"А по-другому с этим нельзя, - уже мягче сказал Капитан и потрепал Курта по плечу. - В среде нам подобных прошлое - не всеми приветствуемая тема для разговоров. Часто вызывает негативный отклик. Я полагаю, это не очень приятно".
"Именно", - буркнул Курт.
"Поэтому делай выводы. Ну, всё, не дуйся. Извини меня. И послушай про город".
Лучик вернулась и тоже села рядом, присоединилась к ним и рыжая, и Капитан рассказал - про самую большую прореху из известных. Она образовалась здесь тогда, когда построили здание Организации ("Я имею в виду не только главное здание, которое вы ещё не видели, но и больничные корпуса, и - вы их тоже не видели - лаборатории, стадион, парк, в общем, всё") - как сопутствующий побочный эффект, радуга после дождя, таракан, набежавший на хлебные крошки. "Луч, что ты хихикаешь, это не я, между прочим, придумал", - но Капитан улыбался, и можно было подумать, что он специально так сказал, чтобы повеселить. Прореху притащило с собой то, что обитает на нулевом этаже. "И что же там обитает? Тараканы?" - спросил Курт, а Капитан коротко ответил: "Оно" и углубляться в эту тему не стал - добавил лишь, что благодаря этому "оно" здесь всё и держится. Прореха, продолжил Капитан, чаще всего изображает из себя город, для каждого, кто смотрит на неё, свой - а иногда, чередуясь, даже несколько. Извлекает образы из глубин сознания смотрящего. При этом сам человек вовсе необязательно должен живо и ярко их помнить - некоторым картина под холмами кажется знакомой лишь смутно, а то и вообще непонятной, чужой.
"Почему мы это видим?" - спросила Лучик.
"Потому, что мы все - Идущие, - ответил Капитан. - И ходить сквозь прорехи, создавать их, заставлять их показывать нам то, что хотим, для нас так же естественно, как есть, пить, дышать, спать и думать. Прореха-город подчиняется нашим непроизнесённым командам - бессознательному желанию увидеть родные места. Ключевые места нашей жизни. Существует теория, что некоторые из них с нами ещё не случились".
"Ты, наверное, не поверишь, но для меня их сразу три", - с восторгом поделилась Лучик.
"Верю, отчего же, - с улыбкой сказал Капитан. - Какие они?"
"Город, ещё один город и маленькое поселение с белёными домиками, над которыми из труб вьётся дым".
"У тебя отличное зрение, - похвалила до этой минуты молчавшая рыжая. - Чтобы ещё и трубы рассмотреть на крышах".
"А у тебя, Капитан?" - Лучик заглянула ему в лицо, и Курт с удивлением заметил, каким умиротворённым и светлым оно, покрытое загаром и испещрённое шрамами, стало. Может, и не священник, но - проклятие! - что-то есть от святого…
"Два города, оба большие, столицы. Я их отлично знаю, потому что в них жил".
"А ты, Курт, всё так же один видишь?" - Лучик не унималась.
"Увы, у меня всё скромно. Только один… но он меня так взбудоражил, что я, наверное, сегодня не усну".
"Просто попроси у доктора снотворное, - сказала ему рыжая. - Луч, а что ты меня не спросила?"
"Оставила на десерт, - хихикнула та. - Потому что мне кажется, что у такой таинственной особы, как ты, этих городов по меньшей мере десяток".
Рыжая расхохоталась.
"Если бы, - отсмеявшись, сказала она. - Я - как Курт, и город у меня единственный. Очень красивый. Только ни двери его не помню…"
""Ни двери" - значит "ни черта", - пояснил Капитан. - Рыжая уже понахваталась сленга".
Некоторое время они молча посидели бок о бок, греясь на солнце и слушая, как внизу, в сосновом лесу, вопят какие-то пичуги.
"Туда, в город, можно спуститься?" - спросила Лучик.
"Нам - нет, - сказал Капитан. - И даже не пытайтесь: оно вас не пустит. Словно наткнётесь на прозрачную стену. Я пробовал - глухо. И не только я".
"А кому можно?"
"Не знаю. Но, раз его называют дверью, кто-то всё же туда ходил или ходит".
"А обычные люди туда могут случайно попасть? Какие-нибудь заблудившиеся грибники или туристы…"
"Нет. Они эту прореху даже не увидят. Она, в отличие от всех прочих дверей, словно бы разумна… своевольна… чувствует, прячется… глупо, конечно, считать дыру в пространстве-времени обладающей антропоморфным разумом, но, может, у неё есть какой-то другой".
