Британцы выбрались из укрытий и направились к тому концу города, откуда пришли. Они то и дело оборачивались в нашу сторону и оружие держали наготове. Трупы забирать они не собирались. Когда британцы скрылись из виду, я приказал и нам собираться и уходить. Так или иначе, город мы разведали и надо спешить доложить о стычке с британцами. Однако бросить убитого мы не могли, мы отнесли его к местной церкви и быстро закопали на кладбище при нём. Я вынул Библию и прочёл отходную по "рабу Божиему Павлу Маркину", мы постояли над свежей могилой, вспоминая боевого товарища, хотя, честно сказать, я совершенно ничего о нём не знал, кроме имени. Когда короткая церемонная была закончена, мы быстрым шагом направились прочь из Дуэльса. Уходя, я обернулся и увидел в дверях церкви священника в серой рясе, он смотрел нам вслед и взгляд его мне совершенно не нравился.
Не прошли мы и двух вёрст, как вдали послышался стук копыт. Меня начало преследовать чувство dИjЮ-vu. Очень уж похоже, испанская равнина, жара и всадники, настигающие меня. Вот только кто они - испанцы, французы или, быть может, родные казаки. Оказалось, паладины. Десяток всадников с крестом Сантьяго на груди, закованные в архаичные доспехи, подскакали к нам, взяв в полукольцо.
- Приехали, - вздохнул унтер Ковалёв, взводя курок римского штуцера.
Предводитель паладинов поднял забрало и я понял, что шансы выжить у нас появились. В окаймлении стали шлема, благородное лицо лорда Томазо казалось ещё более мужественным, хотя, казалось бы, больше некуда.
- QuiИn es? - спросил он. - QuИ estАs haciendo aquМ?
- Je ne parle pas l'espagnol, - ответил я, - но вы, лорд Томазо, отлично знаете французский.
- Coronel Suvorov, - удивился паладин и перешёл на французский, - я не ожидал увидеть вас здесь? Какими судьбами снова на земле Испании?
- Я служу в корпусе генерала Барклая де Толли, - сказал я.
- Понятно, - кивнул предводитель паладинов и, обернувшись к своим людям, произнёс несколько фраз на испанском, после чего вновь обернулся ко мне. - Мы проводим вас несколько лиг, чтобы вы не попали в засаду других наших братьев. Они ждут вас в холмах в полумиле отсюда. На вас донёс священник из Дуэльса. Сообщил и о вас, и о британцах.
- Почему-то я так и думал, - невесело усмехнулся я. - Стрелки, за мной, - скомандовал я. И наш странный отряд, состоящий из русских стрелков и испанских паладинов, двинулся в путь.
- На чьей стороне вы сражаетесь, лорд Томазо? - задал я самый животрепещущий вопрос.
- На стороне Господа Бога и Испании, - несколько выспренно ответил он. - Мы не поддерживаем британцев Уэлсли, но и за французского лже-короля воевать не будем.
- Выходит, с вами лучше не связываться никому, - резюмировал я.
- Это так, - согласился лорд Томазо. - И это верно относительно многих guerrilleros.
- А я думал, что почти все герильясы поддерживают британцев, - удивился я.
- Изрядная часть, - не стал спорить лорд Томазо, - но далеко не все. Мы, например, контролируем не большой район, куда лучше не соваться ни британцам, ни французам, ни вам.
- Отчего же вы, такие сильные и отважные, - упрекнул его я, - не смогли удержать Уэльву? Не спасли моих людей, хотя до сих пор именуете меня полковников. Ведь никакого полка больше у меня нет.
- Ты по праву упрекаешь меня, - снова согласился командир паладинов, - по праву. - Он даже голову склонил. - Но пойми и ты меня. Я должен заботиться о своих людях, в первую очередь, не так ли? Уэльву было не спасти, равно как и твоих ополченцев, британцы уже ворвались в город. Я предложил Диего, он принял командование после твоего отлёта, спасаться, но он ответил, что городское ополчение остаётся в городе, что бы не случилось. Только после этого я приказал своим людям садиться на коней и вырываться из города с боем.
