Их было не меньше сотни, а то и две – вытянувшись вдоль узкой извилистой дороги, они походили издали на огромную, покрытую щетиной и шерстью змею, ползущую меж холмов. У змеи был красный с нефритовым глаз: знаменосец, несший стяг тальвардов впереди колонны, был одет в черную броню, и багровое полотнище, возвышавшееся над его головой, трепетало на ветру.
– Это ваш, – кивнув на знаменосца, сказал Глэйв. – У нас принято вручать стяги пленным и гнать их впереди колонны. Чем родовитее пленник, тем лучше. Это повышает боевой дух наших войск. А ваших – понижает.
Эллен не ответила. Она стояла ни жива ни мертва, глядя, как приближается к ним, мерно громыхая шагом, вражеское войско. Вчера они пересекли границу Калардина, и пути назад не было. Впрочем, его давно уже не было. Пожалуй, еще раньше, чем они вышли из княжеского замка в грозу.
Они стояли на обочине: Глэйв чуть впереди, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, Эллен и Рослин сзади. Калардинская княжна напряженно всматривалась в тальвардов.
– Там есть маги? – спросила она.
– Если ты о некромантах – то нет, конечно. А свой ротный шарлатан – непременно. Должен ведь кто-то самогон варить.
Тальвард в рыжей шкуре, шедший чуть сбоку от колонны, заметил Глэйва и махнул ему рукой. Тот махнул в ответ. Эллен смотрела на человека в доспехах: он мерно отбивал марш, закусив губы, и солнечный свет отблескивал в каплях пота, дрожавших на его лбу и скулах. Эллен подумала: что же ему пришлось вытерпеть, если он согласился на это.
Когда колонна приблизилась вплотную, ротный что-то крикнул своим и приостановился. Войско ни на миг не замедлило шаг, погрохотало мимо, выбивая из дороги пылевые столбы до колен высотой. Рослин зажала нос.
Тальвард посмотрел на женщин, потом повернулся к Глэйву, что-то вопросительно крикнул. Глэйв ответил, странно усмехнувшись. Они поперекрикивались еще немного, потом тальвард кивнул и двинулся за своей шереногой.
– Идемте, – крикнул Глэйв. – Тут недалеко.
Эллен не спросила, докуда недалеко, – отчасти потому, что вряд ли смогла бы с такого расстояния перекричать гул топочущих ног. Хотя тальварды все как один одевались в звериные шкуры, на ногах у них были добротные сапоги со стальными подошвами, и от грохота, который они производили, можно было оглохнуть.
Они двинулись в направлении, противоположном движению колонны; Рослин все оглядывалась на тальвардов, и Эллен раздраженно дернула ее за руку, поторапливая.
Наконец хвост щетинистой змеи скрылся за изгибом холма. Глэйв бодро шел вперед, лицом к солнцу, и Эллен пришлось прибавить шаг, чтобы нагнать его.
– Куда мы идем? – задыхаясь от набившейся в гортань пыли, сердито спросила она.
Глэйв мельком обернулся через плечо.
– Еще миль пять-шесть, если напрямик, – и выйдем к дороге на Врельере. А там недалеко живет моя тетка. Можно будет остановиться на пару дней и отдохнуть как следует.
– Я не собираюсь отдыхать! – возмущенно сказала Рослин. Глэйв остановился, круто развернулся и щелкнул ее по носу. Калардинская княжна взвизгнула от неожиданности и прижала обе ладони к лицу – только полные изумления и ненависти черные глаза сверкали над плотно сжатыми пальцами.
– А я собираюсь, – смеясь, сказал Глэйв и посмотрел на Эллен. – От Врельере вы сами пойдете. Боев там нет, так что если будете помалкивать – может, и пронесет. То есть это ты помалкивай, пусть говорит девочка. Чужаков здесь любят не больше, чем в других местах.
– О чем ты говорил с тем человеком? – спросила Эллен.
Глэйв усмехнулся.
– Смекнула? Это мой давний знакомый. Понятное дело, ему стало любопытно, что это я, старый волк-одиночка, делаю у границы с женщиной и девчонкой.
– И… что ты ответил?
