Надо сказать, что Семена и раньше удивляла способность туземцев мгновенно переходить от полусонного спокойствия к дикой ярости - взрываться, так сказать. Вот и сейчас - всего-то прошло секунд десять после криков дозорного… Вот тот совсем молодой парнишка выпрямлял у огня древко стрелы и любовался своей работой - хорошо получалось! И вот он уже лежит, раскинув руки с проломленным черепом. Шансов у него не было - с его противником и Бизон-то сразу справиться не может! А вот этот, кажется его зовут Желтое Копье, до сих пор жив только потому, что стар (по местным меркам) и опытен - ловко уклоняется и отводит удары противника… А вот воин-лоурин прикончил хьюгга… Господи, что он делает?! Вместо того чтобы кинуться на помощь Желтому Копью, который держится из последних сил, парень тратит две… почти три секунды!.. Что?! Ну да: снимает с противника скальп! А потом кидается за прорвавшимися к лагерю хьюггами. Вслед ему летит победный вой - Копье пропустил-таки смертельный удар.
На этом наблюдения и размышления для Семена закончились. Точнее, он успел еще подумать: "Но пасаран!" и горько усмехнуться. А потом перехватил поудобней посох и побежал, разгоняясь, навстречу самому шустрому хьюггу.
Никаких новых приемов Семен изобретать не стал. Идя на лобовое столкновение, он отвел свою палку для удара сверху наискосок, как бьют деревенские мужики, когда дерутся кольями, - самый простой и самый ожидаемый удар. Убеди противника в том, что будет именно то, чего он ждет… Хьюгг отреагировал совершенно естественно: замахнулся палицей так, чтобы одним ударом отбить жалкое оружие противника, а его самого просто смести с лица земли - ну-ну…
Палица уже отправилась на свидание с его черепом, когда Семен резко изменил угол атаки, уходя вперед и влево мимо противника. Одновременно он раскрутил левой рукой на "коротком рычаге" посох так, что дальний конец описал полукруг в обратную сторону, и удар пришелся противнику не в голову сверху, а в живот снизу, как хлыстом: хек! Сила, конечно, не та, но, учитывая встречное движение противника… Да и живот - не голова, в нем костей нет… В общем, хьюггу хватило, чтобы выпустить палицу и слегка вспахать лбом землю.
Только Семен успел отметить это краем глаза, как рядом уже был второй. Противник напал слева, и успеть прокрутить длинный конец посоха по дуге в сто восемьдесят градусов или прогнать сквозь ладонь нечего было и пытаться. Пришлось сделать глубокий нырок, пропуская палицу под собой, а потом доставать проскочившего мимо противника сзади. "Достал! Прямо по почкам! Маловато будет? - Семен добавил по нижним ребрам (хруст!) и затылку. - А третий где?!"
Третий прорвавшийся хьюгг уже не мчался сломя голову к добыче, а шел на Семена, собираясь драться. Вооружен он был не палицей, а дубиной - более длинной и легкой, чем палка с камнем на конце. Хьюгг атаковал первым…
Если бы Семен мог предвидеть, что будет такое, он ни за что не решился бы на схватку лицом к лицу. Тут нужна хитрость, подлость, но только не так! Хьюгг был почти с него ростом и, наверное, вдвое сильнее. При этом он находился в состоянии какой-то безумной ярости. Противника в таком состоянии полагается ловить на что-нибудь мелкое и коварное, вроде подсечки, но когда тут ловить?! Хьюгг мало того что с невероятной скоростью сыпал удары один за другим во всех направлениях, он еще и сам легко передвигался, не давая противнику увеличить дистанцию - не человек, а зверь! Если бы Семен с ним встретился первым, еще не успев войти в ритм боя, то был бы мертв уже на второй секунде, ну, в крайнем случае, на третьей. А так он все-таки держался, даже не думая о нападении. Точнее, он вообще ни о чем не думал, изо всех сил стараясь оторваться от противника. Да сколько же можно?! Должен же быть конец?! Не могут человеческие мышцы долго выдерживать такой темп!! Или могут?
…Еще секунда, две, три… Удар, удар, удар… Все! Они стояли друг напротив друга. Пот лился с обоих ручьями, но они этого не замечали. Надежды на то, что бешеная вспышка активности у противника сменится депрессией-откатом, не было никакой. Он просто начнет сейчас вторую серию! И никаких преимуществ!
Семен понял, что еще секунда передышки, и он скиснет. Нужно атаковать самому, иначе противник просто забьет его в землю, как гвоздь. "И двигаться, только двигаться - у меня палка длиннее!"
