– Да. Товарищ… майор. – Марина наконец разглядела майорские звезды. – Мне, наверное, лучше остаться. У меня ноги… Я же не дойду…
– Чушь. Добежишь. Без разговоров, бегом арш!
Марина потрусила по траншее, качаясь, отталкиваясь рукой от влажной стенки края, машинально перешагивая через пустые цинки. Потом ползла по взрытому песку, цепляясь штанами за расщепленные доски, за проволоку. Ночь блестела, туманилась мерцанием ракет и слез. Шли, ползли, двигались в ту же сторону фигуры десантников. Их было еще много…
Отпустил Подвал санинструктора Шведову. Может, не все еще. Не все…
6 декабря 21.20. Десантники готовы к прорыву. Около 2000 человек, включая раненых. Все раненые вооружены. По плану остатки 1339-го и 386-го морских батальонов прорвали румынскую оборону. Слева и справа шли соответственно остатки 1337-го и 1331-го полков. Тыл прикрывали гвардейцы 335-го полка – около сотни бойцов. В центре боевого порядка шел медсанбат с 200 ранеными.
В 22.00 взлетела красная ракета, и десант пошел на прорыв…
…Марина шаталась, шатались все, кто шел на север. Недоедание, последние дни постоянного обстрела и напряженных боев обессилили бойцов. Румынские траншеи остались позади, но в это не верилось. Легко как-то вышли. Первые несколько минут казалось, что врага вообще нет. Шли колонной, между воронок и окопов. Потом впереди судорожно ударил пулемет, через несколько мгновений захлопали гранаты, вспыхнула короткая яростная стрельба. За спиной, на оставленном плацдарме тоже стреляли – группы прикрытия отвлекали немцев и мамалыжников. Повисли очередные ракеты – Марина видела спины бойцов, грязные повязки, автоматы, пристроенные, чтобы можно было стрелять одной рукой. Сзади тоже двигались бойцы. Санинструктор из 31-го помогала идти слепым . Марина опекала своих: прыгал, опираясь на доску долговязый Яша, шел пожилой боец с забинтованными, обожженными и раздробленными кистями обеих рук – на него повесили "сидор" с дисками, остальные раненые, что в группу Шведовой вошли, разом как-то растворились среди бойцов. Перебрались через траншею – Марина первый раз видела так близко мертвого врага – румын валялся, вывернув шею, точно в стену траншеи хотел ввинтиться. Червяк бл…й…
Впереди была степь – темная, непроглядная. За спиной стреляли. Яша назойливым шепотом объяснял, как ему нужно подавать диски "если що". По лицу бил холодный дождь, Марина облизывала губы, падала, вставала, поднимала других, роняла карабин, поднимала его, искала и поднимала Яшкину доску… Ветви низкорослого кустарника, ставшие на холоде жестче стальной проволоки, раздирали руки и одежду. Потом под ногами захлюпало, зачавкало …
– Стоп! Переобуться треба, – просипел Яша. – Потопим обувку. А у меня и так одна сапога. Папаше Лукичу-то что…
Сели на доску. Марина перемотала портянки "папаше" Лукичу, разодрала запасную рубашку, намотала потуже Яшке и себе. Мимо брели люди. Все перемешалось, легкораненые, пулеметчики, связисты, все одинаково грязные, изнуренные до последней степени.
…Вода соленая, тяжелая, как студень. Где по колено, где выше. Скользкая доска у Яши вырывалась, он падал, хватаясь за Лукича, оба с матом плюхались в воду – Марина здоровенных мужиков удержать не могла. Ползли – черная соль лезла в рот, – плевались, вставали. Помог кто-то черный, неразличимый в темноте. Шаги, еще шаги, грязь… Рядом стонали и матюкались бойцы – эти вроде и здоровые, но вот сил волочить пулемет не имели. Поминутно роняли – тело МГ уже в какую-то черную корягу превратилось. Старший пулеметчик ленты, навешанные на шею, все пытался не окунуть…
Вроде мельчало – Марина запнулась, бухнулась на колени.
