10
Смена декораций вновь, как и на равнине, произошла мгновенно, и Гридина, вероятно, спасло только то, что он в этот момент не шел, а стоял на месте. Иначе наверняка бы сверзился в затянутые серой пеленой глубины. Опять зона демонстрировала ему эффект кинопленки с вырезанными кадрами.
И, между прочим, дева-сирена так и промолчала. Не успела среагировать на опасность.
Гридин озадаченно уставился на неожиданное препятствие. Перед ним был ров. Он тянулся вдоль пустынной улицы влево и вправо, насколько хватало глаз. Можно было подумать, что тут меняли водопроводные трубы, - но только какого же диаметра эти трубы, если ширина рва составляла метров двадцать, не меньше? Противоположный край рва подступал под самые дома, так что кое-где виднелись бетонные плиты фундамента. Казалось, что стенки рва покрыты ледяной коркой или глазурью. Неизвестно, насколько он был глубок - метрах в десяти - двенадцати ниже уровня тротуара застыла ровная поверхность какой-то однообразной серой субстанции, почему-то вызвавшей у Гридина ассоциации с холодцом, - но этого явно хватало для того, чтобы распрощаться с мыслью о возможности переправы. Крыльев у Гридина не было, моторчика и пропеллера, как у Карлсона, тоже, а прыжкам, даже с очень хорошего разбега, на двадцать метров его почему-то не научили.
Направиться в обход? А если ров опоясывает город, не позволяя добраться до того места, откуда подмигивал лучик? Раздобыть где-то веревку и спуститься? А как потом выбраться наверх?
"Дальнейший твой путь - только вниз…"
Гридин передернул плечами и оглянулся. Ни многоэтажек, ни школы с футбольным полем, ни того гаража сзади не оказалось. И голема-медведя тоже. За спиной была равнина, упиравшаяся в странно близкий горизонт - словно кто-то взял да и стиснул пространство. Псевдосолнце висело на прежнем месте, и в слабом его свете багровел одинокий сфинкс - предок каких-то белых ворон.
"Думай, Гера, думай, - сказал себе Гридин. - Думай, голова, - картуз куплю…"
Продолжая держать в руке пистолет, он отошел к невзрачному газону. Присел на корточки, прислонился спиной к дереву неопределенной породы и обвел взглядом утесы возвышающихся на другой стороне рва многоэтажек. На балконах висело разнообразное белье. Вокруг было тихо и безлюдно.
Выходило, что это не кадры исчезают из кинопленки, а меняется само окружающее. Просто исчезают куски пространства. Он ведь не сделал ни шага, он стоял возле сфинкса и собирался стрелять в глиняного - и сразу же очутился здесь, напротив многоэтажек, которые он уже видел от гаража, у этого рва, за сотню метров от скульптуры. И куда может занести его в следующий раз?
Герман невольно поежился и заставил себя не думать об этом. Правила здесь устанавливал не он, и не в его силах было как-то повлиять на процесс. Оставалось надеяться на удачу. С удачей он вроде бы всегда ладил… Хотя кто знает? Может, и у нее есть лимит.
"Заткнись!" - посоветовал он себе.
В конце концов, на каждого из живущих на земле мог в любой момент грохнуться метеорит. Так что - всю жизнь только и думать об этом?
Живущих на земле…
"Тебя умертвили, чтобы ты смог пуститься на поиски…"
Гридин усмехнулся, хотя немногочисленный отряд мурашек с холодными лапками все-таки пробежался по спине.
Он представил, как Скорпион, пряча злобную ухмылку Сальери, подсыпает ему яд в стакан с коньяком. А шаман Николай в это время отвлекает жертву разговорами о тонкостях камлания и описаниями верхнего и нижнего миров, куда дух шамана может чуть ли не запросто совершать полеты. Или: Николай, накурившись и выпив водки, как это принято у шаманов тунгусо-манчжурских народов, начинает плясать, колотя в бубен. А Скорпион неслышно подходит сзади к своему боевому товарищу Герману Гридину и хладнокровно стреляет в затылок. "В руке не дрогнул пистолет…"
Чепуха! Чушь собачья.
