- …Теперь слушайте. Вот координаты новой площадки. Там трасса, непроверенная ещё, ей вы как раз и займётесь. Температура, препятствия, влажность, суточный цикл на это время года, активность фауны… Ну, да и сами знаете. Маячки, камеры, микрофоны. Укрепите вдоль тропы. На следующей неделе - практика у групп первого курса. Запустим их туда и посмотрим, научились ли наши неофиты определять своё местоположение без карт и приборов, а заодно ориентироваться в не самой дружелюбной для городского человека обстановке. Клещи, комары, медведи… отсутствие туалетной бумаги, как правильно мне подсказывают… да, и в целом оборудованных сортиров как таковых… отставить тему! Кхм. Территориально - здесь. Увеличение? Спутник, трехмерка? Спутник, хорошо. Смотрим. Первичный радиус - пять километров. Вторичный - семь. Дверь, естественно, локальная, до большего мальки ещё не доросли. Возьмите репелленты. И еду на три дня. Да, три, я полагаю, вам хватит. Зверей не пугать, просто так не стрелять, - вы опять же знаете, когда можно, а когда нет - делать всё аккуратно и не спеша. "Глазки", модификация пятая. Только-только с конвейера, обращайтесь бережно, пожалуйста, не то оштрафую. Запишете прохождение, сделаем модель для симулятора. Да, и коммуникаторы проверьте, чтобы не сбоили. Нет, гитару брать нельзя. Аккордеон тоже нельзя. И контрабас. Развелось музыкантов… Ещё вопросы? Нет? Эрна, будьте любезны, кофе.
Узкий нос никелированного кофейника подобострастно поклонился чашке. В животе у Курта забурчало. Тот предпринял жалкую попытку замаскировать конфуз покашливанием.
- Кто-то тут не завтракал, - тут же подметил Прайм. - Что, однако, никак не повлияло на обычные дурные шутки. Диета?
- Проспал, - уныло сказал Курт и покосился на печенье в вазочке.
Прайм с неожиданным для него великодушием кивнул: "Ешь, мол", и пододвинул вазочку в направлении Курта. Упрашивать того не пришлось - уже с набитым ртом Курт радостно пробубнил череду невнятных благодарностей, с чего Луч за спиной Капитана беззвучно покатилась со смеху. Прайм пожал плечами - так небрежно, будто кормить голодающих было заслугой не больше, чем выключать за собой свет, уходя из комнаты. Эрна, издалека оценив степень прожорливости посетителя, скрылась в приёмной, где зашуршала какими-то своими запасами. Курт не уничтожил ещё и половины, как на столе появились бисквиты и шоколад.
- Налей ему кофе, - попросил Капитан и цапнул парочку бисквитов. - А то живот разболится. Всухомятку есть нехорошо.
- Я что тебе, благотворительный фонд? - ворчливо спросил зам. - Лучше просто водички. Больше пользы…
Но всё-таки показал Эрне глазами, чтобы принесла ещё чашку и, оглядев присутствующих, со вздохом поднял пальцы: четыре. Возражения никто не высказал. Капитан забрал ещё один бисквит и прислушался, как во дворе, на стадионе, тренер гоняет неофитов. Малявки отчего-то были сегодня особенно сонными и неповоротливыми - зычные и резкие "давай-давай" и "быстрей-поднажми" звучали гораздо чаще, чем оповещающие о смене рода занятий свистки.
- Лес, - фыркнул он. Ему можно выражать недовольство. - Трасса. Мне кажется, или меня понизили в звании?
- Точно, - серьёзно согласился Прайм. - Теперь ты просто бригадир. Если хочешь, дам лопату.
- На кой мне лопата в лесу?
- Убивать комаров.
- Спасибо, заботливый.
