Да-да. Резиновая фенечка на запястье левой руки Андрюшки, которое подарил, между прочим, я, ибо досталась она мне на халяву год назад, когда щедрый продавец на углу за крупную покупку наградил меня этой самой резиновой дрянью. А зная, как мелкий прётся по всяким супергероям, я подарил фенечку ему. Значит, я был не совсем плохим братом, ведь именно она соскользнула с запястья Андрюшки в тот день, и охранник свалился на пол, а мы вдвоём ввалились в оранжевую дверь.
Цель достигнута.
Кино кончилось.
******
Нас окружили сонный полумрак и тишина подсобки. Мы валялись на полу, Андрюшка лежал на мне и тихо плакал.
Я сделал это.
Выбор совершён.
Приподняв голову, прислушиваюсь к звукам снаружи, но там лишь мерный гул покупателей и продавцов, поэтому позволяю себе откинуться и облегчённо вздохнуть.
- Успокойся, - шепчу я всхлипывающему Андрюшке. - Успокойся.
- Мы вернулись? - тихо шепчет он.
- Предполагаю, что да.
- А ты уверен?
В кармане пикает телефон: сигнал садящейся батареи. Но как? Ведь ещё минуту назад заряд был почти полным. Вытаскиваю аппарат и смотрю на экран. Сердце начинает биться чаще. В нижнем углу светится: 18 авг. 19.52.
Дааааааа!
- Андрюшка, вставай, - шепчу. - Пора выходить.
С горем пополам поднимаю всхлипывающего братишку и вывожу в проход между второй и третьей кассами. Всё те же продавщицы нас не замечают, а вот охранник на дверях, - ничуть не изменившийся, как будто переместился вместе с нами - удивлённо приподнимает бровь. Когда мы дохрамываем до него, он спрашивает:
- Мальчишки, вы откуда?
Сейчас, думаю, вспомнит, что именно мы почти месяц назад ворвались в его жизнь, но не вспомнил. Как говорили Твари, в каждом новом дне появляются новый персонажи и охранник из двадцать третьего июля с охранником из восемнадцатого августа - разные люди, помнящие только свою историю. Однажды первый охранник доживёт до этого дня и будет стоять здесь, вспоминая двух странных мальчишек: старшего и младшего с опухшей ногой.
- Мы… мы прошли с другого входа, - отвечаю. - Запутались, а потом нашли последний коридор и вот вышли. Мы уже уходим, до свиданья.
Дядька беспрепятственно нас выпускает в вечернюю прохладу восемнадцатого августа.
- Мы вернулись? - тихонько спрашивает Андрей, прислушиваясь.
- Да! Да, братишка! - восклицаю я и вытаскиваю телефон. - Смотри.
Убедившись, что экранчик показывает восемнадцатое августа, Андрей улыбается, а потом сквозь боль в ноге начинает смеяться. У него выходит отрывисто так:
- Ха! Ха-ха! Ха-ха-ха!
Смеюсь и я, обнимая брата. Снова чувствую его родной запах. Запах мелкого, который вечно подставляет меня родителям; запах опарыша, который постоянно отнимает у тебя последнюю конфету; запах маленького мальчика, который так мало видел в окружающем мире. Я не знаю запах Стёпки, потому что не живу с ним, а обнимать друзей как-то не принято. Я совершил правильный выбор. Если в произошедшем и есть верные решения, то они - мои, а все ошибки - это поступки Серёги, который в шестнадцать лет не научился простым ценностям, которые я познал в тринадцать.
Я хватаю Андрюшку в охапку, доношу его до бордюра и сажаю на него. Прохожие, снующие мимо, иногда удивлённо поглядывают на нас. Проезжавшим автомобилям на нас плевать, как и птицам, устроившихся в кронах деревьев. Мир такой, каков он есть, каким его контролируют Твари-вне-времени.
- Мы сейчас пойдём домой? - взбудоражено спрашивает Андрюшка.
- Да, - киваю. - Но сначала надо придумать историю для родителей.
- А что мы им расскажем? - спрашивает Андрей. - Разве они поверят в правду?
