Шайна возмутилась: "Кельсе, ты очерствел и набрался нетерпимости! Вместе с поместьем ты унаследовал от отца все его предубеждения".
"Вашу теорию можно вывернуть наизнанку, - не терялся Эльво Глиссам. - С противоположной точки зрения историю можно представить себе, как бесконечную череду блестящих цивилизаций, созданных просвещенными варварами, отказавшимися от дикости".
"И по ходу дела с энтузиазмом уничтожавшими другие цивилизации", - буркнул Кельсе.
"Или эксплуатировавшими менее просвещенных варваров. Именно так обстояло дело в Уайе. Группа цивилизованных людей напала на варваров и ограбила их. Дикари не могли защищаться от лучевого оружия и летательных аппаратов - ужасных орудий смерти, изобретенных и изготовленных изощренными горожанами, жонглировавшими отвлеченными понятиями".
Джерд Джемаз усмехнулся, что вызвало у Шайны приступ раздражения. Она выпалила: "Таковы факты!"
"Не все факты. Дикарей не ограбили - они беспрепятственно пользуются своей землей, так же, как и раньше. Хотя невозможно не признать, что завоеватели, в отличие от побежденных, с неодобрением относились к пыткам и рабству".
"Ну хорошо, - пожал плечами Эльво Глиссам. - Представьте себя на месте ульдры: вас насильственно лишили принадлежавших вам прерогатив и подчинили закону чужеземцев. Что бы вы стали делать?"
Джемаз задумался: "Любой человек, в любой ситуации, пытается получить то, чего он хочет. Все зависит от того, чего именно он хочет".
Перед рассветом молодые люди уже поднялись и отправились в путь. На востоке собралась гряда тяжелых туч - окрестности обволокло коричневатое сумрачное марево. К полудню из туч по вершинам далеких останцев, сиротливо торчавших над южным горизонтом, начали бить беззвучные молнии, и по равнине, сопровождаемые еле слышными раскатами запоздавшего грома, стали распространяться порывы влажного ветра. Часа через три промчался короткий ливень - пыль улеглась, путники промокли до нитки. Вскоре после этого солнце пробилось через разрывы в облаках, раскинув над землей неуместные ярко-розовые наклонные лучи. Джерд Джемаз шел впереди, приспосабливаясь к темпу заметно хромавшего Кельсе. Шайна и Эльво Глиссам шагали в арьергарде. В других обстоятельствах, если бы отец не погиб и если бы Кельсе не приходилось преодолевать каждый шаг с усилием, требовавшим очевидного напряжения, Шайна могла бы даже радоваться неожиданному приключению.
Равнина спускалась к обширной впадине, выложенной бледным сланцем. На дальнем краю виднелась россыпь остроконечных песчаниковых скал, а над ними возвышался зазубренный край эскарпа, состоявшего, наподобие торта, из волнистых розовых, розовато-лиловых и желтовато-коричневых слоев. Шайна воскликнула: "Кельсе, это же Нижний обрыв!"
"Скоро будем дома", - отозвался Кельсе.
Шайна возбужденно обернулась к Эльво Глиссаму: "С этого утеса уже видно Рассветную усадьбу! Начиная оттуда - и до самой окраины Вольводеса - наша земля!"
Глиссам покачал головой - печально и неодобрительно. Шайна взглянула на него с некоторым удивлением, но вспомнила свои слова и рассмеялась. Что можно было сказать? Она не была раскрепостительницей ни по натуре, ни по убеждению... Как совместить любовь к родной земле с виноватым подозрением, нашептывающим, что у нее нет права на эту землю? Кельсе и Джерд Джемаз не испытывали уколов совести. Поддавшись внезапному порыву, Шайна спросила Глиссама: "Если бы Рассветная усадьба принадлежала вам, что бы вы сделали?"
Эльво Глиссам улыбнулся и снова покачал головой: "С чужой собственностью всегда легче расставаться... Хотелось бы верить, что мои принципы возобладали бы над корыстью".
"Значит, вы отдали бы усадьбу ульдрам?"
