Лодка не стояла на месте - она развернулась и шла к ним.
Они ослабили завязанные на горле рукава балахонов и стали размахивать ими - голубым и ярко-желтым.
Лодка повернула было от них, вновь взяла прежний курс и опять пошла в сторону.
- Сюда! - кричали они, размахивая балахонами и выскакивая по пояс из воды. - Помогите! Помогите! Помогите!
Лодка развернулась в их сторону, потом опять рыскнула и, наконец, пошла прямо на них, увеличиваясь в размерах, все громче и громче сигналя.
Маттиола едва держалась, захлебываясь и кашляя. Чип подсунул свое плечо под ее руку и поддерживал ее.
Однороторный катерок с большими буквами "ССЭ" на белом борту подошел и осел, обдав их волной.
- Цепляйсь! - крикнул номер с катера, и рядом с ними шлепнулся белый спасательный круг на веревке. Чип ухватился за круг, и веревка натянулась, выбираемая молодым белобрысым номером. Он подтягивал их к борту.
- Я в порядке, - сказала Маттиола, держась за руку Чипа. - Все хорошо.
С борта катера свисал веревочный трап. Чип взял у Маттиолы балахон, пальцы одной ее руки положил на нижнюю перекладину, а другой рукой помог ухватиться за следующую. Она полезла вверх. Номер перегнулся через борт, схватил ее за руку и помог ей. Чип подстраховал ее ноги, затем влез сам.
Они лежали, тяжело дыша, на теплой твердой палубе под кусачим одеялом и держались за руки. Кто-то приподнял им головы и поочередно приложил к их губам металлический стаканчик. Жидкость в них издавала такой же запах, как Даррен Костанца. Она обожгла им горло, но удивительно согрела желудки.
- Алкоголь? - поинтересовался Чип.
- Не волнуйтесь, - сказал им, открыв в улыбке нормальные зубы, молодой блондин, навинчивая стаканчик на фляжку. - Один глоток вас не убьет.
На вид ему было лет двадцать пять, он носил короткую желтую, как волосы на голове, бородку. Глаза и кожа были нормальные. На бедрах у него был коричневый пояс с карманом, из которого торчала рукоять пистолета; он был в белой тканой рубашке без рукавов и в коротких, до колен, светло-коричневых штанах с синими заплатами. Поставив на сиденье фляжку, он расстегнул ремень.
- Я выловлю ваши балахоны, - сказал он.
Он положил ремень с кобурой и пистолетом рядом с фляжкой и перелез через борт. Послышался всплеск, и катер покачнулся.
- По-видимому, они не все такие, как тот рыбак, - сказал Чип.
- У него оружие, - сказала Маттиола.
- Но он оставил его на скамейке, - сказал Чип. - Если бы он был больным, он бы побоялся.
Они молча лежали, рука в руке, под кусачим одеялом, глубоко дышали и глядели в синее чистое небо.
Катер еще раз качнуло, и молодой человек с их мокрыми балахонами влез через борт на палубу. Его волосы, давно не стриженные, липли к голове мокрыми колечками.
- Ну как, отогрелись? - спросил он с улыбкой.
- Да! - дружно подтвердили они.
Он стряхнул с балахонов воду за борт.
- Я виноват, что не оказался здесь вовремя, чтобы помешать тому дуролому так поступить с вами, - сказал он. - Большинство иммигрантов приходят из Евра, поэтому я, в основном, патрулирую на севере. Нам требуется два катера или настоящий сторожевик, а у нас только один этот.
- А вы кто - полицейский? - спросил Чип.
- Я? - улыбнулся молодой человек. - Нет, я из "Службы содействия эмигрантам". Это агентство, которое нам разрешили создать для помощи эмигрантам на первых порах. И чтобы до берега добрались, не потонули. - Он повесил балахоны на поручни и расправил их, чтобы они скорей просохли.
Чип приподнялся на локтях.
- И часто здесь такое случается? - спросил он.
- Кража эмигрантских лодок - распространенная забава в этих местах, - сказал молодой человек. - Но есть и другие, посмешней.
