Запал злости в Капитане погас - он сполз по спинке скамейки и спрятал подбородок в ворот своего пальто.
- Надоело, - всё-таки пожаловался он. - Ты надоел со своим вечным переводом стрелок. Часовщик… Или ты тот, кто на железной дороге? Поезда под откос пускаешь?
- Поэтому хотел меня покалечить?
- Когда-нибудь так и сделаю. А потом буду переживать. Передачи тебе носить…
Капитан улыбался, пряча в воротник и улыбку. Он не умел сердиться долго.
- Рожа твоя шрамированная… Ну почему у нас снова не разговоры, а споры?
- Шарлотка, - невпопад ответил Капитан. - Вот почему.
- То есть?
- Ну, ты завтракал сегодня?
- Нет ещё…
- И я нет. Голодно, не соображается…
Рик усмехнулся. Тут же посерьёзнел:
- Ты так сильно хочешь домой?
Солнце высветило усталость на лице Капитана.
- Давай не будем.
Определённо, не стоило заводить разговор на пустой желудок. Вышла какая-то чушь.
- Послушай, Капитан, - Рик вздохнул и заговорил медленно и терпеливо. - Ты вот спрашиваешь меня. Про код и то, что под ним подразумевается. Спрашиваешь, потому что боишься… ладно, нервничаешь… а нервничаешь, потому что торопишься. Всё кажется тебе, что промедлишь, и будет поздно. А спроси лучше того самого нашего знакомца. Спроси Кано, у которого с логикой получше, чем у тебя или меня, применимо ли в данном случае понятие "спешка"… а также "время", "опаздывать" и…
- Кано мёртв, - сухо сказал Капитан. Его глаза заледенели, черты лица обострились. В одно мгновение он стал опасным и чужим. Скрипнула давняя дверь.
- Тогда почему же я его время от времени вижу? - спросил Рик. - Например, сейчас? Это шизофрения? Или он мёртв недостаточно?
- Значит, я добью его, - пообещал Капитан.
- Не сможешь, - горько ответил зам. - Иначе умрёт и второй. Как ты тогда вернёшься? Кем?
Капитан промолчал. Рик тоже не знал бы, что в этом случае ответить.
- Теперь я пойду. Ян ждёт. А ты… не делай глупостей. Всему своё время.
Собеседник не отреагировал и не попрощался. Он не обиделся - задумался. Рик сжал его плечо и встал со скамейки, затушив окурок о металлический край вычурной урны с такими же, как у скамеек, ножками-лапами. На ножках урны ничего нацарапано не было - брезговали, должно быть. Налетевший откуда-то ветер перебрал высвободившиеся из хвоста Капитана белые пряди.
"Это было жестоко, - подумал Рик. - Но действенно".
Возможно, Капитан думал так же.
- Кстати, я полагаю, одной твоей знакомой влетит за контрафакт. Неиллюзорно. Ян тоже уже знает, но я ему ещё повторю… А ты почему сразу не доложил? А, Капитан? Хотя возмущался, говорят, больше всех…
Тот курил, глядя в небо. Ветер намёл ему под ноги хлопья кленовых листьев. Они шуршали у его ботинок, словно стыдливые попрошайки, и безропотно принимали падающий на свои спины серый пепельный прах. На третьем этаже кто-то с грохотом распахнул очередную фрамугу - занавески взметнулись, как белые крылья, и тут же опали. Капитан не обратил на это никакого внимания.
Начиная новую жизнь, люди гораздо чаще состригают волосы, чем отращивают. Но у этого, нездешнего, всё было наоборот, и Рик его понимал, потому что сам происходил оттуда же. Другая ментальность: не сбросить старый покров, а скрыть его за свеженарощенным. Потому неудивительно было и то, что прежнее иногда прорывалось. Много прежнего, разного, иногда противоречивого - в зависимости от количества наросших слоёв… Рука заместителя непроизвольно легла на нагрудный карман пиджака. Проверила, в порядке ли собственные.
