И облака плывут навстречу, такие забавные, похожие на зверей из зоопарка. Вот - жираф. А это - слон. Медведица и ее маленький медвежонок. Хитрая лисица и злой волк. А другие облака не похожи на зверей, они похожи на мельницу и трактор, грузовик и повозку с лошадкой, пышный розовый куст и бокальчик-тюльпан на длинной ножке. Облака - картины. Облака - архитектурные композиции.
- Хей-хей!
А потом они ехали куда-то за город, на дачу, кажется, а мотор вдруг забарахлил, застучал громко, из-под капота повалил дым. Машина остановилась, и папа пошел глянуть, в чем дело. Папа превратился в маленький росток клена, и Иринка чуть не наступила на него, собираясь выйти и проверить, куда он пропал. Но она вовремя отдернула ногу. Так Иринка стала очень одинокой. Но не совсем-совсем одинокой, ведь у нее оставалась мама. Мама сидела на заднем сиденье и не видела, что случилось. Она хотела выйти вслед за папой, но Иринка ее не пускала. Она хваталась за мамин рукав и кричала: нет! нет! нет! Она только это и кричала, потому что сразу поняла, что наружу теперь - нельзя. Потому что снаружи что-то худшее, чем смерть. А мама этого не понимала, но тоже испугалась, перелезла вперед и кое-как завела мотор. Иринка полезла назад и, уткнувшись носом в стекло, смотрела на исчезающий вдали росток клена.
После они объезжали огромный завал автомобилей, перегородивших шоссе. Землю усеивали лепестки и поломанные стебли, на дороге валялись мертвые звери и странной голубой расцветки камешки. Поверх клубился сизый туман; в нем возникали странные лица, призрачные руки тянулись к движущемуся автомобилю, проходили его насквозь, не причинив вреда. Скованные страхом, мать и дочь с трудом миновали кладбище машин. Брошенная техника попадалась и дальше, но не так часто. Они свернули в небольшой городок, потому что в баке кончался бензин, а двигатель взревывал как припадочный и немилосердно чадил. Первым делом мать нашла супермаркет: в животах у них бурчало еще с обеда. Залитый светом супермаркет был пуст, на полу валялись беспорядочно рассыпанные продукты, а в дальнем ряду, на полках для овощей сидела, свесив ноги, полоумная старуха.
- Выходите из машины! - Она тыкала в "гостей" корявым пальцем. - Берите, что хотите! Всё бесплатно!
- Я выйду, - сказала мама. Иринкина мама была самая красивая и добрая на свете. Девочка не хотела ее терять. Вцепившись в мамину руку, она умоляла: не надо, пожалуйста! ради бога, не выходи из машины! Она кричала: нет! нет!
- Хватит глупостей! - раздражаясь, сказала мама. - Эта старуха жива, значит, и нам ничего не грозит. Я должна выяснить, что происходит. Я возьму сока и что-нибудь поесть. Хорошо? Ну же, маленькая, не бойся. С мамой ничего не случится. - И Ира сдалась, отпустила ее, потому что мама была взрослой, а взрослые не ошибаются - или ошибаются, но очень редко. Кроме того, у Иринки пересохло во рту, и она ужасно хотела пить.
Мама ступила на землю. И в ту же секунду в воздух взметнулись лепестки ромашек, сотни, миллионы лепестков. Они падали на капот автомобиля, на лобовое стекло, на землю. И когда последние из них опустились, Иринка увидела, что на лепестках дрожат прозрачные капли росы. Будто мамины слезы.
- Нет… нет… - взмолилась она неведомо кому. Но было поздно.
Так Ира стала самой одинокой на свете.
И тогда она закричала. Она кричала не "хей-хей", а что-то совершенно непередаваемое, безумное, и видела перед собой только выпученные глаза сумасшедшей старухи, которая бесновалась на полках и разбрасывала сухую китайскую лапшу из картонных коробок. И со всех сторон гремел ее смех, а потом всё умерло вокруг: Иринкина душа, больная, металась меж двух миров. И длилось это не день, не два. Длилось это по людским меркам очень долго. Может быть, даже год. Перед глазами Иринки мелькали диковинные образы: небольшой холм, светящееся существо, протягивающее ей руки. Мерцание огней далеко внизу. Холод. Жар. Зарницы у горизонта… Дорога, бесконечно уходящая в обе стороны. Камень у обочины. Она, жалкая и одинокая, сидит на камне, и каменные неровности и сколы царапают босые ступни.
