Ну уж нет, я не позволю им разбежаться. И я атакую. Я бью в спины, бью по ногам. Отбрасываю бесполезный уже дробовик и выдёргиваю плеть-семихвостку. Крюки вонзаются в одного из воинов, выдирают куски мяса из его лица и груди. Картинка: на одном из крюков – выдранный с корнем человеческий язык.
Среди самоедов – паника. Они бегут, теперь уже все. Я вижу их спины. Сначала мне хочется броситься в погоню, но затем я понимаю, что в этом нет смысла.
Оглядываюсь: полсотни трупов. У дальней стены лежит Бурха. Они перерезали ему горло.
Это плохо. Без Бурхи мне отсюда не выбраться. Я не знаю горных дорог. Можно взвалить Бурху на плечо и идти наугад, но тогда я выбьюсь из сил к тому времени, как он очнётся.
Если бы я знал mortirum, я произнёс бы его сейчас, как это сделал Киронага в разбойничьем лесу давным-давно. Но я не знаю mortirum. Старик Кракра сказал, что я не имею права знать mortirum. Потому что я могу использовать его неправильно. Во мне пока что недостаточно верности, сказал прокажённый.
Цикра тоже промолчал. Цикра сказал мне, где искать противоядие. Где искать обратное заклинание. Сказал, куда идти. Но секрета mortirum он не знал. Зачем он бессмертному? Бессмертный всё равно не сможет им воспользоваться.
Вокруг меня полсотни трупов, которые завтра оживут. Они возьмут своё оружие и снова бросятся в бой, на меня.
Я осматриваюсь. С одной стороны к арене спускается широкая тропа, можно сказать, дорога. По этой дороге и улепётывали самоеды. С двух сторон – стены. С четвёртой открывается прекрасный вид на горы. Иду туда. И не ошибаюсь: это обрыв. Не слишком крутой. Брошенное вниз тело будет катится по склону. Долго катиться – не меньше километра. Этого вполне достаточно. Прокатившись даже сто метров, человек не сможет подняться обратно. Мне предстоит много работы.
* * *
Бурха просыпается и вдыхает холодный воздух.
Много раз в жизни у меня возникала необходимость убить человека. Впервые в жизни у меня возникла необходимость кого-то спасти. Я бы бросил Бурху здесь, если бы не зависел от его знания местности. Но теперь что-то греет меня изнутри. Я спасаю человека – как это звучит. Риггер спасает человека. С некоторых пор словосочетание "друг Риггера" перестало звучать странно. Я перехожу на качественно новую ступень.
Бурха пугливо осматривается. Арена залита кровью, но пуста.
– Где они?
Я усмехаюсь.
– Меня зовут Риггер. Запомни это имя, – говорю я.
Бурха встаёт.
Вдалеке раздаётся человеческий крик. Кричат из-за обрыва. Бурха идёт туда.
Я знаю, что он увидит. Крошечные фигурки, ползущие по склону. Интересно, они будут пытаться забраться к нам или пойдут обходным путём?
– Надо уходить, – подхожу к Бурхе.
Он смотрит на меня. В его глазах страх.
– Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда.
– Ты знаешь, что они делают с пленниками? – спрашивает он.
– Едят, наверное.
У меня хорошее настроение. Я люблю, когда меня опасаются.
– Едят годами. Нам повезло… – он осекается.
– …потому что я – Риггер.
– Нет, – он неожиданно возражает. – Потому что мы попали на какой-то ритуал. Я знал одного человека, который попал в обычную их кабалу. Он прожил у них пятнадцать лет, если это можно назвать жизнью. Они ели его каждый день. Держали в цепях и отрезали куски. Каждый день. Они этим питаются. Просто они питаются человеческим мясом.
– Потому что это неистощимый источник, – говорю я спокойно.
– А ты бы смог? – в голосе Бурхи вызов.
– Да, – говорю я.
Он умолкает.
– Веди, – я подталкиваю его к выходу с арены.
Он осматривается.
– Мы теперь без провианта, – говорит Бурха.
– А я без мечей.
Бурха с сомнением смотрит на притороченный к моему поясу ритуальный клинок самоедов.
