- Тот парень, который ночевал у нас… э-э… позапрошлым летом? - уточнил Кори. - Его разыскивали какие-то люди, и ты с соседями присоединился к погоне. Не поймали, правда.
"Власть, - думал Йозеф, - просто ему нужна власть. Необходима. Он без нее не может. И… личные счеты к Владу Росту. По большому счету, ему плевать на целителей, подвернется - вздернет. Он ищет Влада. Игра никогда не кончится, земля не станет прежней. Я старый слепой дурак".
- …вскоре частенько стал уходить неизвестно куда. - Матеуш на диване хрустнул пальцами. - Теперь-то ясно.
- Не ваше дело, - внезапно успокоившись, сказал Алекс. - Вас это не касается. Вы бы и дальше жили, ничего не подозревая, не сглупи я так. Досадно, всего-то не переодел рубашку с погонами. Ну ладно, оставим лирику. Раз уж тебе, Жоржи, известно про оружие, возьму с твоего ведома треть боезапаса и кое-какую провизию, ее надо доставить в штаб-квартиру в Вышках. Зерно нынче дорого. Мешков пять выделишь, не поскупишься? - добавил саркастически.
- Выделю, - сухо ответил Жоржи. - Не пять, поменьше. Оружие и патроны не получишь. Даже не надейся. И не думай, что мы такие недогадливые.
- Значит, патроны не дашь? - криво улыбнулся Алекс.
- Нет. И уедешь ты - навсегда.
- Уеду. Но патроны дай - позарез надо!
- Не слышал, что старший сказал?! - вспылил Марек. Пожалуй, он больше всех был зол на Алекса.
- Старший? - Охотник развернулся и, как фехтовальщик шпагой, проткнул Марека взглядом.
Жоржи промолчал.
- Вечером зайду к тебе. Потолкуем. Без этих. - Алекс кивнул Жоржи и стремительно вышел из зала. По лестнице застучали каблуки.
- Проклятая игра никогда не кончится, - шептал про себя Йозеф. - Никогда…
Жоржи услышал, взял Йозефа за плечи.
- Кончится, - сказал. - Обязательно кончится. Но не сейчас. Игра - не благо, но и не кара. И для того задумана, чтобы помочь нам в самих же себе разобраться. Отмерить одинаковой мерой все наши теперешние поступки и помыслы.
- Кто… отмерит? - спросил Петер. - Чужак? Целители?
- Нет, хотя целители тоньше игру чувствуют и наверняка связаны с человеком-тенью. Не так, как мы думаем, - оборвал Жоржи посыпавшиеся вопросы. - А отмерим - мы сами.
После неудачных попыток договориться с Жоржи наедине, Алекс, улучив минутку, отвел Йозефа в сторону.
- Давай-ка со мной, - сказал. - Что тебе здесь? С этими.
- Нет, - ничуть не раздумывая, отказался Йозеф.
- Нет?! - возмутился Алекс. - Да ты… ты понимаешь, чтó я тебе предлагаю? Какую честь оказываю?! Да они ж тебя сожрут. Кто за тебя вступится-то?
- Нет. - "Завхоз" дернул острым подбородком. Лицо его напряглось. - Зовут меня, слышишь? Пойду.
Алекс смотрел вслед пожилому, мелко семенящему коротышке и чувствовал себя оплеванным. Униженным, растоптанным, никому не нужным человеком.
На заре, когда все еще спали, Алекс стал собираться. "Жаворонок"-Йозеф, встававший по обыкновению до рассвета, помогал ему по просьбе Жоржи. Тот бродил на кухне, заспанный, в трусах и майке с широченным вырезом, из-под которого выбивались росшие на груди волосы. Терзая всклокоченную бороду, он вполглаза приглядывал за сборами и отхлебывал горький желудевый кофе из щербатого бокала. С Алексом они не перекинулись ни словом.
Оружие и патроны охотнику взять не разрешили; винтовки, пистолеты, боеприпасы, а также канистры с бензином остались в подвале. Мрачный и сосредоточенный Алекс загрузил в бричку три мешка с зерном - всё, что удалось выпросить - и кое-какое продовольствие. Жоржи наблюдал за ним через окно, на душе было мерзко и пусто. Дождевые капли уныло щелкали по откидному верху брички; черный плащ охотника мокро блестел в сумрачном свете утра. Алекс взял лошадь под уздцы и повел к мостику, который уже опустил Йозеф.