И почему там постоянно отирался шаман? Николай и Скорпион - прямо "сладкая парочка". Ну да, психологически настраивал, обучал психотехникам… И где же эти психотехники?
Герман одернул себя. В том-то, наверное, и проявилось обучение, что он, Гридин, ведет себя вполне спокойно в этом очень странном месте, не закатывает истерик, не мечется, не палит в каждую тень. Да, удивляется временами, но в обморок не грохается. Сохраняет работоспособность и присутствие духа. Не зря, небось, шаман хлебушек-то омеговский ел и коньячок пил, не зря…
В памяти вдруг всплыло название: "Повесть о шаманке Нисань". Наверное, об этом тексте говорил тот же Николай - кому же еще? Какой-то там парень погиб в старину на охоте, в горах, а шаманка вызвалась вернуть его к жизни и отправилась в мир мертвых. Встретила там чьи-то души, нашла нужную и вывела на свет божий. И парень ожил. В общем, почти Орфей и Эвридика, только где-то наоборот. Как говорил Юра Панов:
В Аид ушел за тенью-Эвридикой
И не вернулся: там не так уж плохо…
Точно, это Николай рассказывал. И про эскимосов рассказывал, и про бурятских "белых" и "черных" шаманов, и про ритуальный трансвестизм… Готовил к работе в зоне. Значит, отцам-командирам было известно: там есть какие-то аналогии с шаманскими мирами. А может, дело совсем в другом…
Загробье…
Гридин еще раз окинул взглядом окружающее. Ну что это за Загробье такое? Больно уж обыденное, просто курам на смех. Где ангелы, понимаешь, в белых одеждах или, там, черти с тефлоновыми сковородками? Не Загробье это, браток, а зона. Да нет, не та, где браткам и положено сидеть, а другая. Зона, влияющая на психику и выковыривающая из подсознания бог весть что. Даже такое, чего там вроде и не должно быть. Впрочем, подсознание - штука необъятная и непознаваемая. А если уж строить предположения, то гораздо интереснее считать зону не заурядным загробным миром, а одной из частей Мультиверса. Скоро ли появится из ближайшего подъезда или из-за угла еще какой-нибудь монстр, который будет впаривать именно эту идею?
А что - Хью Эверетт высказал неплохую мысль. Эвереттика - вещь занятная, увлекательная, и, с ее позиций, в зоне, кажется, кое-что можно было бы объяснить.
Гридин потерся спиной о ствол, устраиваясь поудобнее. Отвлечься на умозрительные рассуждения он позволил себе только потому, что не мог пока придумать, как поступать дальше.
Итак, согласно мудрому американскому физику Эверетту, во всех квантовых процессах (а люди - это квантовые объекты) осуществляются все выборы, которые только теоретически возможны. То есть некие параллельные миры, по терминологии писателей-фантастов, - не просто образы, не выдумка, а самая что ни на есть настоящая физическая реальность.
Зона может быть одной из ветвей Мультиверса, то бишь многомерной Вселенной. Она вроде бы находится и на Земле, где-нибудь под Тамбовом или в верховьях Амазонки, но, в то же время, - и вне Земли.
Насколько Гридину помнилось из прочитанной когда-то статьи, - а читал он по-прежнему охотно, если время позволяло, - в эвереттических мирах это самое время течет весьма необычно: оно может растягиваться, сжиматься, делать петли, течь вспять… В общем, джентльменский набор фантаста. Потому, вероятно, он и не испытывает ни голода, ни жажды, ни усталости. А Скорпион предупреждал: о еде-питье не беспокойся, они тебе не понадобятся. Именно потому, что время здесь иное? И, пардон, по нужде ему совсем не хочется - ни по малой, ни по большой.
Следующая особенность эвереттических миров: их физические свойства отличаются от мира земного. И опять в точку!
