* * *
- Погодите, Лунань, - Ал нахмурился над доской се: в нее играли на расчерченной доске и в целом она была сложнее шахмат. Первые два дня Лунань делала его как хотела, но постепенно Альфонс научился не только двигать фишки, но и поддерживать разговор. - Ты хочешь сказать, что здешние гангстеры… триады, я хотел сказать… что они уважают императора?
- Больше, чем адепты алкестрии, - произнесла Лунань спокойно. - Император для них, как и для всех прочих, это солнце и луна, связь между небом и землей. Как можно не уважать его?
- Но император у вас выборный…
- А как иначе понять, кого небо захотело видеть своим слугой?
- Поразительно… - пробормотал Ал.
- И это говорит житель страны с военной диктатурой? - в этом месте Лунань улыбнулась.
Алу пришлось встряхнуть головой. Лунань так редко шутила - правда, шутки ее всегда касались исключительно политических тем - что ему каждый раз казалось, будто он ослышался.
- Но нам не нравится диктатура! Два года назад был даже переворот, когда генералы Грамман, Армстронг и Мустанг расправились с наиболее… неприятными вещами.
- Как можно говорить, что в родной стране тебе что-то не нравится? - удивилась Лунань. - Это все равно что ударить родного отца.
- Мой брат так делал… - задумчиво протянул Ал. - И хотя я не был вполне с ним согласен, все-таки не скажу, что он уж совсем не прав…
- Какой ужас!
- Лунань прижала тонкие пальцы к белым щекам. - Ему отрубили руку?
- Ну, она и так была железная… а что, это у вас такой милый обычай?
- И очень хороший, - твердо сказала Лунань. - Родителей нужно уважать.
- Даже если твой отец продает тебя в жены гангстеру?
Лунань опустила глаза. Потом сказала мягко:
- Альфонс, вы хороший человек, неплохо знаете наш язык, но еще не слишком хорошо разбираетесь в обычаях. Поэтому я не буду смертельно обижаться на вас. Но должна вам сказать, что мой отец - хороший человек. И брак с Чинхе он устроил по моей просьбе.
Ал моргнул.
Это был едва ли не первый раз за время их знакомства, когда Лунань призналась ему в том, что у нее есть какие-то свои желания.
- Вы меня удивляете… Почему же вы заплакали при нашей встрече?
- Это были слезы унижения, - Лунань передвинула фишку. - Боюсь, я соединила свои позиции, господин Альфонс.
Это означало, что он проиграл.
Но сейчас Альфонс не думал о проигрыше - он глазел на Лунань.
Ее нельзя было назвать красавицей: утонченные манеры и искусный макияж по-сински, когда лицо практически рисуется заново, тоже имеют свои границы. Крайняя худоба на грани истощения, высокие скулы и крупноватый, честно говоря, нос не красили невесту Чинхе. Но все же изящество ее движений, спокойствие нежного голоса и весь ее облик создавали образ неземной красы. Лунань казалась Альфонсу эфемерным, практически лишенным плоти создания; ни грамма жизнерадостности, ни унции непокорства. Только белое лицо, белые одежды, черные волосы и неторопливые движения.
Картинка, нарисованная на шелке.
И когда она внезапно шутила или спокойным голосом говорила такие вещи, ему казалось, будто что-то живое, огненное колышется за тонкой занавесью - и не может прорваться, сжечь преграду, потому что не шелк это на самом деле, а сталь.
- Как это понимать? - удивленно спросил Ал.
- Я чувствовала унижение, что вы будете испытывать меня, - просто ответила Лунань.
- Вы… простите, - сказал Ал, сбитый с толку. - Это потому, что я иностранец? Варвар по-вашему? Но теперь-то мне не нужно извиняться, или я все еще…
- О, - Лунань посмотрела на него удивленно. - Я все время забываю, что вы не так хорошо понимаете наш язык, как кажется… Я имела в виду, что я почувствовала унижение, потому что вы были выше, не ниже меня.
Альфонс сидел, пораженный.
Почему-то при этом он почувствовал еще большее смущение, чем раньше.
- Я никогда не забуду это… - Лунань наклонила голову так, что длинная челка почти скрыла ее лицо. - Сами горы стонали - или хохотали над крошечными людьми с их мелкими дрязгами и интригами.
