- Нет, это пиндык, понял-нет? Самый настоящий, пиндыковский, - обреченно вздохнул Дергач. - Пошел я, мужики, к комбату…
- Стой! - Красильников застучал сапогами по броне, взобрался на башню и через распахнутый люк поманил лейтенанта. - Есть мысль, командир… Надо Моцарта звать. Зиновей - пулей, пулей давай!
Жора Моцаревский по кличке "Моцарт" был, пожалуй, самой известной личностью не только в 12-м отдельном танковом батальоне, но и во всей 37-й ударной танковой бригаде. Тому способствовал ряд факторов: Жора был одесситом, балагуром, бабником, пьяницей, гитаристом, а главное - кольщиком, причем неплохим. Словечко "кольщик", ничего не говорящее непосвященному уху, обозначало, однако, самую настоящую профессию, приносившую Жоре стабильный доход и широкую славу.
Пришел Жора не сразу. Прошло не менее часа, в течение которого Дергач и заряжающий Вяхирев, исполняющий по совместительству обязанности младшего механика-водителя, гоняли взмокшего Пакора по устройству танка, прежде чем между березками показалась высоченная крупногабаритная фигура, раскачисто шагавшая в сторону "Погибели". Худощавый Зиновьев трусил следом, прижимая к груди какой-то сверток.
Несколько секунд спустя Моцарт предстал перед экипажем во всей красе: руки по локти в карманах, из-под распахнутого ворота танкового комбинезона выглядывает тельняшка, смоляной чуб висит едва ли не до плеча, на краснощеком лице круглятся масляные глазки и дымит невесть откуда раздобытая кольщиком папироса-казбечина, прилипшая к нижней губе.
- Чего хочете, боевые друзья? - сплюнув окурок, поинтересовался Моцарт, глядя исключительно на Дергача.
- Ты оленя набить сможешь?
- Тю… Обидеть норовишь? - набычился кольщик.
- А песца?
- Уйду счас.
- На руки, - Дергач указал на непонимающе лыбящегося Пакора. - Оленя на правую, песца на левую, понял-нет?
- Шо платишь? - в голосе Моцарта послышались нотки заинтересованности. - Но предупреждаю сразу - тушенкой не интересуюсь.
- А тушенки у нас и нет, - усмехнулся Дергач. - Сапоги офицерские возьмешь?
- Хром?
- А то.
- Тада все будет в лучшем виде, - оскалил золотозубый рот Моцарт и повернулся к Зиновьеву, топчущемуся в стороне с совершенно шпаковским портфельчиком в руках. - Слышь, малой, тащи инструмент.
Пакор оторвал гордый взгляд от тыльных сторон ладоней, украшенных свежевытатуированными изображениями рогатого коня и облезлой собаки, задрал голову, повертел ею и с восторгом произнес, глядя на танковую пушку:
- Какой большая дуло!
- Дуло, брат ты мой, это когда из окна. А это, - Вяхирев указал на пушку, - ствол. Уяснил?
- Видать, совсем плохо у нас с народишком стало, коли чукчей в танкисты забривать начали, - проворчал Красильников.
- Э-э, моя - не чукча! - вскинул Пакор. Улыбка на его лице погасла, глаза расширились. - Моя - ндыбакана, настоящий людя! Чукча - плохой людя, мыгыргын! Чукча оленей угоняй, мужчин убивай. Чукча - мыгыргын!
- Понял, - толкнул Красильникова в бок Дергач. - Век живи, век учись - дураком помрешь. Везде люди воюют, даже чукчи с этими… ндыбаканами. Так и живем.
Смерть Лешки Черниченко, терзавшая экипаж, после появления нового механика-водителя не то чтобы забылась, такое не забывается никогда, но отошла на второй план, пригасла, как гаснет острая боль в ране после перевязки и ее заменяет боль тупая и ноющая, с которой живут долго, иногда месяцами и годами.
- Ракета! - заорал вдруг Зиновьев, указывая на взмывшую в небо зеленую звездочку. - Ракета, командир!
- Началось, - Дергач сплюнул и в нарушение устава просто махнул рукой в сторону танка - залезаем, мол.