"Честно говоря, не знаю. Может быть. Надеюсь, что так".
Шайна указала на скопление крутых курганов, возведенных жуками-каменщиками примерно в ста метрах к западу: "Смотрите: в тени, справа! Вы хотели встретить дикого эрджина? Вот он!"
Эрджин стоял, выпрямившись во весь рост - на голову выше очень высокого человека - и неподвижно опустив окольцованные широкими черными и желтыми полосами мощные передние лапы. Пучки жестких золотистых волокон торчали у него на голове; в складках металлически поблескивающего черного хряща, глубоко посаженные в шее под нависшей лобной костью, почти скрывались четыре маленьких глаза. Существо беззаботно поглядывало на путников, не проявляя никаких признаков страха или враждебности. Джерд Джемаз и Кельсе тоже заметили эрджина. Не спуская глаз с мохнатой фигуры, Кельсе медленно снял с плеча ружье и прицелился.
Эльво огорченно спросил: "Он собирается его застрелить? Такой великолепный экземпляр!"
"Кельсе всегда ненавидел эрджинов - даже до того, как потерял ногу и руку".
"Но мы не подвергаемся опасности! Это равносильно убийству!"
Джерд Джемаз внезапно повернулся к востоку и выстрелил два раза подряд: из густых зарослей масляницы молча выскочили два эрджина. Один успел сделать яростный прыжок и растянулся в полутора метрах от Шайны и Глиссама - когтистые шестипалые кисти все еще злобно подергивались. Второй высоко подскочил на бегу, нелепо перекувыркнувшись назад, и с глухим стуком упал на землю. Тем временем эрджин, пытавшийся отвлечь внимание путников, скользнул за курган и скрылся из вида прежде, чем Кельсе успел нажать на спусковую кнопку. Джемаз отбежал в сторону, чтобы прицелиться под другим углом, но тварь уже исчезла в лабиринте ребристых бугров, защищавших колонии жуков-каменщиков.
Эльво Глиссам стоял и смотрел на подрагивающее косолапое тело у своих ног. Щупики кистей, чувствительностью не уступавшие человеческим пальцам, судорожно сжались в кулаки с выпущенными на всю длину крепкими когтями. Глиссам рассмотрел поближе бронзовую щетину, торчащую на затылке - некоторые специалисты заявляли, что эти пучки служили органами телепатической связи. Еще один прыжок - и мохнатое существо разорвало бы ему глотку. Повернувшись к Джемазу, Глиссам сказал упавшим голосом: "Мы были на волосок от смерти... Эрджины часто устраивают такие засады?"
Джемаз сухо кивнул: "Коварные, безжалостные твари. Никогда не понимал, как их удалось приручить".
"Может быть, Ютер Мэддок узнал эту тайну? Какая смехотворная нелепость оказалась настолько неудобной, что ее потребовалось срочно похоронить вместе с ним?"
"Не знаю. Но я намерен в этом разобраться".
Кельсе приподнял бровь: "Каким образом?"
"Как только мы доберемся до Рассветной усадьбы, нужно вернуться по воздуху к месту крушения, чтобы извлечь из машины Ютера маршрутный процессор. Кристалл памяти позволит узнать, где побывал твой отец перед возвращением в Алуан".
Вечерело. Перед заходом солнца путники устроили привал среди остроконечных песчаниковых скал, напоминавших клыки исполинских чудовищ. Южная граница Рассветного поместья была уже не дальше, чем в пяти километрах к северу. Джерд Джемаз выследил, подстрелил и ощипал пятикилограммовую дрофу - одичавшего потомка домашней птицы, когда-то завезенной на Корифон с уже забытых звезд. Шайна и Эльво Глиссам собрали хворост и разожгли костер, после чего все четверо принялись поджаривать кусочки птицы, насаженные на прутья.
"Завтра у нас будет свежая вода, - сказал Джемаз. - Насколько я помню, в южной части Рассветного поместья не меньше трех непересыхающих ручьев".