– То привычка, – сказал, задыхаясь, Лукич. – Мож, перекурим, а, хлопчики?
Топкое озеро кончилось.
Только сели, как впереди и правее вспыхнула стрельба. Яростная, короткая.
– Вот и посидели, – сказал Яша. – Двигаться нужно, а то змерзнем та на фрицев наткнемся…
Снова вокруг были люди, оружие, хриплое дыхание. Волокли противотанковые ружья, цинки с патронами, гранаты. Падали, ставили на ноги, подпихивали друг друга. Марина споткнулась о вещмешок – да, вещи бросают, себя бы да автомат донести. Хоть с одним диском.
Сержанту Шведовой бросать было нечего. Вещмешок пустой оставила у озера – там и была-то рубашка запасная и мыло с зубной щеткой. В подсумках по две обоймы. Карабин никак оставлять нельзя. Штаны ватные? Нет уж, пусть в них, в родных, убивают.
Впереди снова стреляли, хлопали разрывы ручных гранат…
Мимо прошел кто-то из командиров – приглушенным голосом командовал "подтянуться". Дождь все моросил, люди брели на ощупь…
Окоп. Яшка поскользнулся, съехал в ловушку. Выбраться не мог – сил о доску опираться уже не было. Марина тянула за руку, потом сползла вниз, подпихивала. Едва выбрались. Лукич ждал, дал за "сидор" ухватиться, встать…
Дальше. Пахнуло теплом. У остывающих углей плотно сидели бойцы. Дальше угадывался бруствер, за ним что-то с колесами.
– Батарею наши взяли, – прохрипел Яша. – Не ждали фрицы.
Кто-то тяжело пробежал мимо:
– Врач? Санинструктор есть?
Марина застонала, поднимаясь: сначала на четвереньки, потом выпрямиться…
– Сюда, сестричка. Зацепила парня шальная…
Марине помогли спрыгнуть в траншею. Настил деревянный, площадка с ящиками, блиндаж – из снесенной взрывом двери воняло взрывчаткой и чем-то говенным, не иначе самой Германией.
Двое бойцов нагнулись над лежащим, Марина пихнула ближнего в спину – обходить сил не было.
– Что?
– Да вот, в плечо его…
Лежал парень, скалился, ватник с плеча скинут. Разрезая гимнастерку, Марина подумала, что странный какой-то. Ну да, морда бритая, и вполне круглая, сытая.
– Вот, считай, первый бой, – жалобно сказал мордатый боец.
– Подсветите, кто-нибудь. Давай, подвинься на бок, – пробормотала Марина.
Подвинулся как-то странно – все к себе мешок угловатый прижимал. Бойцы прикрыли плащ-палаткой, на миг вспыхнул электрический фонарь…
– Что сияем? В блиндаж его занесите, – сказал кто-то смутно знакомым тоном.
– Да я сам, товарищ майор. – Боец принялся подниматься, ухватил за лямку мешок…
– Иди уж сам собой, Чашкин. Не забудем технику.
"Рация", – догадалась Марина.
В блиндаже вонючем все спотыкались с чертыханьем. Завесили дверь, вспыхнула пара фонариков. Под ногами валялись убитые немцы. Марина подняла измочаленный осколками табурет:
– Садись, Чашкин.
Ранение было слепым, кость вроде бы цела. Видимо, пуля на излете вошла.
– Жить будешь, – пробормотала Марина, привычно бинтуя. – Прочистят, зарастет мигом.
– Как неудачно-то, – морщился и вздрагивал круглолицый Чашкин.
– Что у вас? – В блиндаж шагнул офицер. – Так, Шведова, если не ошибаюсь?
– Я. – Марина оперлась локтем о табурет. – Ранение у вашего Чашкина не тяжелое. Надо бы пулю достать и канал прочистить хорошенько.
– Прочистим, – согласился майор. – А почему Чашкин мой?