* * *
Нас никто не трогает. Снежная дорога утоптанна и широка. И слишком открыта. Мы проходим метров сто, и тут Бурха говорит:
– Я понял, где мы. Я тут никогда не бывал, но вон те пики, – он показывает на одну из вершин, – знаю. Там есть пункт государственной границы. Пойдём туда.
– Меня не пропустят.
– А меня там знают. Люди бывают сильные и богатые. Сильных я веду тайной тропой. Богатых – через пропускной пункт.
– А если человек сильный и богатый?
– Тогда я предлагаю ему выбор.
– Почему ты не предложил выбора мне?
– Ты не выглядел богатым.
На золото, которое у меня с собой, я могу купить деревню. Только часть его ушла вместе с рюкзаком. Самое ценное зашито в поясе. И по карманам немного распределено.
– Ладно.
Мы сворачиваем с дороги и идём практически по целине. Тропка есть, но едва заметная.
– Бурха, а сколько примерно этих самоедов?
– Человек двести, – говорит он. – Большая часть – женщины, они не сражаются.
Теперь понятно, где прочие самоеды. Я их всех просто перебил. Я снова жалею, что не знаю mortirum.
Мы долго идём по каким-то едва заметным тропкам. Несколько раз приходится забираться на уступы. Самый высокий – более двух метров. В качестве верёвки мы используем мою плеть. Крюки отлично цепляются за неровности в камнях.
– Ты знаешь дорогу? – спрашиваю я проводника.
– Да, – говорит он.
По нему заметно, что он лукавит. Он знает направление, но не уверен, что та или иная тропа приведёт куда нужно. Ладно. Главное, чтобы довёл.
Часа через два мы уже вымотаны до предела. Особенно я. Я устал ещё вчера.
Вдруг Бурха останавливается.
– Ну вот. – говорит он. – Я знаю эту тропу. Хотя никогда сюда не хожу: слишком близко к самоедам.
Мне становится спокойнее. Мы идём дальше.
– Бурха, – спрашиваю я. – Зачем ты тут поселился?
– Платят, – пожимает плечами проводник.
– А самоеды до твоего жилища не доходят?
– Нет. У них какие-то собственные границы есть.
– А когда мы туда шли…
– Виноват. Сам нарушил, – в самом деле, голос Бурхи звучит виновато. – Срезать хотел. Часа четыре бы выгадали.
Я молчу.
– Мы уже не на их территории.
Я хмыкаю в ответ.
– Правда, – он мнётся, – мы на территории патруля.
Час от часу не легче.
– И давно ты проводником?
– Лет двадцать уже, верно.
– И за двадцать лет?..
Он понимает вопрос.
– Трижды. Ты – четвёртый.
– А сам как выкручивался?
И тут до меня доходит. Как всегда, с запозданием. Человеческий глаз в банке в жилище Бурхи. Бурха, несвязанный, стоит между стражниками во время ритуала.
Сука. Ублюдок. Деньги зарабатываешь, да? Территорию нарушил, да? Продажная тварь.
Нельзя себя выдать. Нужно дойти до заставы.
Но Бурха уже понимает. Он делает рывок вперёд и пытается убежать. Я успеваю поймать его за капюшон. Рывком валю сволоча на снег, бью в лицо. Ломаю нос. По его лицу стекает кровь.
– Куда, сука! – кричу.
Он безуспешно пытается вырваться. Бью его ещё раз, сильнее. Он затихает, хотя остаётся в сознании.
Нагибаюсь к самому его лицу.
– Так вот, – говорю. – Ты доведёшь меня до границы, как ни крути. Попытаешься сбежать, я буду тебя жрать, будь уверен. Провианта у нас нет, а я уже полтора дня не жрамши ничего. Я от тебя буду мясо отрезать и на твоих глазах его хавать, понимаешь, ублюдок?
Ему страшно. Я это вижу.
– Ты думаешь, я не смогу? – я реву. – Отвечай, падла!
Он кивает, мол, да, верю, сможешь.
Рывком поднимаю его на ноги.
– Веди.
Он идёт впереди, спотыкается.
