– Вылезайте, господа. Там тоже есть на что посмотреть.
К счастью, не пришлось надевать скафандры. Путь освещали неоновыми "дубинками" – горящая белым палка в резиновой полицейской ручке – удобное изобретение. Минут через десять базальтовый коридор начал расширяться, и спутники попали в зал с низкими сводами, оставлявший неуловимое впечатление лаборатории, чему способствовали ниши по стенам. Некогда в них могло быть оборудование, но за несколько тысяч лет все мягче камня рассыпалось. Впрочем, имелись остатки стекловидного вещества и отверстия для металлических скоб, которыми к стенам крепилось нечто, наподобие капсул.
– Полагаю, наши далекие предки, мигрировавшие по равнине на запад, – заявила графиня, – именно здесь создавали из громадных человекоподобных обезьян "большеногих", чуть подправив им осанку и голову.
Она победно глянула на Кройстдорфа: не так-то просто запомнить фрагмент научного текста.
– Есть другая теория. – Елена подняла с полу, буквально из-под каблука шефа безопасности какой-то продолговатый камешек, похожий на клык с дырочкой, потом бусину.
– Это что, кость? – спросил Алекс, разглядывая находки.
– Ваши предки, графиня, – Коренева особенно выделила первые слова, – не обезьян тут держали. По дороге в земли обетованные они встречали племена циркумполярных охотников и намеренно деградировали их в этих камерах до уровня "большеногих".
– Ужасное злодейство, – заявил Кройстдорф.
– Такие обвинения надо подтверждать уликами, – вспомнила правильные слова Юлия.
Но Елена не слушала ее, захваченная своими мыслями:
– Они блокировали разум на детском уровне, чтобы легче управлять "чубаками". Для тех, кто кормит, тот и родитель. Но это значит, что дикие люди могут развиться…
– Пора назад, – мрачно заявил шеф безопасности. – Господа! – Он обернулся к сопровождавшим его генералам. – Излишне упоминать, что все здесь увиденное – служебная тайна. Сперва я доложу наверх. Затем начнутся работы Академии…
– Протестую. Компания не согласится предоставить информацию и право на свободное перемещение по своей территории, – заявила Ливен. Все-таки кое-что адвокаты успели ей внушить.
– Компания – не посольство. Экстерриториальностью не обладает, – устало вздохнул Кройстдорф.
Юлия чувствовала, что совершила глупость, показав комиссии картинки и свозив бывшего любовника к подводной стене. Увиденное произвело обратное впечатление тому, на которое она рассчитывала.
– Вряд ли вы сможете начать исследования, если тут же не арестуете каждого встречного и поперечного на станции, – заметила графиня. – "Шельф" опротестует ваши действия из штаб-квартиры в Лондоне, подаст иск в Гаагский трибунал, будет требовать возмещения убытков за все дни простоя.
Ей еще казалось, что противоположная сторона тоже заинтересована замять дело. Поэтому довольное выражение лица Карла Вильгельмовича удивляло и пугало Ливен. "Как же нужно не знать человека, чтобы не понимать, когда он уперся?" – подумала Елена. Ему сейчас все равно, какие будут последствия. Он хотел бы уничтожить "Шельф-индастри".
– Мы арестуем, если надо, весь персонал, – подтвердил шеф безопасности. – Уголовное дело будет возбуждено по пунктам, которые я перечислил. Лицензия отозвана. Пока вашим русским партнерам придется вести бизнес самим. Британскую часть конфискуют…
– Это грабеж! Ни один международный суд не признает…
– Тогда придется выплатить штрафы. На круг получится больше, чем все здешнее имущество. Думаю, компания на это не пойдет. Ее часть передадут тем, кто выиграет тендер. Надеюсь, внутри страны. Со времен последней войны мы поощряем закрытость.
Кажется, яснее некуда. "Варяг" разломило прямо над подводными владениями англичан. Подбитый на орбите корабль еще мог спастись. Космические крейсера не тонут, если команда сумела-таки войти в слои атмосферы и посадить его на воду. Расследование не исключило выстрел снизу. Хотя и не подтвердило. Тогда компания вышла сухой.
