* * *
Это сейчас можно в гостиницу приехать в любое время и тебе там будут рады. В советское время попасть в гостиницу, если номер не забронирован, было почти невозможно. И в Москве, и, тем более, в провинции. Насколько я помню, в Иркутске было две гостиницы: при ДОСААФ - "Спортивная" и в центре города - "Ангара", - старинная, еще с царских времен.
(Я упомянул словосочетание: "насколько помню", хотя при контакте с космическим компьютером оно звучит абсурдно. Дело в том, что последнее время я почти не обращаюсь к компьютерной памяти. Неинтересно. Я, в сущности, мог вообще поручить Проводнику этот мемуар, задать ему стилистические границы и через короткое время получить распечатку рукописи. Но зачем тогда я? Особенно нынче, когда кроме Проводника на второй моей руке браслет Материализатора…).
Тем ни менее я все равно стучал в старинную дверь "Ангары", стараясь не оборачиваться к шоферу такси, который не уехал и с интересом наблюдал за моими потугами. Наконец появился сонный швейцар. Он тупо уставился на меня сквозь дверное стекло, поморгал и повернул табличку с текстом к моему лицу. "Мест нет!", - прочитал я стандартный текст и приложил со своей стороны к стеклу другой текст - десятирублевую ассигнацию.
Расчет оказался верным. Через несколько минут я уже заполнял листок прибытия, а спустя еще некоторое время принимал горячий душ в отдельном номере.
После душа я хотел покайфовать: заказать из ресторана плотный завтрак, купить в гостиничном ларьке какую-нибудь книжку и, возможно, что-нибудь из приличной одежды, прогуляться чуток… Увы! Заломило все мышцы, виски сжало болью, заболели суставы.
"Реакция на экстремальное физическое напряжение, - без всяких вопросов с моей стороны сообщил Проводник. - Обычное дело. Поспишь и все пройдет".
Спать мне, как ни странно, не хотелось. Тем ни менее, я, превозмогая боль, спустился в холл, купил в аптечном киоске димедрол (тогда его продавали без рецептов по цене 27 копеек), заглотнул таблетку и вскоре уплыл в вязкую пелену наркотического забытья. Проснулся я от удушья.
Давило грудь, жгло горло, сводило челюсть. Под левую лопатку воткнулась раскаленная игла.
"Что со мной?" - спросил я Проводника.
"Инфаркт миокарда", - хладнокровно ответил тот неживым голосом механизма.
Я ошеломленно молчал и Проводник счел необходимым меня "успокоить".
"Итак, об инфаркте. Это - бич вашего времени. Сердечно-сосудистые заболевания, в частности ишемическая болезнь сердца и ее грозное осложнение - инфаркт прихватывают 30 процентов населения этой планеты.
Сердце - уникальный орган. Этот мускулистый мешок без отдыха перегоняет кровь все время человеческой жизни. Сама же сердечная мышца снабжается кровью через наружные сосуды. И, если один из этих сосудов не может пропускать к сердечной мышце достаточно живительного кислорода, участок сердечной мышцы омертвевает, теряет прочность, эластичность и способность сокращаться. Сердце же продолжает работать и при сильном напряжении может разорвать омертвевший кусочек. Не случайно в просторечье инфаркт называют разрывом сердца!
То, что ты сейчас чувствуешь, - признак стенокардии или инфаркта. Щемит за грудиной, почти у самого горла, сводит челюсти, немеет рука, колет под левую лопатку…
Конечно, я имею полную информацию о твоем состоянии. Ту, которой пользуются врачи при диагностике. Состояние крови, давление, электрокардиографический анализ… Это и дает мне возможность диагностировать именно инфаркт.
Сейчас ты должен до минимума сократить нагрузку на сердце. Сосудорасширяющих препаратов у тебя под рукой нет, но я воздействую на некоторые железы организма, чтоб вызвать нужное облегчение.
Ну, и, естественно, вызывай скорую помощь."
Слов у меня не было. Даже не хватило юмора поблагодарить вселенского информатора. Я набрал две цифры, осторожно передвигая ноги, дошел до двери, повернул ключ, вернулся к кровати и стал ждать…
Желание второе
1
Я лежал в реанимационной палате областной кардиологии. ЭКГ показало "утешительную" динамику моего инфаркта, который, к счастью, врачи успели купировать буквально в течении часа. Первое, что я сделал, немного очухавшись от боли и страха, - спросил Проводника: какого черта он довел меня до такой беды?
