Шагаем вдоль стены и в конце концов упираемся в каменную кладку. Здесь стены соединяются: невидимая вливается в настоящую. Вот ведь незадача. Возвращаемся, исследуем другую часть стены: ищем брешь. К неподвижным фигурам приблизиться не рискуем. Спустя полчаса бесплодных поисков понимаем: пройти иначе как через призраков нельзя.
Однако мы не особенно удивлены, ведь это - игра. А игр существует великое множество, и правила их со временем меняются. К тому же духи за всё время ни разу не сдвинулись с места. Призраки призраков, как сказала Иринка. Не более чем бесплотные тени. Мы приближаемся, на счет "три" протягиваем руки и упираемся в ту же холодную прозрачную стену.
- Чертовщина! - ругается Иринка. Водит по стене ладошкой, будто полицейский, обыскивающий вора. Ее ладонь опускается ниже пояса русского литератора. Я вспоминаю сон, в котором хотел воткнуть демону морковку вместо носа. Опошлить легко… И бью увлекшуюся девчонку по запястью.
- Не смей.
- Там же стенка, - бурчит она, дуя на руку.
- Ну и что.
- Фу, какой ты.
До лестницы, что ведет наверх, всего несколько шагов, но их не преодолеть. А перед лестницей, в стылой грязи… отпечатки рифленых подошв. Это не обман зрения. Кто-то был здесь и смог пройти. Пройти по земле. Без ходулей.
- Ирка… - шепчу я. Следы ботинок притягивают взгляд. Ботинок, не ходулей! - Смотри…
Она тоже замечает следы. Как такое возможно? Как?!
Два бесплотных духа пялятся сквозь нас пустыми глазищами: Марийка, бледная до жути, в белом прозрачном платье, белых туфельках, крохотных, как у Золушки, и скрытый тенью Пончиков - я вспомнил, наконец, его фамилию.
- Что там шахтер говорил?.. Вы не пройдете, потому что…
- Нету в вас шахтерского духа, - заканчивает Иринка. - А ты его мужиком суеверным обозвал.
- А ты… никогда не думала про то, что под землей… действуют ли здесь правила игры? Или тут можно ходить, и это ровной поверхностью не считается?
- Не знаю… - мнется Иринка. - Да нет, нельзя без ходулей. Иначе бы все под землю полезли. Не зря же шахтеров так уважают - профессия не из легких. Даже самые опытные, бывает, гибнут.
- М-да…
Не отрывая взгляда от отпечатков, она спрашивает:
- Считаешь, надо идти пешком, без ходулей?
- Кажется, так. Проверим?
Иринка отстраняется.
- Нет. Делай, что хочешь, не слезу с ходулей! Влад, давай пойдем назад? Пожалуйста. Мы забрели к черту на рога, давай вернемся, отыщем правильную дорогу к Бойковичам. Или здесь переночуем, а? Тут много закоулков - не найдут. Да и не сунется никто, струсят.
- Послушай, Ирочка…
- Не буду!
- Это всего лишь игра. Только игра. Человек-тень устанавливает правила и в любое мгновение, в любом месте может отменить их. Даже если раньше пройти было нельзя, сейчас - можно. Не зря же здесь эти духи и невидимая стена… Он просто проверяет, хватит ли у нас пороху.
- Влад, глупый! Что мешает чужаку вернуть правило?
- Ничего… - И впрямь ничего. Страх перед бездной, отвратительный и липкий, лишает воли. Заставляет дрожать. Еще секунда, и я уже не слезу с ходулей. Пороху не хватит. Мы уйдем, трусливо и молча, чтобы вновь плутать во тьме коридоров, и наконец, отчаявшись, возвратимся в карьер, прямо в лапы охотников. Они и вполовину не так страшны, как жадная, жестокая бездна.
И вот тогда-то мы погибнем.
Черта с два! Откидываю защелку на ходулях.
- Вла-ад! Не надо!!
К черту! Теперь вторую: запорный механизм щелкает, ноги свободны. Зажмурившись, спрыгиваю на пол - дух захватывает, как от прыжка с трамплина. Только это падение может стать вечным.
Я стою с закрытыми глазами. Я умер. Превратился в статую. Вот кто я на самом деле - бездушная статуя, монумент, бронзовый памятник минувшему веку, жалкий, немощный, покрытый окалиной, загаженный голубями. Неудачник.
