Они вернулись примерно тогда, когда я и рассчитывал, - за часок до сумерек. Пустые. То есть в прочесанных местах они не нашли ни трупа, ни следов возможного захоронения, вообще никаких следов - девственные, нетронутые леса без следов посещения их человеком (ну конечно, смолу добывают и уголь жгут в других местах, подальше, да и дичь водится подальше, так что браконьерам тут делать нечего). Ни единой живой души они не встретили. Разве что Сидорчуку будет нешуточная радость: нашли они его автомат, метрах в трехстах к северо-востоку от родника, лежал себе под кустом - а кто сопрет?
Я особо и не огорчился - следовало ожидать именно таких результатов: всего-то семнадцать человек, крохотный по сравнению с окружающими дебрями кусочек леса…
Приказал отделению забрать ручники и отправляться к месту прежней дислокации, своих отправил по месту расквартирования, предварительно назначив часового - ни к чему он тут, по-моему, но инструкция прямо требовала…
Подошел к Ружицкому с Томшиком. Ружицкий, как в таких случаях и бывает, выглядел чуточку виновато, хотя не виноват был ни в чем. Я в его шкуре не раз бывал: когда вытянешь пустышку, хоть и по не зависящим от тебя причинам, командиру всегда неуютно и уныло…
- Ничего, - сказал я. - Обещали в скором времени серьезное подкрепление, тут уж мы эти леса посмотрим основательно…
Что-то с Томшиком происходило необычное - переминался с ноги на ногу, едва ли не приплясывал, глаза стали шальные какие-то. Ружицкий на это тоже обратил внимание, посмотрел не без удивления - а поскольку он-то своего давнего подчиненного знал гораздо лучше, похоже, с Томшиком что-то этакое впервые происходило…
- Томшик, что с вами? - спросил капитан.
Наш пройдоха уставился себе под ноги:
- Вы ж смеяться будете, пан капитан, вы в такое никогда не верили…
- В чем дело, Томшик? - прикрикнул Ружицкий уже вполне командным голосом. - Говорите!
Капрал решился. С видом человека, решившего-таки сигануть в холоднющую воду, выпалил:
- Пан капитан, это ж Борута! Вылитый, все сходится, до мелких подробностей…
Борута?! Он-то тут при чем? Ну да, был у аковцев командир отряда по прозвищу Борута, немало кровушки из нас попил прошлой осенью, но здесь он никак не мог оказаться, потому что его в октябре упокоили при ликвидации их последнего в тех местах от ряда…
Ружицкий, однако, поморщился чуть ли не страдальчески, словно откусил от целого лимона:
- Томшик, ну что за вздор?
- Но ведь, пан капитан, по описанию - вылитый Борута. Правда, местный старикан говорил, что он тут не появлялся бог знает с каких времен. Но ведь мог и вернуться…
Все так же досадливо морщась, Ружицкий, уже явно начиная злиться, прикрикнул:
- Хватит, Томшик! Вы еще Бабу-Ягу приплетите или болотного лешего… Марш в палатку!
Томшик как-никак был не новобранец. Именно такой тон подействовал, как надлежит: он вытянулся, козырнул, четко повернулся через левое плечо и направился к себе в палатку, удивительным образом выражая спиной обиду и разочарование.
- О чем это он? - спросил я.
- Сплошные глупости, - все еще досадливо морщась, сказал Ружицкий. - Нечистая сила, изволите ли видеть. Ох уж мне этот суеверный народец из глуши… Надеюсь, пан капитан, вы в нечистую силу не верите?
- Ни капельки, - сказал я искренне. - Не бывает никакой нечистой силы.
- Вот именно. А он… Хороший оперативник, парень смелый, но эта его поповщина… Если снова заведет свою шарманку, пропесочу, давно собираюсь…
Мы перекинулись еще парой слов, и он ушел в нашу палатку, а я, прихватив автомат Сидорчука, направился в ту, где квартировали они с Томшиком.