"До Южного стойбища километров пятнадцать, - кивнул Кельсе. - Там ветряная мельница и несколько складов, обычно пустых. Радио, к сожалению, там нет".
"А где остановились ао?"
"Они-то могут быть где угодно, но, по-моему, в последнее время двигались на север. Ничего не поделаешь. Придется топать еще добрые девяносто километров".
"Как твоя нога?"
"Лучше не спрашивай. Как-нибудь дотяну".
Эльво Глиссам откинулся на спину и смотрел на звезды. Он думал, что жизнь его была относительно проста по сравнению с полным забот существованием помещика... Шайна! Что у нее в голове? То она проникается сочувствием к просвещенным передовым идеям, то кажется наивной простушкой, то предается эмоциям и фантазиям, недоступным его пониманию. Храбрая, добрая, веселая девушка, что и говорить! Легко и приятно представить себя в ее компании - до конца дней... В Рассветной усадьбе? Эльво Глиссам чувствовал щемящую неуверенность. Согласится ли она жить где-нибудь еще? Тоже непонятно... Глиссаму захотелось каким-нибудь образом помочь ее брату. Пожалуй, утром следовало потихоньку переложить часть поклажи из рюкзака Кельсе в его собственный...
Утром Эльво Глиссам так и сделал, хотя его проделка не осталась незамеченной. Кельсе протестовал, но Глиссам твердо заявил, что руководствуется исключительно здравым смыслом, и что такое перераспределение нагрузки, позволяющее двигаться быстрее, - в интересах каждого присутствующего.
Джемаз поддержал его: "Кельсе, Глиссам прав. Легче нести твой рюкзак, чем тебя самого".
Кельсе замолчал. Все четверо отправились в дорогу и уже через час достигли основания Южного обрыва. Поднявшись на полтораста метров по узкому пересохшему водостоку, они с трудом преодолели крошащуюся под ногами крутую осыпь - еще метров тридцать - и в конце концов взобрались на край эскарпа. Остановившись, чтобы перевести дух, они смотрели сверху на необъятный Вольный Алуан, сливавшийся с небом в дымке южного горизонта. Впереди, на севере, засушливая равнина переходила в радующую глаз широкую долину, поросшую редкими светло-зелеными камедарами, золотистым драконовым глазом, изящно сплетающимися двойными спиралями черновато-зелеными гадрунами, небольшими рощами оранжевой вандалии. В полутора километрах к северу блестело, отражая солнечные лучи, мелкое озерцо.
"Рассветное поместье! - воскликнула Шайна. - Мы дома!"
"До усадьбы еще девяносто километров", - напомнил Кельсе.
Джерд Джемаз обернулся к панораме Вольных земель: "Худшее позади. Теперь будет легче".
Целый день они с молчаливым упорством шагали по южной равнине. Еще день ушел на бесконечные подъемы и спуски по Турмалиновым холмам. Кельсе едва поспевал за спутниками дергающейся, подпрыгивающей походкой, подтаскивая начинавшую волочиться искусственную ногу. Жарким утром третьего дня им пришлось попотеть, пробираясь по заболоченной северной окраине Подсолнечного озера. К полудню путники выбрались из зарослей неподатливой шершавой лозы на сухую каменистую почву и устроили привал. Кельсе смотрел на север: "Еще больше двадцати километров... Вместе мы сегодня не дойдем. Будет лучше, если вы поспешите к усадьбе и пришлете за мной машину".
"Удачная мысль! - отозвалась Шайна. - Я подожду с тобой".
Джерд Джемаз не разделял их оптимизма: "Это была бы очень замечательная мысль - если бы за нами никто не следил". Он указал на небо: "За последние два дня я уже трижды замечал в облаках спиранью".
Все четверо подняли лица к небу.
"Ничего не вижу", - поделилась наблюдением Шайна.
"Он прячется в кучевых облаках".
"Что ему нужно? Если мы ему так не нравимся, почему он не пытается нас обстрелять?"