Как она здесь оказалась? Сколько времени прошло после того дня у супермаркета? Где она бродила всё это время? Неизвестно. Да и неважно, в общем-то.
Главное, что у нее осталось только одиночество - по обе стороны дороги. И там, где лес, и там, где ромашковое поле. Расходящееся во все стороны кругами бесконечное одиночество. Она погружалась в него, и разум ее готовился окончательно умереть. Еще несколько минут, и она спрыгнула бы с камня. Но ее отвлек шум. Иринка подняла глаза: рядом с камнем остановился легковой автомобиль. Высунувшийся из него человек что-то говорил. Иринка не различала слов, но видела глаза человека, добрые и грустные. Разум стал возвращаться к девочке. А когда человек протянул ей руку, Иринка поняла, что не так уж и одинока.
Мужчина отвез ее в город со странным названием, помог устроиться на работу, а затем уехал. В городе было много разных людей, плохих и хороших, больных и здоровых, но Иринка всё равно чувствовала себя одинокой. Она скучала по Владу, так звали спасшего ее человека: он уехал искать сестру Марийку, с которой хотел помириться, и оставил Ире свою печаль. Печаль становилась всё сильнее, и когда она представляла, что Влад покинул ее навсегда, душа снова болела. На Иринку вдруг накатывала дикая тоска, и она не отвечала за свои действия. Могла накричать на постороннего или знакомого человека, бесилась и перелетала на тарзанке с ветки на ветку, в глубине души мечтая сорваться и провалиться в бездну. Вместе с Лютичем, поваром, который приютил ее, Иринка выдумала план, как обезопасить спасшего ее от одиночества Влада, когда он вернется. Ведь она знала тайну Влада, знала, что люди боятся и ненавидят таких, как он, и завидуют им. Она поделилась тайной с Лютичем, и тогда-то он предложил свой план. Но Ирина подозревала, что повар не верит в возвращение ее мужчины и возится с ней просто для того, чтобы успокоить. А для чего еще? Она доверяла Лютичу. Но ощущение, что все усилия напрасны, не покидали ее.
Ирина стала меньше спать, часто просыпалась посреди ночи и, высунувшись в окошко своей хибарки, вглядывалась в лесную тьму и тихонько плакала. Плач этот скулежом больной собаки возносился к луне. Местные сторонились девчонки, обходя ее домик за километр, считали язычницей. Но Иринке было всё равно: она ждала. А когда ее мужчина наконец вернулся, пообещала себе никогда больше не отпускать его. Она поняла, что он тоже одинок. Она видела: нечто плохое, страшное случилось с ним, пока он странствовал. Но она была женщиной, а он - ее мужчиной, а каждая женщина обязана заботиться о своем мужчине, особенно когда снаружи - игра, в которую мужчины, оставаясь в душе мальчишками, не могут не играть.
- Хей-хей! - кричит Иринка, перелетая на тарзанке с дерева на дерево. - Я никогда, слышите, никогда больше не буду одинокой!
Может быть, Иринка и обманывает себя. Но она умрет в тот самый миг, когда снова почувствует, что осталась одна.
Войцех
Неужели всё из-за него? Нет, быть такого не может. Или… может? Войцех часто думает об этом. Умом понимает: нет, но чувство вины бродит рядом. Оно не исчезает, даже когда Войцеха находят аварийщики, когда ему прямо отвечают - нет. Осадок вины копится на дне, и никакой радости Войцех не испытывает, а ведь, казалось, она должна разлиться поверх, бурная, шумная. Никто не упрекает его, не выговаривает, но… Огромное и холодное, как глыба льда, "но" всплывает из пучин памяти.
В тот день на фирме, где работал Войцех, всё было как обычно - бумаги, накладные, отчеты, в перерывах - горячий кофе без сахара, курилка и очередная история. Войцех теперь часто рассказывал "выдуманные", как думали его коллеги, истории.
Неожиданно с улицы донеслись беспорядочные, полные ужаса выкрики. Сотрудники фирмы облепили окна и увидели густо усеянный цветочными лепестками асфальт вперемешку с красивыми мертвыми бабочками, небольшими зверушками и птицами. Редкие прохожие, вопя от страха, балансировали на поребриках и урнах, кто-то пытался влезть на столб, самые везучие запрыгнули на скамейки. Машины гудели клаксонами в плотной, возникшей на глазах пробке. Водитель "Мазды", которому надоело ждать, выпрыгнул из автомобиля, собираясь идти пешком, - и едва ноги мужчины коснулись земли, как он исчез, рассыпавшись ворохом кленовых листьев. Прохожие внизу снова заорали - в их словах мешались ругательства и проклятия, жаркие слова молитвы и воззвания к неведомым силам. Сотрудники фирмы испуганно отпрянули от окон.
