* * *
У следующего документа отсутствовали первые два листа.
Но, могу вас уверить, и того единственного, который в деле оставался, мне хватило.
Vector. Дело №56, Документ 4
"В ходе проведенной спецоперации яхта "Рената" была перехвачена, обездвижена и взята на абордаж.
На борту оказался один человек: Голышев Евгений Андреевич, 2580 года рождения, кандидат биологических наук, числящийся пропавшим без вести с 12 апреля 2610 года.
Голышев находился в тяжелом состоянии, имел все признаки бурно развивающегося заболевания, которое ни я, ни оперативные сотрудники моей партии с ходу диагностировать не смогли.
У Голышева была температура 44,5 градуса. Именно так: 44,5 градуса, таковы объективные данные, которые я оставляю без комментариев по причине своей недостаточной компетенции в вопросе.
Голышев находился определенно в измененном состоянии сознания. На вопросы и действия оперативных сотрудников реагировал неадекватно либо не реагировал вовсе. Бредил, временами терял сознание.
Поскольку всё, сказанное Голышевым в течение 9.03.2619, может иметь важное значение для Дела №56, привожу в приложении полную запись.
Подпись: майор ГБ Ж.Патру."
Vector. Дело №56, Документ 4. Приложение 1
Расшифровка высказываний Голышева Евгения Андреевича, записанных в течение 9 марта 2619 года на борту яхты "Рената" и в ходе его транспортировки в госпиталь генкомендатуры ГАБ по С-801 на борту оперативного корабля ОК-9.
"Голышев: Эноя это рай, рай. Понимаете, рай. Все согласны. Непрерывно твердят. Непрерывно твердят. Рай.
Оперативный сотрудник: Эноя это планета?
Голышев: Эноя это рай.
Оперативный сотрудник: Где находится Эноя?
Голышев: Эноя это рай.
Оперативный сотрудник: Кто живет на Эное?
Голышев: У Андрюши все хорошо. Рената красавица! Честное слово, им только лучше! Мы хотели... Пить. Дайте пить.
Оперативный сотрудник: Кто такой Андрюша?
Голышев: Румянцев. Андрюша Румянцев. Красавец. Уже летает. Летает."
Товарищи, вдумайтесь! Какой-то Голышев, пойманный ГАБ на борту яхты "Рената", сообщил, что у "Андрюши Румянцева" (то есть у меня! или у кого?! у моего полного тезки?!!) "всё хорошо".
А почему у меня всё должно быть плохо?! Я в 2619 году в СВКА учился. У меня и было "всё хорошо".
И этот вот Андрюша "уже летает"... Ну да, я уже летал на самом настоящем истребителе, на учебном РОК-14У. Хотя конкретно в марте 2619-го... В марте, наверное, еще не на РОК-14У. А на чем? На суборбитальном Т-102, ага. Ну да... Но тоже, согласимся, считается. Летает ведь.
Ну и почему это достойно упоминания?! Эка невидаль! Какой-то кадет уже летает... Суборбитально. Летает.
Или... Или о чем тогда он бредит?!!..
Чем он там обдолбался, этот Голышев?! Не знаю как там мой неведомый двойник, непонятный "Андрюша" с неведомой "Энои", а Голышев летал очень даже! Так летал, что улетал вместе с крышей!
Да что это вообще такое? О чем разговор? А?
Просто волосы шевелятся...
Я оторвался от чтения и вперил невидящий взор в полутьму.
Сердце стучало молотом.
Я с огромным трудом, преодолевая спазм, выдохнул.
Вдруг кто-то – этим кем-то оказался въехавший в помещение робот-уборщик – включил весь верхний свет.
От неожиданности я зажмурился.
Когда я решил вернуться к чтению, вместо белой бумаги в папке лежала только черная пыль. В лицо мне вдруг дохнуло могильным холодом.
Сработала ХЗ – химическая защита от несанкционированного чтения. Хитроумный полимер, из которого была сделана бумага дела номер пятьдесят шесть, среагировал наконец на сочетание кислородной атмосферы и света. Запустилась цепная эндотермическая реакция и – всё.
