- Так вот. Обитают наши коты небольшими нга-сообществами, периодически, как типичные первобытные племена, дерутся с соседями и уводят в плен рабов. Практикуют слабое подобие торговли, вернее, даже бартера - мену. Живут недолго. Примерно через двадцать циклов у них уже старость. Из-за того, что время их мира течёт быстрее, чем у нас, ни один Живущий На Горе не задерживается больше месяца. Мы, конечно, привычны ко многому, но жизнь в таком стремительном мире - сильный стресс. Для физиологии, для психики… Метаболизм начинает меняться, подстраиваться к здешним циклам, а это просто-напросто опасно.
- Неужели они не замечают, что шаман - не один и тот же?
Курт отнимает одну руку и трёт пальцами красный мех, касается клыка отброшенной на плечи маски-черепа. Поглаживание кажется почти любовным, несмотря на следующие слова.
- Под этой мордой лица не видно. Да и никто не рассматривает - сразу падают ниц и утыкаются в землю. Будущий проводник Светоча - фигура уважаемая и вызывающая почтительный страх. Нечего на неё пялиться. Я вот тут как-то думал - что насчет запаха, он же у каждого человека различен… Однако это, - шаман одёргивает воротник своей "мантии" и кривит лицо в притворной гримасе. - В общем-то всё объясняет. Шкура воняет - дай боже, даже родственники зверя, которым она была, сбегаются и ходят, наступая на пятки. Пропитываешься, словно хлеб водой, и тоже воняешь, пардон… Как и все твои предшественники, что несколько примиряет. Признайтесь, Роман, вы ведь тоже почувствовали…
Автоматическая входная дверь шипяще движется в пазах. Рыжая тщательно, судя по звукам, вытирает ноги о придверный коврик.
- Я объяснял нашему гостю, почему я ношу эту вонючую шкуру, - оборачивается шаман. - Видишь, не только тебе это было интересно.
- Скунс, - с любовью говорит вернувшаяся маркиза Дрю. Курт смотрит на неё очень по-доброму. Роман с любопытством думает, есть ли между ними что-то, помимо явно видной дружбы, но туда его уже не пускают: Курт снова поворачивается к нему, а рыжая уходит мыть блюдца и чашки.
- Ну, и комплекция, телосложение. Все наблюдатели в этом похожи. Специально стараются подобрать. А ещё шаман бессмертен. Такое у местных обоснование того, что он столько циклов живёт на Горе. Даже приятно, что записывают в полубоги.
- Был бы я дикарём, как они, тоже бы записал. А что с молоком-то?
- С каким? А. Пока ничего, в холодильник поставил. Я вот думаю - раз они кошки, то оно должно им понравиться. Налить, что ли, в миску и угостить…
Нга-Лог чистит подаренные шаманом плоды: жёлтые, круглые, брызжущие сладким соком, крупнее и вкуснее привычных, которых женщины обычно собирают в распадках за балкой. Шаман и его соплеменники остались внутри, в хижине. Рокот Громкой речи долетает наружу через открытый полог, и Нга-Лог в очередной раз жалеет, что не понимает её.
- Как твоя нога? - тихо спрашивает Нга-Аи.
- Всё хорошо, заживает. Шаман сказал, что завтра можно убрать эти палочки. Я не буду хромать. Я по-прежнему смогу охотиться и бегать… смогу быть сильным. Для тебя.
Она кладёт голову ему на плечо и жмурится, когда он гладит её ухо. Они сидят на бревне, которое Нга-Лог обнаружил под одним из навесов и прикатил к стене хижины. Нга-Эу выпустила светлей из корзинки, и они летают вокруг неё, садясь то на волосы, то на руки. Она пытается их приручить, как шаман. Пахнет смолой и утром.
- Почему ты решила так, как решила?
- Потому что я хочу домой. С тобой вместе. Домой, в племя родителя. Да?
"Это значит - на север", - говорит сам себе Нга-Лог.