- Прощай… - едва слышно прошептал Жоржи. И будто устыдившись собственной слабости, быстрыми шагами покинул кухню. Скрип-скрип - отдавалось под ногами, когда взбегал по лестнице. В комнате повалился на кровать, с головой нырнув под подушку. Сердце, не желая успокаиваться, часто стучало, и пульс шумел в ушах многоголосым прибоем.
Уже до обеда обнаружилось, что Йозеф исчез. Обычно он всегда был на виду: разводил кипучую деятельность, определял список работ на сегодня. В доме ощущалась какая-то странная пустота: никто не подгонял детей и не прикрикивал на них, никто не давал поручений взрослым и не следил за их выполнением. Народ вяло слонялся из комнаты в комнату, не зная, чем заняться. На улице по-прежнему моросил нудный дождь.
Жоржи сиднем сидел у себя в комнате, похоже, исчезнувший "завхоз" мало его волновал.
- Сбежал, точно вам говорю. С Алексом утек, да, - выдвинул версию Кори. - Никогда он мне не нравился. Ходит-бродит, весь себе на уме. Ко мне, бывает, на чердак подымется - и ну ругать, всё ему не так и не этак. Беспор-рядок, говорит, у тебя, Кори. Безалабер-рный ты, говорит.
- Да пес с ними обоими, - ругнулся Марек.
- Эй, Жоржи, - Кори затарабанил в запертую дверь, - подтверди, что Йоська сбежал!
Жоржи не откликался.
- Сбежал, и ладно, - подытожил Ярослав. - Ну кому он нужен? Кому? Предатель.
- Легко человека за глаза бранить, - упрекнула мужчин проходившая мимо Лидия. - Йозеф-то работник хоть куда был, не то, что некоторые. Считайте, - Лидия начала загибать пальцы, - два флигеля при нем отстроили, забор вон высоченный, ров…
- Ишь, заступница выискалась, - хмыкнул Кори. - Твое дело маленькое, бабское, - обед варить, белье стирать. Ты к нам не лезь, мы ж тебя стряпне не учим.
- И не надо! - обиделась женщина. - Чайник-то, поди, вскипятить не сумеешь.
"Предателя" нашли случайно: дом собирались протопить пожарче, от сырости, и Ярослав, таскавший дрова из поленницы, обратил внимание на кружащих за забором ворон. "И мост-то не поднят", - удивился запоздало. Он подошел к мостику, обеспокоенно присмотрелся к вороньему скопищу. "Корова, что ли? - подумалось. - Чья?"
- А ну! - замахнулся свободной рукой. Вороны, тяжело хлопая крыльями, снялись с места.
Йозеф лежал в раскисшей грязи, скрючившийся, невзрачный. С простреленной насквозь грудью. Вороны, сбившись в черно-серую стаю, хрипло каркали поодаль - чуяли, разбойницы, что лакомый кус ускользает прямо из-под носа.
Ярик выронил березовые чурки, и они с чавканьем погрузились в разлившуюся во рве жижу. Опомнясь, побежал в дом - звать на помощь.
К мостику двинулись толпой, замерли, впившись взглядами в обезображенное тело: птицы всё-таки успели расклевать "завхозу" лицо.
- Что делать-то теперь? - растерянно произнес Матеуш.
- Хоронить… э-эх… - вздохнул, дергая себя за ус, Томах.
Остальные подавленно молчали.
* * *
После, на совете, спорили до хрипоты, решая, как жить дальше. И что важнее в первую очередь - готовиться к обороне или, собрав окрестный люд, броситься в погоню. Все поглядывали на Жоржи, ждали, что скажет. Старшой, как-никак. Тот хмурился, думал о чем-то своем. Потом положил руку на плечо Томаху.
- Его слушайте, - сказал. - Оставляю главным.
- А… ты?.. - озадаченно заморгал Ярик.
- Ты-то куда? - удивился Петер.
Жоржи пожевал губами, запустил пальцы в густые курчавые волосы. Лицо его напоминало резную деревянную маску: глубокие морщины на лбу, отчетливая носогубная складка. Темные, запавшие глаза; казалось, они сделаны из камня.