– Ты хочешь нашего банкротства? – напрямую спросила Ливен.
– Хочу, – отозвался Алекс.
Елена подошла и взяла его за руку. Хватит.
– Закончили, – сказал Кройстдорф, устало глядя на графиню. "Какая же дура! Я что, слепой был?" – Ты теперь безработная. Не помню, чтобы это тебя когда-либо смущало. – Он слегка подтолкнул Ливен к вакуумному лифту.
Что творилось у нее в душе? Ей была обещана высокая прибыль. А на поверку? И во всех неудачах – любовных и карьерных – виноват один человек! Кой черт дернул ее с ним связаться?
Глава 8
О том, что отпуск – тоже работа
– Мы можем ехать. – Шеф безопасности обернулся к Елене. – Следственная группа сама разберется. Из поселка опять придется добираться под Томск минут двадцать на "вертушке". Но тебе же хочется поболтать с Протопотапом?
Удивительная чувствительность в его положении: мог бы вовсе не замечать ее хотений, как не замечал состояния Ливен. Но с Еленой у Алекса многие желания совпадали.
– Это тебе надо поговорить с протоиереем Соловьевым, – догадалась она.
– Ну надо, – согласился Карл Вильгельмович. – Раз уж он тут, под боком.
В палатке священника спутники просидели за полночь. Вместе дождались прихода грузовиков с освобожденными "чубаками". Кройстдорф ехидно подумал, что в летописи дикого лесного народа эта история станет чем-то вроде библейской главы о "британском пленении". А он сам – Моисеем, раздвигающим воды.
Счастливая Фекла обрела своего Терентия и получила благословение протоиерея идти с ним домой – в одну из палаток – свершать честной брак.
– Вы бы их приодели, что ли, – сказал Карл Вильгельмович, – юбочку какую, штаны.
Отец Потап пожал саженными плечами:
– Раз бог их такими сотворил…
– Выходит, не бог, – подала голос Елена. – То есть сотворены-то они какими надо, а потом…
Она рассказала обо всем увиденном. Глаза священника полезли на лоб.
– Следовало догадаться, – сокрушенно сказал он. – Больно быстро они учатся. Словно тучу над мозгами разгоняют.
Собеседники сидели за самоваром, ели пирог с черникой. Отец Потап дул уже третью чашку. Тут сразу потребовалось еще две.
– Значит, они могут развиваться, – рассуждала Коренева. – Ведь деградировали их искусственно…
– У нас нет таких технологий, – оборвал ее Кройстдорф, – чтобы повернуть процесс назад. Только если они сами, от соприкосновения с цивилизацией.
– От соприкосновения с благодатью, – возразил священник. – Те из них, кто крестился, начинают худо-бедно говорить. И вы напрасно сожалеете, что мы лишены технологии древних. Судя по результату, это зло. Не надо нам его.
Кройстдорф кивнул. Вот прилетят инопланетяне с передовыми разработками и одним движением рубильника низведут нас до уровня "чубак". Был он государев друг, а будет вместе с Максимом Максимовичем по тайге прыгать.
– Этого не случится, – успокоил его священник. – Если разум "большеногих" восстанавливается, то, значит, связь с небом была блокирована путем эксперимента. Мои труды, – он засмущался, – и других миссионеров просто откупоривают пробку. Теперь "чубаки" начнут возвращаться в естественное состояние. Может, не за одно поколение, но все-таки…
– А нам-то почему не беспокоиться? – Шеф безопасности вовсе не был уверен в отсутствии угрозы.
– Наша связь уже восстановлена, – проговорил протоиерей Соловьев, отхлебывая из блюдца. – Да мы еще и не успели так деградировать. Хотя минутами бывали хуже зверей.
– Советы имеете в виду? – прямо спросил Кройстдорф.
Священник кивнул. Остатки старых лагерей тянулись вокруг на сотни километров.
– Что нас не убивает, делает сильнее.