Чип сел, и Маттиола тоже села рядом. Молодой человек стоял перед ними, розово-подсвеченный сбоку солнцем.
- Я должен вас огорчить, - сказал он. - Вы прибыли далеко не в рай. Четыре пятых населения острова происходят из коренных жите лей, которые здесь обитали еще до Унификации или попали сюда сразу после нее. Это темные, подлые, самодовольные ублюдки, и они презирают иммигрантов. За браслеты они зовут нас "сталюгами". Даже когда мы их снимаем.
Он взял пояс с кобурой и надел на себя.
- А мы зовем их "дуроломами", - добавил он, застегивая пряжку ремня. - Только не вздумайте когда-нибудь произнести это слово вслух, не то накинутся на вас впятером или вшестером и пересчитают вам ребра. Это у них еще один способ развлечения.
Он опять взглянул на них.
- Островом заправляет генерал Костанца, - сказал он, - вместе с…
- Это не тот ли, что отобрал у нас катер? Даррен Костанца?
- Сомневаюсь, - сказал молодой человек, улыбнувшись. - Генерал так рано не встает. Ваш дуролом, должно быть, просто пошутил.
- Гадо-брат! - ругнулся Чип.
- За генералом Костанцей, - сказал молодой человек, - стоят Церковь и Армия. Здесь очень мало свободы даже для дуроломов, а для нас и вовсе почти никакой. Мы обязаны жить в особых спецзонах, "сталюгородках", и выходить за их пределы без особой надобности мы не можем. Мы обязаны предъявлять удостоверения личности каждому дуролому-полицейскому. Работу мы получаем только самую грязную и тяжелую. - Он взял фляжку. - Не хотите еще по глоточку? - предложил он. - Это называется "виски".
Чип с Маттиолой отрицательно покачали головами.
Молодой человек отвинтил стаканчик и налил в него янтарной жидкости.
- О чем я еще не сказал? - стал вспоминать он. - Нам не разрешается владеть землей и оружием. Свой пистолет я сдаю, как только ступаю на берег. - Он поднял стаканчик и посмотрел на них. - С прибытием на Либерти! - сказал он и выпил.
Они обескураженно посмотрели друг на друга и снова - на молодого человека.
- Да, так они назвали свой остров. Либерти. Свобода, значит.
- Мы думали, они будут рады пришельцам, - сказал Чип. - Полагали, что те помогают островитянам противостоять Братству.
Молодой человек навинтил стаканчик на фляжку и сказал:
- Никто сюда не приходит, если не считать двух или трех иммигрантов в месяц. Последняя попытка Братства лечить дуроломов была, когда им еще командовали пять компьютеров. С тех пор, как запустили Уни, все попытки прекратились.
- Интересно, а почему? - спросила Маттиола.
Молодой человек смотрел на них.
- Никому это не известно, - сказал он. - Есть разные теории. Дуроломы не могут решить, то ли их Бог их хранит, то ли Братство напугано их армией - бандой бездарных, спившихся подонков. Иммигранты думают, по крайней мере часть из них думает, что остров настолько разорен вырождением, что подвергать каждого процедурам было бы для Уни пустой тратой времени.
- А другие думают, - начал было Чип.
Молодой человек убрал фляжку под приборную панель. Сел на сиденье и повернулся к ним.
- Другие, - сказал он, - и я один из них, считают, что Уни просто использует остров и дуроломов и все подобные острова по всему миру.
- Использует? - удивился Чип, а Маттиола спросила:
- Каким образом?
- В качестве тюрем для таких, как мы.
Они недоуменно посмотрели на него.
- Как вы думаете, почему на берегу всегда оказывается лодка? - задал вопрос молодой человек. - Всегда, и в Евре и в Афре, старая лодка, но еще годная на то, чтобы добраться сюда. И для чего существуют в музеях столь подходяще залатанные карты? Разве было бы не проще напечатать липовые карты вовсе без островов?
Они смотрели на него, все еще не до конца понимая.