- В Миргород поеду, - бросил угрюмо. - Попробую разыскать Влада, если этот… эта сволочь не успеет раньше.
В комнате стало тихо-тихо. За окном шебуршал дождь, размывая невысокий холмик на могиле низенького плешивого "завхоза". Бывшего "завхоза". Люди не плакали, вместо них плакало небо. Извечный наемный плакальщик, небо одинаково жалело всех, кто имел несчастье родиться под его горбатым сводом. Может быть, завтра небо улыбнется ярким, но уже негреющим осенним солнцем. Улыбнется и жертвам, и их убийцам. Холодно и отстраненно. Небу нет дела до людей, до их ссор, дрязг и размолвок.
- Я с тобой, - набычившись, буркнул Кори и твердо взглянул Жоржи в глаза. В злые, ненавидящие глаза добряка-Жоржи.
Первая героическая глава
Живите, люди!
Вóроны сопровождают меня, Савелия Пончикова, повсюду. По крайней мере, так происходит обычно. Но не сегодня. Сегодня ко мне явилась голубка, она уселась на оцепеневшего ангела во дворе и долго клевала ему глаз. Я сходил в подсобку за метлой, чтобы прогнать голубку, но когда вернулся, ее уже не было. Рядом с ангелом сидела красивая седая девушка в белом платье. Та самая, что подошла ко мне в кафе и начала расспрашивать, с какой я планеты. Сначала я не разобрался, что это именно она, даже замахнулся метлой.
- Забыл уже? - Девушка по-особому взглянула на меня, и я замер. - А себя - вспомнил?
Я отложил метлу в сторону.
- Я месяц проторчал в кутузке на хлебе и воде. Там только и думаешь, как бы выжить, на другое мыслей не остается.
- Тюрьмой заведует Бог. Ты не знаешь, с какой он планеты?
Я присел возле девушки на корточки, снял куртку и накинул ей на плечи:
- Пойдем ко мне? На улице холодно.
Она помотала головой:
- Мне здесь нравится. Скоро наступит весна, должна она когда-нибудь наступить? Ангелы оттают, Бог подобреет.
- Не думаю.
- Что ангелы оттают?
Я пожал плечами. Она обхватила колени руками и долго молчала.
- Я с планеты Земля, а ты… не знаю. Ты врал, что с Венеры… это неправда. Нас что-то объединяет, Савелий. Мы оба сошли с ума, мы - душевнобольные. Наши души больны, Савелий. Но я многое помню, а ты заставил себя забыть.
- Откуда ты меня знаешь?
- Не догадываешься?
- Нет.
- Меня зовут Марийка. Приятно познакомиться.
Я вспомнил о письме.
- Так ты Марийка? Кажется, я встречал тебя где-то еще.
Она засмеялась:
- Я тоже видела тебя где-то еще. Тебя, Савелий, где-то еще видели все. Впрочем, мы встречались и здесь. До того, как ты забыл себя.
- Не помню.
- Ну еще бы.
Она ткнула пальцем в глаз ангелу.
- Как думаешь, куда попадают сумасшедшие? В рай или ад?
- За территорией моего двора бродит Бог, в которого я не верю, хоть и побывал в кутузке. Значит, мы в раю. И тут холодно, кстати. Разве может быть холодно в аду?
- Конечно, ты прав… - Марийка коснулась моей небритой щеки кончиками пальцев. - Сава, давай уйдем. Зачем тебе игра? Брось ее. Уйдем. Только ты и я.
- Куда?
- Не знаю. Куда-нибудь подальше: от Бога… от людей.
- Почему ты выбрала именно меня? Я - простой дворник.
- Всё очень банально: потому что ненавидела тебя когда-то. Тебя и каждого, кто с тобой связан. И я знаю, почему ты выбрал меня: я похожа на Брылю, твою бывшую. - Она горько усмехнулась. - Не внешне, а по характеру. Ты сам так сказал.
Я задумался.
- Кажется, припоминаю. Но ведь это просто игра, так?
- Для нас: меня, брата, моего бывшего жениха Филиппа и всех остальных там, на Земле, это не было игрой.
- Но прошли миллионы лет. Я уже и подробностей не помню.
- Здесь время течет по-другому. - Она обняла меня. - Там до сих пор играют.
Я взглянул на приклеенные к небу тучи, за которыми пряталось солнце.