Он очень мало знает о севере, лишь то, что словно бы нехотя рассказал ему однажды Нга-Анг: показал третьим глазом боры, укутанные в белое и морозное, горючую воду, руины каменных хижин давно мёртвого неизвестного племени. Север предстал перед Нга-Логом суровым и совершенно чужим. Но он - родной дом Нга-Аи. Она играла на его полянах, поросших дикими чужеземными травами, и собирала кислые красные ягоды, и любила этот падающий хлопьями небесный дым. Неужели же и он не сможет полюбить всё то, что так дорого ей и не позабыто даже после стольких миновавших циклов?
Огненноволосая выходит из-под полога. В уголке рта у неё тонкая ветка, которую она поджигает, высекая пламя пальцами. Плывет терпкий запах. Очередной ритуал, думает Нга-Лог. Шаманка видит их и кивает. Они, все трое, кланяются.
- Шаман сказал мне то же самое. Что нам с тобой надо уйти. Ты мудра, как он, и я тоже буду мудрым. Я отвечу "да". Но как Нга-Лор отпустил тебя?
- Она показала ему, что не вещь, а разумная, - встревает Нга-Эу, говоря с одобрением. Одобрение вдруг превращается в печаль. - Ты храбрая, сестра. Ты - воин с рождения. Ты показала и мне, но мне надо обратно…
- Нет! - Нга-Аи вскакивает и хватает её за руки. Светли взмывают в небо. - Пойдём с нами.
Нга-Эу качает головой.
- Тогда племя умрёт. А я ещё могу ему помочь.
Шаманка заканчивает свой ритуал, гася остаток веточки о землю, и подходит ближе. Нга-Эу поворачивается к ней. Они смотрят друг на друга так, будто о чём-то договорились, но недолго - шаманка возвращается в хижину.
- Мне надо было прийти сюда раньше. Тогда бы многого плохого не случилось. Но, значит, то воля Светоча: чтобы вы шли своей дорогой. Чтобы Нга-Лог в другом племени стал вожаком. Так почему ты и родитель покинули его, Нга-Аи?
Об этом Нга-Анг никогда никому не рассказывал - злился, хмурился, почти шипел. Нга-Аи опускает голову.
- Горючая вода. В один день загорелись болота. Кто-то бросил уголёк или щепу. Нга-Анг спас меня из огня, и мы убежали. А племя погибло… Нга-Анг не говорил этого, но мне кажется, что бросила я, потому что до того он показывал мне, как горит, и мне нравилось. Я была маленькой, я не помню. Надо искупить вину и вернуть туда жизнь. Многие циклы я хотела этого. И, знаю, родитель тоже.
Нга-Лог трогает её за руку, успокаивая. Нга-Эу берёт за другую. Им близко и тепло, как будто они маленькие, заснувшие под одной шкурой. Крадётся рассвет, ступая мягкими шагами Большого. Бор просыпается. Рыжеволосая слушает, закрыв кран над раковиной: позади деревянного дома что-то пузырится и трещит, будто рвут фольгу. Роман спрашивает глазами: "Что это?"
- Дверь, - говорит шаман на звуки. - И утро. Пора прощаться.
Центр - К.:
Синхронизация произведена. Просьба убрать спайку порога после прохождения гражданского.
К. - Центру
Вас понял. Его встретят?
Центр - К.:
Да. Встретит и проводит контактная группа. Уполномоченные лица будут ждать в комнате дознания. Можете предупредить.
К. - Центру
Да ну, зачем человеку портить настроение. Мы так душевно посидели, что мне стыдно его запугивать всякими лицами, тем более уполномоченными - жуть же чистой воды. Передайте, чтобы его не обижали. Мировой чел.
- Ну вот, Роман. Вот и то, что создало нам некоторые трудности. В плане предполагаемого ядра, да и просто… поначалу было очень непривычно, давяще. Смотрите.
Серое марево лениво клубилось над головой. Тёмное поначалу, как жемчуг при плохом освещении, оно блекло и светлело, потому что где-то за ним сейчас вставало неведомое солнце. Под Горой лежал лес - мрачная зелень, сдобренная сединой. Она по-прежнему была окутана туманом.