- Это из-за меня… - покаянно шептал Войцех. - Из-за нас… нашего института…
На его бледное, с заострившимися чертами лицо, точно он голодал целую неделю, не обратили внимания. У остальных вид был не лучше. Странное признание Войцеха утонуло в многоголосом хоре: визге, воплях и причитаниях. Случилось что-то невероятное, жуткое, и люди думали только о том, как спастись, выжить, не превратиться в цветок или дохлого жучка.
- Из-за нас, - казнился Войцех. - Вот к чему привели хронопрыжки… время сломалось… - Он зарыдал, осознав свою вину и ответственность за то, что произошло. Из Войцеха будто вынули стальной стержень, зовущийся волей. Вместо мужественного, обаятельного человека осталась тусклая мятая оболочка. Затерявшийся в чужом прошлом хронавт, который столько лет не сдавался, надеясь на возвращение, сдулся в одночасье, как аэростат без подпитки горячим воздухом. Сознание не выдерживало, восприятие рвалось на куски. Он, казалось, видел мутные, вихрящиеся пенными бурунами разнонаправленные струи сошедшего с ума времени.
Он и сам сошел с ума, забился в скорлупу собственных представлений и ни на что не реагировал. Не обращал внимания на тормошивших его коллег, на вопросы и оплеухи. Кто-то вывел его из здания. Войцех ничего не понимал. Не хотел понимать.
Очнулся он в скудно обставленной комнате, где ютились одинокие душевнобольные люди - их родственники погибли или отказались от них. Войцех пытался сообразить - сколько же прошло дней, недель или… месяцев? Из зарешеченного окна виднелся бетонный забор, за ним - насколько хватало взгляда - раскинулось пшеничное поле: тяжелые колосья никли к земле, их пригибал ветер, и сек дождь. Богатый урожай сам просился в хозяйственные руки, однако ни комбайны, ни жатки не принимались за работу; зерно гибло, пропадало на корню. Сентябрь - решил для себя Войцех, но отчего не убирают пшеницу? И, вспомнив, болезненно скривился.
Иногда обитателей тягостного, уродливого мирка психиатрической лечебницы выводили на прогулку, но прежде заставляли нацепить на ноги неудобные палки. "Осторожней, шизики, - каждый раз предупреждал то ли санитар, то ли тюремщик. - Коснетесь земли, и конец". Шизики несмело ковыляли следом.
Войцех смотрел вниз и не боялся упасть. Для других под ногами бездна, для него - темпоральный сдвиг. Вот к чему привели хроновыстрелы, думал он. Мы разрушили пространственно-временные связи, изъели подкладку Вселенной, как термиты дерево. Неужели повреждения затронули всю цепочку? Или только те миры, какие мы исследовали? А наш мир, что с ним?! Если здесь, в параллельном почти-прошлом всё донельзя скверно… Ведь реальности так близки, так похожи… Но нет, нет, должно быть, только здесь, успокаивал он себя. Остальные миры в порядке. Но почему тогда аварийщики не вытаскивают его?
Для кого-то существовала игра, для Войцеха - долг. Он должен всё исправить! Раз именно он, наверняка он явился причиной катастрофы. Обычное полетное задание, Филипп на такие раз двадцать ходил, а Войцех завалился на третьем. Разбил машину, потерял связь с родным временем, сам затерялся. Как знать, не его ли инородная, чужая сущность исподволь повлияла на этот мир? - ошибки накапливались, громоздились друг на друга, и… Хорошо еще, здесь не было его двойника. А вот у Филиппа с Марийкой нашлись пары - как и коллеги по НИИ, они жили в Кашиных Холмах.
Войцех быстро сдружился с Филиппом: что-то сквозило в нем от того, другого - заразительная веселость, бесшабашность, чуточка гордости, щепотка сумбурности. Его невеста, Марийка Рост, голубоглазая, худенькая, оказалась точной копией девушки-хронавта, такая же упрямая, с твердым, несгибаемым характером. Правда, незадолго до катастрофы, они расстались. Войцех не знал - почему. Филипп так ничего и не сказал, но Войцех хорошо помнил его печальный голос и поникшие плечи. Они крепко выпили тогда; Филипп сидел мрачнее тучи, будто на поминках, и глушил стопку за стопкой. Что-то мельком буркнул о чертовом братце, который сует нос не в свои дела. А дела у Филиппа бывали подчас не совсем законные. Брат… ну да, здесь у Марийки был брат: после расспросов Волика хронавт навел справки. Детские воспоминания не подвели рыжего.
