В принципе, Нардолини в чем-то был прав, хоть и сам не понимал этого: сатане было глубоко плевать, верили ли в его существование те, кто служил ему, или были атеистами. Но мессир Джанпаоло смотрел, разумеется, глубже: чтобы подлинно примкнуть к противнику Бога, надо, как минимум, верить в бытие Бога. Но любители и атеисты навсегда оставались глупыми овцами сатанинского стада, хоть и тешили себя философствованием, адепты же выдвигались в число пасущих. Первые открыто декларировали свой сатанизм, но ничего не умели, вторые же - прятали свидетельства своих склонностей за семью замками в сундуках своих спален.
Теперь Джустиниани предстояло определиться с остальными, тем более, что Винченцо еще издали заметил массивные колонны и парадный подъезд дома Чиньоло. Стоило ему протянуть карточку - его пригласили войти. Его визит, хоть и не был оговорен, кажется, ожидался хозяином. Джустиниани провели в гостиный зал и радушно приветствовали. Винченцо заметил, что мессир Марио буквально пожирает его взглядом, но не испуганным, как Канозио, и не заинтригованным, как Нардолини. Здесь на него смотрели с восторгом и преклонением. Марио ди Чиньоло трижды повторил, что просто счастлив видеть мессира Джустиниани. Завязался приятный светский разговор, хозяин вспомнил вечер у Гизеллы Поланти и его отказ сесть за один стол со спиритами.
- Вы, как я понял, придерживаетесь тех же взглядов, что и ваш дядюшка. Он тоже, что скрывать, невысоко отзывался о спиритизме. Хотя, конечно, спиритизм - это, наверное, первый шаг магического искусства, мессир же Джанпаоло продвинулся туда, где едва ли бывал кто-то из смертных.
"Ну почему же, подумал Винченцо, едва ли преисподняя такое уж пустое место…" Но вслух он обронил, что общение с бесами интересно лишь тогда, когда польза от этого явственна и неоспорима. Мессир Чиньоло всколыхнулся, Винченцо заметил, как затрепетали руки Марио и затряслись губы.
- О, да, я понимаю вас! - Теперь Чиньоло смотрел, чуть нагнув голову, напоминая ластящуюся к хозяину собаку. В глазах сияли восторг и собачья преданность. - Вашему дяде это общение позволяло творить подлинные чудеса!
- И что вы считаете чудом? - Джустиниани пошел ва-банк, - в мире чистогана все можно купить, и обращение к дьяволу… Что вам нужно от сатаны?
- Ваш дядя никогда не произносил таких слов. - Мессир Марио опустил глаза. - Что до нужд… Увы, не все покупается за деньги, я бы даже сказал, что ничтожно малая часть земных услад подлинно выставляется на продажу. Не покупается доброе имя и реноме в обществе, не покупается талант, невозможно купить любовь, здоровье и молодость, да и вообще, счастье.
Винченцо бросил удивленный взгляд на Чиньоло, и тоже опустил глаза. То, что говорил собеседник, было более чем понятно, и на минуту ему стало жаль Марио, ибо было слишком заметно, сколь несчастлив он сам.
- Доброе имя покупается добродетельным поведением, любовь можно заслужить… - бесстрастно проговорил Джустиниани, - что до молодости и здоровья, тут лучше, конечно, беречь последнее смолоду. Но и проходящая молодость, если быть философом, - он усмехнулся, вспомнив Нардолини, - награждает опытом и мудростью, - это тоже неплохие дары судьбы…
- Но зрелость и обкрадывает. - Марио ди Чиньоло помрачнел, - вы теряете здоровье, силу… Да и проблемы… дочь на выданье.
- Понимаю, - обронил Джустиниани, - а чем привлекали духи графа Массерано?