- Пока, упрямец.
Капитан наконец снизошёл до кивка.
И снова они столкнулись, не сдержав появившееся на лицах выражение почти одинакового недовольства - двое удивительно беспричинно не выносящих друг друга людей. Раздражённый рывок брови, сухо поджатые губы, вертикальные, прорезавшие лоб секундные морщинки. Их обычное "привет", так похожее на "опять эта сволочь".
- Доброе утро, - вежливо сказал ей Ричард Прайм, придерживая тяжёлую дверь вестибюля. - Заходишь или выходишь? Может, пропустишь меня?
Четвёртая взглянула на него снизу вверх ничего не выражающими серыми глазами.
- Я искала Капитана. Координаторы сказали, что он вышел прогуляться. Вы не видели его?
Рик качнул головой в сторону больничных корпусов.
- Сидел у памятника и курил.
- Спасибо.
Она казалась только-только вышедшей из дремучего холодного леса: мокрые по колено брюки, листья и хвоя на одежде, острый, грибной запах прелости и мха. Перекатила из одного уголка рта в другой длинную бесцветную травинку. Рик почувствовал привычный холодок затылком - чужой запах, чужие растения, отзвук не этого мира.
- Жевать эндемики опасно для здоровья.
Четвёртая подняла ладони, заляпанные чем-то фиолетовым.
- Я их ещё и ела, - без улыбки сказала она.
Они по-прежнему стояли на пороге - он, поддерживающий плечом дверь, и она, с преувеличенной серьёзностью разглядывающая пуговицы его пиджака. Если Капитан был ниже его на полголовы, то Четвёртая - почти на две. Но она ничуть не производила впечатления ребёнка. Жаль. Тогда, обманувшись, можно было бы относится к ней подобрее.
"Не удивляюсь, что ела. Тебя ничего не берёт. Когда-то проглотила "забвение", а ведь поди ж ты - живая".
- Дядя пока не спустился, - сообщила Четвёртая. Откуда-то она знала, что у Рика с тем встреча, или просто догадывалась.
Рик смотрел на неё - на призрака, на досадливое напоминание, на странную страшную схожесть, смотрел, искал и всё-таки не находил, и это было хорошо и плохо. Опять исключало возможность обмана. У него вдруг заныли все зубы.
- Контрафакт, - сказал заместитель.
- Ага, - согласилась Четвёртая.
- Подводишь Яна.
- Простите.
Рик смотрел на неё и видел ещё и битву - битву последнюю, потому что после город пал, и это была не битва в том смысле, что мечи, щиты, бомбы и пистолеты, а полукруглая, уютно-янтарная зала дома Собраний, нежный рассеянный свет, стаканы с прозрачной водой, нераспечатанные индивидуальные блистеры. Скрип-скрип кресел, приглушённый кашель, кашель надсадный, рвущийся, кашель, напоминающий хрип, кашель, звучащий, как ругань. И скрип-скрип кресел снова, когда она зашла - гордая улыбка победителя сквозь треснувшую корку крови на иссушённых болезнью губах проигравшего жизнь человека, скрип кресел, потому что все поднимались, как того велел этикет, и становились, выпрямив спины: единовременный гулкий щелчок каблуков, правая рука на сердце, левая согнута в локте и поднята вверх, а кулак плотно сжат. Самое последнее Собрание. Он там не был, но всё хорошо представлял. И пол, мраморный, отполированный, восьмиугольные огромные плиты в прожилках, похожие на топографические карты с нанесёнными венами рек, но другого цвета - орехового с карамелью, так искусно сделанные, что на вид почти съедобные, впитавшие звонкий перестук туфель и голоса. И стол, работа лучших резчиков по дереву, сплошь филигранные узоры, завитки, волны, звериные головы, а на самой столешнице оттенка благородного багрянца - эпохальное полотно: сцена сражения королевского войска с варварами, где и сам король Аксель на коне и с воздетым клинком, и реющий за его спиной плащ, и в коротких волосах - корона, что было не совсем исторически верно, потому как корону Аксель Первый носить не любил. Стол, аккуратно прибранный, без кип документов, без микрофонов, папок и бумаг - лишь стаканы с водой и "забвение", да ещё перед её местом, в атласной ярко-алой обложке с инкрустацией из золотых пластин, черных ониксов и прозрачных, будто слеза, хризолитов, последний указ на подпись: смерть, не капитуляция. И кресла, бархатные, удобные, глубокие, и высокие спинки, и гладкие их подлокотники; и плывущие по стенам серебристо-бежевые лилии, скрывающиеся под полотнами, на которых изображены все правители Аксельбурга от начала времён - и теперь до конца. Ни одной женщины. Её лицо было бы здесь первым.