Войцех задумал бежать из сумасшедшего дома. Мысль о побеге завладела им сразу, едва он осознал, где его держат. Планом этим с соседями не делился: могли сдать. Готовился долго - выяснил, как далеко от города находится больница, разведал входы и выходы, прикормил собак, что охраняли территорию, запасся едой и питьем. И ночью, попросившись по нужде, бежал. Одежду и ходули похитил у сторожа, которого оглушил и связал.
До Кашиных Холмов Войцех добрался на следующий день. Присев на скамейку, внимательно осмотрелся: люди спокойно работали, перебираясь с крыши на крышу по висячим мостам.
- Надо же, - удивился он. - Приспособились.
На Войцеха поглядывали с любопытством, но, несмотря на всклокоченный вид, за безумца не принимали. Даже предложили помощь. Какой-то мальчонка в джинсовой куртке подошел и спросил:
- А вы к нам надолго?
- Я - местный, - внезапно охрипнув, сказал Войцех.
- Ме-естный?.. - протянул мальчишка.
- Мне нужно… в НИИ.
- Что?
- Большое белое здание… в южном районе. Там река еще… Малинка.
- Речку Малинку мы знаем! - приободрился мальчуган. - Тока это… нету там НИИ. Вообще нету.
- Так и есть… - прошептал Войцех. - И не должно быть…
Осунувшийся, сгорбившийся, он поднялся по лестнице на плоскую крышу длинного одноэтажного дома. Здесь были разбиты клумбы, а на лавочках сидели отдыхающие; Войцех поискал свободное место и, не найдя, прислонился к дощатой будке. Задремав, он сполз на теплый гудрон крыши и не заметил этого: Войцех устал и очень хотел спать. Снилось что-то давно забытое, угрюмое, немного страшное, но бесполезное - и он отбросил сон как ненужную тряпку. При пробуждении вспомнились только черные перья и далекое, едва слышное карканье, а проснулся Войцех оттого, что забурчало в животе.
- Надо найти работу, - решил он. - Для начала - работу…
Дни тянулись и тянулись. Войцех незаметно влился в общий ритм городской жизни; сначала его потуги помочь всем и каждому воспринимали недоверчиво, а то и враждебно, затем перестали обращать внимание. Он работал каменщиком, разнорабочим, шахтером, мойщиком посуды в забегаловке с липкими столами и гордой вывеской "Кафе". Забегаловка оказалась полезным местом: народ тут бывал разный и языками трепал почем зря. Сплетни так и летали от столика к столику.
Войцех узнал, что Филипп погиб в тюрьме. Каким ветром его занесло туда, да еще во Франции, осталось загадкой. Но слухи о провале эксперимента, который проводило на заключенных правительство, дошли и сюда. Еще говорили, что убитая горем невеста Филиппа выбросилась из окна и умерла бы, если б ее не спас брат. Однако "в благодарность" она натравила на брата толпу, и его выгнали из города: страшное обвинение в целительстве любого ставило вне закона. Затем Марийка и сама покинула Кашины Холмы.
Войцех зациклился на том, что Марийка умрет, как и Филипп, ведь они-иные погибли. И теперь девушка носит отпечаток смерти, тень, упавшую из будущего в прошлое. Никто, никто не сможет помочь ей, кроме брата. Поэтому Войцех решил найти Марийку и помирить с Владом. Он специально устроился почтальоном: больше шансов отыскать их, законный повод расспрашивать. С холщовой сумкой на плече ходил по домам и учреждениям, разносил газеты и письма; интересовался невзначай о судьбе Марийки, по крохам собирая нужную информацию. Люди радовались его приходу, и Войцех улыбался, глядя в счастливые лица, но тут же мрачнел, вспоминая, что именно из-за него мир постигло бедствие.
Жил он в мансарде старинного кирпичного дома, вечера проводил в одиночестве, глядя на засыпающий город; если удавалось раздобыть книгу - читал. Их оставалось немного: в дни смуты горели целые библиотеки. Да и не до книг сейчас было - жизнь с ног на голову перевернулась, уцелеть бы, детей уберечь. Какие там книги. Но для Войцеха, бессильного в своем желании помочь, чтение стало единственной отдушиной.
Ни Марийку, ни Влада он так и не отыскал…