- В правду они не поверят, но есть у меня другая история, - говорю. - Послушай. Тебя похитили страшные дядьки, которые заплыли в наш городок по реке и увидели тебя на Заводи. Они хотели тебя продать в другую страну. Ну мало ли зачем, но хотели. Но мне на мыло написал доброжелатель, который сказал, что тебя хранят в Питере. Письмо, я, конечно, удаляю, но вдруг думаю, что это правда и звоню им по телефону. Они велят приезжать за тобой. А я хватаю Стёпку и Серёжку, и еду.
- Совсем один?
- Со Стёпкой и Серёжкой.
- Ну в смысле, без взрослых же вы, - удивляется брат.
- Да, совсем без взрослых. Мы едем по особому маршруту, через два крупных города, а в Питере нас встречают твои похитители, надевают мешки на голову и везут в своё убежище.
- А зачем мешки на голову? - тихо спрашивает Андрюшка, а на лице совсем детское изумление, жажда услышать продолжение. - Так и правда было?
- Так не было, - отвечаю. - Но просто по всему этому делу обратятся в полицию. Те будут спрашивать адреса, а я нашёл вот отмазку.
- А зачем в полицию обращаться? - не унимается Андрюшка.
- Ну как… Стёпка. Ведь его в конце убили в перестрелке. Нас посадили в подвал, где было окно в сеточку. Ну я нашёл лазейку и мы сбежали. Нас заметили и принялись стрелять, и в Стёпку… - я закусываю губу и внимательно смотрю на Андрюшку. Вот-вот заплачу.
- А его правда так и убили? - тихо спрашивает брат.
- Я потом расскажу тебе как его правда убили, - отвечаю. - Пока помни, что ты сидел в подвале все эти дни, тебя кормили из миски всякой баландой, а потом затащили туда меня. А я нашёл выход. Понял, что говорить?
- Понял, - интенсивно кивает Андрюшка.
- Главное, я тебя спас. Родителям, думаю, будет плевать, с кем-то там разбираться. Главное, они узнают, что ты жив. В полицию обратится, скорее всего, папа Стёпки.
- А телефон? Твой телефон. Вдруг они решат проверить звонки.
Я вытаскиваю аппарат из кармана и некоторое время оглядываю его.
- Чёрта-с-два, - говорю и швыряю телефон на асфальт. Корпус разлетается вдребезги, а я ещё наподдаю сверху близлежащим камнем. - Пусть проверяют. А теперь… пойдём домой.
- Пойдём! - восклицает братишка. - Скорее. Я хочу домой.
И мы идём. Солнца уже нет, небо сгущает сумерки, а две фигурки медленно ковыляют к дому мимо мрачных коттеджей, которые уже не отбрасывают тени, они все погрузились в неё. На середине пути в окнах зажглись лампы, а мы молча держим путь к нашему кварталу. Сердце щемит, страх дрожит где-то под солнечным сплетением. И молчим. Я хочу побыть с собой наедине, а Андрюшка, видимо, до сих пор не верит в своё возвращение.
Путь пролегает мимо дома Герундовых. Отец семейства сразу замечает нас, вскакивает и бежит.
- Тёмка! Тёмка! - голос у него плаксивый, а когда мужчина приближаются, замечаю его бледность и грусть, будто за несколько дней он превратился в глубокого старика. Он обхватывает калитку и сбивчиво говорит: - Что такое? Что с вами было? Где вы пропадали четыре дня, чёрт возьми? Сергей вернулся утром один, без Стёпки, и молчит. Твои родители сегодня…
Потом мужчина осекается. Видимо, узнаёт в моём спутнике Андрюшку.
- Я спасал брата, - говорю. На этих словах Андрюшка, которого я веду, обхватив за спину, обнимает меня и затравлено глядит на главу семейства Герундовых. - А где пропадал Сергей, думаю, он вам сам всё со временем расскажет. А теперь, извините, можно отложить переговоры до завтра? Я очень хочу снова увидеть родителей!
- Но где Стёпка? - спрашивает мужчина.
Его больше нет, - хочу сказать я, но вижу перед собой растрёпанного старика с глазами полными надежды, и слова тугим комом застревают в горле.
- Я… думаю, что Сергей знает. Спросите у него, - говорю и старательно удаляюсь от калитки Герундовых. Братишка хромает справа.
- А знаешь, - вдруг говорит он. - Нога уже не так сильно болит. Даже наступать немножко могу.
- Богатырь, - усмехаюсь.