- Мы пробовали запускать летающего разведчика, - сказал Курт, - особую "вертушку", берущую большие высоты. Этот молочный кисель распространяется почти до стратосферы. Он достаточно разрежен для того, чтобы через него проникал свет, но сам оттенок неба, солнце и тем более знакомые нам искры звёзд… никогда. Двадцать один наблюдатель, двадцать один цикл, десять с половиной здешних лет - ни разу. Только вот, иногда… сейчас будет… небольшое утешение…
Человек задрал голову к небу, послушно ожидая того, что со странным нетерпением ждал сейчас стоящий рядом с ним шаман. Подумал было мимоходом - так кошмар это всё или приключение? Пальцы руки, которую он опустил в передний карман джинсов, вдруг наткнулись на что-то твёрдое, маленькое и округлое. Тот синий боб. Надо будет попробовать посадить его дома в цветочном горшке. Может, и не вырастет то же, что росло у дикарей на делянке, потому что там, дома, будет и другой воздух, и другой свет, и вода из-под крана, ужасно хлорированная, будет не хвойный лес, пахнущий - нет, совсем не освежителем для уборной - тайнами и свободой, а будет город, километры и километры выточенных из камня клетей, вонючих дорог, гомона, шума и ругани, но что-нибудь, хоть немного похожее, обязательно должно получиться…
- Это изначальная атмосфера такая? - спросил Роман. - Или последствие чего-то… тоже катастрофы…
- Неизвестно, - ответил Курт. - О, вот оно.
Косой луч упал через прореху в мареве, за которым, невидимый, поднимался тёплый жёлтый шарик солнца. Под напором светлого луча начала серебриться роса. Сиреневатые лесные цветы распустили свои венчики, запели птицы, кто-то зашуршал и зацокал. Три фигуры уходили вниз по склону.
- Как красиво, - восхищённо сказал Роман.
- Красиво, хоть и скупо, - улыбнулся Курт. - Не их ли Светоч эти редкие лучи… В такие моменты, когда вижу кусочек солнца, скучаю по дому чуть меньше.
- А они что - всё? - Роман кивнул на фигуры.
- Ну да. У них своя дорога.
- Он так и пойдёт? - Роман посмотрел на центральную.
- Похромает до вечера, потом снимет - я ему объяснил, как надо. Вообще кость под регенерантом срастается за четыре часа, но сами мышцы деревенеют и немеют. Так что лишним не будет. А мне что - у меня ещё фиксаторы есть…
Молодой мужчина, чуть припадающий на правую ногу, схваченную ремешками пластикового фиксатора, обернулся. И вскинул руку - ладонью от себя.
- Быстро выучился, - одобрительно сказал шаман. - Теперь этот мир обогащён нашими жестами приветствия и прощания. А потом, позже, будут и волки прирученные, и плуг, и колесо, и дороги. И лоси, которых впрягают в карету, и что-нибудь этакое, знаете, с модой связанное - ну, относительно чехлов на хвосты или трехстекольчатых разноцветных очков. Придумают, много чего придумают… Всё станет так, как у людей. Только с эндемическими вариациями.
- С чего ты взял, что эти жесты - наши? - спросила подошедшая маркиза Дрю. Она курила в отдалении, чтобы не раздражать дымом Романа. - Может, к нам тоже их когда-то принёс кто-то извне.
- Может, - согласился шаман. - Но, пока обратное не доказано, я буду думать так.
Фигуры замерли. Похоже, они тоже прощались. На поясе у мужчины висел большой нож, который подарил ему Курт, а обе женщины несли яблоки: темноволосая - в корзинке, та, что с косой - в узелке из выданного Куртом холста. Женщины обнялись. Мужчина поклонился темноволосой, и та пошла обратно в становище, а двое молодых - на север.
- Возвращается к своему тирану, - проворчал шаман.
- Не думаю, что там всё будет по-прежнему, - сказала рыжая. - Мы ведь с тобой решили.
- Решили-то решили. Но у них - несколько другая физиология, лекарство может не помочь, а навредить…
- А на кой тогда ты взял у неё анализы и сам дал добро на помощь?
- Потому что жалостливый. И дурак.
- Тебе надо было стать доктором, Курт. У тебя - большое сердце.
