Это была, судя по всему, именно та скульптура, что когда-то снилась его деду, которого Герман никогда не видел - Павлу Дмитриевичу Ширяеву. Отцу его мамы, умершему задолго до его, Германа, появления на свет. Точнее, убитому в поезде, в отважной схватке с бандитами, напавшими на пассажиров - так говорила мама. Отец шоферил на Севере, но раз в год приезжал домой, в Бежецк. Вот тогда-то и начал он видеть во сне это странное существо. И даже пытался нарисовать его, хотя художник из него был никакой. Герман сам видел эти рисунки у бабушки, в Бежецке, когда учился то ли в четвертом, то ли в пятом классе. И тогда же услышал историю про сны деда. Со временем она совершенно вылетела у него из головы, а вот теперь, стоя перед скульптурой, Гридин отчетливо вспомнил эти неуклюжие карандашные наброски. Да, дед определенно не был ни Репиным, ни Джорджоне, но характерные признаки кое-как сумел передать. В его набросках угадывалась скульптура, которую сейчас завороженно созерцал Герман.
Это было интересно и непонятно, и даже несколько пугало (хотя слово "испуг", наверное, не очень подходило к тому сложному чувству, точнее, смеси чувств, которые испытывал Гридин), но никаким боком не стыковалось с заданием. Можно было и поразмышлять об этом, строя разные предположения, - но потом. Когда он, Гридин, вернется отсюда. И не просто вернется - а сделав то, что ему поручили сделать.
Сфинкс-инопланетянин - это, конечно, удивительно, это вызывает множество вопросов. В частности, о влиянии собственного подсознания и архетипов на восприятие окружающего. Но вопросы - в другой раз. Дома, на диване. В компании Скорпиона и шамана Николая. Под коньячок.
Напоследок Герман все-таки прикоснулся к тонкому пальцу сфинкса. Камень был прохладным и гладким. И вполне возможно, возле гаража возвышалось на самом деле не изваяние инопланетного существа, а, например, бюст Ленина, установленный каким-нибудь ветераном советской эпохи. Забрал с помойки у вон той школы, что виднеется за деревьями, в период ниспровержения прошлых кумиров, выждал, когда все перебесятся - и поставил под своими окнами. Дабы радовал взор тот, который "всегда с тобой" и "живее всех живых".
Гридин окинул прощальным взглядом скульптуру и повернулся, чтобы идти дальше.
И услышал донесшийся из-за спины, от гаража, басовитый хрипловатый голос. Голос был не очень громкий, совершенно спокойный, но Герман, делая разворот на сто восемьдесят градусов, все-таки вновь вытащил "глок".
"Не дотронешься - не поверишь?" - именно такой вопрос только что прозвучал, и адресован этот вопрос был явно ему, Гридину.
Держа пистолет на изготовку, Герман воззрился на человекообразное существо, застывшее с опущенными руками в семи-восьми метрах от него, возле гаража. Существо было чуть повыше Гридина, его массивное туловище опиралось на крепкие кривоватые ноги штангиста, а крупная лысая голова сидела на такой короткой шее, словно своим весом вдавила ее в широкую грудную клетку. Казалось, эту непомерно выпуклую грудь что-то распирает, и она вот-вот разлетится на куски, как перегревшийся паровой котел. Никакой одежды на существе не было, но и голым его назвать язык не поворачивался - никто ведь не назовет голым медведя. Да, существо смахивало на медведя, и все-таки Герман отнес его именно к человекообразным. Потому что оно было двуногим, прямоходящим и без перьев. Плоские ли у него ногти, каковыми они должны быть по уточнению Платона, Гридин видеть не мог - его визави стоял, сжав кулаки. К его громоздкой фигуре вполне подходило определение "топорная работа": он казался вырубленным из бревна или из камня. Все в нем было грубым, угловатым, необработанным, неотшлифованным. В общем, не завершенное изделие, а заготовка. Этакий Собакевич.