Но что-то он отвлёкся.
А что видела при взгляде на него она - штабы из картонок, трущобы, спящих в канавах бездомных, вьющийся над лотками с дрянной выпечкой пар, ряды автомобильных шин-качелей, неведомым образом переняв не свою, её память…
Да нет же, всё проще - пуговицы.
- До свидания, - попрощалась, протискиваясь мимо, Четвёртая, мазнув прядью рыжих волос чуть пониже плеча. Рик посторонился.
- А руки в чём? В чернике?
- Крупная, как фундук. И вкусная. Надо было собрать, угостила бы…
- Не доверяю еде из Неназванных, - сказал Рик. - Но спасибо.
II
Он шёл по коридору, держа в руке тонкую папку с листами. Ровно на шаг позади прямой спины Яна, так, как всегда привык ходить, не отдавая себе отчёта, что подобные повадки свойственны скорей не заместителю, а телохранителю. Серебрящиеся всполохи в светлых волосах друга почему-то вызвали мысль об инее на неубранной пшенице. И ещё: "Ян стареет".
Внешний человеческий возраст у Идущих никогда не успевал догнать внутренний. Прайм это знал. Они все старились изнутри быстрее, чем на лице появлялись морщины, а в волосах - седина. С каждой новой дверью, переходом через порог, вынужденным, рвущим ткань стенок прыжком. В каких-то заметках профессора заместителю однажды случилось прочесть предположение о том, что ускоренное старение - признак того, что человеческое тело не приспособлено к хождению сквозь двери. Что люди не приспособлены к этому вообще. Что умение это - не для них.
Но зачем оно тогда здесь? Зачем они все этим занимаются?
- Ты какой-то сегодня совсем задумчивый. Снова решил переклеить в своём кабинете обои и не можешь выбрать оттенок? - Ян добродушно глянул на него через плечо. - Спроси Эрну. И хватит наступать мне на пятки. Места тут достаточно для четверых.
В тёплую, сухую солнечную погоду его хромота была совсем незаметна. Зато в дождливую… Где и как он повредил колено, Ян не рассказывал. Но вряд ли это было неудачное приседание со штангой. Как и испещрившие его пальцы белые рубцы и шрамы, колено апеллировало к тому времени, когда Ян был активным Идущим. Рик ещё успел застать те дни, но о многих переделках, в которых сумел побывать его шеф, знал лишь на уровне слухов. В раздирание пастей мифическим тварям, спасение смазливых девиц, избавление городов от мора (совсем как Аксель Первый) и прочую былинную чушь заместитель не верил - зато предполагал, что Яну приходилось убивать. Их доброму, приятному, не любящему склок директору, заботливому и миролюбивому. Его лучшему другу.
- Господин заместитель, - сказал заботливый и миролюбивый. - Так вы человек или хвост?
Рик усмехнулся, но послушался и выровнял шаг.
- Да я не об обоях, а об этом… попавшем.
Ян не впечатлился.
- Не первый, не последний. Чего о нём думать…
- Будет ли он нам полезен. Как считаешь?