Плюнув на тактику и стратегию, Семен раскрутил посох в "бабочку", почти растворив его в свистящем воздухе. Кажется, хьюгг такого "цирка" еще не видел. Семен это понял и, сделав два перехвата из правой руки в левую (чистый понт!), пошел в атаку.
Вот ТАК он, пожалуй, еще никогда не дрался! Когда уходит самоконтроль, даже подсознательный, когда душа и тело перемешиваются в едином порыве - достать, попасть, успеть… И он таки достал! В этом безумии на краю смерти он что-то как-то достал, сам не понимая, как и что, и вдруг в какое-то мгновение понял, что противник уже только обороняется. А обороняться ему трудно - посох длиннее дубины! И отработанным тысячи раз движением Семен обозначил удар в голову, а ударил в корпус. Но на самом деле не ударил и по корпусу, а подсек ногой разгруженную ногу противника. Тот на долю секунды потерял равновесие и раскрылся. Этого хватило - удар пришелся в нижнюю часть лица. Хрустнули выбитые передние зубы, губы превратились в кровавое месиво. А еще через полсекунды рука с раздробленным предплечьем выпустила дубину. Семен еще дважды ударил по корпусу, ломая ребра и отбивая внутренности…
А потом руки остановились сами: "Господи, что я творю?! Нет же у меня инстинкта добивать побежденного, НЕТУ!"
Он замер с занесенным для удара посохом. Кровавый туман боя стал прозрачным, но не рассеялся: "Но я же ХОЧУ его добить!! Я?! Хочу?.. Нет".
И он опустил палку. Оперся на нее, глянул по сторонам. Трое воинов-лоуринов смотрели на него. Семен медленно приходил в себя: "Бой окончен. Мы победили. Мы? Стоят и смотрят: палицы заляпаны кровью и мозгами. И не помогли. Хоть бы отвлекли противника - мне бы хватило… А они стояли и ждали, когда меня убьют…"
Тело хьюгга содрогалось в спазмах, изо рта шла какая-то кровавая каша.
- Ну? - спросил Черный Бизон.
- Нет! - мотнул головой Семен.
Бизон пожал плечами и извлек кремневый нож. Подошел, положил на землю палицу, левой рукой взял хьюгга за волосы, приподнял, стараясь не запачкаться, и сделал правой рукой быстрое круговое движение. Дернул. Тело повалилось на землю, а скальп остался в руке. Бизон стряхнул с него кровь и убрал нож. Подобрал палицу, сделал пару шагов прочь, но остановился и, повернувшись, посмотрел на Семена. Кажется, что-то понял. Вернулся. Вновь достал нож. Нагнулся и аккуратно перерезал хьюггу сонную артерию. Пошла кровь.
- А тех? - Бизон показал глазами куда-то за спину Семена.
- Это - вам, - прошептал бывший завлаб и медленно опустился на колени.
Его вывернуло. Полностью. До желчи.
Потом он лежал на спине и смотрел в голубое небо с редкими белыми барашками облаков. Кто-то проходил мимо, слышались голоса, а он просто лежал. И земля была не холодной, как на Северо-Востоке, которому он отдал половину жизни, а как в детстве - в деревне в Средней полосе.
В конце концов он почувствовал, что рядом кто-то стоит, и скосил глаза - Художник. С трудом заставляя работать мышцы, Семен сел. И спросил:
- Скажи, почему ты никогда не рисуешь войну?
Старик молчал довольно долго. Потом ответил:
- Потому что это некрасиво, Семхон.
На поле боя копошились люди. Что-то делали с мертвыми хьюггами, тела воинов-лоуринов перетаскивали на кладбище. Семен не смотрел на них. Художник тоже.
- Семхон, - сказал он, - хочу, чтоб ты помог мне. Я решил нарисовать большого оленя. Смой кровь и приходи.
- Хорошо, - ответил Семен и оглядел себя.
Крови на нем не было.
Остаток дня он провел в пещере.
* * *
- …мчится вперед, и земля гудит под его ногами!
- То есть главное - даже не сам олень, а его бег?
- Да, я хочу показать не животное, а порыв, стремление.
- Но я подхожу и вижу, что это олень, у которого четыре передних ноги и четыре задних. Разве так бывает?
- Конечно, не бывает, когда он стоит на месте. А когда бежит, ты видишь мельтешение - ног становится как бы много. Может быть, чтобы показать скорость, нужно изобразить еще больше ног? Чтобы они сливались, накладывались друг на друга?
- М-м-м… Как же это сказать-то? Тут же магия, которой я не владею… В этом есть недоступное мне волшебство. Смотри, вот ты изобразил бизона, который пасется. Когда человек видит этот рисунок, он сразу понимает, что бык наклонил голову, чтобы щипать траву, а не для того, чтобы броситься на противника. Ты не говорил мне этого, правда?