"Нет, братец, ты не из бревна и не из камня, - подумал Гридин, всматриваясь в знаки, только что проступившие на лбу человекообразного. - Ты из красной глины. Глиняный кувшинчик…"
Он в этом почти не сомневался.
Топорное лицо создания было такого же кирпичного цвета, как и вся фигура, и не выражало никаких эмоций. Крупные вывернутые губы, приплюснутый боксерский нос-нашлепка, широко расставленные тусклые глаза под квадратным плоским лбом. И еще у существа были небольшие оттопыренные уши-пельмени. А вот бровей не было, как и ресниц.
Теперь на лбу у двуногого прямоходящего явственно читалось: "emeth".
Перед Гридиным, несомненно, стоял голем. Голем вульгарис, так сказать. То есть обыкновенный. Вылепленное из красной глины создание, в которое вдохнули жизнь: произнесли над ним имя Бога и написали на лбу пять букв. "Emeth" - "правда". Верный слуга, назаменимый домработник - сильный, исполнительный, беспрекословный. Собственно, прекословить големы и не могли, потому что были немыми.
Правда, этот, у гаража, оказался нетипичным. А значит, все-таки не из породы "вульгарис". Ведь это же его голос только что прозвучал?
Герман пребывал в некоторой задумчивости, хотя глаз с глиняного не спускал. Что делать? Не завязывать разговор и идти своим путем? Так советуют поступать при встрече с цыганками, дабы не охмурили. Пальнуть в лоб, чтобы сразу отцепился? А то вдруг начнет клянчить на опохмелку? Или же не тратить боеприпасы, а вырубить глиняного классическим способом, как и рекомендуют поступать с големами? А именно: подойти к нему и выскрести со лба первую букву, благо этот экземпляр еще не подрос (а големы имеют обыкновение постоянно расти и становиться все сильнее). Когда слово "emeth" - "правда" будет сокращено до "meth" - "мертв", голем потеряет свою жизненную силу и превратится в кучу глины.
Только позволит ли этот проделать с собой такое?
"Интересно, - подумал Гридин, - а если бы тут оказался не я, а, например, Леха Волков? Который обо всех этих подробностях насчет големов и не слыхивал, стопроцентно. Кто бы ему привиделся вместо этого глиняного? Терминатор? Бармалей?"
Несомненно, он имел дело с иллюзией. Или с чем-то в том же духе. Единственное, что удерживало Гридина от решительных действий, была способность голема разговаривать. Конечно, не стоило рассчитывать на получение каких-то ценных указаний от собственной иллюзии (или все-таки не совсем иллюзии?), но перекинуться парой-тройкой слов… Вдруг да и нарисуется что-нибудь полезное? Пулю в глиняный лоб - это всегда успеется.
Жаль, конечно, что ему попался именно голем, а не снорк, контролер или псевдогигант. Вернее, не то чтобы жаль… Просто было бы привычнее. В компьютерную игру "S.T.A.L.K.E.R." ему играть доводилось. Сразу стало бы понятно, откуда тут ноги растут. А может, он на самом деле угодил в какую-нибудь компьютерную "стрелялку"?
Впрочем, эта мысль была совершенно неоригинальной.
Герман опустил пистолет и предупредил голема:
- Стой, где стоишь. Ты что-то хотел мне сказать, приятель?
Голем повел могучими плечами и прохрипел:
- Очень распространенная ошибка. Многие почему-то полагают, что если предмет можно потрогать, значит, он действительно существует.
- Хочешь сказать, что этого памятника брату по разуму здесь нет? - Гридин кивнул на сфинкса-инопланетянина.
Глиняный переступил с ноги на ногу, и Герман тут же шевельнул рукой с пистолетом. Однако создание из еврейского фольклора осталось стоять на месте.
- На этот вопрос ответить невозможно, - вновь раздался басовитый и теперь уже не хриплый голос.