Плохо то, что я не могу отомстить. Я могу причинить ему боль, но уже завтра он забудет о ней. Уже завтра он будет жив и здоров. У меня нет возможности вмуровать его в каменную кладку или в дно фекальной ямы, как это делал император Аонга. Аонга Жестокий. Наверное, Риггер тоже мог бы получить подобную кличку.
Идём долго, более трёх часов. Я выдыхаюсь, но держусь. Нельзя показывать, что я слабее Бурхи.
А я – слабее. Без сна, без еды, в непривычных условиях.
Неожиданно Бурха падает на снег. Падаю рядом.
– Что такое? – шепчу.
– Застава.
Выглядываю из-за камня. Метрах в двухстах от нас – пограничный пост. Заснеженная дорога хорошо утоптана. Над горами – вечернее солнце. Мы вышли справа от поста, отсюда хороший обзор.
По обеим сторонам дороги стоят воины.
Это воины Фаолана.
– Где воины с нашей стороны?
– Мы миновали их, – говорит Бурха. – Мы попали как раз в промежуток между двумя постами.
Впрочем, неважно. Свои бы выпустили. Наверное.
Впустит ли Фаолан?
– Сколько там стражников?
– Человек двадцать. Не знаю точно.
– Прорваться можно?
Бурха смотрит на меня, как умалишённого.
– Нет, – говорит он. – Никто не прорывается. У них даже кодекс чести есть: если кто-то прорвался, они его не преследуют. Признают, что он сильнее.
– А если этот кто-то – войско императора Файланта?
– Если нападающих больше, чем стражников, они сразу сообщают дальше. Тут кодекс не работает.
Кодекс. Не преследуют. Я думаю, как механизм. Надеюсь, Бурха не соврал.
Достаю нож и вонзаю его в шею лежащему проводнику. Он больше мне не нужен. Даже если он бывал по ту сторону гор, мне уже не потребуется скрываться.
Бурха хрипит. Кровь орошает снег.
Он затихает. Я вытираю нож и прячу обратно в рукав. А потом встаю в полный рост и иду прямо к заставе.
Потому что я ничего не боюсь. Потому что я не менее бессмертен, чем любой из них. Потому что я – Риггер.
* * *
Я выхожу на дорогу, и только теперь стражник замечает меня. Мои куртки распахнуты. На бедре болтается клинок самоедов. На другом – семихвостка. Огнестрел – в петле под внешней курткой. В рукавах – ножи. На ходу я извлекаю из карманов на поясе кастеты и надеваю их. До метательных ножей не дотянуться: они под внутренней курткой.
Я иду прямо посередине дороги навстречу стражникам.
Один из них поднимает руку, приказывая остановиться.
– Стой! – кричит он.
На нём боевые доспехи. Очень тяжёлые, делающие воина неповоротливым. Но зато его практически невозможно поразить холодным оружием. Кираса на его груди выгнута под таким углом, что пули, выпущенные в грудь или живот, тоже не возьмут. Их просто отбросит в сторону.
Он извлекает меч из ножен, укрепленных за спиной. Меч – огромный. Я никогда не видел меча таких размеров. Двуручник. Стражник легко размахивает им, точно это деревянная палка.
– Стой, говорю! – приказывает он.
Второй стражник тоже достаёт оружие.
Два монстра, закованных в железо. Под шлемами я не вижу даже их глаз. Они закрыты мелкой железной сеткой. Плети и кинжалы против стражников бессильны. Но меня зовут Риггер, и нет стены, которую я не преодолею.
Я достаю огнестрел. Двадцать выстрелов. Поднимаю огнестрел на вытянутой руке – между нами около двадцати метров – и стреляю. Стараюсь попасть в голову. Не попадаю. Стражник бросается на меня.
Его неповоротливость – деланная, картинная. На самом деле это совершенная машина-убийца. Картина выглядит апокалипсической. Белый утоптанный снег, довольно яркое ещё солнце. И три фигуры. За спинами стражников – ворота, встроенные прямо в скальные отроги по обе стороны дороги.
Огромный меч опускается. Стражник просто рубит, пытаясь располовинить меня. Я перекатываюсь и стреляю в упор стражнику между ног. Он разворачивается и рубит снова. Что же там за сталь?