- О, мне бы его заботы, - пробормотал Чиньоло, - там всего лишь дурные амбиции, уверяю вас. Помимо мужских проблем, недаром, сами же понимаете, Ипполита любовников меняет, еще и немереное тщеславие. Вообразил, подумать только, себя поэтом, творцом! Из него такой же поэт, как фаворит из ледащей клячи. Тупое тщеславие, просто глупость. Потом понял, что это никому не нужно и впал в меланхолию. Но нечего было изначально вздор городить! Поэзия! Разве это насущное?
С этим суждением Джустиниани в принципе был согласен. Он любил несколько десятков классических образчиков, довольно придирчиво отобранных когда-то, но ныне весьма потускневших в памяти. Сам в юности писал, но юность его кончилась довольно неожиданно. Вместе с нею кончились и стихи. Сегодня Джустиниани не отличался поэтичностью.
- А что ищет донна Поланти? - Винченцо не хотел ехать к старухе.
Лицо Чиньоло исказила презрительная гримаса.
- Это старое бабье, - он поморщился, - когда мужчина хочет быть мужчиной - это еще можно понять, но когда старуха не хочет смириться с тем, что давно перестала быть женщиной… - он помедлил, - в принципе, история веков повторяется, и старые ведьмы всегда хотят одного и того же: постельных утех и возможности реализовать свою злобную зависть к более молодым. Она мастерица порчи.
- Вместе с подругой? - Винченцо с каменным лицом смотрел на Чиньоло.
- Они стоят друг друга, ваш дядюшка выучил их этим забавам - теперь никак уняться не могут, - кивнул маркиз.
Из осторожности Джустиниани больше ничего не спросил, боясь услышать мерзейшие подробности. Но кое-чем поинтересовался.
- А что мои дорогие друзья Рокальмуто, Петторанелло, Боргезе, Убальдини - они тоже пользовались услугами мессира Джустиниани?
- Ваш дядя не любил мессира Убальдини, но иногда что-то делал для него. С мессиром Рокальмуто и Энрико Петторанелло был в приятельских отношениях, иногда наставлял их в светских тонкостях. С мессиром Боргезе… не помню. Я не видел их вместе. Он почти всегда за столом сидел рядом с Андреа Пинелло-Лючиани. И я… - тут Чиньоло осекся, но вскоре продолжил, - я должен предостеречь вас от этого человека… Если он… Поймите, за наследство Джанпаоло он готов на все.
- Наследство?
Чиньоло кивнул.
- Ему нет цены. Не продавайте никогда… Быть беде…
Джустиниани подался вперед.
- Не продавать?
Чиньоло покачал головой. В глазах его застыла тревога.
Мессир Чиньоло оказался для Джустиниани просто кладезем нужных сведений. Благодаря ему Винченцо отказался от встречи с донной Леркари и донной Поланти и уже к обеду был дома.
Теперь произошедшее в последние недели стало ему понятным. Почти все.
Но несколько вопросов оставалось. Главное - Чиньоло предостерегал его от продажи наследства Джанпаоло. Какого наследства, чёрт бы их всех побрал? Дар и наследство - это, стало быть, не одно и то же? Не могут же они называть наследством книги и ларец покойника, набитый дурацкими куклами! Но что тогда? При этом речь шла именно о продаже. Что он мог, но не должен был продавать? Дар, как он понял, не продавался, но передавался даром…
Голова его шла кругом от возникших вопросов.
Но что послужило толчком для Джанпаоло? Он истинно мог только продать душу дьяволу, ибо, несмотря на его еще юношескую порочность, ребенком Винченцо помнил, что Джанпаоло был католиком, иногда, в покаянные минуты, даже ревностным. Как он мог стать адептом сатаны? Он не мог распорядиться состоянием, но проценты с восьмисоттысячного капитала составляли сорок тысяч в год. И ему не хватало? Поэтических амбиций у Джанпаоло не было, это Винченцо знал. Мужские проблемы или блудные забавы? Нет, покачал головой он, слишком мало. По сути, сатанизм - это не гедонизм и не идеология поклонения злу, это просто отсутствие внутренних сдерживающих начал, крайний цинизм. Вот этого у дядюшки было в избытке…
Но почему все эти философы-сатанисты, демонопоклонники и прочие чертослужители нуждаются в нем? Почему бы не продать душу дьяволу и не получить искомые дары напрямую? Впрочем, Нардолини обронил, что не у всех это получается… Интересно, почему?
