Девушка облачилась в свой балахон и теперь смотрела на Семена широко распахнутыми глазами. В полутьме казалось, будто они что-то излучают.
- Что ты стоишь, Веточка? - спросил Семен. - Все уже, спасибо, занимайся своими делами.
- Я тебе мясо пожарю… Можно?
- Ну, пожарь… - растерялся Семен.
Сухая Ветка повернулась и вприпрыжку помчалась к выходу. Уже издалека донесся искаженный эхом ее голос, что-то вроде:
- Хи-хи, Семхон сказал, что я красивая! И Художник сказал! Хи-хи!
"Мда-а, - подумал Семен. - Пустячок, а как оттягивает! Не зря же у воинов-зулусов была когда-то традиция после битвы "омывать топор". Народная мудрость, блин горелый!"
* * *
Из пещеры он вылез уже в сумерках. Лагерь, казалось, вновь жил обычной жизнью, только мужчин заметно поубавилось. Семен вспомнил почему. Общаться с кем-либо ему совершенно не хотелось, и он побрел на окраину, к своему шалашу. Но не дошел, так как увидел, что возле его жилища горит костер. "Та-ак, приплыли, - подумал Семен. - Похоже, мне там действительно жарят мясо". Он сменил курс и отправился искать начальство. Ему бы хотелось поговорить с кем-нибудь одним с глазу на глаз, но не получилось - законодательная власть в полном составе заседала у Костра Старейшин. Семен остановился за спинами Медведя и Горностая и стал смотреть на Кижуча в ожидании, когда тот обратит на него внимание. Подслушивать он не собирался, но волей-неволей кусок разговора услышал.
- …будет как у тебя!
- Нет, когда меня ранили, я пел победную песню и смеялся, а этот воет от боли.
- И рукой шевелить не может совсем.
- Ничего, выживет. Восточный Ветер силен и молод, а левая рука - не главная. Я-то сколько лет, считай, одной сражался!
Последняя реплика принадлежала Медведю. Левое плечо у него действительно было как-то скособочено и слегка выдавалось вперед.
- Ты чего, Семхон? - заметил слушателя Кижуч. Остальные оглянулись. Семен подошел ближе:
- Старейшины, могу ли я взять Сухую Ветку?
Трое удивленно переглянулись и почти в один голос спросили:
- Зачем?
- Ну… - замялся Семен, а потом мысленно махнул рукой и честно сказал, что именно он собирается с ней делать.
- Да-а, - сочувствующе покачал головой Горностай, - довели парня!
- Ничего, Семхон, - утешил Медведь, - уже недолго осталось. Скоро человеком станешь, нормальную бабу выберешь.
А Кижуч вздохнул:
- Бери, конечно. Обидно только: ты здорово сегодня сражался и достоин лучшего, а эта… Ну, ничего, потом прогонишь.
- Спасибо, старейшины, - слегка поклонился Семен, - за вашу доброту и заботу.
Он повернулся и собрался уходить, но вспомнил подслушанный разговор и остановился: "Мне-то что? Может, хватит на сегодня? Эх…" И спросил:
- А что случилось с Восточным Ветром?
- Да ничего не случилось! - ответил Медведь. - Сколько раз я ему говорил: "Следи за чужим оружием, следи!", а он, бестолочь, как начнет махаться - прет вперед и ничего не соображает. Ну и пропустил удар. Хорошо хоть башку убрать из-под палицы успел. Теперь вот мается - ни сидеть, ни лежать не может!
- Могу я осмотреть его?
- А что, - заинтересовался Горностай, - в прошлой жизни ты был шаманом, да?
- Нет, конечно, - не рискнул на самозванство Семен, - но я немного знаком с магией лекаря.
Вообще-то, "немного" - это тоже было изрядным преувеличением. Чему-то, конечно, их в институте учили, да и ежегодный экзамен по технике безопасности нельзя было сдать без кое-каких медицинских знаний. А в повседневной полевой практике нужно уметь отличить симулянта от больного, вывих от перелома, перебинтовать палец, заклеить мозоль, а также твердо знать, в каких случаях следует сразу требовать "санрейс" для вывоза больного, а в каких просто вызывать вертолет или машину. "У них здесь, правда, дела обстоят еще проще: диагнозов только три: здоров, болен (когда встать не может) и мертв. Цель лечения - поднять на ноги, то есть сделать здоровым. Впрочем, в российской глубинке именно так и жили чуть ли не до середины двадцатого века. Поскольку Восточный Ветер на ногах стоять может, значит, с ним ничего особенного не случилось и его болячки общественной значимости не имеют".