Прояснив таким образом ситуацию, я понял, что упрекать и дальше лорда Томазо просто глупо. Дожить своих людей в землю надо за дело, а не просто так, ради глупых фанаберий или гонора, чем часто славились предки лорда Томазо. Так что, можно сказать, он вполне здравомыслящий командир. Однако людей моих этими мыслями не воскресишь, остаётся одно - воевать с британцами и бить их пока могу. Мстить им тоже глупо, всё же они солдаты, как и мы, хотя и отличаются изрядной жестокостью во взятых городах, особенно, когда в них нечем поживиться. А чем можно разжиться в нищей Испании, знающей только войну в течение многих лет. Вот и вымещали они свою злобу, накопленную за время кровопролитного штурма, а какой ещё мог быть, если город защищали - говорю без ложной скромности - мои ополченцы. В общем, понимаю я и противную сторону, но всё равно буду бить британцев без пощады, пока идёт война. А как закончится война, так и будем думать.
- Вы взяли себе меч Зигфрида? - поинтересовался я у лорда Томазо. Знакомую рукоять я заметил только что. Я шагал рядом со стременем его коня, и она долго мозолила мне глаза, но я никак не мог вспомнить, чем мне так знакомо это простое перекрестье грубой работы. - Я думал, вы запечатали его навечно.
- Я - гроссмейстер паладинов, - ответил он на это, - и меня готовили к подобному с самого вступления в орден. Когда на землю Испании придёт такая беда, с которой не справиться без крайних средств, проклятый меч Зигфрида вынут из алтаря и вручат достойному. В этот раз совет гроссмейстеров и магистр выбрали меня.
- А отчего не самого магистра ордена? - удивился я.- Уж кто достойней прочих.
- Верно, - согласился лорд Томазо и совершенно спокойно продолжил, - но магистр не может быть избран для этой доли. Как только опасность пройдёт, меч вновь будет запечатан, а носившего его паладина казнят, чтобы он не осквернял свою душу грехом самоубийства или, хуже того, не сошёл бы с ума, опьянённый кровью, и не начал убивать направо и налево, не щадя ни своих, ни чужих.
- Вот оно как, - протянул я, поглядев на паладина, мирно покачивающегося в седле, звеня доспехами. Вот едет он рядом со мной, живой человек, но на самом деле он - покойник. Закончит своё дело, если, конечно, жив останется, а потом его свои же братья и убьют. - Интересные обычаи у вас, паладинов.
- Других быть не может, - покачал головой лорд Томазо. - Этот меч слишком опасен, чтобы сохранять его на свободе. И человека он поражает настолько глубоко, изъязвляя самую душу его, даже столь крепкую в вере, как моя, что оставлять его в живых тоже нельзя. Проносивший Грам достаточно долго, становится безумцем, и даже если он не станет бросаться на всех, то начнёт изыскивать способы добыть меч себе. Наиболее известные из таких Эль-Сид Кампеадор, сделавший войну смыслом жизни, или Эрнан Кортес, выкравший меч и бежавший с ним в Новый Свет. С тех пор, у всех кто идёт с Грамом в бой руки всегда по локоть в крови. Это не просто фигуральное выражение. Кровь начинает просачиваться сквозь поры кожи, въедаясь в одежду, смыть её потом очень сложно. И что самое странное, это вроде бы и не кровь того, кто носит меч, потому что сам он не теряет ни капли.
- А чья же? - удивился я.
- Точно никто не может сказать, - пожал плечами гроссмейстер, - однако некоторые учёные богословы предполагают, что это кровь всех тех, кто был убит этим мечом.
- Но откуда она берётся тогда?
- О, сын мой, - усмехнулся лорд Томазо, - вот на этот вопрос ответ ищут уже больше двух сотен лет. И пока не нашли.
За такими разговорами мы добрались до эфемерной границы контролируемой паладинами территории. Об этом мне и сообщил лорд Томазо.
- Пора прощаться нам, - сказал он мне. - Удачи тебе не желаю, ты - наш враг, как бы то ни было. И мы вполне можем встретиться в битве, тогда пощады не жди. AdiСs.
- От меня можешь ждать того же, - кивнул я, пожимая протянутую руку паладина, пальцы её были испятнаны въевшейся кровью. - Прощай, - сказал я ему по-русски.