Уже стояла ночь.
– Оставайтесь у меня. – Отец Потап кивнул в сторону второй комнаты за матерчатой стеной палатки. – Я использую ее как склад. Побросал вещи. Есть несколько раскладушек и спальников на всякий случай.
Коренева с ног валилась от усталости. Спутники поблагодарили хозяина, ушли, сдвинули раскладушки, упали замертво и сразу заснули, даже не заползая в мешки. Часа через два Алекс проснулся одновременно с Еленой. Они так обрадовались друг другу, что протоиерею за стеной пришлось выйти на улицу.
На следующий день Терентий и Фекла, окруженные выводком "феклят", пришли благодарить шефа безопасности за свое спасение. Сородичи вытолкнули их вперед и заставили войти в палатку. Те смешно кланялись, сгибаясь в поясе, как выучил отец Потап, и повторяли с большим трудом: "Спаси господи!" Остальные топтались под навесным пластиковым окном и застенчиво гудели.
Кройстдорф еле успел закрыть голову Елены спальным мешком. Она даже укусила себя за палец, чтобы не захихикать. Когда "большеногие" удалились, Коренева высунулась и начала срочно дышать.
– Интересно, они бы нас осудили?
– Нет, – отрезал Алекс. – Они слишком простосердечны для ханжества.
– А вот я осужу, – послышался с порога голос протоиерея. – Речь не о ханжестве, а о качестве. – Священник, не входя, стоял к ним спиной, как праведные сыновья Ноя, принесшие спавшему во хмелю отцу одежду. – Хотите быть вместе, а делаете все, чтобы этого не случилось. – Ему, кажется, было все равно, кого наставлять: Елену ли, деву хоть и ученую, но простую, или шефа безопасности – аристократа министерского уровня. Последний казался даже более виноватым: соблазнил голубку! – Сегодня же ко мне на обручение.
Оба в один голос крякнули.
– Я еще не уверена…
– Я же лютеранин…
Соловьев все-таки посмотрел на них, до подбородка закрывшихся мешками. У обоих было одинаковое выражение лиц, как случается у старых супругов, лет тридцать проживших вместе.
– Вы варвары, дети, хуже "чубак". – Отец Потап помедлил. – У вас на лбу написана общая судьба. Пора уже и богу сообщить о своих намерениях.
Когда он ушел, Кройстдорф не без опаски глянул на Елену.
– Ты согласна?
Она пребывала в растерянности:
– Обручение – еще не венчание…
– Я-то готов. Ты вечно не знаешь, чего хочешь.
– А свидетели? – Этот аргумент казался ей неотразимым.
– Феклу с Терентием позовем.
* * *
Макса угнетала семейная неизвестность. Пришлось открыться императрице. Татьяна Федоровна заслуживала доверия и терпеть не могла взаимных тайн. Когда-то она вышла за него по необходимости. Должна была за старшего брата, но тот погиб во время конфликта с Китаем. Его самолет сбили над Японским морем. Останков не нашли. А безутешной невесте предложили следующего по списку. Макс ее в глаза не видел. Она его тоже. Только голограммы без звука.
Великий князь приехал в Баден-Баден, где должно было состояться знакомство. В их случае: взял за руку – женись.
Урожденная принцесса Мария-Элиза-Анна-Шарлотта Гессен-Баденкая, она знала, что ее выбрали, как породистую лошадь. Представительницы рода вступали в брак с царевичами из старой династии во времена Первой империи? Наша. Здорова. Недурна собой. Мать была плодовита. Чего же еще?
Молодые люди встретились в парке, где белый шиповник ронял лепестки в струйки фонтана. Невеста окинула жениха с ног до головы хмурым взглядом.
– И что?
– И ничего, – огрызнулся Макс.
Они снова уставились друг на друга.
– Ладно, – сказала принцесса. – Попробуем. Если не получится, разведемся.
Царевич замялся.
– Вообще-то у нас… Нет, конечно, для простых граждан есть развод. Но не для императора.
Она была несказанно удивлена.