- Знаком с магией? - не отставал старейшина. - Это дело хорошее. Давай показывай Людям, не стесняйся!
- Да я… - пошел на попятную Семен, - говорю же…
Но было поздно: Горностай поманил оказавшегося поблизости мальчишку:
- Эй, ты! Беги в жилище воинов и приведи сюда Восточного Ветра, быстро!
В костер подбросили веток, и стало видно, что воин бледен до синевы, а его волосы слиплись от пота. Он стоял, чуть покачиваясь, и держался правой рукой за левую.
- Больно? - ехидно спросил Медведь. - Нечего было под палицу подставляться!
- Что-то с рукой, да? - робко спросил Семен.
- Да при чем тут рука?! Ему по плечу врезали!
Семен подошел поближе, всмотрелся в лицо воина, потрогал руку. С неудовольствием он заметил, что вокруг Костра Старейшин формируется кольцо зрителей: подростки, женщины, даже кто-то из воинов (не Бизон ли?) посматривает издалека.
- Рубаху надо снять, - сказал он обреченно. - Не видно же ничего!
- А так ты не можешь, да? - с долей разочарования спросил Горностай. - А я думал…
- Старейшины, - как можно вежливее перебил Семен, - я просил лишь разрешения осмотреть воина. Разве я обещал помочь ему? Обещал?
- Ну… Тогда зачем смотреть-то?
- Понимаешь, я ИНОГДА могу помочь, а чаще - нет. Вот и хотел посмотреть.
- Ладно, снимай рубаху, Ветер!
- Не могу, - ответил воин. - Уже пробовал. Ничего не получается. Слишком больно.
- Тогда надо разрезать, - пожал плечами Семен.
- Одежду портить?!
- Ничего, - хмыкнул Медведь, - у него три бабы в жилище, уж как-нибудь зашьют! Режь, Семхон!
Семен достал из кармана нож, разложил и, прикрывая рукой лезвие, вспорол рубаху сверху донизу, а потом еще и поперек - к левой руке. Воин остался голым. Семен подтащил его к костру и озадаченно почесал затылок.
Область ключицы и вся левая часть груди представляли собой одну большую гематому, а попросту синяк, поверх которого размещалась широкая вертикальная ссадина. Происхождение всего этого было понятно: удар шел наискосок сверху, мужик уходил от него на дальнюю дистанцию и не успел. Не успел на пару сантиметров, которые принял костями и мясом.
- Старейшины, - попросил Семен, - подвиньтесь, пожалуйста. Пусть он сядет.
Ветра усадили на бревно возле костра, Семен опустился перед ним на корточки и стал разглядывать травму. Потом попросил убрать правую руку. Воин просьбу выполнил и скривился от боли. "Ох-хо-хо-оо, - подумал самозваный лекарь, - рентгеновский снимок делать надо. И обезболивание. Ему бы новокаинчику вколоть… Или водки стакан. А рентгена у них тут, кажется, нет - пальпировать придется, однако. Но он же просто хлопнется в обморок или еще куда-нибудь от болевого шока. И все скажут, что я сделал только хуже. Мд-а-а… Как же быть? Если только… Они же тут все внушаемые, как дети… Нужно что-то… Есть, придумал!"
- Значит, так, - сказал Семен, обращаясь ко всем сразу, - я должен пощупать плечо и руку. Это не лечение, это нужно для того, чтобы узнать, КАК его следует лечить. Ему будет очень больно. Боль нужно победить, и я знаю для этого заклинание. Но никто не может слышать его просто так: все должны нас покинуть или остаться и помогать.
- Мы поможем! - ответил за всех любопытный Горностай.
- Поможет-поможем, - подтвердил Медведь. - Говори, что делать надо.