Координатор, не так давно разговаривавший с Капитаном за закрытыми дверьми дежурки, сказал: "Иногда они остаются". Особые столбцы в недрах базы данных хранили то, сколько будет "иногда" в числах, именах и процентах. Рик порой их перечитывал. И пересчитывал. Не то, чтобы он не доверял автоматике, да и занимались контролем другие, но там, в "оставшихся", было немало особенных имён - лично для него, по крайней мере (хотя многим годилось бы проходить под графой "приведённые"), над которыми было интересно поразмышлять о случае и судьбе.
- Посмотрим сначала, кто он такой, - ответил директор.
Рик снова вспомнил, каким увидел попавшего на мониторах наблюдения. Невысокий, блёклый, тощий темноволосый парень с перепуганным грязным лицом и тонкой, почти девчачьей шеей. Сутуловатые плечи, дурацкая стрижка, выпачканная в земле одежда. Раздражение от бритья на щеках. Прыщи на подбородке. Разбитая бровь. Какой-то псевдоэтнический амулет, висящий на потёртом шнуре. Потерявшееся в лесу дитя большого города, глупое и беспомощное, которое, к тому же, чуть не съели.
- Кожа да кости, есть там нечего, - упрекнул он не слышащих его дикарей.
Ян понял по-своему.
- Двери с тобой, чудовище! У нас и не было подобных планов…
Рик пожал плечами - мол, переживу - и поддел носком ботинка валяющийся посреди коридора смятый бумажный комок. В мешанине изломанных граней угадывались крылья, нос и багряные, похожие то ли на круг, то ли странный зубчатый цветок эмблемы. Чуть поодаль белели ещё три таких же.
- Самолет. Очевидно, претерпевший крушение. Кто пускает бумажные самолеты в коридорах, Ян?
- Кто угодно.
- Нет, не кто. Я вот, например, даже не умею их складывать. Поставим вопрос по-другому: кто ловит эти самолеты и калечит их, как разъяренная горилла?
- Мусорит, - Ян тоже поставил вопрос по-другому. - Кто мусорит в коридорах? Паразиты. У уборщиков и без того полно дел…
Рик поднял один комок и развернул. Эмблемы при ближайшем рассмотрении оказались шестерёнками.
- Часовщик, - пробормотал он и спрятал мятый лист в карман.
- А? - спросил Ян.
- Да нет, просто подумалось. Чушь…
Дальше на линолеуме с рисунком под паркет что-то расплывалось и поблескивало. Что-то, очень напоминающее лужу. С одного её края плавал - на этот раз целый, но не самолет - бумажный изящный кораблик. По бокам его стройных бортов темнели всё те же эмблемы-шестерни.
- Безобразие, - сказал Ян и перешагнул лужицу.
- Распоясались, - согласился Рик. - Дети. Шли бы играть на улицу.
- Ты думаешь, это неофиты?
Словно в подтверждение слов заместителя, прямо под ними, на первом этаже, прокатилось эхо бегущих ног и смех.
- В столовую, - определил Ян.
Рик припомнил разговор с Капитаном и вздохнул.
- Пойдём быстрей, - попросил он.
Ровный и прямой коридор второго этажа до галереи был строг, тих и сонен. Аккуратные квадраты притушённых ламп, кофейного цвета стены, ни окон, ни стульев, ни стендов - только плотно запертые тёмные двери с цифровой пометкой на каждой. Здесь, в зоне резервных аппаратных, если кто и ходил, то лишь проверяющие техники. И любители бумажных баталий, как оказалось. Ещё и воду разлили.
- Безобразие, - повторил Ян. - Ну, а как кто поскользнется и упадёт?
Попавший в воображении Рика укоризненно ткнул себя в разбитую бровь и поморщился.
- Встанет, - сказал заместитель. - Вытрет кровь с морды и поковыляет дальше - наших людей лужами не проймёшь… Ты вот что - готов, уговаривальщик?
Ян улыбнулся.
