Его втащили в комнату, освещенную синим светом. Он схватился за край отверстия инфузатора, но ему силой отогнули большой палец и впихнули руку внутрь. Рукав рванули кверху, и его рука оказалась по плечо засунутой в аппарат.
Кто-то потрепал его по щеке - это был Боб; его рука дрожала.
- Ты поправишься, все будет в порядке, Ли, - говорил он. - Доверься Уни. - Кровь струйками сочилась из разбитой брови.
Браслет Чипа был захвачен сканером, к его предплечью прикоснулись инфузионные диски. Он зажмурился. "Меня больше не сделают мертвым! - внушал он себе. - Меня больше не сделают мертвым! Я буду помнить про острова, я буду помнить Маттиолу! Меня не сделают больше мертвым!"
Он раскрыл глаза, и Боб улыбнулся ему. Его бровь была заклеена полоской пластыря телесного цвета.
- Они сказали в три часа, значит, в три часа, - сказал он.
- Что вы хотите этим сказать? - спросил Чип.
Он лежал на кровати. Боб сидел рядом.
- Доктора сказали, когда ты должен проснуться, - сказал Боб. - В три часа. И сейчас как раз три часа. Не 2.59, не 3.01, а ровно три часа. Они до того умны, что мне страшно.
- Где я? - спросил Чип.
- В Главном Медцентре.
И тогда он вспомнил - вспомнил то, о чем думал и что говорил. И наихудшим было то, что он делал.
- О, Христос! - воскликнул он. - О, Маркс! О, Вуд и Вэнь!
- Успокойся, Ли, - сказал Боб, касаясь его руки.
- Боб, - сказал он. - О, Христос и Вэнь! Боб, я толкнул вас на…
- На эскалаторе, - подсказал Боб. - Да, брат, ты это сделал. Это был самый потрясающий момент в моей жизни. Сейчас со мной все хорошо. - Он потрогал пальцем пластырь над бровью. - Все подлечено, и все как новенькое или будет таким через пару дней.
- Я ударил номера! Своей собственной рукой!
- Он тоже в порядке, - сказал Боб. - Два цветка от него. - Он кивком показал на вазу с алыми розами на столе по другую сторону кровати. - А два - от Мэри КК, и еще два - от номеров твоего сектора.
Чип смотрел на розы, присланные ему номерами, которых он побил, обманул и предал, и слезы застилали ему глаза. Он затрясся от рыданий.
- Э, полно тебе, не стоит так расстраиваться, - сказал Боб.
Во имя Христа и Вэня, как же он мог думать лишь о себе одном!
- Послушайте, Боб, - сказал он наставнику, приподнимаясь на локте и прикрывая глаза тыльной стороной ладони.
- Успокойся, - сказал Боб.
- Боб, ведь есть и другие, - сказал он. - Другие, страдающие той же болезнью, что страдал и я! Мы должны разыскать их и помочь им!
- Мы знаем.
- Есть номер по имени Маттиола, Анна СГ38Р2823, и один…
- Мы знаем, нам это известно, - сказал Боб. - Им уже оказана помощь. Им всем оказана помощь.
- Это правда?
Боб утвердительно кивнул.
- Тебя допросили, когда ты был без сознания, - сказал он. - Сегодня понедельник, три часа пополудни. Их уже отыскали и оказали им помощь - Анне СГ и еще одной, кого вы звали "Снежинка", Анне РУ, и Айин ГУ - "Пташке".
- И еще "Король", - сказал он. - Езус ХЛ. Он находится здесь же, в этом здании; он…
- Нет, - сказал Боб, качая головой. - С ним мы опоздали. Он уже мертв.
- Он умер?
Боб кивнул:
- Повесился.
Чип вытаращил глаза.
- В ванной на душе, на лоскуте из одеяла, - пояснил Боб.
- О, Христос и Вэнь! - воскликнул Чип и снова опустился на подушку. О, эта болезнь! И он был ее частью.