– Тоже бритый, – машинально сказала Марина и села удобнее.
– Во контрразведчица, – сказал рослый боец в плащ-палатке. – Враз просекла.
– Отставить болтовню. Берите Чашкина, санинструктора и двигайтесь по маршруту к высоте. Только уже без случайностей. И вперед не лезьте.
– Товарищ майор, я… – начала Марина.
– Вы очень разговорчивая девушка. Сопровождаете раненого. Он нужен на высотах, в полном сознании, по возможности бодрый и готовый к работе. Приказ ясен?
– Да, – сказала Марина и вытянула ноги.
Майор ушел, бойцы возились, пытаясь надеть на охающего Чашкина ватник. Кто-то часто вздыхал в углу – посветили – немец с разодранной грудью.
– Тьфу, гадюка живучая, – сказал старший из бойцов. – Эй, подруга, вставай, выдвигаемся.
– Не могу, – чуть слышно сказала Марина.
– Чего? Вставай, говорю.
– Не могу. Хоть стреляйте, – чуть громче пробормотала Марина.
– Вот фокусница. – Боец присел рядом, ослепил фонариком – Марина зажмурилась. Сил действительно не было. Даже к опрокинутой печке, от которой тепло шло, подвинуться не получалось.
Боец выключил фонарик, помолчал.
– Пять минут. И выходим. На вот, погрызи…
Марина сидела, грызла безвкусный шоколад. Во рту он таять не желал, сглатывался трудно. Бойцы негромко говорили, что-то о Солдатской слободке, о каком-то Юз-Ода . Мелькал луч фонаря: сержант Шведова смотрела на немца, умирающий артиллерист на русскую девушку.
– Давай, глотни… – Старший из бойцов сунул девушке фляжку.
Марина глотнула. Ой, ожгло. По горлу потекло жарко, рот разом наполнился сладостью шоколадной.
– Ну, подъем.
Снова шел дождь, штаны и телогрейка сто пудов весили, карабин набок клонил и опрокинуть норовил. Наверное, шоколад с глотком того сладко-крепкого обманывал: сил не прибавилось, чуть теплее стало, но усталость лишь острей ощущалась. Зато думать не надо – бойцы идут, старший сержант – Виктором его зовут – знает, куда ведет. Марина волокла ноги непослушные, раненого радиста за рукав на здоровой руке на всякий случай придерживала. Только непонятно, кто кого вел…
Спуск… Грязь чугунными чунями к подошвам липнет. Подъем, ни зги не видно, бойцы ощупью о траву пытаются сапоги очистить. Сквозь зубы мычит радист – саднит ему плечо, пуля по кости ударила, пусть и не раздробила. Сзади – кажется далеко-далеко – стреляет, воюет плацдарм. Два десятка бойцов прикрытия под командой лейтенанта, да те, кто уйти не успел, да раненые, которым уходить сил не было – отвлекают. Сколь от Эльтигена отошли? Десять? Пятнадцать километров? Пулеметные строчки как швейные, рвутся, рвутся…
– Тебя как зовут?
– Сержант Шведова.
– Ага, сержант, значит. Ты, Шведова, за ремень мой возьмись. И тебе удобнее, и меня, если что, не завалишь.
– Я иду.
– Да вижу.
Ремень скользкий, но держаться удобно. Только перекашивается ремень – чехол с диском, гранаты. Зачем ему столько? Радист ведь. Рацию под плащ-палаткой сейчас Виктор несет – горбатый, здоровенный, автомат на изготовку. Второй сопровождающий ноги с трудом тащит – свой, эльтигенский. Откуда у людей сил столько?
Во рту сладко. У бати в погребе всегда две бутыли с медовухой стояли. У дядьки Сергея пасека была – меда дома хватало. С сестрой баловались, медовуху украдкой пробовали – дрянью казалась. Потом и вино испытывали, чего скрывать. До войны. Когда тепло было.