Андрюшка открыто улыбается и бросает вперёд жадный взгляд. Через дорогу теплится огонёк окон нашего дома.
- Тёмка, а я… больше не пропаду вот так в одном дне? - спрашивает Андрюшка.
- Больше никогда. Ни разу в жизни, - отвечаю, и мне кажется, что не вру. Вряд ли Твари захотят вновь сделать бифуркатором одного и того же мальчика.
- Пошли быстрее, - требует Андрюшка.
Мы пересекаем дорогу - скорость брата заметно увеличивается - и входим в прохладный сад нашего двора. Пара десятков шагов до крыльца, две ступеньки, и вот мой кулак зависает над дверью. Надо стучать, но всё равно страшно.
За меня стучит Андрей.
В глубине гостиной что-то громыхает, тяжёлые шаги бегут к двери и на пороге прорисовывается силуэт отца.
- Тёмка! - восклицает он, глядя прямо на меня, а потом переводит взгляд на Андрюшку и застывает. - Андрей.
- Привет, пап, - улыбается братишка.
- Я пообещал, что всегда буду защищать его, - говорю. - И я всё-таки спас его.
За спиной отца появляется тоже постаревшая растрёпанная мать, только что спустившаяся с первого этажа. Андрюшку, кажется, она ещё не видит, зато видит меня.
- Тёмка! Тёмочка! - причитает она, пересекая прихожую неслышно, словно эльф.
- Иди сюда! Дорогая, иди сюда! Ты посмотри, кого он привёл! - Отец отходит в сторону, и мать будто натыкается на невидимую преграду.
- Андрюша. Андрюшенька, - охает она, и откидывается на столешницу. - Петя, мне плохо. Я сейчас упаду.
Отец кидается к матери и хватает её за плечи.
- Сердечных накапать?
- Капель пятнадцать, - просит мама, и губы у неё и правда какие-то синевато-бледные. Тем временем, мы с Андрюшкой входим, и я тихо закрываю дверь.
- Мама! Папа! - восклицает мелкий. - Ну чего вы такие грустные все! Я же вернулся! - потом он открыто улыбается и раскрывает объятия, совсем как Николай Басков после очередного эпичного концерта. Мне самому хочется обнять брата и потрепать по холке.
Мама хватает протянутый отцом стакан и залпом выпивает капли. Не дожидаясь пустой посуды, папа бросается к нам и обнимает Андрюшку. Тот смеётся, но пару раз вскрикивает от боли, потому что косяк задевает его больную лодыжку.
- Боже мой! Боже мой! Мои дорогие! Мои родные! - Мать кидается обнимать отца с Андрюшкой.
Ну вот, начались обнимашки и целовашки, а я, улыбаясь, неслышно проскальзываю мимо родителей в гостиную. Там хватаю конфетку со стола, разворачиваю её уже у окна, глядя в темноту. Передо мной на стекле мысленно вырисовывается силуэт Стёпки.
- Я всегда с тобой, - шепчу. - Пожалуйста, найди выход. Выберись из этой ситуации. Ты можешь! Пожалуйста.
*******
В гостиной тишина, недопитый чай в кружках давно остыл, конфет съедено не много. На одном кресле сижу я, на другом - Андрюшка с задранной штаниной на правой ноге. Мать обработала опухоль какой-то мазью. Обнимашки и целовашки закончились. После них позвонил отец Стёпки, попросил всё ему объяснить, но рассказывать тогда было нечего. Потом заварили чай и вот…
Родители держаться за руки на диване и смотрят на нас разными взглядами: отец хмурится, мать изумлена. Пока я рассказывал выдуманную историю, отец Стёпки позвонил ещё раза два, а последний звонок вообще вывел моего папу из себя, и он ответил резко.
- Собственно, вот короткая история о случившемся, - пожимаю плечами и отхлёбываю холодный чай.
- Ты безбашенный, - говорит отец. - Кто хоть тебе написал? Ты помнишь номер? За этих тварей можно зацепиться?
- Ничего нет, - пожимаю плечами. - Телефон у меня отобрали, а письмо я удалил. Адреса в Питере не знаю. Они везли нас с мешками на головах.
Отец вздыхает и потирает лицо руками.
- Боже. Что мы теперь скажем Николаю? Он Маринку потерял две недели назад, а тут ещё и сын. Ты уверен, что Стёпку убили насмерть?