"Ты, если не врешь, - Бог информации! - сказал я. - Как же понимать такое, ты что - предупредить не мог!!"
Проводник ответил хладнокровно:
"Я о тебе заботиться не обязан. Ты, видимо, не понял - я эмоционален в диалоге, но не в поступках. Мои действия - информационный ответ на твои вопросы или просьбы. Там, в туалете, ты буквально взмолился о помощи. И я помог, взял с твоего согласия на время управление твоим телом".
"Но ты же мог предупредить меня об угрозе инфаркта!? Ты же, как я понял, и предугадывать будущее можешь, и полностью в курсе всех процессов моего организма!"
"У тебя уже давно предынфарктное состояние было. Если бы тебя избили, инфаркт случился бы прямо там, в туалете, да еще осложненный ушибами и тем, что помощь поступила бы позже, пока тебя еще нашли б. Так что я из двух возможных бед выбрал меньшую."
"Но предупредить мог в гостинице. Я бы не спать лег, а скорую вызвал!"
"Ни вопросов, ни просьб с твоей стороны не поступало," - непробиваемо ответил Проводник. И счел возможным пояснить:
"Если поступит долговременное задание следить за твоим самочувствием, я буду постоянно тебя информировать о нем, предупреждать нежелательные для здоровья действия. Аналогично ты можешь поручить мне роль Охранителя, Защитника. Все это входит в мою программу."
"Поручаю, - сказал я раздраженно, - мог бы и сам догадаться!"
"Тогда рекомендую расслабиться, - бесстрастно сказал Проводник. - Сейчас для тебя лучшее лекарство - покой. Физический и психологический. Лежи и вспоминай что-нибудь приятное. Если трудно, то я немного стимулирую этот процесс."
"Опять как с волком", - проворчал я.
"Нет, так, без острых сенсорных нагрузок, на грани утреннего спокойного сна."
"Ну, ну", - мысленно буркнул я и закрыл глаза. В недавней капельнице были какие-то снотворные, так что глаза закрывались охотно. Да и слаб я был. Очень слаб.
"Кстати, объясни-ка мне про инфаркт поподробней."
"Сердце - уникальный орган. Этот мускулистый мешок без отдыха перегоняет кровь все время человеческой жизни. Сама же сердечная мышца снабжается кровью через наружные сосуды. И, если один из этих сосудов не может пропускать к сердечной мышце достаточно живительного кислорода, участок сердечной мышцы омертвевает, теряет прочность, эластичность и способность сокращаться. Сердце же продолжает работать и при сильном напряжении может разорвать омертвевший кусочек…"
"Это я уже слышал. Ты, кстати, с чего это мне начал читать лекцию?"
"Был невысказанный вопрос. И ты уже мог воспринимать информацию. А потом прервал меня упреками. Ну что, будем дремать?"
"Будем", - мысленно кивнул я, уплывая в тишину неторопливой памяти…
* * *
Он вошел в Город на четвереньках. К коленкам и локтям были привязаны мягкие подушечки, шел Он быстро.
Одет Он был в зеленую вельветовую куртку, красные вельветовые штаны и белые вельветовые туфли. Одежда была пыльная, но новая.
Он шел себе на четвереньках и уткнулся и уткнулся носом в блестящий грубый сапог с тупым носком.
- Ну, ты, - сказал страж грубым голосом, - вставай.
Он встал, снял подушечки, бросил их в пыль и пошел.
- Стой, дубина! - заорал Страж, - Документы давай.
- Чаво?
- Документы есть?
- Не знаю.
Лицо у Него было тупое-тупое. Тупей, чем у Стража. А глаза - маленькие щелочки без ресниц.
- Как зовут? - смягчился Страж.
- Чаво?
- Кто ты?
- Я?
- Нет, он!
- Чаво?
- Как зовут, скотина?
- Я? Он?
- Яон, что ли?
- Ага.
- Что ага?
- Ага, Я - Он
- Яон… Ну и имечко. Впрочем, что с тебя, дурака, взять. Сам дурак и имя дурацкое. Шлепай отседова.
Я пошел.
- Эй, дурачок, - закричал кто-то, любопытные уже собрались, - пойдем, я тебя накормлю.
- Спасибо, - четко сказал Яон, и пошел.
Добрый любопытный привел его к себе домой и налил миску борща.
- Лопай.
- Не.
- Чо, не?
- Не, мясо.
- Мясо не ешь, что ли?