Лорд Томазо развернул коня и вместе с остальными паладинами умчался куда-то на юго-запад.
- Прошу прощения, - обратился ко мне старший унтер Ковалёв, - а о чём вы разговаривали с этим рыцарем?
- С лордом Томазо? - зачем-то переспросил я. - О старых приключениях моих. О полке моём, что погиб в Уэльве, о проклятом мече, истекающем кровью. В общем, ни о чём. Прибавить шагу, - скомандовал я, оторвавшись от воспоминаний, - надо спешить. И не расслабляться, паладины нас больше не прикрывают, а засаду герильясы вполне могут устроить.
Не успел я со стрелками вернуться в расположение полка, остановившегося на отдых до вечера, как меня тут же нашёл Ахромеев. Он всё ещё был бледен, сказывались полученные и скверно залеченные ранения, однако держался хорошо. Я ожидал, что при нём окажется мой бывший офицер прапорщик Фрезэр, но нет, Ахромеев был один.
- Тому, что ты попал в очередную историю, я уже не удивляюсь. - Похоже, он перенял привычку своего начальника, графа Черкасова, начинать разговор без приветствий. - Равно как и тому, что выбрался из неё без потерь.
Интересно, про что он? Про встречу с британскими стрелками или паладинами? Скорее, про вторую встречу, в конце концов, кому интересна банальная перестрелка в полупустом городишке, а вот паладинов встретишь далеко не каждый день.
- Но я пришёл не поэтому, - продолжил он. - Ты, наверное, заметил, что в армии настроения падают день ото дня. Заметил. Не мог не заметить.
- И? - подтолкнул его я.
- Нам с Фрезэром удалось выяснить источник этих настроений, - ответил Ахромеев. - Это штабс-капитан Рыбаков, пройдоха и сукин сын. Он был должен всему своему полку, но неожиданно оказался при деньгах. Это было как раз перед нашим походом в Испанию.
- Куплен британцами, - резюмировал я, для того, чтобы прийти к такому выводу не надо быть чиновником тайной канцелярии. - Но я-то тебе зачем?
- Во-первых: из-за твоей феноменальной удачливости, - честно ответил Ахромеев, - которую ты подверг сегодня серьёзной проверке. Это надо же нарваться на паладинов, о которых тут легенды ходят, и встретить своего старого знакомца. Да ещё и имеющего серьёзный вес среди них. А во-вторых: в этом деле мне нужен человек, которому я могу доверять полностью.
- И я такой человек? - удивился я. - После Парижа, когда вы готовы были пустить мне пулю в спину?
- И после Парижа, - согласился Ахромеев, - после нашей дороги в Шербур, после нашего совместного приключения в Восточной Пруссии. К тому же, ты не из таких офицеров, кто может предать.
- Да? - протянул я. - Вот оно как, - повторил я фразу, сказанную часом ранее гроссмейстеру паладинов. - Не поделитесь, почему ты пришёл к такому выводу?
- Очень просто, - усмехнулся майор, действительный статский советник. - Ты проявлял просто чудеса героизма над Трафальгаром и под Труа, в битве и при осаде, шпионы так себя не ведут. Они себя берегут, им денежки, врагом плаченые, душу греют. Боятся они с ними расстаться, да ещё и таким образом. К тому же, ты, Суворов, в средствах не стеснён, скорее даже наоборот, можно сказать, почти богат. Не Крез, конечно, и даже не Ротшильд, однако позволяешь себе разъезжать по Парижу на фиакрах, не считаясь с тратами и не споря с возницами и покупаешь своим солдатам штуцера из трофеев, не моргнув глазом. Они, кстати, тебе в изрядную сумму обошлись, не так ли? - Отвечать я не посчитал нужным, и Ахромеев продолжил. - А ведь подловить человека, когда он изрядно задолжал, и использовать его, любимая уловка вражеских агентов. Думаю, ты не станешь спорить, если я скажу, что офицеры умеют делать долги лучше всех остальных подданных нашего Государя Императора.
Спорить с этим было глупо, я и не стал.