- Остальные уже чувствуют себя прекрасно, - сказал Боб, дружески похлопывая его по руке. - И ты тоже поправишься. Тебя, брат, направят в Центр реабилитации. Тебе предоставят отпуск на неделю. А может, и подольше.
- Мне так стыдно за себя, Боб, мне так стыдно!..
- Ну, полно тебе, - сказал Боб. - Стал бы ты стыдиться, если бы, поскользнувшись, ты подвернул ногу? А это то же самое. Это мне должно быть стыдно.
- Но я вам лгал!
- Я сам позволил, чтобы мне лгали, - сказал Боб. - Понимаешь, никто не виноват. Скоро ты сам это поймешь.
Боб поднял с пола сумку и открыл ее.
- Это твое, - сказал он. - Если я что-нибудь забыл - скажи мне. Зубная щетка, щипчики, фотографии, записные книжки, картина лошади твоего…
- Нет, это болезнь, - крикнул он. - Не надо мне этого. В мусор!
- И картину?!
- Да.
Боб вытащил ее из сумки и рассмотрел.
- Здорово сделано, - сказал он. - Есть неточности, но все равно здорово.
- Это - болезнь, - сказал Чип. - Это сделано больным номером. Выбросьте.
- Как скажешь. - Боб поставил сумку на пол и пошел к мусоросборнику. Открыл крышку и бросил туда рисунок.
- Есть острова, на которых живут больные номеры, - сказал Чип. - Они есть по всему миру.
- Мне это известно, - сказал Боб. - Ты говорил нам.
- Почему мы не можем им помочь?
- Вот этого я не знаю, - сказал Боб. - Но знает Уни. Я тебе, Ли, ведь говорил - доверяй Уни.
- Теперь я буду, - сказал Чип. - Я буду, - повторил он, и на глаза ему опять навернулись слезы.
В палату вошел номер в балахоне с красным крестом.
- Ну-с, как мы себя чувствуем? - спросил он.
Чип посмотрел на него.
- Он еще довольно слаб, - сказал Боб.
- Этого следовало ожидать, - сказал номер. - Не волнуйтесь, мы его поставим на ноги. - Он подошел к кровати и взял Чипа за запястье.
- Ли, я теперь должен идти, - сказал Боб.
- Хорошо, - сказал Чип.
Боб наклонился и поцеловал его в щеку.
- Если тебя вдруг не направят назад, то не поминай лихом, брат! - сказал Боб.
- Прощай, Боб, - сказал Чип. - Спасибо. Спасибо за все.
- Благодари Уни, - сказал Боб, крепко пожал ему руку и улыбнулся. Затем кивнул на прощанье врачу и ушел.
Номер достал из кармана шприц и отломил кончик ампулы.
- Вы моментально почувствуете улучшение, - сказал он.
Чип спокойно лежал с закрытыми глазами, вытирая одной рукой слезы, покуда номер задирал ему рукав на другой руке.
- Я был так нездоров, - повторял Чип. - Я был так нездоров.
- Тс-с, не думайте сейчас об этом, - сказал номер, осторожно делая ему инъекцию. - Незачем думать об этом. Вы моментально поправитесь.
3 Часть
ПОБЕГ
Глава 1
Старые города были разрушены; новые города построены. В новых городах здания были выше, площади просторнее, парки обширнее, вагоны неслись по монорельсу быстрей, хотя и реже.
Были запущены еще два космокорабля в направлении на Сириус В и к созвездию Лебедя. Марсианские колонии были снова заселены и защищены от уничтожения; они расширялись день ото дня. Так же дело обстояло и с колониями на Венере и Луне, в поселениях на спутнике Сатурна Титане и на Меркурии.
Свободный час был увеличен на пять минут. Телекомпы с голосовым управлением ввода информации начали приходить на смену телекомпам с клавиатурой, а в унипеки стали готовить двух сортов. Жизнь номеров была продлена на четыре месяца.
Номеры работали и питались, смотрели ТВ и спали. Они пели и посещали музеи, гуляли в Садах Развлечений.