- Влад… Владик…
Нежные касания… Будто ласковый бриз проносится по запястью и выше. Открываю глаза. Передо мной стоит Иринка. Новая Иринка: веселая и печальная, повзрослевшая за одну секунду и постаревшая на несколько лет сразу. Иринка, у которой только что, буквально сейчас, появилась седая, точно вытравленная кислотой прядь.
Ведь Иринка сняла ходули.
Под ногами хрустит грязь вперемешку с фарфоровыми осколками и бутылочным стеклом. Я чувствую, как осколки впиваются в подошву, чувствую их голой кожей, я - как та принцесса на горошине. Я ощущаю твердую землю. Как это прекрасно! Ничего нет прекраснее этого ощущения, оно возвращает меня в детство, и это чувство - волшебно, восхитительно! Более прекрасного я не испытывал.
Иринка и плачет, и смеется, в зеленых глазах - испуг и ликование. Наши сердца стучат как забарахливший мотор, и никаких слов не хватит, чтобы описать гибельный восторг тех, кто ступил на край бездны, в саму бездну, но жив, жив, жив!
- Влад, я так испугалась… - Иринка прячет голову на моем плече. Я глажу ее волосы, пахнущие луговыми цветами и травами, и чувствую, как она улыбается и фыркает в плечо, пытаясь что-то сказать. Она слишком счастлива, чтобы говорить связно.
- Идиот… Боже мой, какой же ты идиот…
Мы с легкостью проходим сквозь две призрачные фигуры и ступаем на лестницу. Однако на середине пролета, даже не взглянув друг на друга, спешно натягиваем ходули. Но ощущение безграничной свободы, когда можно ходить, где хочешь, остается.
И я клянусь, что верну это чувство всем-всем людям на свете.
Через потайную дверь мы проникаем в затхлый душный погреб с длинными рядами полок, лохмотьями паутины и юркими мышами, которые вмиг разбегаются по углам. Погреб пуст, здесь когда-то стояли бочки, полные вина, но их давно вынесли, а те, что остались, - разбиты в щепки. Погасив фонари, мы поднимаемся наверх и оказываемся в маленькой комнатке, наверное, кухне. Здесь так же темно - за окном глубокая ночь. Куда мы попали - в Бойковичи или какой-то из районов Миргорода? Это предстоит выяснить утром и желательно побыстрее. Из кухни, миновав коридор, мы выходим в просторную комнату, сначала даже непонятно, насколько она огромна. Возможно, раньше в ней устраивали балы, вечеринки с пуншем и сплетнями. Или тут был музей. Сейчас это просто заброшенный особняк, где бродит эхо. На чердаке обосновались летучие мыши, а в пыльных углах лежат кучки крысиного помета. По витой лестнице мы поднимаемся на второй этаж - навстречу переливчатому многоголосому храпу. В углу при свете свечи беседуют две женщины в лохмотьях; у одной в руках бутылка из-под растворителя, на ящике перед ними засаленная колода карт. Женщины не обращают на нас внимания. Тут и там, подстелив под себя ветхую мешковину, а то и прямо на голом полу спят оборванные грязные люди. Какая-то ночлежка или притон. Надо убираться отсюда.
- Эй, - кто-то неопределенного пола и возраста хватает меня за ногу, всматривается, щуря глаза.
- Шахтер?.. Шахтерам почет и уважение… - И снова ложится, почти сразу начиная храпеть.
- Лучше уйти, - шепчу Иринке на ухо. - Может нагрянуть полиция. Видишь, кто здесь живет?
- Я ужасненько хочу спать, Владька… - ноет она. - Давай поспим хоть немножко, а? Или посидим хотя бы… ноги болят…
Мнусь в нерешительности.
- Владик, правда, не смогу идти, с ног валюсь… - Иринка слегка заикается, ноги у нее подкашиваются.
- Выбирайте любое свободное место, - предлагают из темноты. - Мест полно. Майка вчера умерла, Котятыч с семьей ушел. Мест много.