Крики, суматоха!.. Нельзя и сказать, как было шумно. Я даже не успела помолиться, просто сидела в паланкине и думала - неужели моя жизнь окончится вот так, совсем иначе, чем я думала?.. Река Че грохотала в ущелье, словно мое сердце, которое почти выскакивало из ушей… - в подтверждение своих слов она прижала худые пальцы с выступающими костяшками к шелкам на груди. - И вы стояли во всем этом, крепкий, как скала в бурю… А потом я увидела, как опоры моста сформировались из скал и подхватили мост, и всех, кто стоял на нем… Можно ли описать мои чувства в тот момент?.. Ведь я знаю, чего стоит создать такую конструкцию! У вас же не было ни печати, ничего, и вы просто стояли, сцепив ладони, а я только чувствовала, сколько силы исходит от вас, сколь много связей с этими скалами заканчивается на вашей фигуре… Вот поэтому, когда вы сказали, что хотели бы учиться у меня алкестрии, я заплакала. Я решила, что вы издеваетесь. Разве кто-то, кто сумел обуздать землетрясение, захочет учиться у меня, ничтожной?.. - Лунань чуть отвернулась, словно не желала, чтобы собеседник видел выражение ее глаз.
- Вы же знаете…
- Альфонсу Элрику очень хотелось оттянуть пальцами воротник рубашки или сделать еще что-нибудь в этом роде. - Я просто растерялся… Алхимия Аместрис использует энергию тектонических сдвигов… Землетрясения вызываются именно ею, только она ослаблена… И вот поэтому я понял, что этой силы хватит, чтобы сделать то, чего у меня самого бы не получилось… Мой брат однажды пытался создать мост через ущелье, куда уже этого. У него не вышло - и у меня бы не получилось. А в этот раз - энергия землетрясения несла сама, мне оставалось только направить ее.
- Там был милый орнамент, - улыбнулась Лунань. - На опорах. Мне потом рассказали.
- Ну… да, - Альфонс покраснел. И сказал запальчиво и гневно: - Но какой я дурак был сначала, Лунань! Ведь эти перила… более дурацкой идеи сложно было себе представить. Люди хватались за них, а они рушились, и многие попадали в воду…
- Я сожалею о вашем телохранителе…
- Ничего. Я уверен, что Зампано его найдет.
- Так вы все-таки послали его на поиски? - руки Лунань, уже начавшие собирать фишки, замерли над доской. - И остались здесь одни?
- Я не боюсь Чинхе, - пожал Ал плечами.
- Вы, конечно, мудрее меня.
Это была максимально возможная фраза несогласия для хорошо воспитанной женщины благородного происхождения, и Ал мысленно вздохнул. Во-первых, он в самом деле не боялся Чинхе, но слишком долго было рассказывать Лунань о своем секретном оружии, безкруговой алхимии; и еще о том, что он просто не мог всерьез бояться гангстера, после того как выстоял против существа, обладающего божественной силой.
А еще Ал мог бы сказать, что он вовсе не посылал куда-то Зампано, а просто отпустил его, и что нельзя было не отпустить, когда тот подошел к нему с таким каменным лицом и с такими бешено блестящими очками - Зампано смел бы любого, кто посмел мешать.
…Да и как Ал мог возразить, если все произошло из-за его желания помочь Лунань вопреки мнению его спутников?
Нет, нельзя думать об этом.
Потому что если Джерсо стал еще одним человеком, погибшим из-за него, Альфонса Элрика… Собственно, Ал не знал, что "если", потому что не мог и представить, как будет жить дальше с этой мыслью.
Разумеется, всего этого Ал не сказал.
- Ну что ж, вы опять выиграли, - произнес он вместо этого. - Давайте поговорим о свойствах живой материи, как понимают их в Сине.
- Конечно, - Лунань вновь посмотрела на него с улыбкой. - Не правда ли это странно: что вы, человек, настолько сильнее меня, кого вызвали меня экзаменовать, вместо этого у меня учитесь?
- Это нормально, - пожал плечами Ал. - Кто-то знает больше, кто-то меньше про разные вещи, и все могут учиться друг у друга.
Разве в Союзе Цилиня не так?
- Нет, - покачала головой Лунань. - Есть иерархия, ты знаешь только то, что положено. Потому что некоторые тайны нельзя доверять неопытным рукам.
- В Аместрис книги по алхимии доступны всем. Конечно, многое нельзя выучить без учителя, но обычно можно найти кого-нибудь, кто тебя обучит… Мы с братом, например, напросились к нашему учителю, когда нам было семь и восемь лет…
- В Союзе Цилиня этого случиться не могло, - мягко произнесла Лунань. - А юноше, способному ударить своего отца, даже если тот был страшным грешником, и вовсе не доверили бы никаких секретов.