В новом городе на параде в честь двухсотлетнего Рождества Вэня одно древко гигантского портрета улыбающегося Вэня нес ничем не выделявшийся номер лет тридцати, разве что его правый глаз был зеленым, а не карим. В прошлом этому номеру случилось тяжко переболеть, но теперь он был здоров. Он имел работу и комнату, свою подружку и своего наставника. Он был спокоен и всем доволен.
Во время парада произошла странная вещь. Маршируя в колонне демонстрантов, улыбаясь и неся древко портрета, у него в голове вдруг стал звучать непрерывно повторяемый имяном: Анна СГ, тридцать восемь Р, двадцать восемь, двадцать три; Анна СГ, тридцать восемь Р, двадцать восемь, двадцать три.
Имяном продолжал повторяться в ритме марша, в такт его шагов. Он никак не мог вспомнить, чей это имяном и с какой стати он так назойливо звучал у него в голове.
И вдруг он вспомнил: это из его заболевания! Это был имяном кого-то из таких же, как он, больных, ее звали то ли "Милона", то ли… нет, Маттиола С чего вдруг, спустя столько времени, ее имяном вернулся к нему? Он стал тверже печатать шаг, пытаясь заглушить настырный голос, и обрадовался, когда подали сигнал запевать песню.
Он рассказал о происшествии своему наставнику. Это была женщина.
- Не стоит об этом думать, - сказала она. - Наверно, ты увидел что-то, что напомнило тебе о ней. Быть может, ты даже видел ее. Не надо бояться воспоминаний - если, конечно, они не начинают надоедать. Дай мне знать, если это повторится.
Но это больше не повторялось. Он был здоров, благодарение Уни.
Однажды на Рождество Христово - он тогда имел уже другое назначение и жил в другом городе - он в компании со своей подружкой и другими номерами ехал на велосипеде в один из парков на окраине города. С собой они прихватили унипеков и уникоки и расположились на травке под сенью деревьев на пикник.
Он поставил термос с кокой на плоский камень и за разговором, потянувшись за ним, ненароком опрокинул и пролил напиток. Другие номеры отлили ему питья из своих стаканов.
Спустя несколько минут, складывая обертку от унипеков, он заметил на мокром камне плоский лист, на нем блестели несколько капель коки, а черешок листа загнулся кверху, подобно ручке. Он приподнял лист за черешок, и камень под ним оказался сухим по форме листа. Остальная поверхность камня была влажно-черная, но где лежал листок - сухо-серая. Он вдруг почувствовал для себя в этом эпизоде нечто вроде предзнаменования и сидел молчаливо, глядя на лист в одной руке, на сложенную обертку от унипеков в другой и на отпечаток листа на камне. Его подружка что-то сказала ему, и он отогнал от себя свои мысли, сложил листок и обертку вместе и отдал все номеру, несшему сумку для мусора.
Воспоминания о сухом отпечатке листа на камне в тот день несколько раз посещали его, и на следующий день тоже. После очередной процедуры он позабыл об этом. Правда, спустя несколько недель, видение снова вернулось. Он удивлялся: с чего бы? Не поднимал ли он сухой лист с мокрого камня когда-то раньше? Если такое и случилось, то он не помнил.
И на прогулках по парку и - что уж вовсе было странно - ожидая в очереди на лечебную процедуру, образ сухого листа приходил ему на ум и заставлял его хмуриться.
Потом случилось землетрясение. (Стул вылетел из-под него; лопнуло стекло в микроскопе, и из глубины лаборатории раздался неслыханный грохот.) Как несколькими днями позже сообщило ТВ, на расстоянии почти полконтинента от них по невыясненным причинам испортился сейсмогаситель. Такого не случалось никогда раньше и повториться никоим образом не могло. Номерам предписывалось немного погоревать и поскорее забыть обо всем происшедшем.
Были разрушены десятки зданий, погибли сотни номеров. Все медцентры в городе были перегружены ранеными, а более половины аппаратов для лечебных инфузий оказались сломанными; процедуры были перенесены на срок до десяти дней.