- Ага.
- Вегетанец?
- Не.
- Чо, не?
- Не ем.
- Ну и дурашлёп. Вегетанец, гляди-ка.
Добрый мужик наложил Яону картошки, принес с огорода огурцов, лук. Себе в водки налил, полстакана. Яону предложил, тот отказался.
- Не пьешь? - не сердито сказал мужик. - И опять ты дурак.
И сам выпил. И закусил смачно.
Яон немного, совсем немного поел, сказал отчетливо:
- Спасибо.
- Ты чо? - удивился мужик. - Сыт, что ли? Ты, может, и не хотел есть?
- Нажрался где-то! - неожиданно заорал он. - Гад, побирушка. Ему, как человеку, а он сытый оказывается. Обормот!
Налил себе еще водки, выпил, не закусил. Совсем злым стал.
- Подлюга, - кричал, - живоглот, бич! Пошел вон, падла!
Руку протянул, схватить хотел за грудки. Яон отступил на шаг. Тогда добрый мужик размахнулся, стакан бросил в Яона. Яон увернулся. Глаза его, маленькие щелочки, открылись на миг, большие стали, странные. Темный огонь был на дне их. А лицо такое же неподвижное, тупое лицо, вялое.
Открылись глаза, распахнулись, и сразу же вновь обратились в щелочки. Тихо выскользнул Яон за дверь. А мужик орал багрово что-то в избе, ничего не заметил он, кровно обиженным себя считал.
Яон ходил по городу, заходил кой-куда.
Зашел в одно учреждение в отдел кадров к начальнику.
- Скажите, - спросил вежливо, - вам начальник отдела кадров не нужен?
Начальник смотрел на него долго. Внимательно смотрел. Потом сказал тихо:
- Извольте выйти вон.
А сам чернильницу мраморную по столешнице шарить стал.
Яон ушел.
В Стражницу заходил.
- Вам не нужны Стражники?
Хохотали над ним грубыми голосами, по заду шлепали вельветовому. Хлеба дали и мелкую монету.
Вечером Яон ушел за Город в тощий лесок. Нашел маленький ручей, разжег костер и долго сидел около, по-турецки скрестив ноги. Огонь костра не отражался в его распахнутых огромных глазах, а будто таял в них, исчезал. В зрачках же тлел свой, темный и страшный огонь.
Заснул Яон на спине и всю ночь лежал без движения. Потух костер и холодно было, но он не чувствовал холода - лежат себе неподвижно на спине, а с первым лучом солнца вскочил, будто и не спал, разделся догола и залез в ручей, лег в его ледяное русло. Он лежал, будто в теплой ванне, кожа его даже не порозовела, но и не посинела тоже.
Он был смуглый, тоненький и легкий какой-то. Подростка напоминал он телом, не сформировавшегося юношу.
Прошло мимо стадо коров. За ними ехал пастух на чахлой лошади. Пастух был в грязной телогрейке и в шапке. Яон внимательно посмотрел на стадо и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро, резко отмеряя шаг. В Городе пошел на прямых ногах.
И смотрели на него люди. Без зла шутили. Кто-то камешек в него кинул, маленький, шутки ради.
Потом он долго стоял, смотрел на афишу. Там были нарисованы похожие на лягушек коровы, некое бородатое чудище с бутылкой в руках и стихи:
"Пастух наш водку лихо пьет,
А скот в посевах мирно бродит.
Когда же пьяница поймет,
Что он народное добро губит?"
* * *
Приближалась зима. Город существовал своей неторопкой суетой. В седьмом доме Галя родила ребенка, а отца никто не знает. В 12-м доме умерла бабка Арина. Пошла на колонку за водой и не дошла. Упала на бок, ногами засучила: юбки задрались и стали видны толстые ноги в узлах вен. Потом затихла. Когда подняли ее соседки, только хрипела чуть, да слюну пускала. А к ночи отошла.
Поминки были плохие. Сын приезжал, но спешил очень, ссылался на служебную занятость. Плохие были поминки.
И еще человека зарезали. Ну, не то, чтоб человека - девку гулящую, Люду.
Пьяная она дурная - выступает, вот и ткнул ее кавалер ножом столовым. Попал в живот, испугался и убежал. А Людка сама до больницы дошла и здорово ругалась там еще. Лекари по ее виду ничего серьезного не предполагали, переругивались с ней добродушно, не поспешали. А когда Людка, вдруг, омертвела, на пол сползла, стали готовить к операции, но не успели. Отошла девка.