Второй уже около меня, я едва увёртываюсь от их мечей. Пока я сделал только два выстрела. Надо экономить патроны. Интересно, как это смотрится: рукопашное сражение между мечниками и стрелком?
Два меча сталкиваются в воздухе. Я вскидываю огнестрел и стреляю в голову одного из пограничников. Сеточку, прикрывающую глаза, разрывает. Из щели в шлеме хлещет кровь. Он падает на спину, тяжело, неуклюже.
Второй отступает. Я иду на него. Он поднимает руку:
– Стой, путник! – говорит он почти ласково.
Я знаю твоё уязвимое место, сволочь. Два выстрела подряд, перезарядка, ещё два выстрела. Он падает. Все пули попали в цель. Через доспехи прорвалась только одна, но этого достаточно.
У меня мало времени. Скоро стемнеет, а мне нужно перейти через границу и уйти достаточно далеко, чтобы не успели снарядить погоню. А может, Бурха не соврал насчёт их кодекса чести, и погони не будет вовсе. Но стоит перестраховаться. Я подхожу к первому стражнику. Беру его меч.
Я – сильный. Но, клянусь Бельвой, я бы не смог орудовать подобным мечом с должной степенью мастерства. Он весит, наверное, килограмм двадцать. В лучшем случае. Клинок самоедов и то удобнее. Меч остаётся у владельца.
Направляюсь к воротам. Они закрыты. Стучу. Тишина. Ворота сделаны из железа и украшены многочисленными узорами и выступами. Начинаю подниматься по ним. Некоторые так велики, что нога встаёт полностью. Уже буквально через минуту достигаю верха.
И тут ворота подо мной открываются. Я приземляюсь вполне успешно, вскакиваю на ноги, но это мне не слишком помогает. Потому что за воротами десяток таких же воинов, а за их спинами – всадники.
Животные под ними – не лошади. Животные под ними – носороги. Как они выживают здесь, в таком климате, в горном разреженном воздухе – я не знаю. Может, это специальная порода. Но это именно носороги, огромные, закованные в броню, а на их спинах – всё те же пограничники со своими неподъёмными мечами.
Риггер, ты глупец. Твои ошибки искупает только то, что ты – Риггер.
Я поднимаю руку и говорю:
– Мне нужен главный.
Наверное, они в замешательстве. Они ожидали увидеть ломящуюся в стены толпу варваров, не менее.
Один из всадников выезжает вперёд. Его доспехи – белые. На шлеме – плюмаж.
Он молчит. Ждёт.
– Меня зовут Риггер, – говорю я.
Мои руки перезаряжают дробовик. Демонстративно, медленно. Стражники ничего не делают.
Я считаю стражников. Десять пеших, десять конных. За воротами – лагерь. С другой стороны видны такие же ворота.
– Если мне понадобится, я пройду через вас, как прошёл через них, – показываю головой на трупы первых двоих.
Главный ждёт.
– Я не хочу этого.
– У тебя есть пропуск? – спрашивает главный. Его голос звучит глухо, но мощно.
У них нет стрелкового оружия. Только мечи. Аккуратно кладу дробовик на снег. Сбрасываю верхнюю куртку. Затем – нижнюю. На мне – плотная, но лёгкая шерстяная накидка. Ноги довольно тяжёлые. Всё-таки меховые сапоги – это не обувь для бега. Расправляю плечи. Нагибаюсь, поднимаю дробовик. Всё это я делаю медленно, презрительно.
Сбруя носорога похожа на лошадиную. Им можно править одной рукой. Интересно, с какой скоростью он может передвигаться?
– Нет, – говорю я и бросаюсь вперёд.
Они никогда не видели подобной скорости. Справа от главного стоит пеший стражник. Я забегаю по нему, как по лестнице, по его доспехам, отталкиваюсь от его шлема и перелетаю на носорога предводителя. Затем перепрыгиваю через всадника, разгоняюсь и в прыжке двумя ногами въезжаю в грудь одному из всадников во втором ряду.
Те, по кому я пробежал, даже не шелохнулись. Но прямого удара не сможет выдержать и бронированный великан. Он тяжело валится с носорога, и я тут же занимаю его место. В моей руке появляется нож, и я вонзаю его в загривок животному, прямо между пластин доспехов, где толстая серая кожа искусственно разрезана именно для этих целей. Одновременно я дёргаю поводья влево. Носорог рывком разворачивается и несётся вперёд, к спасительным воротам на противоположном конце лагеря.