– Вы лишаете себя прав, которые предоставляете подданным?
Жених кивнул.
– Строго-о, – протянула девушка. – Тогда вы должны знать: мне двадцать один год, я училась в Сорбонне, значит…
– Я тоже не обладаю чистотой младенца, которого вчера нашли в капусте.
Невеста рассмеялась.
– Побочные дети есть? Ну так, чтобы я знала.
– Нет, – ужаснулся Макс. – А у вас?
– Нет. За кого вы меня принимаете? – Принцесса покусала губку. – Что же нам все-таки делать?
Жених не знал, как и предложить единственно возможный выход. Предложила она.
– Приходите вечером. Сможете? Я имею в виду: пройти тихо в мой флигель. Так, чтобы не обеспокоить фрейлин. Их специально наняли на этот случай – следить за мной.
– А вы окно откройте, – осмелился Макс. Он впервые в жизни так романтично попадал к даме. И если честно…
Жених пришел. Надо же познакомиться ближе. Понять, могут ли они быть вместе? Смогли.
– Зачем вы меня обманули? – спросил царевич, когда уже чувствовал себя молодцом. Девушки изо всех сил хотят выглядеть хуже, чем есть на самом деле!
– А вы меня? – Она ни за что не хотела уступать первое слово.
– Неловко было, – признался Макс. – Не хотел, чтобы вы считали меня… Так вам понравилось?
С тех пор прошло 12 лет. А они все нравились друг другу. Растили пятерых детей, пережили его превращение из мичмана в наследника, а из наследника в императора. Неужели теперь не переживут? Ведь жена знала и о его грехах – неизбежных, но от этого не менее обидных для нее.
Еще вчера Татьяне Федоровне казалось, что эти неотвязные дамы-прилипалы – главная угроза ее семье. Теперь выходило: угроза семье – сам муж. Такого императрица не ожидала. Она приняла его сбивчивые откровения, как когда-то приняла его самого – целиком, без исключения, со всеми привычками, недоученными языками, недочитанными книжками, страстью играть по ночам на трубе, громко сморкаться, закрыв нос платком, или хохотать по поводу и без повода.
Неужели все? Другой человек. И мыслит, и чувствует иначе. И хочет иного. Может, она уже не нужна? Пятеро детей – не шутка. Потеряла прежнюю свежесть и красоту.
Что до Макса, то он никогда не считал ее красавицей. Просто желанной. Очень желанной. До смерти. До потемнения в глазах.
И вот теперь они постились. Оба недоедали и косо поглядывали друг на друга исподлобья, как при первой встрече. Голодны. Как минимум не сыты.
Татьяна Федоровна носила шестого, и муж всей душой был против поста для нее. Старался сбить супругу то на белую рыбу, то на соленые грибы, то на икру. Только бы не сидела на хлебе и воде. Императрица терпела. Не сухая корка вставала у нее поперек горла. Его обеспокоенный взгляд. Она не корова! Неужели потому только и заботится, что жена ждет его ребенка? Сама не нужна?
Ах, если бы они только поговорили друг с другом. Но и на пустые разговоры – пост.
Одновременно Татьяна ревниво посматривала вокруг: на кого глядит, с кем беседует? Из женщин, конечно.
Максу это надоело. Терпел-терпел, не вытерпел. Вечером помолился, и ноги сами повели не в кабинет на кушетку, а в спальню. Где она не посапывала, нет, а грызла уголок мокрой от слез подушки.
Вскинулась, услышав скрип двери и увидев свет.
– Нельзя.
Нельзя – можно, какая разница? Поехали. Потом будем крушиться.
На следующий день Государь был мрачнее тучи. Поцеловал жену. Пошел в Успенский собор. Теперь Татьяна Федоровна не беспокоилась больше ни за себя, ни за него, ни за их будущего младенца. Боялась только, что патриарх всыплет ее супругу по первое число.
Макс, с трудом преодолев себя, шагнул под благословение. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы все понять.
– Сорвались, дети? – мягко спросил Алексий. – На все воля Божия.