В армии стучаться не принято, что в помещении, что в палатке. Поэтому я без церемоний откинул полог и вошел. Сумерки уже подступали, но в углу горела керосиновая лампа, и я успел заметить, как Томшик молниеносным движением спрятал что-то под одеяло, предательски вздыбившееся небольшим характерной формы холмиком. Фляжка, конечно, и уж никак не с компотом. Я сделал вид, что ничего не заметил: в конце концов, не мой подчиненный, да и не из РККА, у него свое начальство есть, пусть Ружицкий и песочит, если приловит на горячем.
Сидорчук, повернувшись лицом к брезентовой стенке, негромко похрапывал на своей раскладушке. Судя по пустому стакану, дозу он принял, наверняка не превысив предписанной, - дисциплину знает туго. Будить ни к чему, пусть поспит, а как проснется, будет ему радость…
Я только положил автомат рядом с раскладушкой, на видном месте, чтобы старшина сразу заметил, как продрыхнется. Хотел уже уходить, но словно бы споткнулся о странный взгляд Томшика. Не знаю, что на меня нашло, но повел я себя, как дурак: придвинул разложку поближе, сел почти вплотную к капралу - моментально уловив запашок только что выпитого - и сказал:
- Томшик… Я вам не командир, а вы мне не подчиненный, если не хотите, можете вообще со мной не разговаривать, и никто вам ничего не сделает. Но хотелось бы поговорить…
- Конечно, пан капитан, - сказал он, сразу видно, со всем расположением. - В конце концов, одно дело делаем, одного врага бьем. О чем пан капитан хотел поговорить?
Я сказал напрямую:
- Расскажите мне все про Боруту.
- Вы ведь все равно не поверите, пан капитан, - понурился Томшик. - Как пан капитан Ружицкий не верит. И дело не в том, что вы большевик и вам не полагается, а он атеист, с образованием. Простите уж на дерзком слове… Просто вы оба - горожане. У вас в городах этого, считай, не осталось, по крайней мере, мне за всю жизнь в городах ни разу не попадалось ничего… А вот в лесной глухомани еще осталось всякое, верите вы там или нет. Я ведь примерно в такой глуши вырос, подгалянский, у нас случалось…
- Плевать, верю я или нет, - настойчиво сказал я. - Выходит, есть какая-то дополнительная информация, о которой я не знаю. И вы ее обсуждали с местными… Расскажите, - перехватил его взгляд, исподтишка брошенный на койку, усмехнулся. - Выпейте, если хотите, стопочку, я вам, повторяю, не командир, а вашему командиру ябедничать на вас не буду…
Он решился, вытащил из-под одеяла фляжку - трофейную, с удобной крышечкой-стаканчиком граммов на пятьдесят - отвинтил стопочку, налил, судя по запаху, местного бимбера, то бишь самогона, выпил одним духом, упрятал флягу на прежнее место. Повертел в пальцах "дважды трофейную" сигаретку (взятую на немецком складе, но французскую), вопросительно глянул на меня.
- Да курите, конечно, - сказал я. - В конце концов, это ваша палатка… Я и сам закурю.
И вытащил точно такую же синюю пачку с белым силуэтом танцующей женщины, как у него. Мы с этими сигаретами давно столкнулись и при первой возможности старались запастись - начальство сквозь пальцы смотрело, если малая часть трофеев утекала "на нужды действующей армии" (речь шла главным образом о продуктах, алкоголе о табачке). Это у немцев сигареты и раньше были паршивенькие, а в конце войны пошел сплошной эрзац, резаная бумага, пропитанная никотиновым раствором. А у французов табачок был натуральный, добрый, забористый…
Задымили мы, и он понемногу разговорился.
По его словам выходило, что лесная нечисть бывает разная. Есть леший, всегда страхолюдный, до глаз заросший дикими космами. А есть Борута - как бы это выразиться, чином повыше. Этакий лесной черт, хоть некоторые и считают, будто он не совсем классический черт, а что-то другое. Но точно никто не знает.