"Но город этот… города, они же настоящие? Или просто картина… странная память…"
"А вот тут, - Капитан обвёл взглядом спутников. - Огромный вопрос без ответа. Потому что этого не узнать точно, пока не потрогаешь руками. Проще говоря, пока не окажешься там".
"Но ты сказал - нам никак", - заметил Курт.
"Верно. Но, может быть, никак - это не навсегда".
"Ты сказал ещё, что кто-то туда ходит. Найти бы этого кого-то и расспросить…"
"Так тебе и расскажут, - усмехнулась рыжая. - Эта прореха у местных - какое-то подобие высшего просветления. Мекка. Поиск святого Грааля. Все к ней тайно или явно стремятся, пытаются в неё попасть, только никто не признается. Потому что это ещё и очень интимная тема. Мы после такого обширного обсуждения вообще должны теперь именоваться семьёй. Кэп - папаша…"
"А ты будешь мамочкой?" - съязвил Капитан.
"Нет. Мамочка - тоже ты. Един в двух лицах".
"Что-то это всё напомнило мне какую-то религию. Не люблю религии".
"Тогда пусть будет наука. Гермафродитизм".
"Иди-ка в дверь, чего придумала…"
Рыжая и Капитан беззлобно ругались, Лучик щурилась на солнце, Курт смотрел. Разглядывал свой город, который, возможно, и не был городом, а был какой-то хамелеонистой ложью. А, может, это и правда он - раскрытая дверь в недавнее прошлое, где в родном доме его очень ждали. Домой он хотел. Да что за издевка - только согласился с тем, что начал новую жизнь, как старая выскочила наперерез и, недосягаемая, поманила…
"Рыжая, хватит! Хватит, сказал, заткни свой поток сквернословия и дурацких идей… нет, это уже не лечится. Пойдёмте-ка отсюда: такое пекло, схватим ещё все удар… Очередная лекция, так и быть, после ужина. Расскажу вам про двери подробней".
Все завозились и зашаркали ногами по плотному слежавшемуся песку. Курт помедлил - что-то попало в глаз. Зажмурился, потёр костяшками пальцев, пытаясь выковырять, извлёк наконец соринку, поднял голову и моргнул: город начал меняться. Очертания, ширина, даже тени - словно клякса пожирала бумагу. Город вздулся, распух и опал, снова проявился будто бы из пепельного облака, и было непонятно, что делать: вопить или молча смотреть. Пока Курт недоумевал, его город стал другим. Но этот, гораздо больше размером и протяжённей, не был знаком ни капли: причудливые, наползающие друг на друга кварталы, поблескивающие на одних окраинах блюдца прудов (озёр?), заводский чад на других… И словно бы окольцовывающая город стена, превращающая его то ли в крепость, то ли в миниатюрное государство. Что за чёрт! Пользуясь местным сленгом - что за дверь….
"Пошли, - вставший на ноги Капитан шутливо взъерошил ему волосы. - Мыслитель. Будешь сидеть здесь до ночи - околеешь от голода. Если раньше солнце не поджарит".
Двигатель смерти, сказал Капитан, это твое любопытство, и тут же стал перечислять известные любому неофиту примеры, когда судьба оказывалась не слишком благосклонной ко всяким глупцам попавшим - и Идущим в том числе. Курт презрительно помахал рукой, позаимствовав для пущей убедительности жеста вторую варежку Лучика: судьба на то и судьба, что срок у каждого свой. Капитан вдруг согласился: именно.
- Попавший мог умереть, - с нажимом произнёс он. - Умереть раньше, чем ему на роду написано, в чужом мире, ужасе и муках. Что же это за сказка такая? Сказка-людоед… Кошмар ночной получается.
- Для такого, как он, и кошмары - праздник, - ответила Четвёртая.
Капитан покачал головой.
- Ты с ним близко знакома, что утверждаешь подобное?
- С ним - нет. С похожим типом людей - вполне.
- И?
- Здесь рождённые, но всё равно нездешние. Такие, как он, до конца жизни ищут свой дом. В книгах, фильмах, стихах, виртуальности. Не находят и уходят - кто с таблетками, кто с крыши. Вот подумай, как это: быть неприкаянным. Что может быть хуже, чем одиночество в переполненном мире…
- Я не знаю, - сказал Капитан. - Я всегда боялся другого. А ты?