А еще: каждый человек - лишь некая часть сложного образования, которое в Мультиверсе существует как мультивидуум. Каждый человек одновременно живет во множестве миров, но не знает об этом. Потому что эти другие жизни многих "я", составляющих "супер-я" мультивидуума, "свернуты" и обычно не проявляются, хотя оставляют следы своего присутствия в глубинах подсознания - и человек порой может что-то такое чувствовать. "Черный человек на кровать ко мне садится, черный человек спать не дает мне всю ночь…" Поэты - существа особые, сверхчувствительные… Да если еще и бухают по-черному…
Зона - иной мир, и не исключено, что он встретит здесь другие части того образования, того "супер-я", что зовется Германом Гридиным. Двойника своего встретит. А ведь та девчонка говорила о двойниках…
- Ага, - вслух сказал Герман. - Всенепременно встречу. И пойдем с ним в "Лилию", и выпьем за знакомство. Параллельной водки.
Он сказал так потому, что мысль о двойнике отозвалась в душе все той же болью - ощущением какой-то утраты. И боль душевная тут же породила боль физическую - как и прежде, между лопаток.
"Вернусь - и обязательно к докторам", - решил Гридин.
После тридцати лучше, чуть что, обращаться к айболитам, а то потом может быть уже поздно…
"Все это классно, Герман Георгиевич, - сказал он себе. - Параллельный мир, дыра в другое измерение… Можно еще предположить, что вообще попал в чью-то книгу. Или в тридевятое царство, тридесятое государство. Или шаман в порядке эксперимента отправил меня в какой-нибудь перпендикулярный мир. Накурился я, наелся мухоморов, водочкой запил, пивком полирнул - и лежу на диване, галлюцинирую, а Скорпион с шаманом водку тем временем допивают Не пропадать же добру. Загробье, как бы не так! Да Загробье просто отдыхает - похлеще штучки имеются…"
Тысячу раз прав Скорпион: лишняя информация совершенно не нужна. Какое сейчас ему, Гридину, дело до природы зоны? Да не все ли равно - параллельный это мир или загробный? Его зачем сюда послали? Искать и найти. Вот и надо искать, а не морочить самому себе яйца. Напрямик не получается - значит, нужно в обход. Как нормальные герои. Если и в обход не получится - будем думать дальше. В конце концов, если ничего лучшего не подвернется, - зайти в любой дом возле рва, пройтись по квартирам, пошвырять с балконов мебель и навести переправу. Не бездонная же она, эта канава! Да, работенка, конечно, не из легких, для какого-нибудь циклопа, - а что поделать? Придется попотеть.
В глубине души Герман все-таки рассчитывал, что удача его не бросит - негоже бросать такого красавца…
А прежде чем устремить стопы свои в обход, нужно поискать какой-нибудь камешек, или ветку сломать - да и проверить, что там за холодец во рву. Если поверхность прочная - уже легче. Если нет - значит, нет.
Он хлопнул себя кулаком по колену и начал вставать. Вперед, труба зовет!
Труба не труба, а сирена завыла, словно этой деве сон страшный приснился.
Оказалось, что он не может подняться на ноги - куртка словно прилипла к совершенно на вид безобидному дереву. А ведь совсем недавно он без помех елозил по стволу спиной. Герман собрался было расстегнуть "молнию", чтобы выскочить из куртки - но не успел. Протянувшиеся сверху длинные гибкие ветки, подобные щупальцам, оплели его, притиснув руки к бокам, чуть ли не с пальцами вырвали пистолет и бросили оружие на газон. В мгновение ока Гридин оказался спеленутым, как ребенок, и таким же беспомощным. Превратившиеся в подобие лиан ветки подтянули его вверх, и Гридин повис над землей, словно в колыбели. Или, если предполагать самое худшее, - словно в гробу.
"В той норе, во тьме печальной, гроб качается хрустальный на цепях между столбов…"
Эти строки Пушкина, сохранившиеся с детства, пришли в голову чуть позже, когда он понял, что с такими путами справиться не в силах.