– Я сказал, что это две калардинские дворянки, мои пленницы. Что я веду их на невольничий рынок в Врельере, пудря мозги, будто просто их сопровождаю. Чужих пленников никто тронуть не смеет – закон чести.
Эллен стояла, будто окаменев. Серые глаза Глэйва были все так же холодны, как прежде, но лишь теперь от их взгляда по спине Эллен пробежал мороз.
– Как я могу знать, что это в самом деле не так? – наконец с трудом проговорила она.
– Верно, ты не можешь знать. Ну так что? Идем или вы дальше сами? Если не знать короткой дороги – пойдете по трактам, а там сейчас все сплошь солдаты.
Рослин, до того неотрывно смотревшая на тальварда, убрала руки от лица и пошла вперед.
Глэйв засмеялся.
– Славная девочка! Просто удивительно, какие чудеса может творить всего лишь жалкий огрызок эльфийского уха. – Его смех стал громче, и, догнав Рослин и положив ладонь ей на плечо, Глэйв все еще смеялся.
– Замолчи, – надменно бросила Рослин. – Скажи мне лучше, почему на них шкуры. У вас же не холодно.
– Умная девочка порой задает такие вопросы, словно она глупая. Главная форма магии в Тальварде – некромантия. Магия смерти через энергию жизни. Мы надеваем мертвую плоть сильных существ, чтобы получить их силу. Ни один из зверей, чьи шкуры ты увидишь на плечах тальварда, не был выведен в загоне на убой. Это были сильные и злобные твари, убившие много людей, пока люди не убили их. Эти звери были великими воинами.
– Но ведь и среди людей много великих воинов.
– Э, великого воина так просто не убить.
– Но можно.
– Можно.
– Тогда вы кожу людей тоже должны носить.
– Мы и носим.
– Что? – выдохнула Эллен, шедшая чуть поодаль и слышавшая их разговор, хотя она и предпочла бы не слышать его.
Рослин одарила ее презрительным взглядом, Глэйв – очередной насмешливой улыбкой.
– Ну да. На мне вот – пояс из человеческой кожи. Если вы еще не заметили.
Тут уж и Рослин остановилась. Обе как по команде уставились на пояс Глэйва: Рослин – с восторгом, Эллен – с ужасом. Глэйв перехватил ее взгляд и коротко прицокнул языком.
– Ох, Эллен… – негромко протянул он. – Ты порой меня просто в краску вгоняешь такими взглядами…
Но Эллен даже не взглянула на него. Пояс на Глэйве был широкий, телесного цвета, но до этой минуты она была уверена, что это свиная кожа. Глэйв демонстративно заткнул за него большие пальцы, оттягивая то, что когда-то было частью чьей-то руки.
– Ты сам убил его? – возбужденно спросила Рослин.
– Конечно. Иначе некроманты ничего не смогут сделать, даже их магия не подействует.
– Маленькая госпожа, – как в тумане позвала Эллен. – Идите… ко мне.
– Глупая ты женщина, – улыбнулся Глэйв. – Думаешь небось, что я ради этого пояса освежевал новорожденного младенца. А мясо съел.
– Она дура, – не сводя глаз с пояса, отстраненно сказала Рослин.
– Вижу, – кивнул Глэйв. – Эллен, этот человек был моим врагом. Давним и сильным врагом. Он убил многих и многих. Если бы в той битве победил он, то сейчас носил бы одежду из моей кожи. И я в преисподней пил бы черное вино за его силу и доблесть, как он сейчас пьет за мою.
– Вы… странные, – с трудом проговорила Эллен.
– Мы просто не совсем такие, как вы. Каждый сам решает, как ему поступать со своими врагами.
– Я его хочу, – упрямо сказала Рослин. Это было то самое страшное упрямство, которого Эллен за пять лет приучилась бояться, но Глэйва оно не беспокоило.
Рослин коснулась пальцами выдубленной кожи. Глэйв мягко отвел ее руку, серьезно сказал:
– Нельзя, девочка.
– Я хочу.
– Нельзя. Для тебя от него – никакой пользы. Это ведь был не твой враг.
Она подняла на него глаза – черные, как доспехи тальвардского знаменосца.
– Тогда я убью тебя и стану носить твою кожу. Так – можно?