- Как вы поступаете, - продолжал он, пристально глядя на них, - когда программируете компьютер на поддержание и сохранение максимально эффективного, максимально устойчивого, максимально настроенного на сотрудничество общества? Разве вы допустите существование в нем биологических выродков, "неизлечимых", вероятных возмутителей спокойствия?
Они сидели и молча слушали.
Он наклонился к ним ближе.
- Вы оставляете несколько "неунифицированных" островов, раскиданных по всему миру, - сказал он. - Вы вешаете в музеях карты и оставляете на берегу лодки. Компьютеру незачем заниматься прополкой - сорняки выполют себя сами. Они благополучно переберутся в ближайшую зону изоляции, где их поджидают дуроломы во главе с генералом Костанцей, чтобы отобрать у них лодку, загнать их в "сталюгородки" и держать их там бесправными и безвредными такими способами, до которых мудрые последователи Христа, Маркса, Вуда и Вэня позволяют себе опускаться.
- Нет, это невозможно, - сказала Маттиола.
- Многие из нас считают это вполне вероятным, - сказал молодой человек.
Чип спросил:
- Выходит, это Уни позволил нам удрать сюда?
- Нет, - сказала Маттиола. - Это чересчур замысловато.
Чип сказал:
- А я-то считал себя довольно умным!
- То же самое думал о себе и я, - сказал молодой человек. - Понимаю, что вы сейчас чувствуете. На себе испытал.
- Нет, этого не может быть! - еще раз повторила Маттиола.
Они помолчали, потом молодой человек сказал:
- Теперь я отвезу вас на берег. "ССЭ" снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам взаймы двадцать пять баксов. Для начала. - Он улыбнулся. - Как бы тут ни было плохо, но все же это лучше, чем в Братстве. Здешняя ткань гораздо удобней, чем паплон - сами убедитесь. И даже гнилые фиги вкусней унипеков. Вы сможете заводить детей, пить, курить, иметь две комнаты, если будете как следует вкалывать. Кое-кто из сталюг даже разбогател - это, главным образом, люди искусства. Если вы будете обращаться к дуроломам "сэр" и не будете высовываться из сталюгородка, то все в порядке. Ни тебе сканеров, ни наставников и ни одного "Жития Маркса" по ТВ за целый год.
Маттиола улыбнулась. Улыбнулся и Чип.
- Наденьте теперь балахоны, - сказал молодой человек. - Дуроломы приходят в ужас от наготы. Это, говорят они, "неприлично". - Он повернулся к панели управления.
Они отложили одеяла и натянули влажные балахоны и потом стали за спиной у молодого человека, пока он вел катер к острову.
Остров Либерти распростерся перед ними, зеленый и золотистый, осиянный едва взошедшим солнцем, увенчанный горами, весь в белых, желтых, розовых и голубых крапинах.
- Как красиво! - сказала Маттиола прочувствованно.
Чип молча держал руку на ее плече и вглядывался прищуренными глазами в даль.
Глава 5
Они жили в сталюгородке города Полленса, снимали полкомнаты в полуразвалившемся доме, где из крана текла ржавая вода, а электричество подавалось с частыми перебоями. У них был матрац, стол и стул и был еще ящик для одежды, который использовали как второй стул. В другой половине комнаты жили с девятилетней дочкой Ньюмены - муж и жена. Им было за сорок; они разрешали пользоваться их плитой, телевизором и полкой "фриджа", где они хранили продукты. Комната принадлежала Ньюменам; Чип с Маттиолой платили четыре доллара в неделю за свою половину.
Зарабатывали они вдвоем девять долларов и двадцать центов в неделю. Чип работал на шахте: грузил железную руду в вагонетки в бригаде других иммигрантов. А рядом автоматический погрузчик стоял в бездействии, грязный и не подлежавший ремонту. Маттиола работала на швейной фабрике - пришивала к сорочкам застежки. Там тоже была машина, но и там она стояла под толстым слоем пыли и бездействовала.