- Матушка меня отправляла учиться на доктора, - добродушные морщинки собрались в уголках глаз, зелёных, как светляки. - Да-да, очень хотела… я не рассказывал? Сам-то я в юности жуть как крови боялся, а у неё прямо навязчивая идея была: сын в белом халате. Потом-то некоторые обстоятельства наградили меня иной профессией, и крови я с тех пор не пугаюсь… кхм. Да ты это знаешь. А вообще я актёром всегда мечтал стать, вот!
- Лекарь-шаман из тебя тоже прекрасный. Починил хвостатому ногу… Так что не горюй. Роман…
Тот вздрогнул.
- Время?
- Время, - шаман посмотрел на него. - Вас ждут на той стороне. Ничего из вещей не забыли? Нет? Вот и хорошо.
Человек кивнул, потом спохватился:
- Я же потерял пальто, когда шёл через лес от болота. Это плохо?
- Я его найду, - пообещала рыжеволосая. - И верну вам.
- Оно всё грязное и рваное… Может, уничтожить как-нибудь? Ну, сжечь… Просто я читал, что оставленные в чужом мире или времени предметы могут вызвать трагедию.
Шаман и маркиза расхохотались.
- А на Земле знаете, сколько всего находили? - сказала рыжая. - И винтики, и гайки, и гвозди в окаменелых докембрийских слоях, и часы, и даже ботинки. И ещё - крыло от истребителя. На древней Земле творились удивительные вещи… Может, там тоже были двери, через которые кто-то ходил. Может, однажды откроются нам, и мы с Куртом увидим вулканы и лаву, из которых по частям создаются наши будущие материки. Так что ваше пальто…
- Погоды не сделает, - закончил шаман. - Тем более ткань. Рассыплется и станет частью почвы. Всё уходит в землю, Роман, - и пальто, и дворцы, и динозавры. Я же спросил про вещи не оттого, что они, потерянные, могут как-то повлиять на мир. Мироздание такая хитрая штука, что все инородные вкрапления, как те же окаменелые часы… или зеркало, например, уже вписаны в его историю. Вселенная пластична. Она готовит места под всё заранее.
- Тогда пусть себе тихо-мирно гниёт, - решил Роман. - В карманах, вроде бы, не было ни винтиков, ни гвоздей… Только бумажный конверт.
Так Роман и не разгадал его тайну.
- Только второе крыло, - хихикнул шаман. - И женские туфельки, чтобы ботинкам одним каменеть было не скучно.
Маркиза, улыбаясь ничуть не надменно, а очень ярко и светло, поднялась на носках и взъерошила волосы Курта.
- Как был треплом, так и остался.
- Помилуйте! - всплеснул тот руками.
- Спасибо, - сказал Роман шаману и рыжеволосой. - Четвёртая, Курт… И извините меня. Я причинил вам беспокойство.
- Бросьте, - ответил шаман. - Для меня это тоже было приключением.
- А я просто проходила мимо, - добавила рыжая. - Рада знакомству. Может, ещё и увидимся.
- Если, как вы сказали, меня подрихтуют, я вас не узнаю.
- Зато узнаю я. А с меня станется обнять вас и убежать, пока вы будете изумлённо хлопать глазами, а после шарить по карманам, проверяя, цел ли ваш кошелёк.
Дверь колыхалась в сантиметрах десяти над землей. Бесформенная, как смятая прозрачная медуза. Роман шагнул в неё, сжимая пальцами в кармане маленький неровный овал.
Посадит боб. Если вспомнит, откуда он взялся.
IX
К. - Центру:
День двадцать четвёртый. Утро
Пасмурно, без осадков. Температура 17 С. Давление 760 мм/рт. ст. Ветер западный, 1 м/с. Влажность 62 процента. Фон в норме. Самочувствие в норме.
Данных о "Светоче" нет.
Спайка убрана, дверь закрыта. Продолжаю наблюдение.
Центр - К.: Доброго времени суток!
Сведения приняты к обработке. Удачного вам дежурства.