- Скорее всего, не понадоблюсь…
Солнечная тонкая игла выскочила из-за поворота и ткнулась в носок его ботинка, перебежав затем на брюки. Коридор аппаратных заканчивался. Рик подумал о том, скольких людей директор уже "уговорил", а также о том, как это происходило - "уговаривание", и почему он сам никогда на нём не присутствовал. Скрытой обиды не было, лишь любопытство, а ещё совсем спокойное полуосознание, нуждающееся, однако, в подтверждении: если Ян со своим мягким голосом и располагающей внешностью как нельзя лучше годился в "уговаривальщики", то его заместитель - только в запугиватели, да и то при самом оптимистичном варианте.
Так?
- А меня тогда выставишь из кабинета, - сказал Рик без вопроса. - Если вдруг повезёт с попавшим.
- Да. Но можешь подслушивать. Я разрешаю.
Рик тоже улыбнулся.
- А если он не годится?
- Значит, по стандарту…
Ян замедлил шаг, когда они подошли к порогу крытой галереи. Датчики стеклянных дверей почувствовали движение и послушно раздвинули створки. Солнце длинными полосами лежало на матовых плитках пола - справа налево и слева направо, внахлест, словно рисуя лучами углы. Совершенно против природных законов - не может же на небе одновременно быть два солнца, движущихся навстречу друг другу. Совершенно естественно.
- Что тебе больше нравится: лес или море? - остановившись у левой панорамной стены, Ян положил руку на тёплое, нагретое солнцем стекло.
- Ян, я же тебе говорил - городские трущобы. Гетто.
- Человеческие муравейники? Тьфу на тебя!
- Тьфу так тьфу.
Слева за стёклами резко уходил вниз обрыв. Песчаный, чуть поросший сероватой травой, с той стороны наверняка испещрённый ласточкиными гнездами, потому что в небе, рядом с жёлтым солнечным мячом, вспыхивали и гасли стремительные чёрные росчерки птичьего полета. Ласточки летали высоко, обещая хорошую погоду. Внизу синело море - мирно спящее животное. Оно было северным, судя по густой темноте волн, но спокойным, дружелюбным. Запах, сочащийся в стыки в рамах за неимением открытой фрамуги, отдавал теплотой, солью и влагой. Стекла покрывали чуть заметные жемчужные разводы той же соли и кое-где - птичий помёт.
- Дом на обрыве, - сказал Рик. - Чревато оползнем.
- Да и двери с ним. Перераскроется в другом месте. Но красиво, правда?
Директор переступил с ноги на ногу и прислонился к стеклу лбом. Он вглядывался в безоблачный покой и щурил глаза - слепило солнце, но явно не прочь был бы сейчас оказаться там, по ту сторону окон и рам: спуститься вниз и потрогать море, а то и зашвырнуть в него, дурачась, один-другой плоский камень-блинчик.
- У моря хорошо почти всегда, но не зимой, когда оно замерзает. Даже если покрывается льдом только у берега, всё равно превращается из моря в белую пустыню.
- Не любишь пустыни?
- Не люблю белый. Белый - тоскливый цвет, если его очень много и он тянется плоскостью.
- Есть ещё южные моря, Ян. Они не замерзают. Купи себе там домик.
- Вот выйду на покой - обязательно.
А справа стоял лес. Хвойный, ажурный, величественный. Он протягивал к людям за окнами галереи тёмно-зелёные ветви и с любопытством скрёб ими по стеклу. Лес тоже пах, густо и крепко - смолой. Заколыхались папоротники - Рик всмотрелся - и снова успокоились. Прошмыгнул, видно, какой-то маленький зверь.
Тот лес, из которого пришла Четвёртая, должен был быть глуше, старше и мрачней. И звери там бродили на привычных, наверное, мало похожие: больше и острее клыки, нрав дурнее, прожорливей брюхо, а ещё больше лап, ушей, глаз и двери знает чего вдобавок. Как у неё только хватает безрассудства… глупости… наглости… Чёртова девчонка! Неужели она не понимает, сколько причиняет Яну беспокойства и страха…
Ян ласково погладил сосны через стекло. К лесу он тоже ощущал тягу.