Страха не было. А вот досады и злости на самого себя - хоть отбавляй. Так позорно влипнуть!
Сверхосторожный супербоец. Наверное, если бы Гридин мог дотянуться до лежащего в траве пистолета, он бы застрелился.
Это было позорище. Это был провал…
Псевдосолнце над головой злорадно и ехидно смотрело на него, беспомощного, с подобия небес. И, наверное, скалился вдалеке сфинкс, и голем ворчал удовлетворенно, потирая лапы в предвкушении поживы.
11
Гридин уже успел израсходовать весь запас матерных слов, которыми и мысленно, и вслух обзывал себя, когда неподалеку послышался какой-то стук вперемешку с легким поскрипыванием. Эти звуки потихоньку нарастали, и Герман перестал ругаться и начал настороженно прислушиваться, пытаясь понять, что это за новая напасть. Ему представилась цокающая копытами по тротуару лошадь, впряженная в телегу. А на телеге с набросанной соломой привиделся ему гроб - наводящая тоску и необоримый страх нехитрая конструкция, обтянутая белой тканью с черной каймой. Такой гроб на телеге он видел в детстве, когда хоронили прабабушку, Серафиму Ивановну. Было ему пять лет, и он хорошо запомнил немноголюдную похоронную процессию, направлявшуюся на деревенское кладбище в сосновом лесочке над поймой Волги. Помахивающая хвостом рыжая лошадь, телега - и гроб.
Возможно, сейчас по-над рвом везли его гроб…
Стук и поскрипывание приблизились и затихли возле дерева, на котором Герман висел, как диковинный плод.
Он повернул голову и увидел, что ошибся ненамного. Лошадь действительно была - только не рыжая, а какая-то пегая, в светлых пятнах по серому, с рокерской спутанной гривой. И телега тоже была, обыкновенная телега, которые еще, наверное, не перевелись в сельской местности. Двумя боковыми колесами она заехала на газон. Вместо соломы лежал на ней пустой мешок с полустертой надписью непонятно на каком языке. Гроб отсутствовал - зато вожжи держал некто в знакомом черном плаще с поднятым капюшоном. Возница тяжело сполз с телеги, откинул капюшон, и Гридин вновь увидел белый череп, напоминающий изделие из пластика. Черный подошел к дереву, в его костяных руках вдруг оказалась коса, и полотно ее тускло отражало багровый свет, струящийся с небес.
Дергаться Герман не стал - бесполезно было дергаться. Сирена молчала. Вероятно, потому, что угрозу своей жизни Гридин уже никоим образом предотвратить не мог. Завой тут хоть целый хор сирен - ничего не изменишь. И пенять нужно было только на самого себя…
Ему доводилось находиться в двух шагах от смерти и глядеть ей в глаза, но сейчас эти обороты речи были не метафорами и прочими синекдохами, а обрели самый что ни на есть прямой, буквальный смысл. Он действительно находился рядом со смертью и смотрел ей в глаза, точнее - в безглазье. В двух дырах под костяным лбом застыл мрак. Герман бросил взгляд на лежащий чуть ли не под колесом телеги недосягаемый пистолет, и у него мелькнула мысль, что он должен о чем-то подумать перед смертью. Перед этой вот смертью, которая и есть его собственная.
Если только возле дерева стоит и в самом деле смерть.
Конечно же, это был всего лишь образ, выдумка предков - ведь нет же в реальности никакого создания с косой, это все фольклор… Но то, что находилось вот тут, рядом, представляло вполне реальную угрозу, и Герман это хорошо понимал.
Темные глазницы были на уровне его лица, и он продолжал молча всматриваться в них, словно стараясь загипнотизировать неведомое существо… а может, и вовсе не существо…
- А почему у тебя такой транспорт допотопный? - наконец не выдержал он.
Смерть тут же замахнулась косой.