- А, может, забрать тебя? - мужчина в каске пожарного смотрит в желтоватые кошачьи глаза. - Ты же вроде как бездомный. Нет, к себе не могу, у меня и так зверинец - две собаки и хомяки дочкины… Передерётесь. Но вот что. Есть тут одна знакомая…
Кот пригревается под робой, куда его спрятали мозолистые руки, и тихо мурлычет. Ему видится блюдечко с молоком и удобное гнездо из платков и шалей, а ещё эфемерное "дом", которое пахнет теплом и спокойствием. Красная машина трогает с места.
- Человек, - с гордостью говорит одна старушка другой.
- Это я ему позвонила, - отвечает вторая.
У них всех есть свой срок и его причина.
Воин часто гибнет в бою, принимая грудью копьё или нож. Плоть и кровь его насыщают врага - или сквозь кости, соединившиеся с землей, прорастает крюкохват и колючник. Охотник сходится в схватке с лесем. Он или приносит в племя рога, шкуру и мясо, или остается в бору, растоптанный, глядя остановившимися глазами в серый небесный дым. Припозднившуюся собирательницу утаскивает в своё логово оборот; гад, живущий в зарослях, жалит заигравшихся маленьких и неосторожно ступающих взрослых. Женщины рожают и выкармливают, и теряют красоту и свежесть, и неумолимо старятся, проживая каждый цикл, как четыре. Стариков уносят хворь и дряхлость.
Нга-Лор совсем не помнит женщину, которая его родила, но помнит женский голос, который пел ему песню. Слов в ней нет - только исцеление боли, помощь от дурных снов, призыв к силе, разуму и терпению, просьба о прощении. Он часто напевает её про себя, когда жизнь вонзает в него когти и клыки. Начинает петь и сейчас - просыпаясь.
Сначала ему кажется, что его срок пришёл сегодня. Темнота, пустота, кровь. Потом появляются руки и тормошат его. Кто-то подносит к лицу едко пахнущий кусочек смолы. Стоит вдохнуть, и глаза начинают слезиться. Он открывает их и часто моргает.
- Не нужно было, - говорит Нга-Лор Нга-Эу. - Оставила бы меня непроснувшимся. Тебе же меньше забот и свобода.
Та просит разрешения сказать и, получив, спрашивает, может ли он подняться.
Нга-Лор встаёт с трудом - голова гудит, как гнездо медоносов. Он тяжело опускается у очага, где уже кипит один из отваров Нга-Анга. Нга-Эу смачивает в нём кусочки шкур и выкладывает их на плоский камень, чтобы чуть остыли. Снаружи трещит и стрекочет полдень. Мимо хижины хромает Нга-Тет, ворча и гремя посудинами для воды.
Нга-Эу садится напротив и просится сказать. Нга-Лор разрешает.
- Наклонись, чтобы я промыла твою рану.
Она промокает его разбитый затылок каждым кусочком по очереди. Когда Нга-Лор роняет голову, пряча лицо на её коленях, Нга-Эу понимает, что он плачет.
Она просится сказать, с нежностью гладя мужа по волосам. Он бессильно машет рукой - больше никогда не спрашивай меня об этом. Говори, что хочешь, и в любое время. И она говорит.
- Шаман посмотрел меня. Он сказал, что принесёт особые травы. Что вылечит. Беда пройдёт, и у нас будет маленький.
- Ты ходила на Гору?
- Да, - она сжимается, ожидая наказания за своеволие. Но он молчит, и она продолжает. - Огненноволосая шаманка, нга из племени Того, Кто Живёт На Горе, отвела туда меня, чужака и Нга-Аи. На Горе был Нга-Лог, живой. Шаман и шаманка забрали чужого. Нга-Лог и Нга-Аи ушли в племя её родителя. Я вернулась домой. Побей меня, если хочешь.
- Но я не хочу.
Он прижимается щекой к её ладони и тихо поёт песню. Нга-Эу улыбается. Она слышит, что теперь он поёт ей.
- За то, что шаман обещал тебе, я отдам ему Светоч.
- Нга-Лот не велел, - робко напоминает Нга-Эу.
Нга-Лор вздыхает.
- Он много чего не велел. Нам надо учиться думать по-новому. Нет… Мне надо учиться.