Глэйв расхохотался, вдруг схватил ее – крепко-крепко, закружил по залитому солнцем лугу. Потом чмокнул в макушку, поставил на землю.
– Будь ты старше лет на пять, я бы женился на тебе.
– Слишком поздно, я уже обручена и скоро выйду замуж, – спокойно ответила Рослин, оправляя юбку.
Глэйв несколько мгновений смотрел на нее, потом сказал:
– Я надеюсь. Очень надеюсь на это.
– Ай! – возмущенно вскрикнула женщина и добавила что-то, что могло быть только ругательством.
Глэйв увернулся, и шлепок крепкой мозолистой ладони пришелся на затылок подвернувшегося под нее мальчишки. Мальчишка обиженно взвыл, мать прикрикнула, видимо, зная, что и ему есть за что.
На открытом огне жарилось мясо, кругом шумно бегали дети, собаки и куры, Глэйв смеялся, его тетка – высокая дородная женщина с простым крестьянским лицом и блестящими черными волосами – сердито лопотала, потирая ущипленную поясницу. Хозяйство у нее, похоже, было такое же большое, как и семья, – Эллен почти сразу сбилась, пытаясь пересчитать чумазых босоногих детей, носившихся по двору.
– Я ей сказал, что вы иностранки, – пояснил Глэйв Эллен, когда страсти по поводу неожиданного визита племянника немного улеглись. – Она женщина простая, политика ее не интересует, пока сюда не сунутся войска, а они обходят Врельере стороной, там самоуправление. Переночуйте здесь, утром я вам покажу дорогу к городу.
– Сколько же у нее детей? – не удержавшись, спросила Эллен.
– Четырнадцать, кажется. Во всяком случае, два года назад было столько… может, уже и больше. Или меньше. – Он обернулся к тетке, что-то спросил, а получив ответ, засмеялся. – Она сама точно не знает.
– Хороша же мать, – коротко сказала Эллен.
– Мы не такие, как вы, – с улыбкой повторил Глэйв свои недавние слова и повернулся к Рослин. Та стояла чуть в стороне и смотрела на суетящуюся детвору, как смотрела бы на тараканье гнездо. К ней как раз подбежала девочка примерно ее возраста, восхищенно схватила за рукав, что-то затараторила. Рослин отступила назад, молча глядя девочке в лицо.
Глэйв и Рослин шагнули к ней одновременно. Тальвард что-то резко крикнул своей малолетней кузине, та испуганно отскочила, будто ей сказали, что у Рослин заразная болезнь.
– Это же какая-то развалюха, – сказала Рослин. – Не хочу я здесь ночевать.
Что-то кольнуло Эллен изнутри. Странное ощущение, будто когда-то кто-то уже говорил ей эти же слова – и тогда она ответила… что же она ответила?..
– А в лесу с волками хотите? – проговорила она с внезапной жесткостью, и Рослин вздрогнула. Несколько мгновений они не могли отвести друг от друга глаз, и в этом было что-то очень странное – кажется, это заметил даже Глэйв, потому что выждал немного, прежде чем заговорить:
– Сами понимаете, лишнего места здесь немного. Девочке уголок найдется, а нам с тобой, Эллен, придется заночевать в сарае. Обещаю не приставать, если первая не начнешь.
Эллен собиралась ответить, что лучше проведет ночь во дворе, но ее опередил пронзительный крик тетки Глэйва. Кто-то из детей невзначай перевернул сковороду – почти готовый окорок, которым собиралась ужинать вся семья, упал в огонь, разом взметнувшийся столбом в человеческий рост высотой.
Не думая ни мгновения, Эллен бросилась к костру и сунула руки в огонь. Поверхность мяса была сухой и шероховатой – как раз готово. Она выхватила окорок из пламени и бросила на траву, кто-то тут же залил его водой.
Потом стало очень тихо.
Эллен оглянулась. Примолкшие дети, их мать, Глэйв – все стояли вокруг и не сводили с нее глаз. На миг ей почудилось, что они смотрят так, как обычно смотрит на нее Рослин, когда в ее глазах нет презрения.
Тальвардка что-то негромко сказала. Глэйв произнес:
– Она говорит, что ты ненормальная, и я с ней согласен.
Эллен стало неловко. Она спрятала за спину покрасневшие руки.