Видели его по всей Польше - всегда исключительно в лесах. И выглядит он стопроцентно так, как описывала Катя: ни шерсти, ни рогов, ни хвоста, от человека не отличишь, красавчик, одетый под старинного шляхтича. Особого вреда он людям, в общем, не причиняет, скорее уж проказничает то у косарей вдруг станут ломаться древки кос, то смирная вроде бы лошадь убежит со двора так, что искать придется три дня, то у воза с сеном где-нибудь на крутом подъеме лопнут веревки, и все сено разлетится по окрестностям. В таком примерно духе. Особое развлечение для него - сбить ксендза с дороги и заставить поплутать, или сыграть какую-нибудь шуточку с хозяйством парафии: то куры на недельку совершенно перестанут нестись, то свинья, если войти к ней вечером, вдруг выругается на чистом человеческом языке. Не боится он ни ксендзов, ни крестных знамений, ни святой воды - в отличие от "нормального черта". Иногда предлагает прохожему перекинуться с ним в картишки или кости. Но люди знающие ведают словечки, с помощью которых можно от такого предложения отвязаться, и он отстанет. Потому что садиться с ним играть никак нельзя, обязательно кончится одним из двух: либо ты ему проиграешься в дым, спустишь все, что было в кошельке, либо выиграешь немало, но дома всегда окажется, что в кошельке или в кармане у тебя вместо денег - черепки, а то и конские катыши.
Одним словом, по большому счету, скорее проказит, чем вредит серьезно. Правда, пусть и редко, но на него иногда находит дурное настроение, иногда он шутит гораздо жестче: человек вдруг может себя обнаружить по уши в болоте, или на верхушке высоченного дерева, а то и на верхушке утеса, откуда самому ни за что не слезть - иным, говорят, приходилось вот так суток двое торчать, до хрипоты вопя о помощи. Но и при том смертоубийств или серьезных калечений за ним не числится.
А главное - он порой уводит девушек или молодых женщин, всегда незамужних. Никто не знает, почему так, но такая уж у него привычка. Средь бела дня уводит неизвестно куда, и никто не слышал, чтобы уведенная потом возвращалась. С замужней, если попадется в одиночку на лесной дороге, непременно поболтает, поточит лясы, позубоскалит, правда, со всем шляхетским обхождением - но не уведет и вреда не причинит. Интересно, что такие вот замужние домой возвращаются не со страхом, а словно бы даже с некоторым восторгом описывают, как чесали язычок с галантным кавалером. И долго потом вспоминают - бабы есть бабы, пан капитан, их не переделаешь. Может, меж ними и Борутой кое-что и случалось, но ни одна не признавалась, даже ксендзу на исповеди - хотя подозрения такие у мужей возникали не раз…
- В наших местах он тоже показывался, пан капитан, хоть и нечасто, - говорил Томшик самым будничным тоном. - Сам я ни разу не видел, бог миловал, но люди встречались, и такие, что верить им безусловно стоит. И девушка однажды пропадала - средь бела дня, в лесу, где никак не могла заблудиться. Как ни искали потом… Только ее ожерелье и нашли, прямо на дороге. Есть у него и такая привычка: когда уводит, обязательно что-нибудь из ее вещичек оставляет. И случилось это, между прочим, не сто лет назад, а уже в двадцать девятом, аккурат за две недели до моей свадьбы. Потом у меня жена частенько ходила одна по лесу из деревни в повят, но я за нее нисколечко не беспокоился, все ж знают, что замужних он не уводит. Вот так с ним и обстоит, пан капитан, есть места, где в него верят все поголовно. Здесь он, правда, как сказал тот старикан, объявлялся в последний раз еще в прошлом веке, за пару лет до наступления нынешнего, так что в него верят одни старики, а народ помоложе - как-то и не особенно. Пан капитан… Я ту историю, с панной Катажиной, прокручивал в голове и как человек, в Боруту верящий всерьез, и как розыскник. Все совпадает до мельчайших деталей, что бы вы ни думали, как бы ни относились… Это Борута. Доподлинный…
Я ему не верил, конечно. Поскольку до сих пор не верю в нечистую силу любой разновидности. Тут другое. При ярком солнечном свете его история представала бы как-то по-иному, а сейчас, здесь, в полутьме, при пляшущем порой огоньке керосиновой лампы и колыхавшихся тенях… Нет, я не верил. Просто чувство возникало какое-то странное, я не мог его описать словами, но оно было, непонятное, странное, самую чуточку даже жутковатое…
Чего-то не хватало с некоторых пор… Ага! Размеренного и негромкого похрапывания Сидорчука. Мельком оглянувшись, я обнаружил, что Сидорчук уже не спит, а внимательно слушает наш разговор - польский он знал достаточно хорошо и, безусловно, понимал все до словечка. И лицо у него какое-то странное, отнюдь не скептическое. Словно бы он…
Полог взлетел вверх - точно так же, без стука, пошел капитан Ружицкий, посмотрел на нас с Томшиком, усевшихся друг против друга, с некоторым удивлением, но спрашивать ничего не стал. Спросил только:
- Вы не против, пан капитан, что я поговорю с Томшиком на свежем воздухе?