Император даже опешил от такой снисходительности.
– Вы что же, не наложите епитимью?
– Само собой, наложу. – Старик покачал головой. – Потому что одобрить вас сан не позволяет, а осудить – жизненный опыт. Ну? Тебе легче?
Макс задумался. Да, без сомнения. Если бы не чувство вины, просто крылья выросли!
– Не тужи, – молвил старик. – Бывает, что и вечер мудренее утра. Безгрешным ходить грешно. У нас и святые – наименее грешные. Так что стыд за себя – дело хорошее, но покаяние лучше. – Алексий похлопал Максима Максимовича по склоненной спине. – Еще две недели впереди. Иди-ка домой. Гожи ли царю твои придури? Ты не устоял в посту. Потом вся страна не устоит в битве. Жду вас обоих на исповедь.
И все. Ни упреков, ни назиданий. Император вышел из собора очень озадаченный. Он сделал то, что сделал. Ну грешник. Ну виноват. Зато теперь почувствовал себя самим собой. Исповедуется, причастится, будет почище.
Примерно это Макс и сказал жене:
– Поплакали и живем дальше. Да твой я, твой.
* * *
– Я хочу показать тебе Фаль. – Другой сказал бы: познакомить с родными. Но для Алекса это значило одно и то же. – Девчонок ты знаешь. Родители будут только рады. Но надо представить тебя бабушке…
Особая деликатность, с которой сорокалетний мужчина произнес последнюю фразу, насмешила Елену.
– Ты боишься бабушку?
– Никого я не боюсь! – озлился Алекс. – Просто… ну она до сих пор не понимает… не то, что я вырос, нет, – он помедлил, – а кем стал. Она всегда не то чтобы недовольна, но…
– Ты боишься бабушку, – констатировала Елена.
После героических суток в Сибири он заслужил если не отпуск, то выходной день.
Баронесса Амалия фон Кройстдорф неодобрительно взирала на правнучек.
– Вы выросли, – с легким разочарованием заметила она. – А ваш отец не собирается посетить родовое гнездо?
Под ее испытующим взглядом даже Варька не нашлась, что сказать.
– С этой минуты вы говорите только по-немецки, – потребовала старуха. – Выше подбородок, спину прямее.
Она сама являла образец остзейской непреклонности. Длинная, худая, вся в черном – не потому, что траур, а потому, что темные цвета подчеркивают превосходство.
– Анхен, Мария, рада вас видеть. А вот вы, Варвара, немедленно переоденетесь в платье.
– Ни за что. – Девушка воинственно выпрямилась. – Я голосую, я взрослая.
– Только не здесь, – отрезала старуха. Ее черствые пальцы держали правнучку за подбородок. – Если ты взрослая, не жди подарков на Рождество.
– Нет-нет-нет! – хором закричали Аська и Маруся. – Мы все пойдем на ночную мессу в Домский. Не выгоняй ее!
Не выгоняй из детства! Их отца она до сих пор не смогла выгнать. Должно быть у человека место, где его всегда принимают? А раз принимают его, то примут и того, кто ему дорог.
По пути они с Еленой телепортировались в Ригу – всего на час. Мать и отец Кройстдорфа действительно были рады. Но Коренева поняла: рады потому, что им, в сущности, все равно. Алекс навсегда остался для них только третьим сыном – не наследником. По-настоящему, самозабвенно, его обожала только бабушка. И, едва взглянув на нее, невеста осознала почему.
– Теперь я знаю, каким ты будешь в старости, – шепнула она.
– Говорим по-немецки, – шикнула на них баронесса.
– Но я плохо… – Елена поймала умоляющий взгляд жениха. – Гутен абенд, мадам.
Она сразу оценила преимущества родового гнезда: лес, взморье, водопад и замок. Каждый мечтает о таком! Точно перешагнув в зазеркалье, баронесса Амалия получила свое счастье – флюгера, беседки, цветники, разбитые на бывших валах… Когда-то Шлосс-Фаль радовал глаз. А потом перестал.