Не для этих ли малявок нас выпинывают в лес, подумал Капитан, и не им ли мы должны будет провесить новую трассу - полуспящим увальням, которые ковыляют по оранжевым дорожкам и ещё не ходили никуда дальше, чем с инструктором на чисто вылизанные уголки за локальными дверьми. Им, всего полгода как пережившим извлечение, трасса будет, должно быть, серьёзной проверкой. Но пройдёт ещё пара лет, и кто-то из них станет действительным Идущим. Он снова вслушался в приглушённый стенами далёкий топот ног. Вот так, если полностью обратить слух к тому, что происходит на противоположной стороне здания Организации… Человек двадцать их там бегает. И правда, похоже, что все группы первого курса. Но, кроме топота и тренерских команд, больше ничего не различить, как ни старайся: резонанс стен, воздуха и внутренности кабинетов имеет свой предел даже для слуха Идущего. Обыватель бы не услышал ничего.
- Я только хотел бы узнать - почему именно мы? Все координаторы в отпуске?
Прайм посмотрел на него поверх чашки с кофе.
- Координаторы заняты делом. Вот и вы займитесь.
Май - белый, розовый, зелёный - зашвырнул в открытое окно горсть вишнёвых лепестков. А в больничном дворе наверняка сейчас цветёт старая яблоня. Как давно его не заносило в лазарет, вдруг вспомнил Капитан, как хорошо и ладно складывались рейды всех минувших пяти месяцев - а потом получился вдруг скучный простой длительностью почти в три недели. Прайм был прав: размяться не помешает.
- Сколько уже болтаетесь с неприкаянным видом? - замдиректора озвучил мысли командира группы вслух. - Ну нет сейчас для вас серьёзных дел, нет, поэтому - вот, просто прогуляйтесь. Свежий воздух, сосновый лес… терапия, можно сказать. Для здоровья и настроения. Как оно?
Улыбка на лице замдиректора, может, насмешливой в этот раз не планировалась, но опять получилась именно такой. Курт, вечно подозревающий во всём скрытые подлости в силу собственной привычки к розыгрышам, подобрался и сверкнул глазами.
- Если там будут сюрпризы, то я имею право требовать надбавку! Ну ладно, половину скосим за печенье…
- Нет, - ответил Прайм. - Никаких сюрпризов, только задание. Разве что какой-нибудь нервный лесник примет вас за браконьеров. Тут уж не маленькие - придумаете что-нибудь сами.
Предупредительная Эрна вновь наполнила его чашку. Прайм тут же потерял к четвёрке всякий интерес, отхлебнул кофе и ушёл с головой во внутренность раскинувшейся на его широкоугольном мониторе базы. Переключился на рабочий режим. Должно быть, с инструкциями было покончено.
- В вестибюле развели грязь, - сказал ему Капитан напоследок. - Опять сугробы. Ты разберись, пожалуйста, кто так неряшливо ходит и притаскивает с собой зиму в мае.
Прайм пожал плечами.
- Часовщик, - неохотно проворчал он, не поднимая головы. - Не отвлекай уже, иди. Идите.
- Тот, который халтурщик? Объяснил бы мне уже, что это за явление.
- Просто дурацкие легенды. Кто-то из неофитов балуется. Снаряжение - в зоне досмотра.
- Пока, - попрощался с ним Капитан и первым встал. - Всё, двинули…
В вестибюле и правда был снег, уже почти подтаявший и превратившийся в лужи, а ещё там был Матиас, который прилежно возил шваброй, отжимая мутную воду в ведро. Четвёртая помахала ему рукой. Он, как всегда, очень обрадовался.
- Трудяга-работяга, - сказала рыжая.
Матиас прочел слова по её губам и улыбнулся.
- Часовщик? - переспросила Лучик у Капитана, который по привычке задрал голову, чтобы просмотреть информационное табло. Голубые и чёрные цифры задверий, шарящиеся за ними фиолетовые огоньки действительных групп и оранжевые - неофитов на демонстрации. И ничего малинового цвета. - Я один раз видела эту кличку, нацарапанную на дверном косяке.