- Сейчас я скажу заклинание от боли, - заявил Семен. - Все должны его запомнить и повторять вслух. И ты, Ветер, тоже должен повторять, понял?
Вскоре процедура подготовки к осмотру пациента превратилась в культмассовое мероприятие: кажется, все население лагеря столпилось вокруг костра. К удивлению Семена, оказалось, что Атту исключением не был - память оказалась отличной у всех. Минут через пятнадцать толпа уже довольно дружно скандировала:
Много прекрасного в мире Срединном:
Небо вверху и земля под ногами,
Зелень деревьев и шорох травы,
Боли же нет - только призрак один.Мяса глоток и соитие с женщиной,
Бег по равнине навстречу рассвету,
Выстрел прицельный, сражающий зверя,
Боли же нет - растворилась, как дым.Шутки друзей и отдых вечерний,
Ярость сраженья и скальп побежденного -
Много дано мне в пути меж мирами,
Боли же нет - убежала, как мышь.Голод и жажда, усталость смертельная -
Жалкая плата за радости жизни,
Их обменяю я вмиг, не торгуясь,
Боли же нет - только призрак один.
Было заметно, что, повторяя неуклюжий, но мало-мальски связный текст, люди получают не просто удовольствие, а прямо-таки ловят кайф, похожий на наркотическое опьянение.
После трех повторов Восточный Ветер удивленно заморгал глазами и заявил:
- Все! Уже не болит!
- А у меня живот перестал болеть! А у меня зуб! А у меня!.. А у меня!.. - послышались голоса из толпы.
- Тихо! - поднял руку Кижуч. - Сейчас проверим…
Он начал медленно подниматься с бревна. Что там у старейшины с правым коленом, Семен не знал: то ли ревматизм, то ли отложение солей, то ли осложнения после травмы, только процедура усаживания и вставания всегда была для Кижуча мучительной, хотя ходил он почти не хромая. На сей раз поднялся он довольно легко и заявил:
- Ты не прав, Семхон! Только о себе, наверное, и думаешь! Разве это правильно - владеть такой магией и молчать?! Люди мучаются, а тебе заклинаний жалко, да? Не ожидал я от тебя, никак не ожидал!
Семен чуть не захлебнулся от обиды: вот она, людская благодарность! Он уже хотел высказать старейшине все (ну, почти все), что он думает по этому поводу, но осекся, так как увидел, что Восточный Ветер встал и собирается уходить, явно считая лечение законченным.
- Э, ты куда, парень!?
- Так у меня не болит уже… - смутился воин. - Что со мной-то возиться, полечи еще кого-нибудь!
"Блин, прямо как дети, право! Ну как на таких обижаться?!" - подумал Семен и рявкнул на воина:
- Сидеть! - а потом поднял руки и обратился к публике: - Слушайте меня, люди племени лоуринов, слушайте!
Народ притих, и он продолжал:
- Мое уменье - это магия другого народа. Как она действует на вас, лоуринов, я не знаю. Может быть, действие заклинания сейчас кончится… Разве я сказал, что уже помог Восточному Ветру? Разве разрешил идти? Нет уж! Или пусть все делают, как скажу, или разбирайтесь сами. В прошлой жизни я был воином (кем же еще?!), а не лекарем, моя магия слаба, а вы не хотите мне помогать!
Народ понимающе заулыбался, кто-то в толпе хихикнул:
- Знаем мы твою слабость - прикидываешься ты! Это хитрость у тебя такая!
- Так будете помогать? - спросил слегка опешивший от народной проницательности Семен.
- Будем, будем! - ответил жаждущий зрелищ народ.
- Ну, тогда все дружно говорят заклинание. Начали!
Дождавшись начала третьего повтора, Семен стал щупать плечо и грудь воина. Тот в полузабытьи бормотал "вирши" и только слегка кривился. Долго мучиться ему не пришлось - диагноз был довольно прост: сильный ушиб грудной клетки и перелом ключицы.
Что делать со сломанной ногой или рукой, Семен представлял, но с ключицей!? Эта кость как бы подпирает плечевой сустав, без опоры он вместе с рукой съезжает куда-то вперед и вниз… "У Медведя, наверное, в таком положении кость и срослась, вот он и ходит полжизни кособоким. Эх!.."