- Да, бизон пасется. Я так хотел, и так получилось. Если бы он нападал, у него были бы иначе повернуты рога и… и… Я бы нарисовал по-другому.
- Вот видишь! Дело же не в рогах, а в чем-то, что ты и сам объяснить не можешь, но это и так всем понятно. А олень со многими ногами… Ты же не будешь стоять рядом с рисунком и объяснять всем, что их много, потому что он бежит?
- Да, не буду, - согласился старик и разровнял ладонью мелкий сырой песок на полу пещеры. - Я и сам понимаю, что это - не то. Но хочу, чтобы он мчался!
- Слушай, - осенило Семена, - а попробуй изобразить бег оленя… м-м-м… без оленя! А?
- Без?! - Старик было изумился, но быстро сообразил, в чем дело, и идея его захватила. - Да, действительно, бег… Только бег…
Он тут же забыл о Семене и принялся водить заостренной палочкой по поверхности песка. Иногда он бурчал что-то себе под нос, стирал нарисованное и чертил снова. Семен не стал мешать - отыскал плошку с остатками жира, поджег фитиль и пошел бродить по пещере, в который раз рассматривая рисунки на стенах. Бизоны, мамонты, носороги, медведи, кабаны, лошади… вот тигр или безгривый лев, пронзенный копьями, а это - охотники расстреливают из луков стадо оленей… Честно говоря, живописью Семен никогда особо не интересовался. В детстве родители водили его, конечно, по музеям и картинным галереям, но… Как-то это все не воспринималось, не волновало душу: ну, шедевр и шедевр - раз все говорят, значит, так оно и есть. Обидно, конечно, что кто-то получает от созерцания картин удовольствие, а он нет. К балету или оперной музыке он тоже равнодушен - что поделаешь, не дано свыше! А вот незатейливые рисунки старого мастера, раскрашенные в три цвета без полутонов, прямо-таки брали за душу. Или это влияние обстановки? Или, может быть, осознание того факта, что все это изначально предназначено не для живущих людей, а для умерших и еще не рожденных, то есть, по сути, для вечности?
Отступала повседневная суета. В сухом холодном полумраке пещеры казались мелкими, ненужными и незначительными дела, творящиеся снаружи. Как сказал Булат Шалвович:
Спите себе, братцы, -
Все придет опять,
Все должно в природе
Повториться…
Что было сегодня? Так… мелкий, бытовой эпизод… Это он решил, что произошла вселенская катастрофа. На его глазах погибло полтора десятка человек. Они яростно дрались друг с другом. А могло погибнуть полсотни. Ну и что? Что-то изменилось бы в этом мире? Он-то знает, какой длины история и из чего она состоит. Здесь еще будут государства, армии. Будут войны, будут погибшие цивилизации и города, вырезанные до последнего человека. И все эти миллионы зарезанных, замученных, сожженных мужчин, женщин, стариков и детей исчезнут бесследно. В истории останутся имена лишь тех, кто вел армии. Неужели в этом есть какой-то смысл? А если есть, то для КОГО? А бизон щиплет траву на стене пещеры. И будет щипать всегда… Да, Художник знал, что делал, когда звал его в пещеру.
- Смотри, Семхон! - позвал старик.
Едва намеченный контур откинутой назад головы и рогов, абрис корпуса и верхней части ног, штрихи, обозначающие напряженные мышцы крупа…
- Да! - сказал Семен. - Это так. Давай проверим - позовем кого-нибудь, кто не знает, и спросим: что это?
- Давай, - сказал старик, не отрываясь от созерцания своего произведения.
* * *
Семен выбрался из пещеры и обнаружил, что лагерь пуст. Он забыл уже, что… Впрочем, нет, не забыл, но… Возле главного кострища копошилась девочка, которую звали, кажется, Сухая Ветка.
- Пойдем со мной, Веточка, - ласково поманил Семен, стараясь не испугать ребенка. - Иди, не бойся! Мы покажем тебе новую картинку!
Девочка поднялась с колен и покорно пошла к пещере. Они остановились за спиной Художника, и Семен показал пальцем на рисунок:
- Скажи, что это? Говори, не бойся! - Девочка молчала, и он добавил: - Скажи, что там нарисовано? Никто не обидит тебя. Разве ты видела, чтобы Семхон обижал маленьких?
- Я не маленькая, - прошептала девочка. - Там кто-то бежит.
Художник оглянулся, и брови его изумленно взлетели вверх:
- Кого ты привел, Семхон?!
- А что такого? В лагере больше никого не было… Но видишь, она сразу поняла, что ты нарисовал!
- Действительно, - немного смутился старик. - И все равно, ты ведешь себя странно, Семхон. Я и раньше замечал: ты разговариваешь с женщинами почти как с равными, словно они люди. А теперь вот уродку привел!