- И я видел - в столовой на спинке стула, - сказал Курт и тоже уставился на табло. - О, а это же двадцать девятый. Там что, уже автономная база? Он больше не Неназванный?
- Со вчерашнего вечера, - ответил Капитан. - Лемех был очень рад наконец сделать оттуда ноги. Покрылся солнечными ожогами, наверное, до самых пяток. Плохо быть северянином в пустыне. И никакие крема не спасают.
- А что там за задверье? - забыв про Часовщика, заинтересовалась Лучик.
- В целом благополучное. Даже романтическое - эпоха пара, элегантные дамы, мужчины в цилиндрах… Но дверь была в пустыне - попробуй, отойди. Так что наблюдал наш Лемех за жизнью местных полудиких племен и их войной с закабалившим вольных когда-то пустынников большим и жадным королевством.
- И чем всё кончилось?
- Ядром, как водится.
- Нет, я про войну. Кто победил?
Капитан погладил младшенькую по голове.
- Я не знаю.
В зоне досмотра в правом крыле они в этот час одни - очень редкое явление. Вода гудит в трубах женской душевой. Лучик, стоя перед зеркалом, сушит феном свои светлые волосы, которые опять оставит распущенными. Вечно так ходит в рейдах, пока командир не обратит внимания и не отругает. "Нацепляешь клещей", - говорит ей Четвертая, проходя мимо. В зеркало, помутневшее от влаги, она не смотрит. Так, проплывает мимо схваченное периферийным зрением что-то, состоящее из двух пятен: рыжее - волосы, белое - полотенце, и достаточно знать, что оно принадлежит тебе, и вовсе незачем сверяться. В мужской Капитан у такого же зеркала придирчиво скребёт себя по щеке. Только утром побрился, да что такое… Курт фальшиво поёт, стараясь перекричать шум воды. Чистая, аккуратно сложенная, ещё тёплая от пара форма, только что доставленная пневмолифтами, дожидается их в примыкающих к душевым раздевалках. После выхода из раздевалок - санпост, тоже отдельно мужской и женский. Проверка давления и температуры, стандартная оценка самочувствия. Врачи сверяются с маршрут-листом, пересланным из координационного центра: ожидаемая дверь локальная, обновление блокады не требуется. На чуть шмыгающего носом Курта сразу делают охотничью стойку. "Это не простуда", - заверяет тот. "Прослежу", - добавляет Капитан и получает наконец заверенный допуск. Уже прошедшие санитарный пост девушки разбирают снаряжение в последней комнате перед выходом к порогу. Четвёртая, внимательно просмотрев меню имеющихся в наличии пайков, делает заказ на дисплее ещё одного пневмолифта, кухонного. Он с шипением приезжает через десять минут, неся с собой свертки и баночки. Запечатанные в целлофан яблоки блестят аппетитным густо-красным. Четвёртая выгружает пайки на стоящий под дверцами лифта стол и начинает паковать рюкзаки.
Курт снова шмыгает.
- На твой страх и риск, - говорит ему Капитан. - Лес, всё-таки. Ночной холод и влажность. Вот перерастёт в бронхит… Должен будешь, короче. И незачем на мне так виснуть!
- … до гроба, да и после гроба, всегда! Ты так симпатичен, когда раздражён… Спасибо.
- Вот одного "спасибо" мне бы хватило с лихвой. Душить было необязательно.
- Это называется - объятие.
- По-моему, это называется - кто-то дурак. Курт, ты бы мог воспользоваться своими соплями и отказаться от рейда. Сказал бы, что нездоровится, Прайм бы тебя освободил. Конечное решение всё равно же всегда у медиков, а им не нравится даже то, что просто чихаешь…
- И что мне тут одному делать? Снова раскладывать пасьянс и заливаться кофе, пока из ушей не потечёт, ага… Терпите теперь меня такого, простуженного, я ведь вас всех тоже терплю… то есть, люблю, конечно, люблю, а тебя особенно, и, как уже сказал, и до гроба, и после… поэтому не сердись, что я кокнул твой геймпад.