Пить хотелось. Сесть и никуда не идти…
…Еще балка. Впереди склон какой-то. Левее сараи или забор каменный.
Из темноты фигуры появились. Заговорили… "Сесть, привести себя в порядок…"
Приводить в порядок сил не было. Марина, где упала, там и лежала. Рядом вытянулся на спине, дышал тяжело радист. Нельзя ему лежать, застудится, даже не заметит.
– Чашкин!
– Я, – с трудом ответил радист.
Присели рядом двое – все тот же майор, еще офицер с немецким автоматом. Кажется, контрразведчик дивизионный.
– Как самочувствие? – спросил майор, не обращая внимания на Марину.
– В порядке, – просипел Чашкин. – В относительном, конечно.
– Ну, все в этом мире относительно. Считай, дошли. Скоро здесь начнут, а мы выдвигаемся сразу. В силах?
– Так лежать сильно прохладно, – пробормотал Чашкин. – Дойду. Главное, чтобы Витька с техникой не потерялся.
– За собой смотри, хрен однобокий, – отозвались из темноты.
– Идем группой, – сказал майор. – Еще не хватало среди домов друг друга искать. Все, пошли, там отдохнете. Давай, Шведова, поднимай подопечного.
Не получалось. Самой встать не получалось. Колени не разгибались, карабин набок тянул.
Из темноты смотрели. Марина беспомощно замерла на коленях. Почувствовала, что щеки мокрые. Ладно, не заметят в темноте.
– Шведова, карабин мне, – кратко приказал майор, взялся за ложе…
– Не положено, товарищ майор, – стараясь не всхлипывать, прошептала Марина.
– Не дури, санинструктор, – устало сказал второй офицер. – Слушай, Варварин, пусть она с нами остается. Ну куда ей бегать?
– Угу, а ты мне взамен настоящего врача дашь? – майор потянул карабин, Марина слабо упиралась. Майор хмыкнул, полез под ватник:
– На. На время выполнения особого задания.
Марина взяла небольшой пистолет – он был теплый, приятный.
– Пользоваться умеешь?
– Да.
– Тогда вперед. Что сидим? Дозор, вперед.
Сержанта Шведову взяли за шиворот и поставили на ноги – колени подгибались, но держали. Марина сделала шаг за кряхтящим Чашкиным. Сзади майор возился с затвором карабина – видимо, проверить оружие хотел.
– Сержант Шведова, на Большой земле доложите своему непосредственному начальнику, что майор Варварин дал вам пять нарядов вне очереди. За сугубо идеальное состояние вашего личного оружия.
– Есть, пять нарядов.
Кто-то из бойцов гоготнул, кто-то невнятно прокомментировал. Марина дала расстегнуть на себе ремень с подсумками и поплелась за Чашкиным. Майор шел сзади, ощупью возясь с карабином.
Шли вдоль склона – впереди угадывался большой подъем. Люди вокруг были: сидели и лежали, готовя оружие и проверяя гранаты. Подходили еще, падали на землю. Двое пулеметчиков – должно быть, те самые – ковырялись с МГ. Десант готовился к штурму…
После 20-километрового марша, уничтожив две немецкие батареи и тыловые подразделения противника, захватив продсклад в Солдатской слободке, десантники готовились к атаке. В 5.30 остатки 1339-го полка и 386-го батальона атакуют северо-восточные склоны Митридата, восточные склоны будут штурмовать остатки 1337-го полка, по берегу и южному предместью Керчи ударят бойцы 1331 – го стрелкового полка. 335-й полк отстал, к Митридату не придет, его личный состав будет пробиваться мелкими группами. Часть из них попадет в каменоломни к партизанам, кто-то пробьется на Еникальский плацдарм. Одна из групп обойдет Керчь с запада и полностью погибнет в бою у Булганака. Но в тот час, в кромешной тьме у Митридата в 5 часов утра никто не знал, как начнется и чем закончиться этот день …
– Спокойнее, без спешки…
Перевалившись через очередной забор, сложенный из ракушечника, Марина помогла Чашкину – спрыгивал радист довольно резво, но вот взобраться на преграду ему было сложно. Сзади подпихивал майор, помогал и Виктор, но на того шипели – рацию обязан беречь. Четверо десантников шли впереди – прикрывали. Нарваться на немцев или румын можно было в любой момент. Тыл группы прикрывал коренастый пулеметчик с "Дегтяревым". Пока было тихо. И здесь, и у склонов Митридата. Где-то за городом, в двух-трех местах шла перестрелка. Вот, еще начали стрелять…
– Товарищ майор, мы к заводу слишком забираем, – сказали из темноты.