Девяти долларов и двадцати центов в неделю им хватало на то, чтобы оплатить жилье, еду, транспорт, несколько сигарет и газету "Либерти Иммигрант". Пятьдесят центов они откладывали на одежду и на непредвиденные расходы. Еще пятьдесят центов уходили на погашение долга "Содействию" за двадцатипятидолларовое пособие, которое им выдали по прибытии. Они питались хлебом, рыбой, картофелем и фигами. Поначалу эта пища вызывала у них судороги и запоры, но очень скоро стала им нравиться, и теперь они получали удовольствие от того, что разные блюда имеют различный вкус и консистенцию. Они заранее предвкушали радость от очередной трапезы, хотя готовка и мытье посуды после еды были большой докукой. Произошли у них и некоторые телесные изменения. У Маттиолы несколько дней было кровотечение, но Ньюмены заверили их, что это нормальное явление у женщин, не подвергающихся лечебным процедурам; ее тело немного округлилось и стало более гибким, отросли волосы. От работы на шахте у Чипа окрепли мускулы, у него стала расти черная и прямая борода, которую он раз в неделю подстригал ножницами Ньюменов.
Клерк в Эмиграционном бюро присвоил им имена. Чип стал теперь Эйко Ньюмарком, а Маттиола - Грейс Ньюбридж. Впоследствии, когда они поженились - без обращения за соизволением к Уни, но с соблюдением всех проформ и с уплатой мзды и обетом "Богу", - фамилия Маттиолы изменилась на Ньюмарк. Грейс Ньюмарк. Однако они по-прежнему звали друг друга Чипом и Маттиолой.
Они привыкли к обращению с деньгами, с лавочниками и к поездкам в битком набитом задрипанном вагоне монорельсового поезда. Они научились уступать дорогу местным и избегать ссор с ними; вызубрили Присягу на Верность и приветствовали красно-желтый флаг Либерти. Прежде чем войти в дом в дверь, они стучались, говорили вторник вместо вудденя и март вместо маркса. Они запомнили, что слова "борьба" и его производные и "гадость" - обычные слова в речи, а "трахаться" слово "грязное".
Хассан Ньюмен много пил. Вернувшись домой, - он работал на самой большой мебельной фабрике острова, - Ньюмен, по обыкновению, затевал какие-то шумные игры со своей дочкой Гиги, после чего, качаясь и растопырив руки, шел в их отгороженную занавеской половину комнаты, неся в трехпалой, покалеченной пилой руке бутылку.
- Давай ко мне, сталюги унылые, - говаривал он нередко, - где ваши стаканы, гадо? Давайте тяпнем, веселей будет!
Чип и Маттиола несколько раз выпили с ним, но заметили, что всякий раз от виски они делались дурными и неуклюжими и впоследствии обычно они отклоняли приглашение.
- Давай сюда, - сказал он как-то вечером. - Я знаю, что я квартирохозяин, но я же не совсем дуролом, а? Как по-вашему? Или думаете, я ожидаю, вы мне тоже поставите в ответ? Я знаю, что вы бережете каждый пенни.
- Дело не в этом, - сказал Чип.
- Тогда в чем же? - спросил Хассан. Его качало, он пытался устоять на ногах.
Минуту Чип молчал, потом сказал:
- Хорошо, но в чем тогда смысл избавляться от процедур Уни, если до обалдения накачивать себя виски? Мы с тем же успехом могли бы вернуться в Братство.
- О, - сказал Хассан. - О, конечно, я вас понимаю! - Он зло поглядел на них, коренастый, курчавобородый, с налитыми кровью глазами мужик. - А вот обождите, - сказал он. - Обождите, пока поживете здесь подольше. Обождите, пока поживете тут малость подольше, вот и все. - Он повернулся и заковылял к себе за занавеску, и они слышали, как он злобно ворчал на жену, а Риа всячески пыталась его урезонить.
Почти все обитатели дома, казалось, пили так же, как Ньюмен. Целыми ночами сквозь стены доносились громкие голоса, счастливые или злые. В лифте и коридорах воняло перегаром, рыбой и приторными духами, которыми люди пытались перебить запахи спиртного и рыбы.