- Что?! Пятый по счету, и опять ты?
- Зато честно признался. Поэтому не сердись. Всё равно уже поздно…
- Я выбью эти слова на твоей могиле, криворукое ты чудовище!
Над широким рабочим порогом действительных групп прерывисто мигает красное. Оно становится солнечно-рыжим, как апельсин, а потом - ядовито-зелёным, говоря о том, что путь свободен. Скрежещет тяжелый титановый створ, отъезжая в стороны. Дверь готова. Капитан молча злится. Курт пытается его задобрить, начиная рассказывать анекдот про пьяного координатора и некондиционную дверь, случайно совмещённую с входом в парилку женской бани. Не прерывая рассказа, он делает шаг через порог. Однако на той стороне сразу давится словами. Давятся все. Потом начинают кашлять.
Вздыбленная пыль накрывает их мягкой волной. Они жмутся кругом, спиной к спине, чтобы исключить возможность нападения с тыла. Руки тянутся к оружию, но стрелять здесь не в кого. Здесь давно уже все мертвы, и, чтобы понять это, требуется ровно пятнадцать секунд. Из них одиннадцать отданы чиханью и проклятиям.
- Тропа? - выкашливает Курт. - Лес, река, медведи?
Его коммуникатор, потерявший связь со станцией, протестующе пищит и отключается.
* * *
Город Курта похож на другие города, им когда-то виденные. По их улицам он шагал, двери их домов выламывал, жителей вытаскивал за шиворот и… Нет. Не всегда. Иные города оказывались упрямы: они огрызались пулеметными строчками, плевались снарядами, сверкали осатанелыми глазами из-под грязных касок и держались за каждый квадратный метр своих дорог и площадей. Иные города призывали детей, чтобы шпионить, и юных девушек, чтобы закалывать ножами высокопоставленных офицеров прямо в их постелях. Иные превращали свою воду в яд, а пищу - в осколки стекла. Иные душили огнем и гарью. И ни один город из тех не проявлял к нему дружелюбия. Он был там захватчиком и врагом.
Город Лучика вспоминается ей и сейчас. Посещённый всего однажды, незнакомый, прекрасный, словно чужая планета или ожившие и задышавшие страницы сказочной книги, он ослепил, приручил, околдовал. Маленькая девочка из деревни, зачарованная, будто глотнувшая волшебства, и огромное скопище людей, весёлых, деловых, все как один куда-то спешащих, со смехом перекликающихся, выплывающих из многочисленных дверей, с рёвом проносящихся в недрах разноцветных автомобилей и автобусов. Топот тысяч ног, многоголосый гул, шляпки, перчатки, пальто и береты; высокие дома-дворцы, в каждом из которых, без всякого сомнения, жило по королю. Другая страна, находящаяся по ту сторону от привычных лесов и полей. Город подарил девочке куклу, умеющую закрывать и открывать голубые глаза, подтаявший стаканчик с пломбирным мороженым, счастливый троллейбусный билет и новое красивое платье. А взамен она вручила городу улыбки. Где-то там, в его листьях и проводах, до сих пор висит парочка. Нужно только приглядеться.
В городе Четвёртой прячется потерянная память. Память скверов и тополей, вальса, с кем-то станцованного, своей-не-своей, но очень любимой семьи, слишком ранней ответственности, слишком жестокого краха. Память живёт в венчиках редкого оттенка цветов, которые никогда не встречаются в садах и магазинах, в зеркалах, в которые Четвертая никогда не смотрится, в шелковом зелёном шарфе, который она иногда надевает, но не имеет понятия, откуда он у неё взялся вообще. Любых храмов веры, особенно если это большой кафедральный собор со стеклами-витражами, Четвёртая избегает, тоже неосознанно. За забывчивость призрак города укоризненно смотрит на неё из луж и стеклянных витрин. Но она ничего не помнит.
