая, не сопротивлялась. Недолгая возня, и на истерзанной левой руке у плеча Велички туго затянут тевтонский ремень. Кровь - те жалкие её остатки, что ещё поддерживали жизнь эрдейской ведьмы - перестала сочиться из передавленных жил. Но это была только отсрочка. Несколько лишних минут жизни. Величка потеряла слишком много живительной влаги.
Мать Эржебетт умирала.
Глава 50
- Будешь говорить, ведьма? - сапог Бернгарда ударил под ребро Величке.
Оханье. И - новый смешок в ответ.
- Вообще-то я не вижу никакого прохода, мастер Бернгард, - Томас внимательно осматривал озеро. По его тону было понятно: кастелян хотел успокоить себя. - Вода, вроде бы, нигде не расступилась.
- Вода - это всего лишь вода, брат Томас, - задумчиво произнёс Бернгард. - Сильная ведьма может сомкнуть воду, и до поры до времени скрыть под ней брешь. Но если брешь проделана, рано или поздно Проклятый Проход сам раздвинет озёрные воды. И скорее, рано, чем поздно. В какую-нибудь из ближайших ночей.
- Мастер Бернгард! - Томас нервничал. Даже в молочном свете луны видно было, какое у кастеляна бледное лицо. - Если у ведьмы получилось…
- Надеюсь, что всё-таки нет, - тевтонский магистр ответил хмуро и сдержано. - Если бы у неё получилось, она бы не лежала здесь, а искала бы спасения там… Уползла бы, пока были силы.
- Но она могла знать, что ждёт её там…
- Она не могла не знать, что ждёт её здесь. В тёмном обиталище у неё был бы хоть какой-то шанс. Нет, брат Томас, скорее всего, ведьма просто хотела любой костра ценой избежать.
- Грех самоубийства? - спросил Томас.
Бернгард утвердительно кивнул:
- В придачу ко всем прочим её грехам. Кроме того, возможно, она пытается напугать нас напоследок и внести в наши души сумятицу и неуверенность.
- А если тут что-то большее, мастер? Если это расчётливая месть? Если ведьма задумала покончить с собой, но прежде - взломать своей кровью границу? Чтобы мы - тоже… Все… Потом… Чтобы нас… тёмные твари… - волнующийся кастелян сбился и замолчал.
- Сомнительно, - скептически покачал головой Бернгард. - Зачем открывать проход и подыхать, если можно открыть проход и уйти. Попытаться хотя бы. А она ведь осталась на берегу. Впрочем, гадать сейчас об истинных замыслах ведьмы - глупо. Не стоит тратить на это время.
Отведя факел в сторону, Бернгард всматривался в озёрные воды. Едва ли он что-то различал сейчас под тёмной холодной толщей. На дне не горели огни. Не светила луна. И даже кровавый багрянец порушенной границы уже погас. А чёрно-зелёная муть смешавшихся воды и тумана разных миров была ещё слишком глубоко - у самого дна. Слишком мало её ещё накопилось: не разглядеть.
Зато Эржебетт прекрасно видела лицо тевтонского магистра, освещённое факелом. Видела. Ненавидела. Запоминала. И боялась. Мастера Бернгарда всегда ненавидели и боялись те, кто так или иначе был связан с ведовством, колдовством и магией.
Умирающая Величка снова тихонько засмеялась. Но теперь её слабые смешки больше походили на прерывистые всхлипы.
- Велите допросить ведьму с пристрастием, мастер Бернгард? - вновь заговорил Томас. Не зная в точности, что произошло на Мёртвом озере, кастелян, похоже, чувствовал себя неуютно. - Под пытками она скажет всё.
- Не скажет, - Бернгард даже не взглянул на Величку. Он по-прежнему не отводил глаз от воды. - Да и нечего тут уже пытать. Мы опоздали. Слышишь её смех? Это предсмертное ведьмино безумие. Она подыхает. Она почти обескровлена.
- Но ещё жива.
- Это ничего не значит. Ты же знаешь, брат Томас, ведьмы умирают тяжело и мучительно. Смерть забирает их неохотно.
- Но всё-таки, мастер! - да, кастелян волновался не на шутку. - Смогла ли она?! Удалось ли ей?! Как вы считаете, её кровь… она способна?