- И вообще, - сказал Ахромеев, - ты человек такой, что сразу видно, не шпион. На лице написано, можно сказать. Видел бы ты того штабс-капитана. Смотреть, честно скажу, не на что. И главное, как он слухи и сплетни сеет, ты бы знал. - Ахромеев даже скривился, будто и говорить об этом продажном офицере ему было неприятно, как о мерзости какой, вроде слизня или мокрицы. - Заделался этаким либералом. С младшими офицерами запанибрата держится, в том духе, мол, все из прапорщиков-подпоручиков вышли, так отчего же возноситься так. Вот в разговорах с ними он и болтает чёрт знает что. А от него этот трёп вниз уходит. Через портупей-прапорщиков к фельдфебелям, дальше унтерам - и от них солдатам. Просто и эффективно, в духе британской разведки. В этом вопросе можешь мне верить, я с всякими шпионами дело имел, даже шведов ловил в девятом году. Правда, тогда они, оказывается, с мирным предложением в Петербург пробирались. А я их поймал и тем продлил войну ещё на несколько месяцев. Вот такой курьёз, можно сказать.
- Вот, значит, какая история, - покачал я головой. - Когда пойдём к твоему мелкому штабс-капитану?
- Да прямо сейчас, - ответил Ахромеев. - Я только тебя и ждал. Рыбакова контролирует Фрезэр, он в его роте портупей-прапорщиком временно числится. Думаю, втроём мы возьмём Рыбакова без лишнего шума.
- А не проще ли взять взвод солдат и расстрелять подлеца?
- Ничего ты, Суворов, в нашей работе не понимаешь, - криво улыбнулся Ахромеев. - Настроения гуляют по всей армии, думаешь, один только Рыбаков их сеет? Надо же узнать, кто его завербовал, как минимум. К тому же, как ты себе представляешь, приходит взвод солдат, вытаскивает офицера из палатки и тут же на месте расстреливает. Без трибунала, без судьи, без приговора. Как мы будем после этого выглядеть?
Нда, чего взять с дилетанта, вроде меня. Таскает меня с собой Ахромеев, вроде талисмана, на удачу. В данном случае ещё и как подмогу. Пара рук, пистолетов и палаш, знаменитый уже на всю армию.
За такой вот приятной беседой мы и провели дорогу до нужной палатки. Благо, идти было недалеко. В двух шагах от полотняного тента Ахромеев жестом остановил меня, сказав:
- Погоди, погоди. Он сейчас агитировать будет. Отсюда отлично слышно. Рядом с его палаткой обычно солдаты ещё собираются, послушать, но сейчас разбежались, кто-то предупредил, что мы идём.
Я остановился и прислушался к тому, о чём говорят внутри палатки.
- Мы, русские солдаты, своими штыками удержали на троне Бонапартия, - услышал я неприятный голос, как пояснил Ахромеев, это и был штабс-капитан Рыбаков, - теперь вот сажаем обратно его братца. Вот только зачем всё это? У нас турок на юге, швед на севере, немец на западе, а мы воюем против британцев в Испании. Какие у России могут быть интересы здесь? Долг союзника - так и немцы с цесарцами нашими союзниками были, и что. Теперь враги смертные. В спину при Труа ударили.
- Британцы себя не лучше вели, - заметил второй голос, в котором я без подсказки Ахромеева узнал своего бывшего прапорщика. - Они бросили князя Суворова-Рымникского в Швейцарии, где сгинул корпус Римского-Корсакова.
- А с кем воевали тогда Римский-Корсаков и князь Суворов? - напомнил Рыбаков. - Не с французом ли? С Масенной, кажется.
- Воевали французы тогда честно, - возразил третий голос, кого Ахромеев идентифицировать не стал, - в спину не били, не предавали. Воевали как надо. Славно воевали.
- Однако с Британией нам делить нечего, - заметил Рыбаков, уходя от темы войны и предательства. - Колонии их далеко от наших рубежей. Завоёвывать Европу они не собираются. В общем, территориальных споров у нас нет и быть не может.
- Британцы хотят не завоевать, а подчинить себе весь мир, - сказал Фрезэр, - не мытьём, так катаньем, как говориться.
- Оставьте, - отмахнулся от его слов Рыбаков, - это в вас говорит извечная шотландская ненависть к англичанам...