Вечерами, когда бывало покончено с домашними делами, Чип с Маттиолой либо выбирались на крышу подышать свежим воздухом или сидели за своим столом и читали "Иммигранта" или книги, которые они находили в вагонах монорельса или одалживали в "Содействии". Иногда они вместе с Ньюменами смотрели глупые ТВ-спектакли про конфликты в семьях местных жителей, с частыми рекламными паузами, где расхваливали достоинства сигарет разных марок или инсектицидов. Время от времени выступал с речами генерал Костанца или же глава церкви Папа Клемент - в них они распространялись по поводу нехватки продовольствия, жилья и ресурсов, и повинны в этом, по их выходило, были не одни лишь эмигранты. Хассан, задиристый от выпитого виски, обычно выключал телевизор, не дослушав их до конца - ТВ на Либерти в отличие от ТВ в Братстве можно было включать и выключать по желанию.
Однажды на шахте перед концом пятнадцатиминутного перерыва на завтрак Чип подошел к автоматическому погрузчику и стал его осматривать, размышляя, был ли механизм на самом деле уже непригоден для ремонта, или же было бы достаточно заменить какую-то деталь или вообще обойтись без нее. Бригадир из местных подошел и спросил, что ему, Чипу, тут надо. Чип ответил, стараясь при этом проявить максимум уважения к бригадиру, но тот рассердился.
- Вы, сталюги-недотыки считаете себя шибко умными! - сказал он и положил руку на рукоять своего пистолета. - Проваливайте, откуда пришли, и сидите там! А если вам так уж невтерпеж шевелить мозгами, то придумайте, как сделать, чтобы жрать поменьше!
Не все местные были такими подонками. Например, хозяин их дома питал симпатию к Чипу и Маттиоле и пообещал им комнатку за пять долларов в неделю, как только появится возможность.
- Вы не такие, как кое-кто из этих, - сказал он. - Пьют, по коридорам шляются нагишом - лучше я буду брать на несколько центов меньше, но иметь жильцов вроде вас.
Чип, глядя на него, сказал:
- Знаете ли, иммигранты пьют не без причин.
- Да, да, знаю, - согласился хозяин. - Знаю лучше, чем кто-либо. Это просто ужасно, как мы к вам относимся. Но при всем при том вы ведь не пьете? Вы не расхаживаете нагишом?
Маттиола сказала:
- Спасибо вам, мистер Коршам. Мы будем весьма вам благодарны, если сможете предоставить нам комнату.
Потом они заболели - подцепили "простуду" и "грипп".
Маттиола потеряла работу на швейной фабрике, зато нашла работу получше - на кухне в местном ресторане неподалеку от дома. Туда можно было ходить пешком. Однажды вечером пришел полицейский проверить удостоверения личности и обыскать их, нет ли оружия. Хассан, предъявляя свою карточку, поворчал, за что получил пару ударов дубинкой. Полицейские протыкали ножами матрацы и разбили несколько тарелок.
У Маттиолы не наступили в срок "месячные" - так тут называли несколько дней вагинального кровотечения, и это означало, что она забеременела.
Как-то раз поздним вечером Чип стоял на крыше и курил, глядя на северо-восточный край неба, где оранжевато светилось зарево над медеплавильным комбинатом в ЕВР 91766. Маттиола, снимавшая с веревки просохшее белье, подошла к Чипу, обняла, поцеловала в щеку и крепко прижалась.
- Все не так плохо, - сказала она. - Мы скопили двенадцать долларов. На днях у нас будет своя комната, и к тому же у нас будет ребенок.
- Сталюга, - сказал Чип.
- Нет, - возразила Маттиола. - Ребенок.
- Они воняют, - сказал Чип. - Они гадят. Это противно человеку.
- Но по-другому не бывает, - сказала Маттиола. - И будет лучше, если мы привыкнем к этому.
Чип промолчал. Он продолжал смотреть на оранжевый отблеск в небе.