"По-видимому, разбойник еще надеется захватить нас живьем. Может быть, не всех - только кого-то из нас. В таком случае, если мы разделимся, его шансы на успех резко возрастут. Не исключено, что еще одна шайка хунгов уже скачет наперерез, чтобы не допустить нашего возвращения в усадьбу".
Шайна огорчилась: "Они осмелятся показаться так далеко от Вольных земель? Ао этого не потерпят - их перебьют".
"Пилот спираньи следит за передвижениями ао. Он предупредит хунгов".
Эльво Глиссам нервно облизал губы: "Было бы обидно попасть в плен после всех наших злоключений. Кроме того, я хочу жить".
Кельсе с трудом поднялся на ноги: "Пора идти".
Через двадцать минут Джерд Джемаз снова занялся осмотром окрестностей. Взглянув на северо-запад, он застыл, опустил бинокль и указал вдаль: "Ульдры. Два десятка, не меньше".
Напрягая усталые глаза, Шайна пыталась что-нибудь разглядеть в пыльном розовом мареве. Опять перестрелка, опять прольется кровь! А здесь не осталось никакого укрытия, кроме низкорослого кустарника и редких рощ вандалии. Значит, нет практически никаких шансов отразить нападение. В каких-нибудь двадцати километрах от Рассветной усадьбы! Так близко - и так далеко.
Эльво Глиссам пришел к тому же выводу. Лицо его сморщилось и посерело, он издал короткий гортанный звук, напоминавший начало стона.
Джерд Джемаз пристально рассматривал всадников в бинокль: "Они верхом на криптидах".
Шайна, на мгновение задержавшая дыхание, резко выдохнула: "Ао!"
Не опуская бинокль, Джемаз кивнул: "Похоже на то. Белые повязки, белые султаны. Это ао".
Шайна дышала тяжело и часто, всхлипывая от облегчения. Глиссам спросил - тихо, напряженно: "Они не опасны?"
"Нет", - коротко отозвался Кельсе.
Всадники приближались - за ними далеко тянулись медленно опускающиеся клубы пыли. Тем временем, Джерд Джемаз поднял бинокль к небу: "Ага! Вот он!" Джемаз указал на едва заметное пятнышко в облаках. Пятнышко, неторопливо дрейфовавшее в западном направлении, мало-помалу набрало скорость и исчезло.
Криптиды бежали легкой трусцой, почти бесшумно переступая по щебню. Как того требовал обычай, кочевники объехали четырех путников по кругу и остановились. Очень пожилой человек, чуть покороче и пошире в плечах, чем большинство его соплеменников, спешился и подошел поближе. Шайна побежала навстречу и взяла его за руку: "Кургеч! Я вернулась в Рассветную усадьбу!"
Кургеч прикоснулся пальцами к ее волосам - жестом не столь почтительным, сколько напоминавшим отеческую ласку: "Рады тебя видеть, барышня".
Кельсе шагнул вперед: "Ютер Мэдцок убит. Спиранья сбила его машину над Драмальфо".
Серое лицо Кургеча, не натиравшегося лазурным маслом, не отразило никаких чувств. Шайна догадалась, что старый ао давно знал о происшедшем. Она спросила: "Кургеч, кто убил моего отца?"
"Эту истину еще не дано постигнуть".
Сильно хромая, Кельсе подошел почти вплотную и хрипло произнес: "Добудь эту истину, Кургеч. Когда постигнешь, поделись с мной".
Кургеч ответил медленным кивком, не обещавшим ничего определенного, повернулся и подал знак четырем соплеменникам. Те спешились и подвели под уздцы своих криптид. Джерд Джемаз почти поднял Кельсе, помогая ему залезть в седло. Шайна посоветовала Глиссаму: "Просто сидите и держитесь - погонять не нужно".
Она тоже вскочила в седло. Ее примеру последовал Джерд Джемаз. Уступившие своих криптид ао устроились на багажных седлах за спинами других кочевников. Караван направился к Рассветной усадьбе.