Я держал в руках тайну. Самую важную тайну своей жизни.
И пролюбил ее за одну секунду. Пролюбил потому, что не обратил внимание на маркер ХЗ в красном треугольнике.
Я расхохотался.
Мой надрывный, истерический хохот утонул в победительном рёве – робот-уборщик запустил свой пылесос.
Глава 7. Лики войны
Март, 2622 г.
Город Полковников
Планета С-801-7 (код "Ямал"), система С-801
"В официальном восьмитомнике "История войны 2622 года" приведен список причин, повлекших конфликт с Конкордией. Экономическое отставание нашего астрополитического партнера, "которое наглядно продемонстрировало упадочность самой системы устройства теократического государства" (Т.1, Москва, "Воениздат", 2630 г., с.27). Возникшие на этой почве политические разногласия. Чисто астрографические факторы, а именно: нависание серпа Синапских колоний над флангами Конкордии.
Однако перечень этот явно не полон. Восьмитомник обходит глухим молчанием большинство конфликтных точек идеологии. Кроме, разумеется, безосновательного клеймления "средневековой дикости" зороастризма. Нам представляется, что не только и не столько разногласия послужили причиной войны. Не меньшую роль сыграло то, насколько мы похожи."
Коковцев В.П. Феноменология культурной идентичности. – СПб: "Издательство Государственного Университета". – 2637.
– М-да... Ну и что мне с вами делать? Ума не приложу! – Сказал полковник Сергеенко, барабаня пальцами по экрану стационарного планшета.
Полковник служил в военной комендатуре Города Полковников – вот такая военная тавтология, товарищи...
Гражданского населения здесь было кот начихал, так что проблемы мобилизации Сергеенко по сути не заботили.
Патрули, обеспечение, склады и прочая рутина. И вот на тебе.
Свалились буквально как снег на голову.
В прямом смысле.
Восемьдесят шесть человек на гражданском сухогрузе упали с неба на космодром "А" прямо в разгар сражения.
Уверяли, что с Махаона. Мобильная пехота и танкисты, которые проводили всю эту компанию под белы рученьки в распоряжение полковника Сергеенко, в один голос клялись, что парни появились в тылу у клонов в очень напряженный момент и здорово помогли.
Если бы не этот факт, полковник, не долго думая, отправил бы их в фильтрационный лагерь – пусть там разбираются. Подозрительно потому что. До предела. Чтобы гражданское корыто вырвалось с оккупированного Махаона...
Попахивает.
Ой, попахивает!
Однако трое парней – на кладбище, шестеро – в госпитале. И клонов положили до полусотни. Как это пишется: "Инициативно воспользовавшись сложившейся ситуацией, мастерски применяя весь арсенал личного оружия, отряд действовал умело и мужественно, добившись решительного перелома в ходе боя."
Где это "пишется"? А вот, в официальных рапортах, которые подали... так... капитан Трифонов А.К. (5-й танковый полк) и майор Карабутов А.Н. (мобильная пехота, 127-й полк). Также имеются расшифровки данных парсеров – как скафандров МП, так и танков Т-10.
А это такой аргумент, что не рыпнуться. Ребята подсобили очень здорово!
– М-да, – повторил полковник и снова выбил дробь по многострадальному планшету. – И что с вами теперь делать?
– Решай, товарищ начальник, – ответил тот, который отрекомендовался командиром сводного партизанского отряда (майор запаса, осназ ЮАД). – Мы все мобилизованные, так что вот, сам понимаешь...
Полковник собрался было одернуть хамоватого партизана, но передумал. Не та ситуация, чтобы козырять уставом.
Партизан был изрядно здоров, грузен, носил пиратского вида бороду и брился налысо. Вид имел, чего уж там, бывалый. С ним вместе прибыли: два капитана – Богдан Мита и Дитер Карлофф (последний представлял штурмовую пехоту ЕД) и один мобилизованный полковник (ого!) частной военизированной охранной компании "Эрмандада", Южно-Американская Директория.