Понятно - свои секреты, которые следует уважать, как он уважает мои…
- Мы, собственно, уже закончили, - сказал я, вставая.
Когда они с Томшиком вышли, я снова глянул на Сидорчука - и точно, лицо у него было какое-то неправильное. Ему бы смотреть на свой вновь обретенный автомат и радоваться, что все обошлось, - а у него физиономия, как тогда в шеренге у Томшика, и взгляд пару раз вильнул так, как никогда за ним не замечалось…
До меня кое-что стало доходить, но я до конца не верил.
- Старшина, - сказал я, подойдя и останавливаясь над ним. - У тебя такой вид, будто… Ты что, всему этому веришь?
Он вскинул на меня страдальческие глаза и тут же опустил - так что сомнения уже не осталось.
- Сидорчук, мать твою, - сказал я, сердито отметив, что это прозвучало чуть ли не жалобно, вовсе не внушительно. - Ты же, в бога в душу, кадровый, у тебя пятнадцать лет под портупеей против моих пяти! (Годы учебы я считать не стал.) Ты же в партию вступил на десять лет раньше меня… И веришь всему этому? Черти лесные самого франтоватого вида… Черепки вместо золота, девушки уведенные… Сидорчук! Я с тобой совершенно неофициально говорю, слово офицера. Или ты трус, и тебе слабо по душам поговорить?
Как ни смешно, но "на слабо" он и повелся, как мальчишка. Поднял голову, какое-то время колебался, потом сказал решительно:
- Если неофициально, товарищ майор, то я вам скажу так… Он очень правильную вещь сказал. Не в партийности тут дело и не в безбожии. Вы - горожане, а мы с Томшиком - мужики из глухомани. Там и в самом деле еще остается по чащобам… всякое.
Я саркастически ухмыльнулся:
- Что, и у вас, в вологодских буреломах, ходят такие вот красавчики в старинной одежке, девок воруют?
- Нет, - сказал он серьезно. - Таких у нас отроду не водилось, это уж какая-то польская разновидность. В каждой избушке свои игрушки… Но вот кой-чего другого хватает. О многом я только слышал, но и сам по молодости повидал. Хоть под трибунал отправляйте, а оно есть…
- Да брось ты… - поморщился я. - Какой трибунал… Значит, веришь? Что есть такой Борута, каким его Томшик описал?
- Верю, товарищ майор, - сказал Сидорчук с видом человека, поставившего все на карту. - И в самом деле, все до мелочей сходится, до капельки. Как он меня, сволочь, по лесу водил… Леший так именно и водит.
- И что ж ты такого видел на своей Вологодчине? Расскажешь?
- Коли уж разговор неофициальный… Уж извините, товарищ майор, не расскажу. Потому что вы все равно не поверите. Томшику ведь сейчас не поверили?