Ответ прозвучал не сразу.
- Я не должен считать так или иначе. Я должен знать это наверняка, брат Томас. И я должен быть уверенным в том, что Проклятый Проход по-прежнему надёжно заперт.
- Но, мастер Бернгард… обрести такую уверенность…
- Можно, - твёрдо сказал магистр. - Пока кровь льётся в воду - можно.
Он склонился к распластанному телу. Величка уже затихла. Она больше не смеялась, не шевелилась и почти не дышала.
Бернгард отдал факел Томасу, схватил ведьму одной рукой за ворот платья, другой - за пояс, поднял рывком и швырнул на плоский валун, выступающий над озером. Бессильный, обескровленный полутруп был подобен соломенной кукле. Полутруп упал, куда бросили, лёг, как положили.
Туловище Велички осталось на берегу. Голова свесилась над водой. Длинные волосы опали, осыпались, расплылись по лунной дорожке.
- Что вы намерены делать, мастер Бернгард? - Томас удивлено смотрел то на магистра, то на ведьму.
- Казнить.
- Её? Здесь?!
- Здесь. Сейчас.
- Как обычно казнить? - всё ещё недоумевая, осведомился кастелян. - Без пролития крови? Сжечь?
Томас растерянно огляделся в поисках несуществующих дров. На безжизненном плато не произрастало ни деревца. А ведь человеческое тело само по себе не загорится.
- Не как обычно, - хмыкнул Бернгард. - Без разведения огня. С пролитием крови.
- Но ведь… уже…
- Верно. Крови здесь уже пролито предостаточно. Так пусть изольётся вся. Хуже от этого уже не станет.
- Прикажете снять ремень с её руки, мастер Бернгард?
- Не стоит. Потом снимешь. Пока - просто отойди.
Магистр вынул из ножен меч. Длинный прямой клинок с густой серебряной отделкой, годный и против нечисти, и против человека.
- Это поможет вам обрести уверенность, - осторожно спросил кастелян.
- Именно так, брат Томас, именно так. Если в жилах ведьмачки, действительно, течёт сильная кровь Изначальных, и если эта тварь успела разомкнуть черту словами и кровью, тогда…
Глаза магистра сверкали в темноте недобрым блеском:
- Тогда я выпущу остатки её крови на её же кровь. И произнесу свои слова на её слова. И тем самым замкну проход вновь. Повторение в таких делах - самая надёжная гарантия. Если же кровь ведьмы - обычная окрашенная красным водица, ничего худого не произойдёт.
- Но мастер Бернгард. - кастелян выглядел чрезвычайно обеспокоенным. Ещё более, чем прежде. - Позволено ли мне будет…
- Что, брат Томас? Говори, что тебя смущает? Только говори. У нас мало времени: ведьма издыхает.
- Слова, открывающие и слова закрывающие Проклятый Проход…, - заторопился кастелян, - они… в них…
- Ты сомневаешься в том, что мне ведомы нужные слова? - нахмурился Бернгард.
- О, нет, ни в коей мере! Всем известно - вы достаточно долго изучали этот вопрос, мастер. Я всего лишь хотел уточнить… Это одни и те же слова? Или между ними есть разница?
- Никакой. Это одно заклинание.
Томас испуганно покосился на Величку, глянул на воды Мёртвого озера.
- Но, мастер Бернгард! Мы же не знаем, открыла ли ведьма проход… успела ли… Что, если её кровь, действительно, несёт частичку силы Изначальных, но она не смогла или побоялась довести задуманное до конца? Что если ведьма не договорила нужных слов? Тогда…
- Что? - Бернгард поторопил замолчавшего рыцаря.
- Тогда вы поневоле закончите то, чего не завершила она.
Губ тевтонского магистра коснулась мимолётная улыбка:
- Ты мудр и осторожен, брат Томас. Но об этом можешь не волноваться. Закрыть Проклятый Проход можно сильной кровью другого, а вот открыть - только своей. Понимаешь? В воду прольётся кровь ведьмы, но слова говорить буду я. Сама она уже не сможет произнести ни звука.
Посеребрённый меч магистра прочертил в ночном воздухе сверкающую дугу.