Ал секунду подумал, что сказал бы Эдвард на эту сентенцию; потом мысленно выкинул нецензурные отрывки. Потом подумал другое: если бы кто-то ограничивал знания в Аместрис, им с Эдом не попались бы тогда отцовские книги…
…возможно, они попытались бы оживить мать еще раз в более зрелом возрасте и, возможно, с худшими последствиями… или, допустим, они смогли бы смириться. Часть взросления - принять то, что мертвых не вернешь и нужно жить своей собственной жизнью, по возможности не умирая.
Но ведь они не знали бы наверняка. Они думали - а что если им просто не хватило смелости?.. Что, если они могли вернуть маму, если хотя бы попытались?..
"Да, - подумал Альфонс, - иерархическое хранение знаний - это может быть мудро, но оно ведь препятствует обмену информацией, синкретизму, развитию… синтез - вот основа алхимии, а синтеза не может быть без обмена… Или не спорить с Лунань - она-то ведь делится со мной секретами своего цеха… Кстати, почему, интересно?"
- Лунань, - проговорил Ал, - извините меня за этот вопрос, но почему же тогда вы рассказываете о ваших концепциях мне, чужаку?.. Это потому, что я спас вам жизнь, или потому, что как невеста и жена Чинхе вы уже не входите в Союз Цилиня?..
"И если последнее верно, - мысленно додумал Ал, - как так получилось, что секреты Союза до сих пор не растеклись по всей стране? Ведь наверняка она не первая понимающая в алхимии женщина, выданная замуж на сторону…"
- Просто я… - начала Лунань неожиданно тихо и вдруг замерла. Ее лицо застыло, только задрожали губы. - Простите, - начала она, - не могли бы вы… - и медленно завалилась на бок, на подушки.
* * *
"Поднимитесь на холм, - сказали ему, - и там вы увидите небольшое голубое здание. Это наша сельская больница. Там живет уважаемый доктор Цзюнжи с дочерью, им недавно доставили того странного человека…"
Так сказали Зампано, и он мог только надеяться, что правильно понял слова горцев. Он неплохо разбирал разговорный синский, но диалект здешних жителей можно было бы намазывать на хлеб вместо масла, такой он был тягучий.
Каменная лестница привела его на вершину высокого холма. Незнакомые травы под ногами мешались с хорошо знакомым клевером, жужжали насекомые. С гор дул ветер, поэтому жара не ощущалась. Но Зампано все равно взмок.
Он прекрасно знал, что может выдержать тело химеры, а чего не может.
Падение с тридцатиметрового обрыва в бурную горную реку - на самой грани между тем и этим. Его напарник мог лежать с переломанными руками и ногами, с сотрясением мозга, без памяти…
До Зампано долетел удар, а потом знакомый мат на аместрийском.
Да, если и была амнезия, самые важные участки памяти не задеты.
Маленький сарай - тоже с гнутой крышей, как все тут - стоял сразу у края мощеной обломками камня дорожки. На приставной лестнице, которая поскрипывала под его весом, стоял Джерсо, слегка похудевший, но отлично узнаваемый, и приколачивал какую-то доску.
Вокруг лестницы сгрудилось несколько мальчишек разных возрастов. Пара держала лестницу, остальные просто мешались.
Все они оглянулись на Зампано с испугом: ничего удивительного, когда он проходил за последние три дня местными деревушками, его пару раз пытались встретить с дрекольем: уж больно он выделялся на фоне низкорослых темноволосых и смуглых местных жителей.
- Не матерись при детях, - сказал Зампано и добавил несколько слов по-сински.
- Они меня все равно не понимают, - жизнерадостно заметил Джерсо. - А то, что ты только сказал - не мат?
- Нет. Я просто поздоровался.
- Черт! Проклятый местный говор.
- Черт, черт, черт! - заскакали на одной ножке самые маленькие из джерсовской аудитории.
- Знаешь, на твоем месте я бы не особо рассчитывал, что они ничего не понимают, - заметил Зампано.
- А, пофиг, - Джерсо уже слезал с лестницы. - Никогда не умел ладить с детьми.
Пошли, познакомлю тебя с местными врачами. Ты даже сможешь повторить, как их зовут… наверное.