Экипаж забрался внутрь. Пакор уверенно открыл центральный топливный кран, включил "массу" и проверил давление.
Вяхирев, как и положено младшему мехводу, отвернул кран гидравлической системы. Пакор посмотрел на датчик давления топлива и заорал так, что у ефрейтора заложило уши:
- Командира, моя готова!
- Запускай! - рявкнул в ответ Дергач.
Противно завыл стартер. Пакор выжал сцепление, завел двигатель и дал газ. Вяхирев повернулся, сбил с круглой головы механика-водителя пилотку и нахлобучил на нее танковый шлем. Зиновьев включил рацию и Дергач доложил комбату:
- "Седьмой", я "полста первый", к движению готов!
Танки по одному выползали из березняка и, перемалывая гусеницами сочный бурьян, двигались в сторону реки.
- Олень! - Дергач, высунувшись из люка, отдавал Пакору команды по переговорному устройству. - Так, держи дистанцию, прямо. Вот, вот, нормально. Песец! Песец, твою мать! Куда ты… Слева надо было объезжать, мыгыргын ты хренов!
- Командира! - тоненько закричал Пакор, не бросая рычагов. - Твоя ругаться - моя бояться, совсем не ехать!
- А я вот сейчас тебя расстреляю за невыполнение приказа, понял-нет? - психанул Дергач. - Вяхирь, дай ему по мозгам, чтобы в чувства пришел, понял-нет?
Дергач не видел, выполнил ли там, в грохочущем чреве танка, Вяхирев его распоряжение, но "Погибель Гитлера", упоровший было по целине к обрывистому берегу, вернулся в походный строй и довольно сносно попер по развороченной гусеницами других танков луговине к еще вчера разведанному броду.
- "Полста первый", что у вас там за кордебалет?! - забился в наушниках злой голос комбата.
- Все нормально, "седьмой", машина и экипаж в порядке, - прорычал Дергач.
- Смотри у меня, еще один такой фортель - глаз на башню натяну и моргать заставлю! - пообещал комбат и отключился.
- Комбат передал - если механик-водитель хорошо танк будет водить, медаль получит, - по-своему переиначил для экипажа слова командира батальона Дергач.
- Моя понял! - радостно крикнул Пакор. - Оленя и песец правильно бегать станут!
Дергач уперся локтями в броню и поднял к глазам бинокль. Комбата капитана Звягина он знал давно. Знал и поэтому нисколько не сомневался - свое обещание насчет глаза и башни Звягин выполнит…
Двенадцатый отдельный танковый батальон, да и вся 37-я "тяжелая" бригада, не зря были переброшены на правый фланг разворачивающегося 3-го танкового корпуса. Южный фронт готовился к наступлению, целью которого ставилось ни много ни мало, а захват территории, сопоставимой по размерам со средней европейской страной, какой-нибудь Бельгией или Швейцарией.
Само наступление должно было начаться через тридцать шесть часов. Командование фронта предполагало, что двенадцать дивизий, разбитых на две ударные группы, атакуют противника и, не ввязываясь в позиционные бои, совершат глубокий охват основных частей группы танковых армий "Ост". В то же время шесть дивизий и три танковых корпуса замкнут кольцо окружения с юга, после чего можно будет перемолоть отрезанные от баз снабжения вражеские танки самоходной артиллерией.
Ни лейтенант Дергач, ни комбат-двенадцать Звягин, ни даже командир 37-й ударной бригады полковник Овсянников ничего этого, разумеется, не знали. Бригаде была поставлена простая и понятная задача - форсировать реку Немочь, пересечь речную долину и к вечеру текущего дня занять брошенную деревню Вороновка. Конкретно двенадцатый батальон имел приказ закрепиться на высоте номер 234. Серьезного сопротивления на этом участке театра военных действий не ожидалось, и танкисты предполагали, что предстоящая операция - обычная фронтовая рутина, тактический маневр, никак на общий ход войны не влияющий.