За моей спиной начинается суета, но я погоняю своего страшного зверя, и когда до ворот остаётся не более десяти метров, я снова всаживаю нож в кровавую рану на его холке. Он ничего не понимает от боли и всей тушей врезается в ворота.
И пробивает их. Левую створку выносит полностью, правая остаётся болтаться на скошенных петлях. Мой носорог, полуослепший, едва соображающий, несётся вперёд. Он сносит стражника, возникающего у него на пути, и мчится дальше, таранная машина, тонны мяса и мышц. Дорога ровная, сворачивать некуда, он несётся по прямой. Моя задача – просто держать равновесие.
Оборачиваюсь. Позади, кажется, погоня, но она достаточно далеко.
Дорога резко сворачивает. Я понимаю, что начинается витиеватый серпантин, ведущий вниз. Только зверя не остановить. Он летит прямо и оказывается на крутом склоне. Далеко внизу я вижу следующий уровень серпантина. Носорога тащит вниз, снег пластом съезжает под тяжёлыми ногами животного. Я изо всех сил цепляюсь за сбрую. Носорог тормозит как может, но его скорость почти не уменьшается. Если сейчас его ноги подогнутся, мы полетим кубарем. И меня можно будет собирать по кусочкам.
Кажется, удача пока что не отвернулась от меня. Носорог удачно "доезжает" до следующего уровня дороги. Как только он чувствует ровную поверхность, он останавливается. Огромный зверь трясётся мелкой дрожью. Я смотрю наверх. Далеко-далеко застыли фигуры стражников. Затем я вижу, как они исчезают за кромкой горы.
Я дёргаю сбрую. С первого взгляда она показалась мне похожей на лошадиную, но это не так. Часть ремней уходит куда-то назад, за спину всадника, и под носорога. Если дёрнуть их на себя, носорог идёт вперёд. Это логично: шпорами такого зверя понукать не получится, а постоянно раздражая рану в шее, можно вызвать только бешенство, но никак не послушание.
Зверь идёт не спеша. Привык быть под всадником.
Если погоня и есть, то она далеко. Двоих я убил. Двоих как минимум оглушил. Вряд ли они отправили в погоню всех. Думаю, штук пять всадников и несколько пеших. Своим безумным спуском я создал неплохую фору. Хотя я всё ещё надеюсь, что Бурха не соврал насчёт кодекса чести.
Дорога извилиста. Я немножко подгоняю носорога. Мне холодно: ветер достаточно сильный, а куртки остались наверху. Иногда я оглядываюсь. На верхних уровнях серпантина погони всё ещё не видно. Хотя я угнал их носорога.
Когда буду возвращаться в Санлон, надо будет прихватить с собой ещё одного. Для Жирного. Ему понравится.
Глава 2. Деревня
Я сижу на сочной зелёной траве. Вокруг поют птицы. Прямо передо мной по ярко-синему цветку ползёт бабочка. Огромная, многоцветная.
Носорог неподалёку. Он ощипывает какие-то кусты. Время от времени я задаюсь вопросом о том, чем питаются носороги в горах. И как они вообще там существуют.
Погони я так и не увидел. Странный закон, но он работает на меня.
После спуска с гор я проехал ещё километров пять, а потом окончательно стемнело. Я привязал зверя и уснул, подстелив под себя накидку.
За ночь ничего не изменилось, и это странно. В империи Файланта меня бы выследили и взяли за пару часов. Я на это и рассчитывал: нет более быстрого и удобного способа добраться до столицы, чем в клетке осуждённого. Главное, чтобы меня не убили.
Но мои надежды не оправдались. Вокруг царит тишина и благоденствие. Солнце, цветы, трава.
Я чувствую себя не в своей тарелке. Вокруг Риггера должна быть смерть.
В одной из седельных сумок носорога обнаружился окорок. Наверное, стражник стащил его с общего стола. Мне, голодному уже два дня, он пошёл на пользу. Вода нашлась неподалёку, в ручье.