Я расстилаю шахтерскую форменку у перил, где не так сильно дует. На улице - конец сентября, но холода начались неожиданно сильные. Мы ложимся рядом, укрывшись Иринкиной курткой. Девушка прижимается ко мне и почти сразу засыпает. Мне не спится: позади полный тревог день, и я никак не могу успокоиться. Всё чудится, вот-вот появятся охотники, или полиция, или бомжи нападут. В доме холодно; тело покрывается мурашками, вместо ног по ощущениям - две ледышки. Представив, как озябла Иринка, я обнимаю ее, пытаясь согреть, дать чуточку своего тепла. Рядом шепчутся бездомные, кашляют, плюются, бормочут молитвы, и я прислушиваюсь к каждому вздоху и шороху. Отчего-то кажется, что на лестнице звучат осторожные шаги, вот-вот в лицо ударит свет фонаря, и властный окрик вонзится в уши… Забываюсь уже под утро, с гудящими после долгих хождений ногами и совершеннейшим кавардаком в голове. Снится всякая дрянь: закопченные, с безобразными провалами окон здания, объятые пламенем… густой дым, треск, взрывы… в огне мечутся люди… заглушая крики и стоны раненых, гудят сирены… черными тенями мелькают люди в плащах и круглых шляпах, палят из автоматов направо и налево… меня обступают сотни двойников-великанов, хватают своими клешнями и тащат, тащат куда-то… воздух содрогается от хлопанья исполинских крыльев. Я резко сажусь. В пыльные стекла на левой стороне особняка бьет солнце; бездомные слоняются по комнате, что-то жуют, куда-то спешат. Я окончательно просыпаюсь и бужу Иринку: пора уходить. Она, толком еще не очнувшись, кивает и кое-как, с закрытыми глазами натягивает ходули.
- Ремень подтяни, потом защелкивай.
- Ага…
Я наклоняюсь и проверяю, всё ли в порядке.
- Заботишься обо мне… - сонно говорит она. - Так мило.
- Пойдем.
Мы выходим из дома, толкнув величественную, пусть и обшарпанную парадную дверь. Ступаем на широкую, мощенную серой брусчаткой улицу. Над городом висит легкий туман, дома будто одеты в дымные платьица. Иринка с трудом передвигает ноги, я тоже не чувствую себя отдохнувшим: спали мы часов пять. Каждую косточку ломит, мышцы болят - тащусь еле-еле. Улочки тихи и пустынны. Знакомые улочки - мы в южной части Миргорода. Вот ведь, удирали-убегали и вновь очутились здесь. Охотников и полицейских не видно, надо думать, обшаривают предместье. Считай, повезло. Нужно быстрее продать спецходули, снять угол у какой-нибудь глухой бабки, потом, когда всё утрясется, выправить документы и… зеваю… ладно, успеется. А сейчас - на рынок.
В прилегающих к базару рабочих кварталах кипит жизнь. Катятся скрипучие тележки, по навесным мосткам ходят люди, стучат молотки и гудят станки. С рынка долетают громкие, настойчивые голоса торговцев, предлагающих товары: ходули, муку, вяленое мясо, рыбу, очки ночного видения и боевые хлысты. Мы шагаем среди брошенного пыльного скарба и давно сгнившего мусора; людей внизу мало, большинство предпочитает мостки ненадежной земле. На солнце наползают тяжелые тучи. Они клубятся, бегут в небе навстречу друг другу. Поднявшийся ветер разгоняет туман, взметая серую пыль и обрывки бумаги. Надвигается столь редкая по осени гроза: пахнет озоном, крупные капли шмякаются с высоты, оставляя в пыли рваные кляксы.
На перекрестке я замечаю толстяка в неизменной робе с вышитым крестом. Поверх робы накинут дождевик. Магистр Ленни, старый знакомый. В руках увесистая трость, он тяжело опирается на нее. Лицо измученное. Ходули под ним кажутся чертовски маленькими, всё же удивительно: как они его держат? Сектант внимательно смотрит на меня. Я, стараясь не подать вида, что узнал его, прохожу мимо, но вдруг слышу:
- Живи…
Останавливаюсь как вкопанный. До сих пор я слышал это слово только когда произносил сам. Впиваюсь в толстяка недоверчивым взглядом. Глаза его слезятся, он шмыгает красным носом и утирается рукавом.