Было в нем что-то механическое. Так, наверное, мог бы говорить оживший игровой автомат. Или холодильник.
- Ну и не надо, - сказал Гридин. - А кто это? Наш предок с Альфы Центавра?
- Это предок Белых Ворон.
- Тоже неплохо. "Белые вороны" - это в переносном смысле? Или действительно альбиносы? Уж больно крупные у них предки…
- Важно совсем другое, - пророкотал голем. - Создатели египетской "Книги мертвых" считали загробный мир таким же реальным, как тот, в котором они жили. Создатели же тибетской "Книги мертвых" полагали, что Загробье столь же иллюзорно, как и Предгробье.
Голем говорил размеренно, и каждое слово было подобно тяжелому камню - он создавал их и бросал в Гридина, намереваясь завалить с головой. Но ничего нового для себя Герман пока не слышал - хотя на душе у него почему-то стало тревожно.
- А истина в том, что здесь, в Загробье, равноценно и первое, и второе утверждение. Хотя, если ты не совсем слеп, то можешь обнаружить: неверно ни то, ни другое.
Последнюю фразу Гридин уже не усвоил. Все его сознание сосредоточилось на одном только слове, произнесенном странным собеседником.
- Загробье… - пробормотал он, во все глаза глядя в неживое лицо голема. - Это… вот здесь… здесь загробный мир? Я в загробном мире?!
Ему было и смешно, и жутковато. И сразу вспомнилась река с лодкой. Местный Стикс.
- Да, это Загробье, - мертвым голосом подтвердил голем.
- И кто же ты такой? Глиняный консультант? И когда это я успел умереть? Как-то не заметил…
- Не знаю, каким я тебе представляюсь, но это не имеет никакого значения.
Голем качнулся вперед, словно собираясь сделать шаг. Но не сделал.
- А собственную смерть заметить невозможно, - продолжал он. - Невозможно заметить сам момент перехода. Тебя умертвили, чтобы ты смог пуститься на поиски. Но поиски твои бесполезны. Даже если и найдешь - что ты будешь делать дальше? Отсюда в Предгробье возврата нет.
- А как же Лазарь? - спросил Гридин, поигрывая пистолетом. - Сказал Иисус: "Лазарь, иди вон!" - и тот встал и пошел вон. Да и сам Господь, помнится, воскрес. "Смертию смерть поправ". Не так ли?
Гридин не скрывал иронии. Тоскливое жутковатое ощущение исчезло, сменившись уверенностью: глиняное чудо-юдо просто компостирует ему мозги. Кем бы оно ни было на самом деле - иллюзией, оборотнем или кем-то еще, - но цель его разговоров стала Герману понятной. Не получилось превратить в лепешку с помощью джипа, так решили убедить в бесперспективности поисков.
Кто решил - Гридин не знал, да это было и неважно. А важно было продолжать поиски - до победного конца. Какое же это Загробье, если Скорпион может досюда дотянуться? Причем уже во второй раз.
Голова сфинкса находилась в каком-то метре от Гридина. Он не заметил, когда и как это произошло, но теперь видел не лик серого гуманоида с "летающей тарелки", а Станислава Карпухина. Каменный лик, со сдвинутыми мохнатыми бровями.
"Смотри, Командор, - словно молча предупреждал Скорпион. - Не позволяй всяким вешать тебе лапшу на уши. Лапша горячая, уши обожжешь!"
- Ты не Лазарь, и не Иисус, - голос голема стал громче, и в нем вновь появилась хрипота. - Ты не вернешься. Дальнейший твой путь - только вниз. И не туда, куда ты направляешься, а назад.
- Ладно, приятель, - чуть ли не весело сказал Гридин. - Не знаю, от какого бен Бецалеля ты сбежал, но покалякали - и хватит. Мне идти надо, однако. И именно туда, - он показал "глоком" в сторону решетчатой школьной ограды. - Попробуешь помешать - пристрелю.