- А я боюсь, что не успею рассказать - время-то уже… Надо вам, ребята, выходить пораньше - там же пробки с этим снегопадом будут. Ну, слушайте. Послушайте сказку. И я не виновата, что она вот такая, дикарская, - нашла в ком-то отклик, и ладно…
X
- С Новым Годом и Рождеством, - сказал Ян, глядя на бесстрастные строки в базе, означающие собой попавшего. - С праздниками, где бы ты сейчас ни был. Интересно, празднуют ли там Новый Год и поёт ли рождественский хор? Интересно, жив ли ты? Счастлив?
Рик тоже смотрел на строчки в своём кабинете.
- Сволочь ты, - он злобно потушил сигарету в пепельнице. - Почему ты - там, а мы с Кано - не можем?
Город подмигивал ему из окна - праздничный и живой. Недоступный. Любимый. Изломанный жёсткий клубок проспектов и улиц помельче. Оранжевый во тьме трезубец фабрики, где в юности трудилась Ма. Серебряные пятнышки озер, в которых сам король Аксель когда-то начал разводить форелей. И пожелания под красной бумажной обёрткой не оказалось - просто пустой, голый, тоскливый листок с еле видным чернильным следом от пальца. Перепутал Матиас, положил неподписанное. Всё чаще с ним такое происходит. Старость? Или…
База данных сотрудников Организации.
Код доступа: зелёный
Подтвердить.
Раздел: "Условные"
Подраздел: "Основа"
Ввод.
Имя: *шифр*
Фамилия: *шифр*
Пол: мужской
Семейное положение: не женат
Дети: отсутствуют
Возраст (формальный): 28
Возраст (биологический): 30
Звено: красное
Ранг: техники
Статус: условный
Должность: дежурный пульта
Имя: *шифр*
Фамилия: *шифр*
Пол: мужской
Семейное положение: женат
Дети: 3
Возраст (формальный): 37
Возраст (биологический): 42
Звено: красное
Ранг: техники
Статус: условный
Должность: координатор
2. Кот на дереве
Сначала его встретило болото. Влажное и побулькивающее, похожее на закипающий кисель, оно обдало человека миазмами отсыревшего подвала, где недавно прорвало канализацию. Вздувшийся под ногами жирный, маслянисто-коричневый блестящий пузырь лопнул со звуком выдавленного гнойника. Блёклый белесоватый куст потянулся к лодыжке любопытными гибкими усиками. Куст вел себя, как живой. Человек отшатнулся, не сдержав возгласа отвращения, когда рассмотрел, что это не побеги, а черви. Ноги тут же увязли почти по колено. Человек заметался, охваченный паникой, потому что почувствовал, что его засасывает. Ухватился за какую-то ветку - она с треском сломалась в руках. Рухнул на мох и попытался ползти - вода, тёплая и вонючая, мигом промочила пальто и рубашку. Но он всё же смог высвободиться и, не вставая, отполз ещё немного, пока не забрался на круглую плотную кочку, поросшую жестковатой травой. Сел, подогнул грязные ноги, отдышался и огляделся.
Всюду, покуда хватало глаз, тянулось болотистое однообразие: рытвины, кочки, пни, впадины между ними, - заполненные киселеподобной жижей лужицы и бочаги - чахлые, одиноко стоящие кривые деревца без листвы, кусты-карлики. Дурно пахнущие испарения поднимались к небу, сплошь затянутому низким серым покровом, сливались с ним и превращались в плотный туман. Гулко урчали жабы. Можно было бы подумать, что это всё - сон с несуразными декорациями, если бы не колола так неприятно трава и так омерзительно не липла к телу пропитанная грязью одежда. И не стоял бы в ноздрях, ещё не до конца забитый тёплой вонью, привычный запах загазованной, чуть сладковатой осенней столичной прохлады.
Небольшие аккуратные следы, примявшие растительность на кочках, вели, петляя, прочь, точно от того места, где сидел ошеломлённый человек. В упругом мхе, ещё не успевшем распрямиться, чётко темнели отпечатки ребристых подошв.
- Эй, - хрипло позвал человек. - Маркиза!