- Нет, - сказал я. - Не поверил и не поверю. Ладно. Лежи, отдыхай, тихо радуйся, что автомат нашелся. А у меня, уж не посетуй, нет никакого интереса слушать про лесных чертей. Не бывает их, не верю…
Повернулся и вышел, даже не злой, а скорее уж расстроенный: от кого-кого, а от Сидорчука не ожидал никак. Чтобы кадровый военный, партиец, с многолетним стажем, матерый розыскник верил но все эти стариковские сказки… И Томшик хорош…
…Назавтра меня разбудил Сидорчук. Я, как за мной всегда водилось, проснулся моментально, огляделся. Уже стало светать, но до подъема пара часов.
- Снизу идут "студеры", приличной колонной, - доложил старшина. - Как бы не обещанное подкрепление? Быстро закрутилось…
Действительно, поддакнул я мысленно. Что ей делать, длинной колонне, где-то в другом месте? "Большая дорога" тянется в обе стороны километра на три, а потом с обоих концов рассыпается на превеликое множество вовсе уж узеньких, ведущих к тем самым деревушкам-хуторкам…
- Пошли посмотрим, - сказал я, уже влезши в сапоги и застегивая гимнастерку. - И вот что, Сидорчук… Не вздумай болтать про эту свою чертовню, разве что с Томшиком, потому что вы кое в чем, я вижу, одного полета птички. Сам понимаешь.
- Прекрасно понимаю, - сказал он сумрачно. - Кто ж тут болтать станет…
Когда мы вышли на обочину, передний "студер" как раз сворачивал на большую дорогу, влево, проехал мимо нас, следом потянулись остальные, задний брезентовый борт был скатан и поднят, в кузовах я увидел солдат. Они вроде бы нацелились проехать мимо - но, когда на большой дороге оказалась замыкающая машина, передняя резко взяла вправо, остановилась на обочине (там, на противоположной стороне дороги обочина была шире, чем наша, так что оба наших "студера" выдавались на дорогу, и проезжающим мазурам приходилось, объезжая их, брать чуточку влево), одна за другой - а в хвост ей стали сворачивать остальные. Теперь никаких сомнений не осталось - подкрепление, к нам, и немаленькое. Оперативно… Даже учитывая особую важность нашего задания, такой оперативности на фронтовом уровне сплошь и рядом не добьешься, тут без Москвы явно не обошлось…
Все пока что оставались в кузовах. Только из-за передней машины показался офицер и быстрым, упругим шагом направился в нашу сторону. Невысокий майор, этакий крепыш, с кантами и в фуражке НКВД. Подойдя ко мне, вытянулся, лихо бросил руку к козырьку:
- Майор (фамилию за давностью лет запамятовал), командир отдельного батальона войск НКВД по охране тыла. Прибыл в ваше распоряжение, товарищ… капитан.
Я козырнул в ответ, тоже представился. Что характерно, у него на лице не было и тени легкого неудовольствия, какое непременно будет присутствовать, как ты его ни прячь, у любого офицера, которого направляют в распоряжение младшего по званию. Отсюда автоматически проистекает: ему либо сказали мое настоящее звание, либо намекнули, что по званию я буду повыше капитана. Не зря же он сделал эту коротенькую, но многозначительную паузу перед тем, как произнести мое "маскировочное" звание, - уж не давал ли мне тонко понять, что его посвятили в некоторые детали? Судя по ухваткам и наградам, мужик бывалый…
- Какими силами располагаете? - спросил я, уже прикинув, что "студебеккеров" все же недостаточно для батальона.
- Две роты, два проводника с собаками.
- Какая задача поставлена?
- Прочесать лес в указанном районе. Во всем остальном, сказали при отправке, вы сориентируете на месте.
- Карта с указанием отведенного для прочески района при вас?
- Конечно. - Он полез в планшетку, подал.
Забавно. Один в один та, что у меня, - маломасштабная, вроде наших двухверсток, и, судя по печатному грифу, тоже не из военного ведомства, а из повятого лесничества. Что же, лесники такие карты составляют не хуже военных…
Отведенные им для прочески районы были нежирно, но четко обведены синим карандашом: что ж, пусть и не так округа охвачена, как мне хотелось бы, но уж никак не тот пятачок, что мы вчера прочесали скудными собственными силами. Собаки - это хорошо…
- Сколько времени вам отведено?
- Два световых дня.