– Они бы без еды остались, – пробормотала она.
– Я бы мечом мясо из огня вышиб. Или его водой бы залили. Зачем ты это сделала?
Эллен сжала губы. Тальвардка покачала головой, шагнула к ней, снова что-то сказала. Глэйв перевел:
– Просит, чтобы ты руки показала.
– Не стоит. Все в порядке. Правда.
Женщина силой заставила ее выпрямить руки и долго их рассматривала, качая головой и приговаривая одно и то же слово. Эллен не ощущала ее прикосновений.
Наконец тальвардка заметила, что ее дети все еще стоят и смотрят, и прикрикнула на них. Прежний шум и гам тотчас возобновились.
Глэйв взял Эллен за локоть.
– Идем. Поговорим.
Она не стала спорить.
Рослин стояла у стены дома, сложив руки на груди, и неотрывно смотрела на нее.
– Вот этот сарай, – сказал Глэйв, открывая низкую скрипучую дверь. Из полумрака пахнуло свежим сеном. Запах был сладкий и немного успокаивал.
Эллен молча шагнула внутрь, подхватила юбки, с размаху села в солому.
– Змей здесь нет?
– Только одна. Но она осталась снаружи и будет спать в доме. Я хотел увести тебя от нее… чтобы кое-что тебе сказать.
Эллен откинулась на сено, забросила руки над головой, глядя в прорехи крыши, уже почти неразличимые в сгущающихся сумерках.
– Так скажи, – равнодушно проговорила она. В иссушенную покрасневшую кожу впивались острые соломинки, но руки, как всегда, не болели. И внутри было совсем пусто – как всегда.
– Скажу. Только сначала скажи мне ты. Что это было.
– Да так.
Его невнятный вопрос и ее бессмысленный ответ повисли в воздухе. Глэйв постоял, потом сел рядом, мягко утопая в сене. От него хорошо пахло.
"Он красив, – подумала Эллен. – Он нравится мне, и он красив. Он сразу мне понравился. И сейчас он так близко". Она вспомнила глаза насильника на большой дороге, пронзающие ее в тот самый миг, когда его плоть пронзала ее плоть, а нож в руке Рослин – его спину, и судорожно стиснула колени вместе.
– Я думал, ты обычная глупая баба. Что ты простая.
– Я простая.
– Ты что, не чувствуешь боли?
– Только боли от огня. Да, не чувствую.
– Совсем?
– Совсем.
– Но ожоги-то остаются?
– Остаются, но не болят. Главное – грязь не занести. Миледи… Ровена умеет делать снадобья, останавливающие заражение. Завтра я ее попрошу, она мне сделает.
– И давно ты так?..
– Нет.
– Не с рождения?
– Нет.
Темнело уже просто на глазах. Огонек костра, видный сквозь раскрытую дверь, становился все ярче. Под дырявым потолком звенели комары.
– И как это случилось?
– Мне передали весть, что мужчина, которого я любила, пал в бою с тальвардами. И что они надругались над его телом. И забрали его в свой лагерь. В тот момент я держала в руке свечу, с которой тек воск, – хотела подчистить. И вот так я стояла. Потом только заметила, что воск мне всю руку залил. С тех пор я не чувствую боли от огня. Наш придворный лекарь сказал, что это просто необычное последствие горя. И со временем пройдет.
Она сама не знала, почему ответила.
Помолчав, Глэйв спросил:
– И когда это было?
– Два года назад.
– И не прошло.
– Еще нет.
– Ты так сильно любила того парня?
– Да, сильно.
– Кем он был?
"Он был не такой, как ты. Он совсем не был похож на тебя. Ты много смеешься – хотя сейчас вот нет, – а он почти никогда не смеялся. Он был очень серьезный. Он хотел очистить мир от скверны. И верил в то, что сможет".
– Он был… человеком великого рода. Мы не смогли быть вместе.
– Но ты же дворянка?
– Мой отец был мелкопоместным лордом.
– И ты ходишь в служанках.
Эллен повернула голову и обнаружила, что уже не может разглядеть в темноте лицо Глэйва. Но почему-то это не встревожило ее – ни это, ни то, что она оказалась в Тальварде, в темном сарае с тальвардским мужчиной. Хуже не будет, подумала она, хуже уже не будет.