Тут его мысли прервали. На пороге появился Луиджи и доложил хозяину о визите банкира Карло Тентуччи. Джустиниани встал, приветствуя гостя, одновременно впервые пристально вгляделся в лицо пришедшего. Он уже научился вычленять порочность самых аристократичных лиц, а встречи нынешним утром и вовсе исказили его восприятие.
Карло Тентуччи было около тридцати пяти. Лицо его, несмотря на проступающую еврейскую кровь, носило печать чего-то восточного, арабского. В жгуче-черных волосах на висках серебрились едва заметные седые нити, темные умные глаза всегда были чуть прищурены. Надень белый тюрбан - и его не отличить от бедуина. Джустиниани знал, что Тентуччи женат и имеет двоих детей, как-то он видел его гуляющим в парке с женой, невысокой толстушкой с миловидным личиком.
Банкир скупо поведал ему о текущем счете, рассказал о перечислении денег Марко Альдобрандини, передал забавную сплетню о герцогине Черни. Бедняжка, помешанная на своей родословной, выяснила, что ее предком был римский вольноотпущенник. Она упала было в обморок, но ей объяснили, что если сегодня кто-нибудь может доказать, что является потомком последнего раба нероновой эпохи, он будет не плебеем, но украшением римской аристократии…
Потом банкир осведомился о синьорине Авильяно. Джустиниани вздохнул.
- Вы не знаете приличного молодого человека в обществе?
- Жениха для синьорины Джованны?
Винченцо кивнул. Тентуччи задумался.
- Есть несколько довольно приличных юнцов, но им просто рано жениться, а те, кто провели последние пять-семь лет в обществе, становятся откровенными мерзавцами. Самый приличный - племянничек Чиньоло Элизео, бывший любовник Ипполиты Массерано, и ваш приятель Оттавиано Боргезе.
- Прелестно, - усмехнулся Джустиниани.
- Я к тому, что остальные еще хуже, - пояснил, сдерживая улыбку, Тентуччи, - о Рокальмуто и говорить нечего, сами знаете, Энрико Петторанелло… Ходят упорные слухи, что он совратил свою же сестрицу. Джузеппе Личчио, он сейчас в Милане, имеет явную склонность к детишкам, за что неоднократно бывал даже бит. Убальдини - распутник, картежник, подлец. Есть Гаэтано Перголези и Беато Габриели, два одинаково лощеных, почти не отличимых друг от друга юнца, я, во всяком случае, их постоянно путаю. Там говорят о блудных похождениях. Я же говорил вам, ваш дядя, если желал крестнице блага, мог подлинно хотеть ее брака с вами, он хорошо знал людей из общества. Там порядочные люди редки.
- Да уж, если Боргезе - один из лучших, то выбор и впрямь ограничен. Он, как я понял, ухаживает за пятьюдесятью тысячами синьорины Одескальчи?
- Его финансовые дела расстроены. Смерть отца оставила ему только долги. Все, что у него есть, перезаложено уже дважды. Брак с синьориной решает его проблемы, при этом, - Тентуччи почесал нос, - пятьдесят тысяч есть и у Розамунды Чиньоло, и у Джулианы Петторанелло, и у Марии Убальдини. Чего бы проще, особенно с дочкой маркиза-то? Он готов отдать ее за чёрта. Но мессир Боргезе, похоже, выбрал синьорину Одескальчи. Правда, взаимности там нет.
Джустиниани улыбнулся и задумчиво спросил.
- Скажите, Карло, вы живете в мире, где все покупается и продается…
- Не все, - перебил его, покачав головой Тентуччи, - только ликвидные вещи. Но попробуйте продать кому-то груз своих ошибок и неудач, дурные воспоминания, зловещие сны… никто не купит, уверяю вас.