Поджимаю губы.
- Да, - киваю. - Попали в голову потому что.
- А как обратно возвращались? - спрашивает отец.
Вот тут у меня слабинка. Обратной дороги по сути не было. Твари переместили меня мгновенно, но я придумал, что в тот же день уехали прямым до Саратова. Существует ли такой рейс, и прокатит ли отговорка с полицией?
- Надо было сказать нам, - говорит мать. - Ты подверг опасности себя и друзей. Видишь, во что это вытекло!
- Вы бы не поверили, - отвечаю. - И тут я не виноват. Они стреляли нам в спины. Могли попасть в кого угодно… Это мог быть не Стёпка, а я или Андрей. Я не хотел брать Серёгу и Стёпку, но они сами напросились. Тем более, билеты было купить проще Серёге. В общем, пусть Стёпка и погиб, но мы сами решили пуститься в это путешествие. Мы знали, что можем погибнуть в любое время.
- Да, но как я Николаю это скажу? - вздыхает отец. - Ты представляешь, сколько проклятий он пошлёт нам в спину?
- Для меня было главное - спасти Андрюшку! - отвечаю.
- Петя, - вдруг вставляет мать. - Твой старший сын спас жизнь младшему. Он вернул счастье в семью, неужели ты не сможешь отплатить ему тем же? Поговори с Николаем. Не отправишь же ты Тёмку на это дело. Мальчик и так пережил много. Я с тобой потом ещё серьёзно поговорю.
- Да не надо со мной говорить, - вздыхает отец и смотрит в сторону. Ночник освещает лишь половину его лица, кажется, и оно постарело. - Я всё сделаю. И нужно делать прямо сейчас.
- Да. Стёпа был хорошим мальчиком, но тебе было бы печальнее, если бы пуля попала в спину Тёмке, а не в спину Стёпы.
- Да тут и несоизмеримо, конечно, просто нужно было бы сразу сказать нам! - тихо восклицает отец, пожимая плечами, но в мою сторону не смотрит.
Воцаряется тишина, и я поджимаю губы. Даже отец, даже мать сейчас косвенно присутствовали при моём выборе и одобряли моё решение. А мне грустно. Чувствую себя подлым, и никакие доводы не уничтожат мои ощущения ещё очень долго.
- Ладно, поднимайтесь наверх, примите душ пока, а я поговорю сейчас с Николаем, - вздыхает отец.
Нас не надо долго упрашивать. Я возвращаюсь в родную детскую. Вроде был в ней несколько часов назад, но та будто чужая, а эта - своя, настоящая детская восемнадцатого августа, которая принадлежит только мне и брату.
Андрей тут же скрывается в душе, и пока он моется, я быстро включаю компьютер и пишу письмо на ящик Серого, где коротко излагаю выдуманную историю нашего путешествия. Прочтёт ли? Решаю отправить ему СМС, но вспоминаю, что телефон разбил, а номера не помню. Ну и чёрт с ним.
Андрюшка выбирается из душа, и я занимаю ванную комнату. Первые секунды вода кажется чем-то чуждым. За прошедшие дни в привычку вошли иные инстинкты: скрываться, убегать, испытывать боль. Кстати, о боли.
Трогаю рану на затылке, ощущаю её под пальцами, но болит только при нажатии. Вспоминаются парни а-ля Арнольд, Шаман, Буратино.
Всё это в прошлом. Всё в прошлом! Я вернулся, в настоящее время!
Пока я вновь привыкал к душу, мать атаковала Андрея и любила его в своей комнате обильными обнимашками, снова намазала его ногу мазью. Выйдя из душа, я останавливаюсь в тёмной детской и прислушиваюсь к голосам внизу. Тишина, но кто-то поднимается.
На пороге появляется отец. Оставив дверь открытой, чтобы частица света проникала внутрь, он приближается ко мне. Лицо скрывает плотная тьма, и я не вижу глаз.
- Николай, конечно, в шоке, - тихо произносит он. - Идёт сюда сейчас. Кажется, будет жёсткая ночь. Но мне всё-таки хочется, чтобы ты сказал правду. Хотя бы мне.
- Какую? - хмурюсь.
- Хотя бы ту, которая объяснит, почему Андрей провёл в подвале полмесяца, а его одежда как новенькая.
Сердце обливается холодком. Я закидываю мокрое полотенце на плечо и пожимаю плечами.