Через несколько дней после несостоявшейся очередной инфузии он вспомнил о Маттиоле и о том, как любил ее - совсем иначе, чем других, и больше, чем кого-либо еще. Ему ведь хотелось ей что-то сказать. Но что? Ах да, про острова, которые, как он обнаружил, были заклеены на Пред-У-картах. Острова неизлечимых.
Ему позвонил его очередной наставник.
- Как себя чувствуешь, все в порядке? - спросил он.
- Не думаю, Карл, - сказал он. - Мне требуется процедура.
- Погоди минутку, - ответил наставник и что-то тихо пробормотал в свой телекомп. Потом сразу же вновь появился на экране видеофона. - Ты можешь ее получить сегодня вечером в семь тридцать, - сказал он. - Но тебе придется сходить в медцентр Т24.
В 7.30 он стоял в хвосте длиннющей очереди, думая о Маттиоле, пытаясь вспомнить в подробностях ее облик. Когда он подошел к аппарату, на ум опять почему-то пришел образ отпечатка овального листа на мокром камне.
Маттиола позвонила ему (она жила в этом же здании), и он отправился к ней в комнату - это была кладовая в Пред-У-музее. Зеленые серьги оттягивали мочки ее ушей, на смугло-розовой шее сверкало ожерелье. Она была в длинном зеленом балахоне из блестящей ткани, который оставлял ее конические груди с розовыми сосками обнаженными.
- Bon soir, Chip, - сказала она, улыбаясь. - Comment vas-tu? Je m'ennuyais tellement de toi.
Он подошел к ней, обнял и поцеловал - губы у нее были горячие и мягкие, рот приоткрылся… И он проснулся в темноте и разочаровании - это был сон, это был всего лишь сон.
Но странно и пугающе все это вернулось к нему: аромат ее парфюмерии, вкус табака и звук песен Пташки, вернулись и вожделение к Маттиоле, и гнев на Короля, и злость на Уни, и жалость к Братству, и счастье чувствовать, жить, выйти из спячки.
А утром ему сделают процедуру, и со всем этим будет покончено. В восемь часов. Он щелкнул выключателем, щурясь, взглянул на часы: 4.54. Осталось чуть более трех часов.
Он выключил свет и лежал в темноте с открытыми глазами. Он не желал расставаться со всем этим. Неважно, был ли он снова болен или нет, но он хотел уберечь свои воспоминания и способность исследовать и наслаждаться ими. Он не хотел думать про острова - нет, никогда; это в самом деле было нездоровье - но ему хотелось думать о Маттиоле, и о собраниях их группы в кладовой, полной всяких древностей, и еще иногда, быть может, видеть сны.
Но через три часа после процедуры все исчезнет. Он ничего не мог поделать - разве что без всяких надежд ждать нового землетрясения. Сейсмогасители безупречно работали с давних пор, и будут продолжать так же работать и впредь. А что еще, помимо землетрясения, могло бы отложить процедуру? Ничего. Ничегошеньки. Тем более что Уни было известно о его прежних увиливаниях.
В памяти опять всплыла сухая тень листа, но он шуганул эту мысль, чтобы помечтать о Маттиоле, увидеть ее такой, какой она явилась ему во сне, и не терять попусту оставшихся трех коротких часов его настоящей жизни. Он забыл, какие у нее были красивые глаза, как прекрасна была ее улыбка и ее розово-смуглая кожа, как трогательна была ее искренность. Он, гадоволадово, многое забыл: удовольствие от курения, радостное возбуждение от лингвистических открытий при расшифровке французского языка.
Снова вспомнился сухой отпечаток листа, и он стал думать о нем с раздражением, пытаясь понять, почему он так засел в мозгу, и думая, как отделаться от мыслей о нем раз и навсегда.
Он мысленно вернулся к тому, лишенному смысла и значения мелкому факту; снова увидел лист с поблескивающими на нем каплями пролитой уникоки; увидел свои пальцы, поднимающие его за черешок, и свою другую руку со сложенной оберточной фольгой из-под унипеков, и сухой серый овал на черном от коки влажном камне. Он пролил напиток, а листик там лежал, а камень под ним…
Он сел на кровати и хлопнул себя по правой руке.