– Не ори и корректируй. Ты керчанин или я?
В просвете между длинными, наверное, складскими, строениями Марина увидела тусклый блеск моря…
За спиной ударили выстрелы. Даже не за спиной – наверху, на Митридате сверкали блеклые вспышки. Вот захлопали гранаты…
– Начали, – сказал майор. – Шевелимся, шевелимся…
Немцам обстановка была не ясна до 6.15. Сведения о прорыве крупной группы десантников штаб 5-го корпуса счел совершенно фантастическими. После колебаний, резервам: пехотной и саперной ротам, самокатному взводу и роте охраны порта было приказано занять оборону на цепи гор Митридат. Но было поздно.
Десантники без шума преодолели проволочные заграждения и атаковали наблюдательные посты и подразделения артиллерийской разведки немцев. В блиндажи летели гранаты, выскакивающих солдат расстреливали в упор. Оказать какого-либо сопротивления противник не успел. Через полтора часа все четыре высоты горы Митридат, участок берега у судоремонтного завода и бочарной фабрики оказался в руках десантников. Бой шел и в городе: небольшие группы десантников продвигались к северу, уничтожая штабы и узлы связи…
Группа Варварина находилась восточнее, ближе к порту. НП выбирали заранее, весьма тщательно, сейчас было главным не обнаружить себя…
– Нишкни, – приказал Виктор.
Марина сидела, привалившись спиной к стене. Мастерская была завалена металлическими шкафами, мятыми и пестрыми от ржавчины. Варварин с еще одним бойцом поднялся на второй этаж, остальные засели во дворе и дворовых пристройках. Должно быть, еще в 41-м во дворе разорвалась бомба – часть стены рухнула, ворота опасно накренились. Но обзор отсюда был отличный: бухта, порт, берег у судоремонтного, ближайшие кварталы города – как на ладони.
Антенну, наконец, закрепили.
– И как оно? – спросил изнемогший Виктор – с радиостанцией он был знаком весьма поверхностно и с антенной порядком замучился.
– Не мешай, – пробормотал Чашкин. Он сидел, неловко прислонясь к крышке заваленного набок верстака, крутил верньеры настройки, то и дело поправляя наушники. – Работают. И слышно хорошо…
Рация с Митридата уже работала – связь с Большой землей была восстановлена . Обе новые рации на плацдарм были доставлены группой Варварина…
Марина подползла и принялась расстегивать свой ватник.
– Ты чего?! – изумился Виктор.
– Замерзнет он. Кровопотеря и мокрый весь…
Чашкина, охающего, но не отрывающегося от рации, устроили удобнее. Виктор раздобыл стул, сообща прислонили лист жести, прикрыв радиста от сквозняка. Старший сержант снял плащ-палатку:
– Кутайся. К нему садись, закутайтесь и грейтесь.
– Мешать я буду, – пробормотала Марина. – Найду себе что-то.
Чашкин снял наушники:
– Чего разделась? Рановато на пляж. Нам теперь батарею экономить и отдыхать до вечера. Без всякого там шевеления. Померзнешь. Ты ж вообще воробьиная. А в телогрейке ничего так была, с фигурой…
– Поговори еще, – обозлилась Марина. – Трясет всего, а болтает.
Чашкина действительно знобило…