Иринка шепчет в полудреме:
- Ты тоже целит…
С размаху запечатываю ей рот, сердце колотится, бешено, жгуче. Ирка хнычет, не от боли даже, от обиды, но стоит смирно, не вырывается. Толстяк, отпрянув, озирается по сторонам - не слышал ли кто? Мы смотрим друг на друга и невольно усмехаемся, грустно и безнадежно. Пожалуй, это забавно - наша одинаковая реакция на слова девушки.
- Идемте… - говорит Ленни. - Тут недалеко. - И мы следуем за ним, потому что другого выбора у нас нет.
Редкие капли усиливаются, строчат частой очередью. Иринка с магистром натягивают на головы капюшоны. В небесах грохочет и сверкает, гроза разбушевалась не на шутку. Я поднимаю голову и, остужая разгоряченное лицо, подставляю его под холодные упругие струи, ловлю ртом дождевые капли, и кажется, ничего вкуснее я в жизни не пробовал. Я взбудоражен и счастлив. Я впервые встретил похожего на себя человека. Вдвоем мы своротим горы.
Ленни приводит нас в небольшой двухэтажный коттедж, беленький, аккуратный, окруженный низким кирпичным забором. Справа вызывающе кособокий гараж, забитый металлоломом: ржавыми садовыми лейками, рамами от велосипедов, мотками проволоки. Маленький яблоневый садик на заднем дворе. Внутри дома, на первом этаже что-то вроде зала для заседаний: большой круглый стол посреди и кресла с высокими спинками. Лишней мебели нет. На бархатных спинках вышитые золотом инициалы. Окна, ведущие в сад, чуть приоткрыты, сквозняк будто паруса надувает газовые занавески, прилипшие к забрызганному подоконнику. Пряно пахнет яблоневой листвой; дождь шелестит в саду, тарахтит по крыше, отстукивая морзянку. Звук напоминает сигнал бедствия.
Мы снимаем намокшую одежду и ходули, магистр стягивает плащ, указывает нам на кресла и удаляется. Кресла очень удобные, мягкие; сидя в таком, чувствуешь себя аристократом. Хочется курить трубку, пить бренди и спорить об особенностях внешней политики. Иринка почти проснулась и с любопытством вертит головой. Ее внимание привлекает великолепная мраморная лестница, ведущая на второй этаж.
- Там наверняка есть удобные кровати, мягкие подушки, теплое одеяло… - шепчет Ира.
- Возможно, стоит нам уснуть, как сюда явятся охотники или полиция.
Иринка, зевая, смотрит на дверь, за которой исчез магистр.
- Думаешь, он?..
- Ничего не думаю. Пока неизвестно. - Во мне растет подозрение. Восторг прошел. Надо трезво смотреть на вещи: я - беглец, я - никто. Но мою жизнь можно выгодно обменять на собственную неприкосновенность. - Иринка, когда мы будем говорить, ты молчи, хорошо?
- Считаешь меня совсем глупой? Я ничего такого не ляпну!
- Ира, ради бога…
- Ладно, буду молчать. Но если что случится - пеняй на себя!
Переодевшийся в халат и домашние ходули, магистр Ленни появляется в комнате и быстрым шагом идет к креслам. Садится напротив, ласково и в то же время с детским удивлением глядит на нас как на неожиданный, но приятный рождественский подарок.
- Прошу прощения, - говорит он. - Я не представился: Ленни.
- Магистр Ленни?
- Просто Ленни. Знаете, я хотел подойти к вам еще в баре… Не получилось, м-да. Я не сектант, это всего лишь прикрытие. Пусть уж лучше считают двинутым проповедником, фанатиком, но не целителем. Целителей, гм… недолюбливают. Да что я вам рассказываю…
Я иду ва-банк:
- Влад. Влад Рост. Рад познакомиться.
Он кивает:
- Наслышан, наслышан. О вас много пишут в последнее время. Особенно на столбах и заборах. Нет, вы не о том подумали. Хе-хе. Собственно, я вас подозревал. А девочка?..
- Что это за место?
Вопрос повергает хозяина дома в беспричинное веселье. Ленни хихикает, его подбородки трясутся молочным желе, а щеки и скулы покрывает румянец.