Сборная солянка та еще.
Штурмовики, мобильные пехотинцы, толпа мобилизованных гражданских и, до кучи, какие-то эрмандадовцы аж из Тремезианского пояса.
Их общая история здорово походила на сюрреалистический бред. Когда полковник ознакомился с первичным рапортом, то подумал, что даже по серьезной пьянке поверить в такое трудно.
Однако официальные документы всю эту ахинею вроде как подтверждали. Особый Отдел, который по всем правилам принял пополнение в умелые и крепкие объятия, переправил весь отряд в его полковничье распоряжение.
Парни, мол, чистые. Разбирайтесь, товарищ Сергеенко.
– Ну ладно, – наконец решился полковник. – Кадровых мы переведем в действующие части. Это не обсуждается. Но куда девать вас? И вас?
Он указал электронным стилом на бородача и какого-то там полковника из непонятной частной конторы.
– Вы люди военные, но что делать с вашими бывшими студентами? Из Кирты? Не обратно же на передовую?!
– Не могу не согласиться! – С жаром кивнул бородач. – Этот балласт мне уже вот где! – Он изобразил харакири по шее указательным пальцем, толстым, как сарделька. – Таскался с ними по всему Махаону! А парни хорошие. Жалко. Вон их сколько положили...
Полковник задумался. Даже затылок почесал для бодрости мыслей. Такая прорва дел, а тут еще эти! Не вовремя! Как же, черт возьми, не вовремя!
– Хорошо. Хорошо, – сказал он наконец. – Рецепт будет такой. Студенты ваши все поголовно призывного возраста. Добровольцы. То есть отправить их в тыл я не имею права. Сделаем вот как. Студентов зашлем в учебку мобильной пехоты. Скажем... да вот к майору Карабутову, который так активно за вас ратовал. Пусть его сержанты делают из мальчиков мужчин. Или как там у Киплинга?
Из здания военной комендатуры отправились кто куда.
Добровольцы – на Глетчерный. В учебку. Богдан Мита и его парни – в тот же самый полк, так как изначальная дивизия приписки считалась полностью уничтоженной. Эрмандадовцы и господин майор запаса – в штурмовую пехоту, вместе с партизанским военврачом. Одиннадцатая отдельная бригада Европейской Директории сейчас проходила переформирование в Городе Полковников. Значит господина Дитера Карлоффа туда же. Вместе с его недобитыми немцами.
"Ф-фух, – выдохнул полковник, глядя из окна на милитаризованную суету улицы. – С этой проблемой разобрался!"
Из окон было видно как патруль загоняет в офицерское общежитие разнообразных военфлотцев. Двумя домами дальше по проспекту работали саперы, выковыривавшие из фундамента неразорвавшуюся ракету клонского штурмовика. И, еще дальше, несколько бульдозеров разгребали завал, над которым возвышался закопченный до полной черноты киль какого-то неопознаваемого флуггера... Счастливая весенняя пора!
Заснеженные задворки завода №7 исполняли ныне скорбную, но необходимую функцию. В недалекой хронологии здесь загружались машины, принимавшие панели флуггерного бронирования.
Завод был небольшой, имел вспомогательную роль. А теперь лишился и ее из-за планирующей бомбы, сброшенной со стратосферных высот штурмовиком "Кара". Бомба набрала скорость в три Маха, после чего бетонные перекрытия вкупе с капитальными стенами стали преградой не серьезнее спичек с обшивкой из папиросной бумаги.
Бомба легко прошила их, какие-то стальные мелочи внутри корпуса, фундамент и разорвалась под главным конвейером. И всё, готово дело, завод встал.
Зато уцелела плавильная печь со всей энергетической подводкой, так как располагалась она в другом цеху.
Это важно. Потому что в здании заводоуправления заседал теперь исполнительный комитет суда военного трибунала. Во дворе периодически грохотали залпы, после чего печь получала черный тюк с траурным содержимым.