Конечно же, они ошибались. В планах командования ударной бригаде отводилась очень важная, едва ли не ключевая роль. Дело в том, что именно долина Немочи представлялась стратегам из штаба фронта идеальным местом для прорыва противника. Здесь потрепанные танковые дивизии "остовцев" могли, а следовательно, и должны были попытаться вырваться из окружения. Но входившие в бригаду два батальона тяжелых танков КВ и 5-й танковый полк, на вооружении которого стояли не только Т-34-85 и ленд-лизовские "Матильды", но и трофейные Pz III–IV, и даже несколько устаревших Т-28, мало подходящих для встречных боев, но вполне годившихся для оборонительных действий - должны были встать на пути врага непреодолимым заслоном. Кроме того, к Вороновке ускоренным маршем двигался приданный бригаде дивизион СУ-76; прибытие "самоходов" ожидалось к утру. Командование дивизиона имело расплывчатый приказ "поддерживать танки 37-й бригады во всех боевых условиях".
Через полчаса после начала движения батальон подошел к броду. За все это время противник никак не дал о себе знать, что не могло не радовать танкистов - при грамотной организации обороны Немочь превращалась в серьезную преграду на пути к Вороновке.
Место брода было заметно издалека. Вдоль реки тут росли могучие корявые ветлы. Крутые берега Немочи сильно размыло весенними половодьями, и река разлилась широким плесом, глубина которого, по данным разведки, не превышала одного метра. Однако, помня правило "Доверяй, но проверяй!", комбат отправил вперед один танк - "восьмерку" Гриши Бородина - проверить глубину и разведать обстановку на другом берегу.
Дергач и Красильников высунулись из люков и закурили. Из застывших поодаль танков тоже торчали головы в черных рубчатых шлемах, вились над башнями сизые дымки, порхали неугомонные стрекозы. КВ сдержанно порыкивали моторами, заставив полчища кузнечиков в панике умолкнуть. Комбат, выбравшись на башню своей "Семерки", приник к биноклю.
"Восьмерка" подкатила к воде, сбросила скорость и, оставив в песке глубокие колеи, вспенила темно-зеленые волны Немочи. Танк беспрепятственно преодолел речку, выполз на противоположный берег, с ходу поднялся на взлобок приречной горушки, густо заросшей иван-чаем, и встал, повернув орудие в сторону невидимой от брода долины.
- "Семерка", я - "восьмой", все чисто! - доложил Бородин.
- Начинаем форсирование по походному ордеру! - распорядился комбат.
Танки по очереди въезжали во взбаламученную гусеницами воду, давно уже приобретшую цвет ячменного кофе и, гоня перед собой тугие волны, перли через реку.
- Ровно держи! Олень и песец рядом бегут! - обращаясь к Пакору, орал в переговорное устройство Дергач. - Вот так, нормально. И газу, газу прибавь, еле плетемся, понял-нет?
Он сверился с картой - до высоты 234, расположенной за Вороновкой, от брода было почти два километра ровной, как стол, плосковины, кое-где украшенной купами деревьев. Когда все двадцать восемь танков батальона выстроились вдоль реки, комбат собрал командиров машин и еще раз проинструктировал каждого - как и куда двигаться, и что делать в случае появления противника.
Далеко на западе, в дымке и мареве летнего полдня, показались темные коробочки, переползавшие через холмы.
- "Трамваи" с "Мотями". И "утюги", - оторвавшись от прицела, сообщил экипажу Красильников. - Пятый полк пошел уже. Оно и лучше. Если в Вороновке "останцы" засели, они их на себя вытянут.
Инструктаж закончился. Дергач легко вскарабкался на броню, ловко кинул себя в люк, коротко приказал:
- Погнали! Скорость - тридцать!
Все КВ двинулись одновременно, только на левом фланге вперед по приказу комбата вырвалась все та же "восьмерка", а на правом - "девятнашка", которой командовал сокурсник Дергача по танковому училищу лейтенант Пахомов, молчаливый здоровяк с родимым пятном на щеке.
Над заросшим травой полем порхали бабочки-капустницы, высоко в небе трепетал одинокий жаворонок. Солнце палило немилосердно, в танке, несмотря на открытые люки, стало жарко и душно.
- Сейчас бы мороженого… И пивка холодного - литр залпом! - мечтательно прокричал Вяхирев.
- И на пляже поваляться, - срывающимся высоким голосом поддержал его Зиновьев. - С девушкой!