- Как же… - говорит он сквозь смех. - Как же… вы не знаете? Это ведь одно из убежищ целителей. Вон там, - указывает подбородком на соседнее кресло, - сидел целитель Иван Гашек. А ваше место, мадемуазель, принадлежало моему любезному другу Ярославу Иржмеку, тоже "сектанту". Прекрасный человек и в прошлом на самом деле лекарь. Хирург. Я познакомился с ним, когда он уже оставил практику. По вполне понятным причинам - началась игра. Мы вместе организовали благой орден. За этим столом, - Ленни разводит руками, - собирались почти все целители страны. В конце концов, так или иначе, каждый приходит в Миргород. О, иногда мне кажется, этот город средоточие всего. Не зря же у него такое название. Только не спрашивайте, как мы нашли друг друга. Кого-то свел случай. Кого-то, уже потом, вырвали из цепких лап черни. Здесь мы собирались и обсуждали, как можно помочь людям, не навлекая гнев властей, советовались друг с другом и помогали, чем могли. Да, еще неделю назад…
- Сейчас все в другом укрытии? Или?.. Вчерашняя облава… ситуация в городе…
- Что ты знаешь о ситуации в городе?! - Ленни рассерженно подскакивает, голубые глазки полны ярости. Но тут же умолкает, театрально закрывая глаза рукой. - Простите, Влад, ради бога, простите. - Обессилев, падает в кресло. - Я не в себе. Позавчера, после заварушки в баре, я бежал в тайное пристанище. Нет, не в это, другое. Это они, слава богу, не вычислили. Там собрались все наши, а на следующий день… Я собственными глазами… Понимаете, Влад, я успел выскочить и затаился в подъезде соседнего дома. А потом удирал по крышам. Охотники шли плотной цепью. Они знали, куда идти! Я видел всё…
- Что - всё?
- Э-э… - Он нервно потирает ладоши. - А давайте, Влад Рост, послушаем музыку? У меня, знаете ли, есть граммофон. Раритетная вещь, хе-хе. Правда, пластинок мало. Вернее, одна. Старая пластинка, очень старая. Марлен Дитрих. Хотите послушать?
- Что произошло в убежище?
- Не хотите слушать? Не любите музыку?
- Ленни, черт вас дери! Вы в своем уме?!
Он шепчет:
- Вы правы, ох, как вы правы. Я просто не в себе. Какая, к лешему, Марлен Дитрих? Я просто не могу поверить. Потому что в это невозможно, слышите, невозможно поверить! Еще в четверг мы с Ярославом пили бурбон и мечтали… да, мечтали! В нашем положении это позволительно: просто мечтать. Человеку ведь не запрещено мечтать, верно? Вот мы и мечтали - о новой жизни! новом свободном и справедливом обществе, в котором целители займут достойное место!
Нет, связного ответа от него не добьешься. Да и так уже ясно, чт ослучилось, - охотники церемониться не будут. Ленни подскакивает с кресла, в возбуждении бегает по комнате. Ходули дробно стучат. Как копыта… В игре "верю-не верю" он мог бы быть… Ходули тонкими спичками гнутся под обширным телом толстяка, и я с замиранием жду, что они с секунды на секунду переломятся, и Ленни полетит в бездну. Полетит вместо игрока с завязанными глазами, к настоящему Дьяволу.
- Ленни… - я моргаю, и наваждение пропадает, - нет ли у вас чего выпить? - Мы пережили ужасную ночь. Да и вам стоит немного выпить: мне кажется, вы едва держитесь на ногах.
- А ведь я не сразу понял, что вы целитель, Влад, - бормочет он. - Там, в баре. Не сразу догадался. Только потом, когда стрельба началась, а вы лишились парика, сообразил… - Ленни вскидывает голову. - Что? Вина? Пожалуй, найдется бутылка красного. Подождите минуточку, - и снова исчезает за дверью.
Иринка вертит пальцем у виска. Произносит одними губами: ч-о-к-н-у-т-ы-й.
Я подношу указательный палец к губам: т-с-с-с, г-л-у-п-а-я.
Иринка хмурится и тут же клюет носом, глаза ее слипаются.
- Вла-адька, зачем ты меня разбудил в такую рань? Спать хочу. Умру, если не лягу. Давай пойдем наверх? Мы выспимся, а потом будь что будет.
- Ириночка, я ведь просил…