Голем столбом стоял на месте. Похоже, он стал такой же скульптурой, как и сфинкс, у которого вновь было инопланетное лицо. Герман подумал про деда и его странные сны и не удержался от вопроса:
- И все же, кто такие белые вороны?
- Новые знания тебе уже не нужны, ты в Загробье, - прорычал глиняный человек… нет, уже не человек: перед Гридиным стоял на задних лапах бурый медведь, и вид у него был отнюдь не добродушный.
Герман не стал гадать, иллюзорный это зверь или нет, и что тот собирается предпринять. В любом случае, в тылу должно быть чисто. Поэтому, хоть дева-сирена и безмолвствовала, он вскинул пистолет и…
И отпрянул от края обрыва.
9
КамАЗ с клепаным военным кунгом цвета хаки, увенчанным блюдцем спутниковой антенны, пробирался по лесной дороге, то и дело ныряя колесами в выбоины и расплескивая жижу, сотворенную недавно прошедшим коротким, но обильным дождем. С листьев еще продолжали падать капли, однако небо вновь было чистым, и, заменяя солнце, сияла там великолепная радуга. Самого солнца уже не видно было за деревьями - близился вечер. Один из тех подмосковных вечеров, о которых поется в песне. Урчание мощного двигателя эхом отскакивало от стволов и тут же глохло в чаще, начинающей менять окраску в преддверии осени.
В обеих боковинах кунга, под крышей, располагались рядком по три окна, но тонированные стекла не позволяли увидеть то, что находится внутри. Зато кабина была открыта для обозрения любому прохожему - правда, с тех пор, как КамАЗ свернул с шоссе в лес, ни люди, ни звери на дороге не попадались. За рулем сидел парень в полевой военной фуражке и камуфляжной куртке, в колер с автомобилем. В кунге находились еще трое мужчин в такой же пятнистой форме без знаков различия. Двое сидели в креслах у низких столиков с дисплеями, а третий производил манипуляции с выставленной вдоль стенок аппаратурой все того же защитного цвета. На панели электронных часов под потолком светились числа: "25.08. 18.13". Военные делали свое дело привычно и споро, не обращая внимания на качку, и время от времени роняли короткие фразы:
- Что там, Семак? Мерцает?
- Нет, сидит как привязанный. Но сигнал мутноватый.
- Совмести по максимуму.
- Уже. Не тянет.
- "Вега", "Вега", я "Спрут". Добавьте четкости, если получится.
- Тысяча двести, поворот направо. Вертушку убираем?
- Да, пора. Саныч, укрупни квадрат.
- Трактор, блин!
- Пусть ковыляет. "Сирень", "Сирень", я "Спрут". Падай в третьем. Не ближе тысячи.
- Есть, прорвал!
- Рвать не надо, не целка. Потихоньку…
…Объект засекли в четырнадцать двадцать семь, чуть ли не у самой Кольцевой, где он бесцельно, казалось, утюжил небо, то взмывая на восемь тысяч метров, то снижаясь до пятисот. Точнее, он утюжил небо только на экранах радаров - никто из проезжавших по МКАД ничего такого в вышине не наблюдал.
Пилот поднятого в воздух истребителя тоже визуально ничего не обнаружил, и тут же получил команду идти на посадку. У военных имелись веские причины "не раздражать" невидимку - опыт был накоплен предостаточный. Все воздушные коридоры в этой зоне закрыли и продолжали вести наблюдение.