Через два часа они обогнули Ржавый Перст и выехали на Южную Саванну. Шайна увидела родной дом и чуть не заплакала - она слишком устала, чтобы сдерживать эмоции. Обернувшись, она заметила, что на глаза ее брата тоже навернулись слезы, хотя теперь лицо его, вытянувшееся от боли и посеревшее от загара и пыли, чем-то отчетливо напоминало лицо ехавшего рядом кочевника. Мрачноватая физиономия Джерда Джемаза тоже потемнела, но, как всегда, не позволяла догадаться, о чем он задумался. Эльво Глиссам, слишком вежливый для того, чтобы откровенно демонстрировать облегчение, ехал в сосредоточенном молчании. Шайна украдкой наблюдала за ним. Горожанин явно заслужил одобрение Кельсе, да и Джерд Джемаз не проявлял к нему былой неприязни. Когда он вернется из Уайи в Оланж, ему будет о чем вспомнить!
А впереди - Рассветная усадьба, безмятежная среди высоких зеленых камедаров и торжественных галактических дубов, омываемая журчащими струйками Чип-Чапа: картина, достойная тихого восхищения, драгоценное видение воскреснувшей памяти! Шайна расплакалась.
Глава 5
Двести лет Рассветную усадьбу строили и перестраивали, расширяли, ремонтировали и переделывали - каждый наследный помещик вносил десятки изменений и улучшений, стремясь запечатлеть свою индивидуальность в родовом гнезде. Разумеется, теперь усадьба не отличалась каким-либо определенным стилем и с разных точек зрения выглядела по-разному. Над ее центральной частью господствовала крутая высокая крыша с дюжиной остроконечных мансардных окон и странной маленькой верандой - скорее наблюдательной площадкой - над Коростельным прудом, увенчанная посередине, вдоль конька, вереницей больших чугунных трилистников, призванных отпугивать злых духов. С обеих сторон к центральному корпусу примыкали двухэтажные флигели хаотичной планировки, с обширными верандами на каждом уровне; их опоясывали заросшие вьющейся арабеллой сводчатые галереи на тонких сдвоенных колоннах. Каркасом постройки служили мощные стволы гадрунов из леса по берегам озера Фей, наружной обшивкой - потемневшие от времени доски зеленого камедара, надежностью не уступающего смолистой древесине гадруна. Внутренние лестницы, балюстрады, полы, фасонные планки и обшивка стен радовали глаз приглушенно-контрастными сочетаниями железного дерева, жемчужной сачули, вербанны и полированного сцинтаррийского тика. Люстры, мебель и ковры приходилось, конечно, импортировать - но только не из Оланжа (где, по мнению помещиков, производились вещи безвкусные и недолговечные), а откуда-то из далеких Древних миров.
В средоточии Рассветной усадьбы находилась парадная столовая, где семья праздновала важные события, развлекала гостей и ужинала в атмосфере, хорошо запомнившейся Шайне своей напыщенной церемонностью. К ужину каждый одевался с особой тщательностью, на столах расставляли дорогой фарфор, серебряные приборы и хрустальные бокалы. Беседа ограничивалась благородными и возвышенными предметами, а какие-либо неблагопристойности были совершенно исключены. В детстве эти ритуальные вечерние пиршества казались Шайне мучительно скучными и долгими, причем она никогда не понимала, почему Кексику не позволяли есть в парадной столовой, где его причуды и проказы, несомненно, помогли бы развеять обстановку. Но Кексика в столовую не пускали: он ужинал один на кухне.
Когда Шайне исполнилось одиннадцать лет, ее мать утонула, катаясь на лодке по озеру Теней. С тех пор ужины в парадной столовой стали не только помпезными, но и положительно мрачными. Кроме того, в характере Ютера Мэддока появились резкость и необъяснимая (по меньшей мере для Шайны) склонность к приступам раздражения, нередко вызывавшим у Шайны возмущение и бунтовские выходки. Конечно, Шайна не могла не любить отца - она вообще не умела не любить в той или иной степени все, что ее привычно окружало. Тем не менее, она решила, что отцу не мешало бы научиться ладить с людьми и не подвергать ульдр - особенно беднягу Кексика - унизительному обращению.