Публика, включая старейшин и больного, медленно, но верно впадала в какое-то гипнотически-сомнамбулическое состояние и уже начала покачиваться в такт собственным словам. Семен привстал на цыпочки и стал искать глазами черную шевелюру Атту. Тот стоял в задних рядах, но заметить его было нетрудно, поскольку окружающий народ был как минимум на полголовы ниже.
"Иди сюда!" - поманил его Семен. Воин не отреагировал. Пришлось лезть в толпу и шептать ему на ухо:
- Хорош балдеть, Бизон! Пошли со мной - помогать будешь!
- А? Что?! - как бы проснулся Атту. - Пошли, Семхон.
Семен заставил его поддерживать раненого сзади, а сам стал двигать руку, пытаясь найти такое положение, при котором обе части сломанной кости займут нужное положение. В конце концов ему это удалось, он постарался запомнить позу и отпустил руку. "Что же дальше делать? - спросил он себя и сам же ответил: - Фиксировать надо! Без бинтов, без гипса?! Ага - именно так!"
Потом они в четыре руки резали на полосы остатки рубахи Восточного Ветра, этого не хватило, и Атту, не колеблясь, стянул через голову собственную. В качестве шин они использовали палки, которые выбирали из кучи дров, приготовленных для костра.
То, что получилось в итоге, выглядело, мягко говоря, неэстетично, но Семену было на это плевать: лишь бы держалось.
- Ну, кажется, все, Атту, - утер костоправ пот со лба. - Вот в таком виде он и должен ходить, есть и спать "два раза две руки" дней. А потом посмотрим. Ты сможешь проследить, чтобы он не двигал рукой, даже когда спит?
- Смогу, наверное, - сказал Атту. - И женщин его попробую научить, хоть они и глупые.
- Правильно! А теперь тащи его в жилище и укладывай на ночь. Только пусть пописает сначала.
Дождавшись, пока эти двое уйдут, Семен встал и обратился к зрителям, окончательно погрузившимся в сомнамбулическое состояние:
- Слушайте меня, лоурины!
Не вдруг и не сразу, но народ затих. В глазах стало появляться осмысленное выражение.
- Слушайте меня, лоурины! - повторил Семен. - Я дарю вам это заклинание. Каждый может пользоваться им сам, только произносить его надо тихо, чтобы не слышали окружающие. Это, конечно, не обязательно, но так надежнее. Вы поняли меня, люди?
- Мы поняли тебя, Семхон!
Уяснив, что представление окончено, народ стал потихоньку расходиться. Семен пожалел было, что отдал туземцам "обезболивающее" заклинание, - их не заклинать, а лечить надо, но… Тогда он рискует оказаться здесь в положении булгаковского земского врача. Наверное, кому-то помочь он сможет, но…
Но опять встают проблемы морально-этического плана. Даже в его собственном мире лишь малая часть народов и стран поднялась до осознания того, что жизнь конкретного человека представляет ценность и за нее надо бороться. Причем эти народы давно оторвались от матери-природы и живут независимо. А те, кто еще не оторвался, существуют по ее законам: больной, раненый или слабый жить не должен - ни к чему это… "Бог дал, Бог и взял", - говорил русский крестьянин, доставляя на кладбище гробик с телом своего ребенка. В школьные годы, помнится, было много разговоров о демографической ситуации в Африке. Туда проникла (не в полной мере, конечно) европейская медицина, и детская смертность резко снизилась. Результат - демографический взрыв, голод, конфликты. Тем же европейцам пришлось гнать и гнать туда гуманитарную помощь, которой с удовольствием кормилась родо-племенная верхушка.
В каменном веке средняя продолжительность жизни человека составляла тридцать лет. До смешного мало, правда? Но ведь эта самая продолжительность, скажем, в Европе, таковой и оставалась до конца Средних веков, если не дольше. Спроста ли?