Помотавшись над пригородами, невидимый объект на сравнительно небольшой скорости удалился на северо-запад и пропал с экранов РЛС. Но через полчаса вновь появился, потанцевал в воздухе и, судя по всему, примерно в шестнадцать тридцать совершил посадку на опушке леса, в шести с лишним километрах от платформы "Московское море" Октябрьской железной дороги. Этот район отлично просматривался с геостационарного спутника, однако объект продолжал оставаться невидимым в оптическом диапазоне, а радары ПВО его теперь, естественно, засечь не могли. Аппаратура сателлита то теряла объект, то вновь находила, словно он временами проваливался в некое иное измерение или экранировался, и в этом "мерцании" не угадывалось никакой системы. В семнадцать двадцать одну отметка опять пропала, однако направленный в этот район вертолет вновь засек невидимку. Чуть позже "протер глаза" и спутник.
Вертолет описывал круги на почтительном расстоянии от объекта, поджидая прибытия спецгруппы, которой была поставлена только одна задача: наблюдать, не предпринимая никаких активных действий. Тем не менее, в ближайшую войсковую часть поступила команда быть готовыми произвести оцепление района в окрестностях Московского моря. Хотя никто не рассчитывал на то, что незваный гость надолго застрянет в лесу. Скорее всего, он сорвется с места и бесследно исчезнет в небесах, как было уже не раз, и не два…
Да, радикальные меры к пришельцу применять не собирались - для атакующих это могло закончиться слишком печально.
Еще в 1954 году в США, близ города Утика, на перехват неопознанного летающего объекта были посланы два истребителя "старфайтер", вооруженные ракетами. Ослепительный луч, вырвавшийся из НЛО, поразил один из самолетов…
В мае 1969 года над Ханоем появилось нечто, похожее на огромный апельсин. Зенитно-ракетный дивизион открыл огонь, но ракеты взорвались, не долетев до цели. А все тот же луч уничтожил одну зенитно-ракетную установку вместе с расчетом…
Подобные истории произошли и на острове Сардиния, и в Южной Корее.
Случалось, что неопознанные объекты вели себя агрессивно даже не при атаке, а только при попытках истребителей приблизиться к ним.
Поэтому к очередному невидимке отнеслись со всей осторожностью.
КамАЗ продолжал пробираться к месту посадки визитера. Военные в кунге все так же перебрасывались фразами. Никто не высказывал никаких предположений относительно природы объекта, но по мере приближения к нему лица мужчин становились все более напряженными.
До цели оставался километр с небольшим, когда на картинке со спутника появилась новая деталь. Со стороны железнодорожного переезда наперерез КамАЗу мчался черный джип, мелькая в просветах между ветвями. Он остановился на перекрестке лесных дорог, и теперь его отделяло от КамАЗа не более трехсот метров.
В ту же минуту спецгруппе поступил приказ командования: немедленно прекратить наблюдение за объектом, развернуться и возвращаться восвояси.
- Есть, - коротко ответил старший.
Он ушел со связи, помянул известную мать и обвел взглядом подчиненных:
- Отбой, гренадеры. Приказано дать задний ход и ехать пить пиво. - Он нажал на клавишу громкой связи: - Коля, тормози и поворачивай назад.
- С какого такого перепугу? - недовольно спросил худощавый Семак.
- Наше дело телячье, - глубокомысленно заметил Саныч. - Обоссался - и стой. Правильно, колонель?
- Телячье не телячье, но уже, похоже, не наше, - ответил старший.
Пока автомобиль, как бегемот, ворочался в грязи, глухо взревывая в попытках изменить курс на противоположный, все трое смотрели на экран. Старший не спешил выполнять приказ прекратить наблюдение, и все было видно как на ладони. Недавно совершивший посадку вертолет вновь взмыл в воздух и, закладывая вираж, начал набирать высоту - ему определенно тоже дали отбой. Черный джип продолжал стоять на перекрестке. А со стороны платформы "Московское море" шел по просеке какой-то человек - наверное, это возвращался домой, сойдя с электрички, кто-то из местных или бродил грибник-ягодник. Просека кончалась метрах в шестистах от того места, где затаился неизвестный объект.
"Наше дело не рожать…" - подумал "колонель".
И сказал:
- Всё, вырубаем. И до дому, до хаты.