- Не знаю, куда попадают сумасшедшие, но талантливые люди попадают в ад.
- Все твои беды от зависти, мои - от ненависти, - убежденно сказала Марийка. - Я мечтала отомстить тебе, а мстила брату. И сошла с ума.
- Какой, к черту зависти?! - взорвался я, отбрасывая ее руку и вскакивая. - Что ты говоришь? Кому мне было завидовать? Этим, с высокими тиражами? Талант никогда не признáют при жизни… и я имел право! да, имел! поиграть с ними, как они играли со мной. Показать, чтó на самом деле правит миром. Разве не гениально? Очертить границы между талантом и посредственностью, поставить на край пропасти!..
Она улыбнулась:
- А говоришь, не помнишь. Вот тебе и миллионы лет.
Я промолчал, слезы душили меня. И я заплакал, заревел, как ребенок. Марийка гладила мои волосы, а слезы всё текли, текли ручьем, вымывая накопившуюся за годы дрянь, гадость, скверну… Игру и игроков, охотников и целителей, спившихся в раю философов и писателей, с которыми я вел заумные беседы, стараясь забыть себя, когда мне всё опротивело.
- Сава, давай уйдем, - прошептала Марийка.
И мы ушли. Мы уходили набережной, запинаясь об ангелов и покореженные автоматы с газированной водой; в спину нам светило холодное северное солнце, покрытая льдом брусчатка сверкала под ногами призрачным голубым светом, и чайки, похожие на херувимов, кричали пронзительно и унывно. Мы шли мимо бронзовых статуй безымянного Бога, загаженных ангельским пометом, шли по морю, шли бесконечно долго, и когда оставалось пройти совсем мало, дорогу нам преградил Бог. Он требовал от меня платы.
- Разве души недостаточно? - спросил я.
Бог вручил мне копии бумаг, подписанные моей рукой. Я не совсем понял, что в них было, но одно уяснил - я еще должен, и немало.
- Всё-таки у тебя есть талант, Сава! - расхохоталась Марийка. - Если уж ты смог изменить правила игры на Земле, а Бог, мир которого всеобъемлющ, наоборот, постарался упроститься, подстроиться под человека. Наверное, ему жутко скучно, и он тоже нарочно забыл себя.
Бог укоризненно посмотрел на Марийку, и я вздрогнул, ожидая немедленного наказания, грома, молнии и конца света, но Бог только сказал, что если я не образумлюсь, со мной будет говорить его адвокат.
И, пожалуй, это было пострашнее грома и молнии. Это было настолько гнусно и пошло, что я закричал…
…и проснулся, сжимая в руке дневник.
- Каса-атик, - сказала она мне.
- Каса… - ответил я.
- Что? - спросила она. - Что ты хочешь этим сказать, Влад?
- Нашла каса на комень.
- Но почему именно на "комень"?
- Буква заблудилась, - говорю я и, натурально, начинаю плакать. - Заблудилась буква!
В начале была буква. Не слово, а буква.
И она заблудилась.
Вся эта дрянь в дневнике не просто так. Эта дрянь позволяет мне, Владу Росту, заглянуть в голову черному демону, который живет в сумасшедшем мире. Мир заблудившихся букв и слов, потусторонний и чужой, рай, ад - зовите, как пожелаете. Отражение нашего мира, или наш мир - только отражение? Неважно. Мир без логики, мир страшно логичный, мир бесконечно интересный и скучный.
Всё неважно.
До рассвета еще около получаса, и в комнате тихо-тихо.
Просто молчать и глядеть в потолок - то, что мне сейчас надо.
Мы не ушли из Миргорода: прячься там, где никто не ищет, говорит пословица. Вряд ли охотники заподозрят, что у нас хватит наглости остаться после всего, что случилось. Да и сами охотники чувствуют себя неуютно - во время облавы пострадало невесть сколько добропорядочных жителей, а уж бродяг и всякой шушеры - без числа. Людей скидывали в бездну только за то, что у них не нашлось при себе документов. Многих, подозреваемых в целительстве или связях с целителями, вздергивали без долгих разбирательств. Поэтому родственники и друзья погибших точат на охотников большой-пребольшой зуб, и в случае чего расправятся с теми без колебаний и так же жестоко.