Герман зажмурился, внутренне сжавшись в комок. Он почувствовал, как ветки над ним дрогнули - и в следующий момент полетел вниз. И, открыв глаза, обнаружил, что очутился в объятиях смерти - ничуть не костлявых, как можно было ожидать. В объятиях, опять же, в самом буквальном смысле. Оказывается, смерть метила не в него - она рассекла косой ветки, удерживавшие на весу его тело.
Впрочем, он так и остался обмотанным с ног до головы. Смерть шагнула назад и аккуратно, как младенца, положила его на телегу, лицом вверх, так что теперь Герман мог сколько угодно любоваться здешним светилом.
Но он не любовался. Он медленно приходил в себя, все еще не веря в то, что остался жив. Хотя бы - пока.
Телега рывком тронулась с места. Герман, предприняв отчаянные усилия, сумел перекатиться на бок, но тут же сильная рука молчаливого возницы вернула его в прежнее положение. Телегу потряхивало на неровностях, но стука копыт теперь слышно не было, словно асфальт тротуара сменился чем-то помягче. С каждым мгновением Гридин все более удалялся от своего единственного оружия.
И все-таки он был жив. Дышал. А "дум спиро", как говорил Овидий, "спэро". То бишь "пока дышу, надеюсь". Правда, надеяться-то особенно было не на что. Даже без "особенно". Чем тут мог помочь Скорпион? А ничем.
И все-таки…
- Эй, костлявая! - позвал Гридин и прочистил горло. - Куда ты меня везешь?
На ответ он не очень рассчитывал, но получил его. Ответ был исчерпывающий и неутешительный:
- К мертвой реке, топить.
Сказано это было безжизненным голосом. Так же разговаривал и голем.
Герман почувствовал леденящую пустоту внутри.
- Зачем меня топить?
На сей раз ответа он не дождался и каким-то чутьем понял, что задавать другие вопросы бесполезно. Ничего больше ему не скажут. Привезут к мертвой реке - наверное, к той, где лодка? - и утопят, как Герасим Муму… Очень красивая смерть. Достойный финиш настоящего профессионала.
Гридин закрыл глаза и молча застонал от бессилия. Умирать ему совершенно не хотелось. Рано было ему умирать.
Что же это за место такое? Откуда взялось? Инопланетяне позаботились?
"Какое это сейчас имеет значение?" - тоскливо подумал Гридин.
На ухо уже кто-то тихонько нашептывал со злорадством:
Отбрось все мысли, ведь тебе не суждено
Продолжить бытие свое земное.
Уйдешь на дно. Вот-вот уйдешь на дно
И вряд ли обретешь ИНОЕ.
"Вряд ли - это хорошо. Замечательно…"
Он уныло вздохнул.
Да, каждый знает, что смертен, что не суждено ему жить бесконечно. И все равно - каждый надеется на личное бессмертие. В порядке исключения. И не столько страшит сама смерть, сколько осознание ее неизбежности. Если вечером лечь спать в полном здравии, а утром не проснуться - это как раз то, что надо. А если знать, что вскоре непременно должен умереть - это не просто плохо. Это очень плохо…
Гридин вновь вздохнул и открыл глаза. И обнаружил, что небо превратилось в зеркало, вроде тех, что крепят на потолке в ванной. В нем вниз спиной отражалась лошадь, телега, черный возница, вновь накинувший капюшон и куда-то подевавший косу. В нем отражался и он, Герман Гридин, беспомощный, связанный-перевязанный, обреченный. Никаких многоэтажек и дворов небо не отражало - телега ехала по совершенно пустынной местности, простирающейся на все четыре стороны света. И еще оказалось, что за телегой трусит здоровенная черная псина, перебирая лапами, как муха, ползающая по потолку. Увидев эту зверюгу, Гридин понял, что за звуки время от времени доносятся до него - это сопела собака, сопела нерегулярно, иногда надолго затихая.
Первый пес, которого он увидел в зоне, имел три хвоста. У этого же было три головы.
Зона продолжала давить на мозги. На сей раз - инфернальным образом, позаимствованным у древних греков. Похоже, телегу сопровождал Цербер собственной персоной. Сторожевой пес царства мертвых.