Хуже, чем тогда, когда она посмотрела на свою руку и увидела, что ее облепил воск, не будет.
– Госпожа Ровена гораздо знатнее меня.
– Можешь называть ее настоящим именем. Я никому не скажу.
Эллен резко приподнялась на локтях. Прядь волос, выбившаяся из узла, упала ей на лицо. Глэйв отвел ее в сторону.
– Что ты…
– Ты похитила калардинскую княжну. И мне очень интересно, зачем тебе это понадобилось.
Спокойствие мигом улетучилось. Эллен села. Теперь их лица были совсем близко.
– Ты ошибаешься…
– Перестань, Эллен. Я давно понял это – еще в самом начале. Мне доводилось видеть лиц княжеской крови, я знаю, как они держатся.
Эллен сглотнула.
– Ты… ты теперь…
– Я теперь просто хочу знать, что тебя подвигло на подобное. Меня удивляет не твоя глупость, а твоя отчаянность. Не могу понять, как ты рассуждала.
– Я ее не похищала. Она сама хотела сбежать.
– Сбежать? В Тальвард? Дочь калардинского короля?
– Она хочет изучать некромантию. Уже давно хочет. Я это всегда знала. Она… Глэйв, она делает очень странные вещи. И всегда делала. Если бы она осталась, случилось бы что-то ужасное. Я не знаю что, но…
– Ужасное случится, если она не вернется, – мрачно сказал Глэйв.
Эллен не рискнула спросить, что он имеет в виду. Сейчас и она, и ее маленькая госпожа были в полной власти этого человека.
– Вот почему я никогда никому не стану присягать, – вдруг со злостью бросил Глэйв, не глядя на нее. – Верность долгу принуждает делать феноменальные глупости.
– Не в верности дело.
– А в чем?
Она вздохнула.
– Я пошла с ней, потому что мне… мне тоже надо было оттуда уйти.
– В Тальвард?!
– В Тальвард.
Глэйв посмотрел на нее как на помешанную. Потом его взгляд прояснился, и он медленно проговорил:
– Ты… надеялась, что найдешь здесь его? Твоего мужика? Ты думала, наши некроманты забрали его, чтобы оживить?
Сейчас, в его устах, это звучало невероятно глупо, но – да, именно об этом она и думала. Два года кряду она днем и ночью думала только об этом как одержимая. Что Рассел где-то там, он жив, он дышит, она может снова прижать свои губы к его губам… и они шевельнутся в ответ. Она знала, что вряд ли дойдет до Тальварда живой и что, даже если это удастся, шанс отыскать Рассела ничтожен… О ничтожности шанса на то, что ее мысли – не бредни обезумевшей от горя вдовы, она думать не хотела.
– Всеблагие небеса, женщина, – проговорил Глэйв. – Твой мужик уже давно хладный труп. В самом лучшем случае из него сделали зомби и держат на цепи в подземелье какого-нибудь из высших некромантов, чтобы он сторожил его магический хлам. Но и то вряд ли, это все бред и сплетни – про зомби, их почти никогда не создают, потому что ими невозможно управлять. Он растерзает тебя на куски, как только увидит… Но более вероятно, что с него просто содрали кожу на плащи. Если он был хорошим воином. Он был хорошим воином?
– Лучшим, – хрипло сказала она. – Самым лучшим.
– Тогда… – Глэйв вдруг осекся. Его ладонь легла ей на шею, но Эллен не отстранилась. – Ты любила наследника? Княжеского сына, брата твоей маленькой ведьмы?
Она не смогла даже кивнуть. Только закрыла глаза, но слезы все равно прорвались на волю: сначала скопились на ресницах, потом закапали вниз, на ее обожженные руки.
Они все правы – она всего лишь глупая женщина. Глупая или безумная, все равно.
– У меня был от него ребенок, – едва слышно сказала она. – То есть… был. Должен был быть. Он родился мертвым… через месяц после его гибели. Я думала… думала, что должна… ему сказать… что…
Она что-то говорила – сама не зная зачем, кому, надо ли было что-то говорить. Надо ли, если даже думать об этом никогда прежде не решалась. Думать о том, как все бессмысленно, и наивно, и… тщетно.