- Разумеется, но если бы вам подвернулась возможность продать душу дьяволу, что бы вы взяли взамен?
Тентуччи резко поднялся. Лицо его напряглось и потемнело.
- Странно. Этот вопрос мне уже задавали.
- Кто?
- Ваш дядя. Семь лет назад. В этой самой комнате.
Джустиниани тоже встал.
- И что вы ответили?
- Он был моим клиентом. У банкиров не принято посылать клиентов к чёрту, но я постарался как можно яснее объяснить ему, что я всего только банкир. То же самое мне хотелось бы донести и до вас, Винченцо.
На лице Джустиниани проступила тень интереса. Он вспомнил, что в ларце вольта Тентуччи не было.
- Вы же… выкрест, да? Католик? - Джустиниани давно заметил у Тентуччи запонки со странными арамейскими символами - платиной на золоте, кроме того, стороной слышал, что банкир происходил из старого рода раввинов и талмудистов.
Тентуччи явно не хотел отвечать, но все же сказал.
- Нет, крестился еще дед.
- Я вижу, вам претят мои вопросы, Карло, но мой интерес непраздный, уверяю вас. Есть нечто, что заставляет меня задавать их и искать ответы…
Банкир смерил его подозрительным взглядом.
- Джанпаоло Джустиниани считался основателем небольшого кружка избранных под скромным названием "Occulta Philosophia". - Джустиниани при этих словах напрягся и закусил губу, ибо совпадение действительно было странным. - Из того, что я слышал в обществе, мне показалось, что влияние его было значительным. Я же старался держаться от него подальше: вокруг него ходили дурные слухи, а я не люблю неприятности. Их, конечно, и так не избежать, но я стараюсь не усугублять житейские сложности еще и собственными глупостями.
Джустиниани неожиданно подался вперед и впился глазами в лицо Тентуччи.
- Стало быть, общение с дьяволом вы считаете глупостью? Потому что это, по-вашему, невозможно или… опасно?
Банкир не смутился.
- Не знаю. Грань между возможным и неосуществимым обычно ясна. Я могу дать ссуду, но взмахнуть руками и взлететь не могу. Есть вещи менее определенные, они заложены в нас, но неизвестны нам самим. Я недавно узнал, что у меня бельканто. А ведь до этого прожил тридцать пять лет - и не помышлял об этом. Но я все равно не певец, а банкир, и привык просчитывать степень прибыльности ссуды и оценивать риск любой сделки. Но сделка с дьяволом? Здесь я оценить ничего не могу. Я не знаю, бессмертна ли моя душа. Если нет - сделка выгодна. Если да, - Тентуччи покачал головой, - убыточность очевидна. Ну, а так как залога бессмертия нет, но при этом дьявол - существо в некотором роде всё-таки инфернальное, то я отказываюсь от сделки, полагая ее излишне рискованной, - тон Тентуччи был тверже металла.
Джустиниани чуть приподнял бровь.
- Мне казалось, - пробормотал он, - что только вера, истинная вера в Господа и ощущение Его в сердце может быть подлинной защитой от козней дьявола. Так, по крайней мере, утверждают святые отцы. - Он усмехнулся, - но отказ от сделки по соображениям излишне высокой степени риска, - такое мне и в голову не приходило.
Тентуччи смотрел на Джустиниани взглядом напряженным и внимательным.
- У каждого свои резоны. Так, а вы… что вы-то хотели бы от дьявола?
Джустиниани тяжело вздохнул.
- Ничего. Но у меня странное впечатление, что ему что-то надо от меня. Во всяком случае, полученные от вас деньги были не единственным моим наследством, Карло, - и Джустиниани коротко рассказал Тентуччи о последних минутах жизни дяди, о вопросах Массерано на кладбище, о спиритическом сеансе у Поланти, видении и беседе с Нардолини и Марио ди Чиньоло. - Все они уверены, что я унаследовал дьявольские дарования дяди Джанпаоло.
Тентуччи выслушал внимательно, ни разу не перебив его и ни о чем не переспросив. Наконец, после короткого молчания, заметил.