- Щас поваляемся, - пробормотал Дергач, щуря глаза от слепящего солнца. - Или нас поваляют…
У командира "Погибели" имелось нехорошее предчувствие, и оно крепло с каждой секундой. "Полста первый" уже давно не бывал в настоящем, "крепком" бою, а когда такое происходит, у танкистов появляется страх перед будущим. Одно дело - обслуживать танк, заправлять и смазывать его, жить в нем, ездить на нем, совершая переходы и марши. Постепенно ты привыкаешь к машине, она становится не просто бронированным трактором с пушкой, а твоим домом и одновременно приобретает черты полуодушевленного существа, грозного, могучего - и в то же время очень уязвимого. И когда это происходит, ожидание боя - а он обязательно случится, на то и война - превращается в настоящий кошмар. Люди не спят ночами, мучаются и подсознательно желают, чтобы спокойная жизнь или поскорее закончилась - или не кончалась никогда.
В бою все просто. Нервы - как струны, вся рассудительность уходит на какой-то второй или даже третий план, и танкисты действуют на инстинктах, на эмоциях и интуиции. Тут уже не до жалости к танку и к самим себе. Главными чувствами становятся ненависть к противнику и желание во что бы то ни стало успеть первым - успеть выстрелить, успеть совершить маневр, успеть уйти из-под обстрела. Но это именно в бою, а до него еще нужно дожить…
- И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует, - прошептал Дергач.
Одинокая лиса, вспугнутая ревом бронированных машин, живым факелом заметалась по полю. Красильников засмеялся:
- О, глянь, какой воротник бегает!
Звука выстрела никто не услышал, просто КВ с номером 19 на башне вдруг зачадил и завертелся на месте.
- Пахом горит! - крикнул Дергач, и тут же комбат передал всем машинам:
- Слева в балке "Фердинанд"! Повторяю - в балке "Федя". "Девятнашка" подбита. Огонь бронебойными!
- Заряжай! - заорал Дергач. - Пакор, тормози!
"Погибель" встал, словно наткнулся на невидимую преграду. Красильников, матерясь сквозь зубы, крутил ручку наводки, нашаривая стволом орудия засевшую в неприметной низинке "остовскую" самоходку. "Фердинанд" был грозным противником для всех без исключения машин - мощная 88-миллиметровая пушка и толстая лобовая броня превращали этот истребитель танков в настоящий передвижной ДОТ.
Один за другим КВ открывали огонь, стремясь накрыть "Федю", пока тот не успел сменить позицию. На склонах балки вставали султаны взрывов. Но немец явно не спешил удирать. Командир самоходки не стал добивать поврежденный КВ Пахомова, а перенес огонь на другие танки. Конус вздыбленной земли вырос возле "пятнашки", затем "двадцать третий" успел отъехать после выстрела в сторону и вражеский наводчик промахнулся, а вот "двадцать пятому" не повезло - бронебойный снаряд "Фердинанда" клюнул КВ в борт во время маневра поворота и, судя по всему, попал в боекомплект. Корпус танка вспучило изнутри мощным взрывом, ствол пушки уткнулся в землю. Долину заволокло дымом.
- Огонь! - заорал Дергач, и в танке грохнуло.
Зазвенела стреляная гильза, пороховая гарь ударила в нос.
- Вперед! Жми, Пакорыч! - командовал лейтенант, пока Вяхирев перезаряжал орудие. - Олень! Песец! Тормоз! Огонь!
Грохот, звон…
- Есть! Попал, попал! - Красильников оторвался от прицела, вытер мокрое от пота, злое лицо. - Засадил я ему, падле!
"Фердинанд" и вправду задымил, но, судя по всему, повреждения он получил незначительные, потому что хода не потерял и начал ворочаться в балке, стремясь уйти от обстрела. Звягин не дал ему такой возможности - по его приказу сразу три КВ на полной скорости выкатились на дистанцию прямой наводки и вколотили по снаряду в серый корпус самоходки. "Фердинанд" вспыхнул, словно стог сена.
- Тут ему и могила, и кол осиновый! - подытожил Дергач.