Завод стоял на широкой улице, занимая половину квартала в районе Интербригад. Вокруг очень даже ходили люди, так что сцены казни теоретически могли видеть многие. Их специально не стали прятать в подвалах для усиления педагогического эффекта. Но и на оживленные площади решили не выносить. Для "невнесения нервозности".
– Ну что? Следующий? – Спросил капитан, ёжась (теплая парка и зимние штаны, выпущенные поверх ботинок, не спасали).
– Так точно, вот личное дело и приговор, – ответил лейтенант и протянул рамку планшета.
– Пятый за сегодня, – капитан склонился над планшетом. – Ясно. Выводи.
Два автоматчика с нашивками комендатуры ГАБ вытолкали из дверей заводоуправления понурого человека. Глаза дикие, лица не видно из-за дыхательной маски. Одет в повседневную форму с сорванными погонами. Нелепо загребает ногами, постоянно озирается.
Конвой отвел его к стене цеха.
Стена изрублена пулями, постоянно падающий снег почти совсем запорошил красные комья под ногами.
Вслед вышло отделение – десять человек, все с теми же малиновыми нашивками.
Напротив простой пластиковый стол. За ним стоит капитан, смахивая перчаткой снежные хлопья с планшета. Капитану холодно. Он поднимает голову, сморит на человека у стены. Делает знак рукой, после чего конвойные удаляются.
Серый бетон в красно-коричневой патине, крупные снежинки, серое небо. Если смотреть сверху, похоже на сцену античного театра, но никто не смотрит сверху. Зато в стороне, на улице, стоит кучка зрителей, которым всё видно через пролом в стене.
– Трушевский Борис Вячеславович. – Голос капитана усилен динамиком, видимо под маской прячется микрофон. – Вы обвиняетесь в хищении служебного имущества в особо крупных размерах по статье 160 пункт 2. Суд военного трибунала приговорил вас к высшей мере пресечения через расстрел. Казнь будет приведена в исполнение немедленно отделением Особого Отдела Главной комендатуры ГАБ. У вас есть последнее слово? Пожелание?
Долгий взгляд на приговоренного. В глазах лед.
– Дайте закурить. – Наконец отвечает человек у стены.
Капитан кивает, и лейтенант быстрым шагом направляется к лобному месту. Трушевский скидывает маску, надсадно кашляет – это легкие протестуют против бедного кислородом воздуха. Сигарета, тем не менее, разгорается – направленный сноп огня всепланетной зажигалки воспламеняет табак в долю секунды.
Три жадные затяжки и снова мучительный кашель. Сигарета летит в снег.
– Не желаете повязку на глаза?
Отрицательная реакция.
Капитан тихо командует:
– Приступайте, товарищ лейтенант.
– Отделение!.. Смирно!.. Оружие на изготовку!
Десять бойцов вскидывают автоматы пред собой. Глаза самым уставным образом смотрят на индикаторы боепитания.
– Оружие к бою! – Большие пальцы перебрасывают флажки предохранителей в положение одиночного огня.
– Целься! – Десять прикладов упираются в плечи, затянутые пехотными разгрузочными жилетами.
– Пли!
Сухой морозный воздух разламывается слитным треском десятка стволов. Приговоренный дергается, за его спиной повисает багровый туман, и он валится в снег. Рядом с побелевшей рукой дотлевает огонек сигареты.
– Ну вот и всё. – Сказал один из нечаянных зрителей. – Одним интендантом стало меньше.
Он невысок, строен и удивительно ловко носит форму. Такое впечатление, что это не толстая парка, а смокинг, или даже концертный фрак. На рукаве шеврон медслужбы, а морщинки вокруг глаз выдают вовсе не юношеский возраст.
– Откуда ты знаешь, что он интендант, Док? – Спросил второй.