- Во имя Христа и Вэня! - пробормотал он в темноте испуганно.
Он встал раньше, чем прозвучал гонг, оделся и заправил постель.
В столовую он пришел первым; позавтракал и вернулся к себе в комнату с небрежно сложенной оберткой от унипека в кармане.
Он достал обертку и разгладил ее на столе рукой. Квадрат из фольги он сложил точно пополам и затем еще втрое. Плотно сжал получившийся пакетик, подержал в руке - вроде бы тонковат, несмотря на шесть слоев. Положил на стол. Пошел в ванную и достал из домашней аптечки вату и катушку лейкопластыря. Принес в комнату и тоже положил на стол.
Слой ваты - еще тоньше, чем пакетик фольги - он положил на свернутый пакет от унипека и приклеил все это к столу лейкопластырем телесного цвета.
Открылась дверь. Он обернулся, прикрыв собой свое изделие и сунув катушку пластыря в карман. Это пришел Карл ТК из соседней комнаты.
- Пошли завтракать? - спросил Карл.
- Уже поел, - сказал Чип.
- Да? - удивился Карл. - Ладно, зайду попозже.
- Хорошо, - сказал Чип и улыбнулся.
Карл вышел, закрыв за собой дверь.
Чип отлепил концы пластыря от стола и отнес получившийся бандаж в ванную. Положил его фольгой вверх на край раковины и засучил рукав балахона.
Взял бандаж и наложил фольгой точно на то место руки, где ее коснется инфузионный диск. Плотно придавил бандаж к руке и закрепил пластырем.
Лист - щит. Сработает ли щит из фольги?
Если да, то он будет думать только о Маттиоле, а ни о каких не об островах. Если он поймает себя на мысли об островах, он расскажет об этом своему наставнику.
Он опустил рукав.
В восемь часов Чип встал в очередь к процедурному кабинету. Он стоял, сложив руки, и, ощущая под рукавом бандаж, согревал его на случай, если инфузионный диск чувствителен к температуре.
"Я болен, - думал он. - Я подхвачу все хвори: рак, оспу, холеру, - все. Лицо мое покроется волосами!"
Он это сделает только один раз, сегодня. При первых же признаках чего-то серьезного он расскажет обо всем наставнику.
А может, эта уловка не сработает.
Подошла его очередь. Он засучил рукав до локтя, вставил руку по запястье, в обрезиненное отверстие аппарата, затем закатал рукав до плеча и быстро сунул ее до конца.
Он чувствовал, как сканер нащупывает его браслет и как инфузатор легко прикоснулся к подушечке бандажа. Ничего не случилось.
- Вам уже сделали, - сказал номер, стоявший позади.
На аппарате светился голубой сигнал.
- А, - произнес он и вынул руку из приемника, одновременно опуская рукав.
Теперь пора было идти на работу.
После ленча он прошел к себе в комнату и в ванной снял с руки бандаж. Фольга была цела - такой бы была и кожа после процедуры. Он сорвал лейкопластырь - вата стала сероватая и мокрая. Он выжал ее, и несколько капель похожей на воду жидкости упали в раковину.
С каждым днем воспоминания становились все более четкими, с болезненными деталями.
Вернулись прежние ощущения. Недовольство Уни перерастало в ненависть; страсть к Маттиоле становилась все более жгучей.
Он снова разыгрывал бьющую уже привычной роль; был нормальным на работе, нормальным со своим наставником; нормальным со своей подружкой. Но день ото дня обманывать становилось все противней, и необходимость этого начинала уже бесить.
К следующей процедуре он опять приготовил бандаж из обертки унипека, ваты и пластыря, а после выжал в раковину инфузионный препарат.
На подбородке, щеках и над верхней губой появились черные точечки - зародыши волосков. Он разобрал щипчики, к одной из рукояток прикрутил проволокой лезвие, и теперь каждое утро до первого гонга он успевал намыливать лицо и сбривал щетинки.
Каждую ночь он видел сны. Иногда они завершались оргазмом.