- Дальше, наверное, будет не интересно, - сказал мне Ахромеев. - Агитацию он временно свернул. Пора брать.
Надо заметить, Ахромеев был в корне не прав. Штабс-капитан Рыбаков снова оседлал любимого конька.
- Что бы вы ни говорили, господа, - продолжал он, - а британцы нам не враги. Бонапартий пригрел наших извечных противников поляков, которые только и ждут, как бы перейти границы и ударить нам в спину. Варшавское восстание вспомните, сколько тогда русских погибло. И Юзеф Понятовский сейчас наполеоновский генерал, эскадроны кракуз и улан стоят на наших границах. Мы же дерёмся тут, в Испании, за французские, заметьте, интересы.
В этот момент вошли мы. Ахромеев для театральности в ладоши похлопал и весёлым голосом сказал:
- Мы вовремя, господа офицеры, что за разговоры вы тут ведёте. - А затем уже изменившимся до неузнаваемости голосом рявкнул: - Тайная канцелярия! Штабс-капитан Рыбаков, вы арестованы! За враждебную агитацию в военное время!
- Что это значит?! - вскричал Рыбаков. Оказавшийся именно таким, каким описывал его Ахромеев. Не высокий и не низкий, с неприятными какими-то дряблыми чертами лица, выдающими пристрастие к вину и разврату, и бегающими пальцами карточного шулера. - Суворов, вот уж от кого не ожидал?! Прославленный офицер и вдруг из тайной канцелярии!
- Окститесь, Рыбаков, - отмахнулся я. - Я офицер линейной пехоты, а тут просто помогаю друзьям. Как раз из тайной канцелярии.
- Фи, Суворов, - усмехнулся Рыбаков,- такого я не ожидал от вас.
И он ухватился за рукоять пистолета, но я опередил его, поймав ладонь и сжав в кулак. Рыбаков заскрипел зубами, пытаясь освободить руку, но не сумел. Слаб он был против меня, пристрастие к вину и женщинам в больших количествах, не приводят ни к чему хорошему. В общем, мы быстро разоружили штабс-капитана Рыбакова и с помощью вызвавшегося Фрезэра проводили через пол-лагеря к неприметной палатке из серого полотна. Ахромеев со штабс-капитаном зашли внутрь, мы же с Фрезэром остались снаружи.
- Послушайте, - сам не знаю, зачем спросил я у него, - а откуда у вас такое странное отчество?
- Моего отца звали Мэтчем, - ответил Фрезэр, - но здесь, в России, его имя переделали на Март, так проще произносить и вроде похоже. Так стал я по паспорту Марк Мартович. Кстати, я на правах соотечественника навестил капитана Мак-Бри, мы с ним даже некие дальние родственники по линии дома Ловат, к которому оба принадлежим. Ну да в нашей родословной чёрт ногу сломит, - усмехнулся он и продолжил: - Так вот, капитан Мак-Бри, вы взяли его в плен при Бургосе, если помните, хочет повидаться с вами. Когда узнал, что я ваш знакомец и бывший подчинённый, прямо-таки настаивал на встрече.
- Хорошо, - сказал я. - Я поговорю с ним, если он настаивает. Почётных пленников надо уважать.
Капитан Мак-Бри оставался с нами на протяжении всего марша. Его побоялись держать в Бургосе. Испанцы с французами могли выместить на нём всю злость за зверства британцев в этой войне. Так что он шагал с обозом нашей дивизии, выделяясь полинявшим красным мундиром и килтом вместо рейтуз. Его разоружили, но в цепи не заковывали, лишь взяв слово офицера и джентльмена не пытаться бежать и не устраивать никаких диверсий в нашем тылу. Не смотря на это, за ним постоянно, хоть и ненавязчиво, присматривал младший офицер или унтер.
Я навестил его на следующий день. Красавец Мак-Бри сидел в палатке один и брился перед куском зеркала. Оружия у него не было, однако бритвенные принадлежности забирать у офицера никто не стал.
- А, мой дальний родственник передал мою просьбу, - сказал он, оторвавшись от бритья и поздоровавшись со мной, - вы, надеюсь, простите меня, бритьё такой процесс, который прерывать не стоит.