Его голос, отдававший страхом и брошенностью, утонул в дрожащем мареве. Но ему всё-таки ответили - метрах в тридцати справа, за туманной завесой, заворочалось что-то большое, грузное и посапывающее, придвинулось ближе, зачавкало. Человек тихо охнул и медленно, словно задеревенели все мышцы, поднялся, не отрывая взгляд от смутно виднеющегося сквозь туман силуэта. Сделал шаг, другой и поспешил, снова чуть не упав, вперед, по оставленным рыжеволосой следам, смотря теперь только на них, словно они, эти опечатки, могли скрыть его от того, что топталось там по жиже и жевало. Он даже не старался попадать точно по ним, чтобы уберечь себя от очередной трясины - лишь бы вывели прочь, как огонь маяка, к своей обладательнице, повинной в том, что он сейчас испытывал. Он побежал. Где-то в рассудке стучалась мысль, что бегать по болоту опасно, но человек был слишком напуган. Не столько тем, что обитало на этом болоте, сколько вдруг пришедшим осознанием, что он один. Человек никогда ещё не оставался так жестоко и оголённо один, потому что жил, ел, спал всегда в окружении себе подобных, пусть они и были скрыты от него стенами из бетона. Здесь же он не ощущал людей. Вообще. Даже оставившую свои издевательски ясные следы маркизу Дрю. Он был слишком напуган и оттого ещё не понял, что винить в этой ситуации нужно одного лишь себя, поэтому бежал, спотыкался, всё-таки упал ещё несколько раз, с ног до головы измазавшись в гнилостной тёплой слизи, обо что-то оцарапался, ушиб ногу, содрал кожу с ладони и занозил большой палец. Он бежал и звал, повторял со страхом: маркиза, маркиза, где ты. Ему отзывались глумливым кваканьем, стрёкотом и бурчанием. Ни один из звуков не принадлежал существу человеческой расы. Однако даже перепуганного разума, к счастью, хватало, чтобы не терять из вида следов - и они в конце концов вывели на лесную опушку, где благополучно исчезли в хвое.
Лес был крепок и стар. И очень, очень высок: вершины сосен и елей, дымчато-серых, словно бы полинявших, лишь с небольшой прозеленью привычного цвета и странно длинными иглами, терялись в светлом тумане. Или это уже облака? Человек, в изнеможении приникший к шершавому багряному стволу, откашлялся и сплюнул на землю тягучей слюной. Он, насквозь вымокший, закоченел бы, не будь здесь так тепло.
Земля у подножия леса тоже парила. В хвое, траве, палой чёрной листве что-то шуршало, скребло и попискивало. Качались остролистные, облепленные паутиной кустарники. В отличие от болота, лес обладал твёрдостью, но трудно было сказать, что это синоним к слову "надёжность". Лес тоже был чужим. Он, замерев, прислушивался к гостю, который нерешительно топтался на его пороге, а позади слабо клокотало болото, удивительно равнодушное теперь к тому, кого играючи чуть не утопило. Лес кутался в покрывало тумана и долго раздумывал, показывать ли свою тайную изнанку пришельцу, а потом всё-таки чуть приподнял краешек, демонстрируя, с чем встретится человек, если пройдёт вглубь.
Вздыбленные корни, похожие на танцующих кобр. Вывороченные не то ураганом, не то временем стволы - влажные, мшистые, или сухие, трухлявые, лежащие вповалку, уцепившиеся друг за друга, подпёршие, как треугольным сводом, плавающий белый дым, переплётшиеся гнилыми ветвями и соединившиеся макушками. Неровные, будто обгрызенные пни. Какие-то паразитические поросли, напоминающие снятую карнавальную бороду или же новогодний дождик, уютно устроившиеся на ветвях и свисающие почти до земли. Длинные, слегка изогнутые сосновые иглы. Одну из них - на ветке, протянувшейся перед лицом - человек осторожно потрогал. Отдёрнул пальцы, как ужаленный - чёрт возьми, да оно ведь жжётся!
Сплошной бурелом, чем дальше, чем гуще, без единого намека на тропу. Лес поглотил маркизу, съел её следы и был вполне не прочь закусить незваным гостем.
Человек увидел ещё: ободранная кора. На высоте в полтора его роста, на стоящей по соседству бесстыдно распялившей ветви мощной сизой ёлке. Ободранная кора, свежие, сочно пахнущие капли жёлтой смолы и пять глубоких широких царапин. Человек зажмурился, ожидая, что вот-вот совсем рядом с ним оглушающе завоет злобная лесная тварь. Но вместо этого ему на нос упала рыжая сосновая чешуйка.
Поняв, что человек вдоволь налюбовался, лес опустил туманную полу, бережно пряча себя, но ничуть не стыдясь показанного. Лес деликатно ткнул человека в плечо заколебавшейся от ветра колючей ладонью: ну, ты идёшь? Лес даже позволил себе дружелюбно указать ветвями верное направление. Насколько верное, знал только он сам. Но человек пошёл.