- Расскажи мне кто другой такую историю, - просто не поверил бы, но вы не из шутников, к тому же я знаком с мессиром Нардолини и донной Поланти. Да и дядюшку вашего знал не понаслышке. Но, насколько я знаю, при любой сделке необходимо согласие обеих сторон, иначе сделка недействительна.
- Я тоже так подумал, но беседа с духовником выявила ошибочность такой позиции. У дьявола свои правила. Моего согласия на принятие сатанинских талантов не требуется. Мой духовник, отец Джулио, сказал, что мне откроется мир бесов, я буду знать то, чего никогда не изучал, сны мои будут вещими. А вот дальше… Дальше я могу стать колдуном, буду обязан, как и дядя, передать свой дар в последний час, и попаду в Геенну.
- Нерадостно…
- Веселого мало, - покладисто согласился Винченцо, - но, так как я божественно свободен в деяниях, я могу избавиться от дара, передав его другому, или… бороться с дьяволом. А я всего лишь человек, так что - взвесьте мои шансы, Карло. При этом, заметьте, вопреки высочайшим рискам, желающие получить этот чёртов дар, судя по всему, найдутся мгновенно. Я могу передать его любому подлецу, вроде содомита Рокальмуто или подонка Нардолини. Возьмут. И судя по тайным желаниям Нардолини, одним убийством там дело не ограничится.
Банкир молчал. Джустиниани методично продолжал.
- Видимо, я могу так же бесчестно, как дядюшка, передать дар сатаны первому встречному. Можно представить, чем это закончится для бедняги. В итоге, либо я отдаю его, либо служу бесам, как колдун, либо становлюсь бесноватым. Взвесьте мои риски, Карло, просчитайте мои шансы.
- Как банкир, я бы это выбросил, не задумываясь ни минуты, даже в убыток себе. Но что толку в подсчетах? Для вас первые два варианта невозможны.
- Невозможны? - спросил Джустиниани, заметив, что Тентуччи особо выделил последние слова.
Банкир кивнул.
- Есть принцип честности сделки. Обжулить, снять прибыль и удрать - прибыльно только при кратковременных соглашениях, как правило, мошеннических. Я привык быть честным, потому что имею дело с долгосрочной перспективой. Здесь кристальная честность себя окупает, вам начинают доверять большие суммы. Оперируя ими осторожно, можно нажить в сто раз больше, чем мошенничеством. Но я заметил, что иногда принцип выгоды честности модифицируется в принцип честности как таковой. Потом - в благородство духа. Это у меня, чей дед купил дворянство. У человека же вашего типа… Я иногда наблюдал за вами. Вы оставались абсолютно одинаковым в нищете, и в роскоши. Это редкость. При этом я видел, что вы страдаете от чужого горя, даже жалеете Джанпаоло. Следовательно, отдать зло кому-то вы не сможете, понимая, что оно будет использовано во зло. Но служить сатане… - Он покачал головой, - нет, вы только перед Богом склонитесь, ниже - никому. Аристократическая гордыня. Вот и остается…
- А борьба с сатаной - аристократична? - перебил Джустиниани.
- Думаю, да, в самом восстании против Бога - черты плебейства. Черти - это пролетарии духовного мира. Аристократия не бунтует.
Джустиниани вздохнул и сквозь зубы пробормотал.
- Спасибо, Карло, - на его лице вновь, как в беседе с монахом, проступил упрек Цезаря Бруту, но банкир оказался не сентиментальным.
- Вас ждут нелегкие времена, Винченцо. При этом я не отличаюсь сугубой храбростью и сражениям с нечистой силой не обучен, но… - он поднял глаза на Джустиниани, - в некотором роде… можете на меня рассчитывать.
Джустиниани смерил Карло Тентуччи долгим изумленным взглядом и ничего не сказал. Делить с ним дары сатаны были готовы многие, чему тут удивляться, но найти союзника в борьбе с дьяволом - этого он не ожидал.