– Ну ты сказал тоже, Просперо! – Первый хлопнул себя по бедру от избытка эмоций. А может просто пытался согреться? – Нельзя настолько не интересоваться последними известиями! Это же сам Трушевский! Трушевский! Интендант Города Полковников! Главный! Там вся служба отличилась: поставили патронов для А-98 на целую дивизию. А дивизия-то вооружена "Зиг-Зауэрами"! Стали копать, оказалось, что этот вот тип не просто воровал, а воровал в промышленных масштабах! Ну и сам видишь: к стеночке паразита. Еще князь Суворов говорил, что любого интенданта через год службы можно вешать. – Заключил первый, которого звали Док. – Пойдем, холодно, а до госпиталя километр, не меньше.
Трио направлялось в госпиталь с благородной целью: проведать раненых, ребят, с которыми бежали с Махаона сюда, на Восемьсот Первый парсек.
Нетрудно догадаться, что Док – не кто иной, как доктор Скальпель, он же Ричард Фарагут. Просперо – мобилизованный сотрудник "Эрмандады". Третьим был парень из штурмового батальона по имени Питер Мэй Окленд, чья судьба так неожиданно переплелась с бывшим начальником Просперо Ахиллом-Марией де Вильямайора де ла Крус.
Впрочем, теперь все трое носили темно-зеленую форму с черной гранатой на рукавном шевроне – штурмовая пехота, наследники гренадеров.
– А чего их вот так расходуют? – Поинтересовался Питер, дитя хмурых Британских островов. – Ну вот так, целым отделением? А, Док?
– Это чтобы никто из расстрельной команды не знал, чья пуля принесла смерть. – Ответил Скальпель, вдумчиво давя снег ботинками. – Десять человек, у половины холостые заряды.
– Зачем так сложно?
– Затем, друг мой, чтобы расстрельщики не рехнулись. Сейчас война, через их руки должна проходить чертова уйма приговоренных. Трусы, дезертиры, шпионы, пособники... смертных статей много, почитай литературу.
– Да ну, вот еще, читать... Мне устава хватает! – Питер задумался. – А я вот слышал, что положено в затылок расстреливать?
– Это в обычное время. Делается так: заключенному говорят, что его переводят в другую камеру. Практика обычная, их часто переводят. В коридоре специально обученный человек достает пистолет... Бах – и всё. Пуля в затылок, просто гаснет свет. Самый гуманный способ казни, между прочим. Не успеваешь даже испугаться.
– Ого!
– Вот тебе и "ого"! Это русские придумали пятьсот лет назад.
Рядовой первого класса Окленд потрясенно замолчал, в очередной раз пораженный широтой кругозора военной медицины в лице доктора Фарагута.
Мимо медленно плыли здания, падал бесконечный снег. Три звезды, как три звезды на полковничьих погонах, силились пронзить слабыми лучами серое небо, а госпиталь был всё так же далеко.
Добрались.
Пехотный госпиталь располагался у выезда из района Интербригад. Этому участку города во время бомбардировки досталось на удивление мало. Ну а госпиталь клоны вообще не пытались обстреливать, верные законам войны. На крыше каждого корпуса сияли грандиозные красные кресты, чтобы, если вдруг возникнет желание, каждый комендор, оператор наведения или пилот знал: ты убиваешь медперсонал, который, быть может, станет лечить тебя, раненого.
Рядовой Окленд умчался по пеленгу регистратуры к своим штурмовикам, а Док и Просперо проведали мобилизованных студентов из Кирты. Одного бойца "Эрмандады", который схлопотал очередь в живот, поместили в отделение Интенсивной Терапии. Он был в состоянии управляемой комы, так что ему часов посещения не полагалось.
Студентов латали заботливые медкомбайны – ничего особенного. Хотя парочке светила демобилизация по ранению. Простреленная селезенка и уничтоженный разрывной пулей коленный сустав к шуткам не располагали.
– Не пойму. – Сказал Просперо, когда с благородной миссией было покончено, и оба поджидали Питера в людном больничном холле, сидя на диванчике.
– Чего?
– Вас не пойму. Обоих. – Бывший эрмандадовец покосился на доктора. – Тебя и Салмана.
– Не удивительно, учитывая наш антагонистический статус-кво в недалеком вчера. – Фарагут подернул штанину и заложил ногу за ногу.