В своём городе (который на самом деле чужой) Капитан был кратковременно счастлив и всё погубил. А потом вернулся, чтобы начать жизнь заново. Он, преступник с изрезанным лицом, творил добро. Его очень любили.
Города у них четверых на вид такие разные, но всё-таки имеющие несомненную схожесть: они, каменные, серебряноглазые, отфыркивающиеся бензином и дождем, хранящие секреты в темноте проулков и насвистывающие их вместе с ветром печным трубам и птицам - ниточки, связывающие их историю в единое целое. Только тсс - это тоже тайна. До поры. О ней знает только прореха.
Прикоснувшись к стене, Капитан читает висящую на ней табличку с алфавитом. Гладит пожелтевший пластик и что-то тихо шепчет под нос. Похоже на молитву, но Капитан - неверующий.
- Эй.
Четвёртая испытующе смотрит на него.
- Да. Именно. Ты права.
- Тогда давай выйдем. Тут нам больше нечего делать.
Она берёт его под руку и выводит в коридор, посечённый солнечными полосами.
- Ну? - они останавливаются, печатая в пыли свои следы: одинаково ребристые подошвы стандартных высоких ботинок, только размер разный. Кроме них тут на удивление много отпечатков кошачьих лап - с характерными округлыми подушечками, местами пересекающихся, свежих и старых. Если этот город теперь принадлежит кошкам - что ж, неплохое задверье. - Неучтённый, так?
- Так. Вот и нам повезло наконец.
Испытующий взгляд сменяется недоверием.
- "Повезло", которое "не повезло", или в прямом смысле? Только не говори, что ты рад!
- Не рад, но и не расстроен. Это же уникальность - неучтённый мир, никем ещё не тронутый, без проб, внедрений, картотек, анализов… Он странно пахнет, странно звучит, он пережил какую-то катастрофу и очень интригует. Алфавит. Ты видела алфавит? Эти буквы? Летящие росчерки. Такие красивые… Живые знаки. А сам мир, похоже, не то чтобы очень, хотя и мёртвым его не назвать…
Досады на оптимистичность, проросшую среди костей и пыли, не следует: так хорошо известный Капитану их схожий интерес к чужой письменности и сейчас заставляет серые глаза Четвёртой оживленно блеснуть. Она кивает - наверняка уже зафиксировала "глазком" ту настенную табличку.
- Видела.
- Теперь бы ещё найти какие-нибудь сохранившиеся книги. Хочется увидеть алфавит в действии. Как он складывается в смысловой текст.
- А ещё хорошо было бы обнаружить живого носителя этого здешнего языка. Вот только при том, что мы тут увидели…
- Поищем, - говорит Капитан. - Хотя за результат я не ручаюсь. Да, о дверях. Что думаешь о той, через которую мы прошли?
- Ха… Кривая и не туда. Оторвать за неё бы кое-кому пальцы.
- Значит, не заметила, - удовлетворенно отмечает он. - А ведь дверь - тоже уникальность. Бродячий хроноклазм, скорее всего. Сколько наших могут похвастаться, что встретились с бродячими? Пятеро?
- Шестеро, - рассеянно отвечает Четвёртая. Она увидела обрывки сгнившего плаката, на котором, в отличие от таблички, различить уже ничего не выходит, как ни всматривайся, поэтому не сразу зацепилась за произнесённое определение. - Хроноклазм?
- Да. И если ты считаешь очкарика из исторического, то он привирает. У него не хроноклазм случился, а ошибка в координатах. С похмелья сделанная, к слову, они там накануне всем отделом отмечали чей-то день рождения… А у нас вот - стопроцентно настоящий, похоже.