К дурачку Яону в Городе привыкли, даже гордились немного, что есть свой юродивый. Старики говорили, будто дурачок к счастью. Его, мол, устами Бог вещает, а ангелы ему покровительствуют.
А видели его теперь редко. Он рано-рано уезжал со стадом, а вечером, пригнав коров, шел к старой бане в усадьбе Лешачихи и не выходил оттуда до утра.
За баню Лешачиха брала с Яона пять денег в месяц, а за свет он платил отдельно, но счетчику. В хату ходить запретила - он и не ходил.
Получал он за пастушество 120 денег в месяц, а куда тратил - никто и он видел. Еду, знали, покупал: хлеб, картошку, рис, лук… И все. А это денег 50 в месяц. Куда же остальные девал? Прятал, наверное.
Как-то Витька-Косой, злой с похмелья, схватил Яона за грудки, тряс, денег требовал. Яон трясся покорно, а потом вдруг что-то руками сделал, взмахнул ими, как дирижер перед оркестром. Косой обвис, скрючился, сполз на землю и лежал минут десять. Лекарь потом важно объяснял желающим, что у дураков сила большая бывает.
Витька больше к Яону не приставал, только посматривал удивленно, а один раз выпить пригласил. Зря, конечно. Не пил Яон.
А уже пришла зима, от снега Город похорошел, чистым стал, свежим, и приятно было даже просто ходить по улицам, гулять. Но люди не знали, что это такое - гулять. Они толпились кучками, разговаривали о многом, хотя разговаривать им было, вроде, и не о чем. А, если шли быстро, то только по делу: в магазин, на работу, к врачу.
И приехал в Город еще один странный человек. Сын покойной бабки Арины приехал, избу продавать. Ну, и отпуск у него был, так он зажился в этой избе. По ночам свет жег - читал все, а днем ходил по снежным дорожкам. Если заговаривали с ним - отвечал вежливо, но торопился, уходил скоро.
Знали о нем, что работает в Большом Городе, где учился где-то долго, что работает, вроде, в Ящике, что начальник. Лекарь к нему в гости приходил как-то, вина хорошего принес, хотел поговорить.
- Мы с вами в некоторой степени коллеги, - начал он тогда важно, - вы, ведь, биолог, если я не ошибаюсь?
- Точнее биофизик, - вежливо ответил сын бабки Арины.
- Да, да. Я совсем упустил из виду ваш второй диплом. Арина рассказывала, письма ваши я ей читал. Я полагаю, что вы очень перспективно сориентировались, на стыке двух наук рождается будущее.
- Чье?
- Что чье?
- Чье будущее?
- Ну, я имел в виду будущее науки.
- Да, да, конечно.
- А я, знаете ли, по-стариковски к вам, посудачить, так сказать. очень не хватает интеллектуального общения тут у нас. Коровки, знаете, ходят так вот просто. Отстаем, отстаем. Будто на полустанке, а вокруг поезда современные - стрелой. И вдруг, о счастье! Остановился один, весь сверкает. А тут стоишь неандертальцем этаким, робеешь.
- Да, коровки - это хорошо, - невпопад ответил сын бабки. - Но вы меня простите, любезнейший, спешу. А коровки - это хорошо. Коровки - это же молоко, мясо. Говядина. Еще творог, масло, сметана, кефир, простокваша. Большущее дело коровки. Еще, ведь, ацидофильное молоко, сырки творожные, обрат, варенец, молоко топленое…
И убежал, дверь перед носом гостя запер.
Очень тогда обиделся Лекарь, но обиду не выказывал, хвалил ученого человека, а жене как-то наговорил гадости, тещу еще отругал и сравнил их с сыном бабкиным:
"Ученый человек, он всегда умный. Противно на серость вашу глядеть, все корова, да корова. Сами, как коровы, навозом пропахли. Ацидофильное молоко им подавай, сырки творожные. Ишь, губы раскатали. Что вы в коровах понимаете, или в биофизике. Эх, серость".
А зима все набирала обороты. И уже рождество близилось, зима становилась старше и исчезла ее девическая белизна. И лапы, срубленных в Новому году елок, лежали на сером снегу.
Яон был теперь сторожем, он сидел стылыми ночами в огромном тулупе у кривобокого ларька "Пиво воды". Над ним ночами шептали звезды, очень холодные и равнодушные, а луна иногда была желтоватой, домашней, а иногда презрительно голубой.