- Комбат на связи! - доложил Зиновьев, колдуя над рацией. - Переключаю…
Дергач прижал обеими ладонями наушники. Комбат, раздосадованный потерей двух танков, сначала обматерил весь белый свет, потом сообщил, что "тридцатьчетверки" соседей из 5-го полка нарвались у самой Вороновки еще на одну засаду и потеряли три машины.
- Это, судя по всему, охотники-одиночки. Стало быть, где-то не очень далеко у них база. Глядите в оба! Продолжаем движение, - закончил сеанс связи комбат.
- Зиновей, попробуй вызвать "девятнашку", - сказал Дергач.
Радист отозвался буквально через пару секунд:
- Есть связь!
- Паша, Паша, слышишь меня? - закричал лейтенант, тиская эбонитовую тангету.
Сквозь треск помех пробился усталый голос Пахомова.
- Слышу. Саня, ты?
- Я. Как у тебя?
- Двоих наповал, заряжающего ранило. Осколок в движке. Левая гусеница перебита. Проводка горела, но мы потушили.
- Сам как?
- В норме. Но мы отвоевались. Ждем ангелов. Давай, брат, до встречи.
- Счастливо, Паша! - Дергач отключился, подавил в себе желание от души врезать кулаком в казенник пушки и приник к танковому перископу. Губчатая резина перископной маски неприятно захолодила лоб и щеки, но это странным образом успокоило лейтенанта.
КВ вновь поползли по плосковине, терзая гусеницами целину. Теперь уже никто не обращал внимания на бабочек и жаворонков - задраив люки, танкисты приникли к смотровым приборам и прицелам, готовые в случае нового нападения сразу открыть огонь.
Вороновка сильно пострадала в ходе прошлогодних боев, когда танковая группа "Рейх" рвалась здесь к городку Зареченску, стратегически важному узлу обороны. Половина домов в деревне согрела, от них остались только закопченные печи, а уцелевшие избы зияли дырами в крышах и выбитыми окнами.
Слева от Вороновки, в низине, горела открытым огнем одна из "тридцатьчетверок" 5-го полка. Еще два подбитых танка темнели поодаль.
- Кучно шли, отарой! - задушенно прокомментировал Красильников. - Навтыкали им… Эх, кто ж так…
- Заткнись! - оборвал его Дергач. - Мы-то сами лучше, что ли?
Машины 5-го полка расположились на окраинах деревни, на всякий случай укрывшись за сараями или в садах, где белели в густой листве молодые яблоки. Две "Матильды" возвращались с разведки, еще две, оставляя пыльные шлейфы, уходили к дальнему лесу - командир полка больше не хотел рисковать и прощупывал окрестности.
"Фердинанд", подбивший "тридцатьчетверки", обнаружился за приземистым, длинным домом, в котором когда-то располагалась школа. В правом борту боевой рубки зияли четыре дыры с рваными краями - следы попаданий бронебойных снарядов.
- Командир, я что-то не пойму - вчера "Хетц", сегодня два "Феди"… Они что, самоубийцы, что ли? - спросил Вяхирев.
- Хрен их разберет, - дернул плечом Дергач. - Но, похоже, это такая разведка боем. И если они успели связаться со своими, то их командование точно знает, сколько и каких танков у нас есть на этом направлении.
Высота 234, подковообразный глинистый холм, господствовала над всей речной долиной. КВ по старой проселочной дороге огибали высоту и, следуя отмашкам сигнальщика с красными флажками, останавливались под защитой травянистых валов внутри "подковы".
Танкисты, покинув боевые машины, закуривали, разминали ноги, кто-то, уйдя в сторонку, спешил справить естественные надобности: на это во время боев никогда не хватает времени, а запах мочи в танке - позор экипажа.
Пакор, выбравшись вслед за Зиновьевым из люка, деловито обошел танк, пнул гусеницу и важно произнес:
- Хорош машина!
- Машина что надо, а вот водила… - подошедший Дергач отвесил мехводу подзатыльник. - Еще раз начудишь - пеняй на себя, понял-нет?!
Сразу съежившись, Пакор уставился на носки своих грязных сапог.
- Да брось, командир. - Красильников с хрустом потянулся, вытащил кисет и принялся сворачивать самокрутку. - Пакорыч не Лешка, конечно, но нормалек, тащит.