"Только это все отвлеченные рассуждения, - думал Семен. - А суровая реальность заключается в том, что, если они будут требовать, чтобы я их лечил, я просто не смогу отказаться. Да, мало что зная, почти ничего не умея, я буду стараться и мучиться от собственного бессилия. Этого надо избежать. Обязательно! Вот, скажем, Атту - он же владеет "магией Камня", но никто его мастером не считает, не предлагает работать "на заказ" - только для себя. Вот и с "лекарством" надо постараться устроиться так же. И ни в коем случае на провокации не поддаваться! И вообще… Кончится этот день когда-нибудь или нет?!"
Семен взял курс на свой шалаш, ориентируясь в темноте по контурам чужих жилищ и свету костров. Однако на полпути к дому у него появился маяк - впереди замерцал огонек.
"Та-ак, - догадался новоявленный лекарь, - это дело рук Сухой Ветки. Не иначе, ходила вместе со всеми смотреть, как я колдую, домашний очаг погас, а теперь она вернулась и вновь разожгла. А я-то про нее и забыл совсем…"
Подходя к костру, Семен услышал тихое бормотание, в котором без труда разобрал знакомые слова о красоте мира и о боли, которая куда-то там ушла.
- Отставить! - сказал он. - Чтобы я этого больше не слышал!
Сидя на корточках, Ветка съежилась и посмотрела на Семена как… ну, как кролик на удава. Ему, конечно, немедленно стало ее жалко:
- Я не хотел тебя обидеть, Веточка. Просто не надо при мне повторять заклинание, ладно?
Она закивала с такой готовностью, так истово - маленькая, хрупкая, беспомощная, - что у Семена чуть слезы на глазах не навернулись.
- Ну что ты, - погладил он девушку по голове, - никто тебя больше не обидит.
Скупая мужская ласка оказала мгновенное действие. Девушка вскинулась, глаза ее заблестели:
- А правда, Семхон, что ты сегодня победил трех хьюггов, а скальпы не снял? Бизон рассказывал воинам, а женщины слышали, что, когда он был мертвым и вы жили в лесу, ты избил палкой вожака хьюггов, - это правда, да? А почему ты не снял с него скальп? У тебя сейчас уже было бы целых четыре! Что вы делали с Художником целый день в пещере? Там так темно и холодно! А мне понравилось двигаться, когда ты поешь! Вы на меня так смотрели! Когда меня видят голой мужчины или женщины, они плюются и говорят, что я уродина! Я же не виновата, что не такая, как все! Но ты не думай, я все умею: и шить, и шкуры выделывать, и мясо готовить - ты не думай! А когда рожу ребенка, я стану нормальной, как все. Я же знаю, что у меня грудь маленькая и попа… Но это, наверное, пока нет ребенка! А правда, что ты один убил мамонта? Прямо так - волшебным дротиком, с одного удара? Бизон рассказывал…
Семен понял, что она не остановится, и перестал слушать. Его домашний очаг размещался на улице - внутри места нет, да и не холодно пока. Обложен он был с трех сторон крупными камнями - чтобы меньше сдувало ветром. Теперь на этих камнях разогревались куски давно поджаренного мяса, а в кривобокой "кастрюле" булькало что-то, отдаленно напоминающее суп. Куча хвороста, давно требовавшая пополнения, сейчас высилась полноценным холмом. А рядом, на куске шкуры, были разложены разнообразные предметы: кремневые сколки разных форм и размеров, какие-то костяные и деревянные палочки и загогулинки, моточки сухожилий, лоскутки выделанной кожи и еще много всяких разных вещей, назначения которых Семен все равно не понял бы, даже если бы смог рассмотреть толком. "Это, надо полагать, ее приданое, - сокрушенно подумал он. - И вообще, чего это она?! Я что, давал повод?! Она тут со мной жить собралась, да? Ну и нравы у них! Или такой обычай? Она попросила разрешения приготовить для меня мясо, я не возражал: может быть, она произнесла ритуальную фразу - формулу приглашения к сожительству? Что-то не похоже, чтобы в традиции здешних женщин была хоть какая-то инициатива в деле обустройства собственной жизни. Эта, правда, не совсем нормальная, нетипичная, так сказать, представительница… Но единственная, похожая на женщину! Все остальные относятся к категории "она, конечно, ничего, но мне столько не выпить".