Угол мы сняли у полуслепой старухи, вдовы морского офицера. Дети ее давно умерли либо разъехались кто куда; мать не навещали и не слали весточек. Старуха за небольшие деньги сдавала три комнаты в довольно вместительной квартире, а сама ютилась в крохотной спальне. Нам с Иринкой досталась солнечная, с выходящими на юг окнами комната. Дождливый и зябкий сентябрь закончился, настала пора бабьего лета, и ярко освещенная днем улица радовала глаз: почти в каждом доме на балконах высаживали цветы, а внизу, на газонах, пышно разрастались сорняки.
Название улицы - Зеленая - как нельзя более подходит этому буйному великолепию. По утрам сквозь оконные щели вливается приятный, лакомый запах сдобы из пекарни напротив. На крыше одного из домов - закрытый бассейн для детей. Забавно наблюдать, как они там плещутся и дурачатся. Иринка выпросила у старухи десятикратный бинокль и, случалось, часами глазела из окна, наблюдая за улицей, крышами, чужими окнами.
- Выслеживаю шпиков, - объяснила она.
- По-моему, наоборот, привлекаешь внимание.
- Глупости. Я за шторами прячусь. И вообще, может, я на птиц любуюсь. Может, орнитологом хочу стать, понять, как летают птицы, и научить людей искусству полета.
Я незаметно задремываю, а разлепив глаза, вижу Иринку: она опять у окна, будто и не спала. В руках бинокль, во взгляде - напускная взрослость. Забралась на подоконник с ногами, сидит, не шелохнется.
- Ира… - зову вполголоса.
- Чш-ш-ш…
- Да в чем дело?
- Я точно уверена: за домом следят. Немедленно одевайся.
- Иринка, у тебя паранойя. В этом точно уверен я.
- Кто бы говорил. Ты ворочался и стонал во сне. Что тебе снилось?
- А то ты не знаешь. Русский мне снился.
- В снегу и с вóронами?
- Нет. Пончиков теперь снится мне по-другому.
- Как же?
- По-идиотски. Я как бы вижу отражение его жизни. Не всю, а лишь ту часть, какая еще близка к человеческой. Русский - не человек, понять его - всё равно что стать Богом. И я… видел Марийку.
- Ту ее часть, что близка к человеческой?
- Не язви. Ты же знаешь. Демон, притворявшийся Лютичем, научил тебя "сеансам", которые позволили найти Марийку.
- Лютич - это Лютич, а не демон.
- Глупая ты. Правильно я тебе ничего не говорю. Записи в дневнике не просто содержат ключ, они сами - дверь в иное измерение.
- Владька, ты совсем рехнулся!
- А не ты? Кто там следит за нами? - Скидываю одеяло и сажусь на кровати.
Она выглядывает в окно.
- Черт, одевайся скорее! К человеку в плаще - он с утра торчит здесь - подъехал автомобиль.
- Автомобиль? Их десятка три на город, кроме тех, что у полиции. И несколько у охотников… - Вскакиваю, лихорадочно натягивая брюки.
- Одева… Нет, погоди. Они идут к пекарне. Все в черном, на спецходулях, с котелками на голове, как у этих, ну… англичан. У последнего в руках чемоданчик.
Я, накидывая рубашку, спешу к окну: и впрямь - четверо прилично одетых джентльменов, у того, что позади - черный кейс. Прохожих мало: еще рано, восьми нет. Витрина пекарни неожиданно разбивается, осколки градом сыплются под ноги "джентльменам". Поднимается пальба; в сухой треск очередей вклинивается уханье дробовика, стоит дикий ор. Черные поливают пекарню из автоматов, оттуда отстреливаются. Один "джентльмен" валится ничком в стеклянное крошево, второй оседает с развороченной картечью грудью. Тот, что с кейсом, зашвыривает его в глубь пекарни, и оба черных бегут к автомобилю. Рев мотора, визг покрышек и…
Вспышка! Взрыв гремит так, что закладывает уши и темнеет в глазах.
Нас с Иринкой буквально отбрасывает к противоположной стене. С громким стуком хлопают незакрытые рамы, по комнате со звоном разлетаются стекла… Мы лежим, вжавшись в пол и боясь подняться.
- Ты цела? Стеклом не поранило?
- Не… - всхлипывает она. - Не знаю-у-у… А тебя-а?
- Нет, кажется.
- Что это бы-ыло?..