- Да почему же она уродка?! - возмутился Семен. - По мне, так она самая красивая девочка на нашей стоянке! Я недавно видел, как купаются тетки. Это же жуткое зрелище! Даже те, которые совсем молодые: сиськи болтаются до пояса, животы, бедра жирные, все свисает, все в складках. Те, которые еще не рожали, не такие ужасные, но, в общем, тоже хороши! Это называется…
Семен хотел произнести мудреное медицинское словечко, но вовремя спохватился:
- В общем, ты извини, если я говорю что-то неприличное, но это мне не кажется красивым.
- Хм, а что, собственно, красивого может быть в женщине? - удивился Художник. - Нашел где красоту искать - бабы есть бабы. Их же не для красоты держат.
- А для чего? - опешил Семен.
- А то ты не знаешь! Через них происходит возрождение человека. Опять же, орудием мужским в них пошуровать можно, еду они готовят, шкуры мнут, одежду делают. Женщины - существа полезные. - Старик подумал и добавил: - Даже полезнее собак!
Семен стоял и хлопал глазами, не зная, что ответить. За его спиной тихо всхлипывала девочка. Художник продолжал:
- Я согласен, что даже нормальная голая баба - зрелище малоприятное. А уж эта урода - ты меня извини! Думаешь, она просто еще не дозрела? Да она давно взрослая! Ее соседи нашему Окуню всучили в придачу к нормальной бабе. Только он ее от себя сразу прогнал, а никто другой не позарился!
Девочка шмыгнула носом и коснулась сзади рубахи Семена. Он это почувствовал и решил стоять на своем:
- А я говорю, что она красиво двигается! Пластика у нее хорошая!
- Что-что?! - искренне удивился Художник и, обращаясь к девочке, резко скомандовал: - Раздевайся! Быстро!
Ветка покорно распустила ремешок, стягивающий разрез на груди, и сняла через голову свой уродливый меховой балахон. Старик поднялся с колен и, подсвечивая себе коптящим фитилем, осмотрел скукоженную понурую фигурку девушки со всех сторон. От холода и страха кожа ее покрылась пупырышками, редкие тонкие волосики на предплечьях и голенях встали дыбом.
- Ну, - закончив осмотр, спросил старик, - и где же у нее эта самая "плас-тика"?
Честно говоря, Семен и сам не очень хорошо понимал, что это такое, но отступать, похоже, было некуда. Кроме того, он обнаружил, что Художник прав: та, которую он принимал за ребенка, на самом деле оказалась взрослой девушкой вполне "европейских" пропорций. Может быть, на манекенщицу она бы и не потянула, но где-нибудь на черноморском пляже, даже в разгар сезона, выглядела бы совсем неплохо - хоть в лифчике, хоть без.
- Сейчас увидишь, - авторитетным тоном заявил он. - Встань вот здесь и смотри. А ты, - обратился он к девушке, - перестань бояться! Кому говорю?! Та-ак! А теперь подними голову, плечи расправь - грудь вперед, спина прямая. Ну! Молодец! Слушай меня: сейчас я буду напевать, а ты танцевать. Ну, двигаться под музыку. Ты сможешь! - Он доверительно улыбнулся и подмигнул: - У тебя получится, я знаю!
Семен начал тихо и даже не очень фальшиво напевать тему из "Крестного отца". Размахивая светильником, он символически показал какие-то движения (сам он танцевать не умел). Похоже, девушка жутко стеснялась, но, кажется, не своей наготы, а того, что ее удостоили вниманием сразу две взрослых особи мужского пола. Однако Семену показалось, будто в ее взгляде и мимике проскользнуло нечто совсем другое. В общем, она начала двигаться. Сначала робко и неуклюже, а потом…
"Блин, - думал Семен, в который раз повторяя немудреный мотивчик, - да они тут что, все вундеркинды?! Самородки? Или просто очень восприимчивы?"
Очень скоро мурашки на коже девушки исчезли, а в движениях появилась откровенная эротика. И адресована эта самая эротика была не кому-нибудь, а ему персонально. "Пора кончать разврат", - решил он, когда почувствовал, что усилия Сухой Ветки не проходят для него даром.
Он дотянул тему до конца и умолк. Девушка остановилась. На лице ее читалось… Что? Разочарование? Сожаление, что остановили? В общем, что-то такое…
- Спасибо, Веточка! У тебя здорово получается! Одевайся…
- М-да-а, - покачал головой Художник. - Что-то в этом есть, ты прав. Только мне не нарисовать: непривычно как-то - баба и вдруг…
- Но ты согласен, что и в женщине может быть красота?
- Оказывается, может. Надо над этим подумать…