Зампано пожал напарнику руку, хлопнул его по плечу - большего они никогда не позволяли себе при посторонних - и с следом за Джерсо пошел через широкий зеленый луг, к небольшому белому домику, возле которого на вытоптанной площадке возвышались детские качели, совершенно аместрийского вида.
Старого врача звали Уцзин Цзюнжи, а его дочь - Чюннюн Цзюнжи. Когда в деревне Зампано сказали, что здесь в больнице для бедных работает старый отшельник с дочерью, аместриец был уверен, что дочь эта окажется молодой и прелестной; он забыл, что Альфонс Элрик остался в Цзюхуа, а без него нечего было ожидать наткнуться на прекрасную девушку.
Чюннюн Цзюнжи оказалась спокойной старой девой лет сорока, по-мужски коротко стриженой - насколько понял Зампано, знак религиозного призвания - и с синими татуировками на запястьях.
Зампано вскоре понял, что пришел он не в больницу, как он решил сначала, а в сельскую школу, потому она и стояла в неудобном для больнице месте - на холме. Но старый Уцзин - действительно очень древний лысый человечек - понимал во врачевании и не требовал денег с больных. Поэтому сюда ходили лечиться родители учеников Чюннюн.
- Императорское управление дает денег на школу, - сказала Чюннюн. - Мало, но мы не жалуемся. Спасибо, что ваш друг помог с починкой сарая.
- Да не за что, - ответил Зампано. - Спасибо вам, что помогли ему. Мы бы с удовольствием задержались, но нужно спешить. Наш товарищ остался в Цзюхуа.
Чюннюн покачала головой, в глазах ее отразилась тревога.
- Иностранцу лучше не оставаться одному в Цзюхуа, - сказала она. - Даже до наших мест долетает, что там неспокойно…
- Что же там?
- Зампано нахмурился.
- Отец Начжана недавно ездил в город… Говорит, все готовятся в свадьбе головы дракона Чинхе, поэтому иностранцем лучше там не появляться.
- Головы дракона?
- Так мы называем уважаемых людей, которые делали плохие вещи, чтобы стать уважаемыми, - пояснила Чюннюн. - Или кто родились в таком клане, который… Но это все долго и не интересно. Я давно уже живу здесь, и мало что знаю о том, как сейчас обстоят дела. Хотя я бы вам не советовала… Даже если ваш товарищ - так же силен, как вы, все равно… не в одиночку.
- Ясно, - сказал Зампано, чувствуя, что по позвоночнику пробегает холодок. Мысленно он клял себя последними словами.
Да, он перепугался за Джерсо.
Да, честно говоря, он думал, что нечего бояться Чинхе тому, кто играючи справлялся с гомункулами. Ребенок с дедовой винтовкой имеет меньше шансов убить тебя, чем крутой снайпер - но никто не застрахован от пули. В Ишваре Зампано видел невероятно глупые смерти.
И надо же, без всякой задней мысли оставил семнадцатилетнего мальчишку, которого пообещал защищать, в логове гангстеров!..
- Да, - продолжала Чюннюн, - а скажите, все ли жители Аместрис исцеляются так же быстро, как ваш друг? Мой отец до сих пор прийти в себя не может.
Его доставили к нам с переломами…
- Нет, не все, - покачал головой Зампано. - Госпожа Цзюнжи, могу я надеяться на то, что вы никому не расскажете о нас?
- Мы мало кого здесь видим, - пожала плечами Чюннюн. - А еще горы учат осторожности. Будьте осторожны, Зампано.
Зампано впервые за последние десять лет советовали быть осторожнее. Более того, совет исходил от сельской учительницы, далекой от боев и разведки, - но бывший спецназовец чувствовал, что заслужил это.
- Ладно, - сказал хмуро Джерсо, - пора прощаться. Скажи, что я благодарен и все такое. Кстати, ты что, просто оставил крестника в имение Чинхе?
- Что ты понял из нашего разговора?
- Совсем мало. Но слова "Цзюхуа" и "преступление" уловил.
- Я очень за тебя испугался.
- Принято, - Джерсо вздохнул. - Я, блин, тоже хорош… Нам нужно поторапливаться.
Когда они спускались с холма, мальчишки радостно кричали им вслед аместрийские ругательства вперемешку с синскими благопожеланиями, и махали руками.
"Я полный дурак, - думал Зампано, - мне стоило подумать, что будет с крестником, если эта девчонка все-таки не окажется алхимиком… Или - мало ли что может случиться? - вдруг подохнет у него на руках…"