- Я вёл себя достойно, - говорю. - Я хотел спасти Андрюшку, и я спас его. За Стёпкой не уследил, но Андрюшку спас! Как я это сделал… тебе лучше не знать правды до конца. Со мной произошло почти то, что я рассказал, ну может мелкие нюансы не совпадают.
Отец недолго помолчал, пока тишину не прервал звонок в дверь. Тогда папа вдруг обнимает меня и говорит:
- Я люблю тебя, Тёмка. И я так горжусь тобой.
И я обнимаю в ответ.
Отец уходит, а я забираюсь под одеяло. Связываться ни с кем неохота. Я просто смотрю в темноту комнаты, и перед глазами проносят кадры недавнего путешествия, которое забудется ещё нескоро, а где-то внизу дядя Коля плачет и причитает. Мимо комнаты проносятся шаги мамы, спускаются по лестнице. Через минуту робко открывается дверь и заглядывает Андрюшка. Внезапно в пижаме, которую никогда почти не носил, если мама не замечала. А ведь крадётся почти неслышно, подлец.
- Ты спишь? - спрашивает.
- Нет, - отвечаю. - Мне не до сна.
- А можно я к тебе?
- Забирайся, - откидываю одеяло, и братишка заползает под него, как всегда, когда боялся грозы. Теперь мы лежим, и в темноте я слышу его дыхание.
- Сейчас полицию, наверное, вызовут, - тихо говорит Андрей.
- Или нас, - отвечаю.
Но нас никто не вызывает.
- А как всё было на самом деле? - вдруг спрашивает Андрей. - Почему я застрял в одном дне? Как тебе удалось меня спасти?
Я некоторое время молчу, а потом начинаю говорить. Этот рассказ в три раза длиннее, чем история, которую я выдумал, потому что я рассказываю всё, о Шамане, о Буратино, о шизогонической реальности с оппозиционерами и другой тётей Мариной, о московском таксисте, о московском музее, о Глобусе Эфира, о мёртвом Питере… не рассказываю только об офисе Тварей-вне-времени.
Помните, в Питере Буратино поднимал пистолет, что бы прикончить Стёпку? В моём варианте он успевал. Я не хочу, чтобы Андрюшка знал правду о нашем выборе. Не потому, что желаю выгородить подлого Серёгу. Просто совсем не хочется, чтобы всю оставшуюся жизнь Андрюшка думал, что обязан своему существованию смерти моего лучшего друга.
На моменте, когда Буратино-Эдуард стреляет в Стёпку, я замолкаю. Перед глазами ведь рисуются совсем другие кадры: спящий Стёпка на кресле у Тварей. А внизу дядя Коля слишком громко плачет:
- Это мой сын! Петя, понимаешь, это мой сын!
- Ты плачешь? - шепчет Андрей над ухом, прижавшись ко мне.
- Угу, - отвечаю, чувствуя, как слёзы катятся по щекам.
Братишка молчит и ждёт. Всхлипнув, я говорю:
- А потом мы с Серёгой дошли до Тварей-вне-времени.
В двух словах описываю, как они выглядят, и заканчиваю повествование хэппи эндом. За Глобус Эфира они разрешили вернуть Андрюшку. Дали мне ещё шанс до восьми вечера. И вот мы в настоящем. Точка.
Некоторое время Андрюшка молчит, а потом выдаёт:
- Мне кажется, завтра мы всё-таки проснёмся в девятнадцатом. А я получается, был бифуркатором и отслаивал реальности?
- Типа того, - киваю.
- Тёмка. Спасибо. Ты самый лучший брат в этом мире.
Усмехаюсь. В другой раз я бы с отвращением посмеялся и вручил бы Андрюшке подзатыльник, но сейчас лишь отвечаю:
- Ты тоже, но всё равно опарыш ещё тот. Угораздило ж тебя попасть в такую ловушку.
- Ну и ладно, - зевает Андрей. - Главное, ты меня спас.
И мелкий засыпает.
Может, через пару минут сюда ворвётся отец Стёпки, но пока мы с Андрюшкой в своём маленьком мире, в своей детской. И мой братишка совсем рядом, засыпает прижавшись ко мне.
Эта история определённо закончена.
Пора спать и мне.
И ещё…
Стёпка, прости меня.