Приходится опять согласиться, и Мятая Шляпа ведет нас за собой. Тропинка вскоре обрывается на укромной поляне, заваленной бревнами различной длины и толщины, а также давно засохшими и недавно срубленными ветками. Мятая Шляпа садится на одно из бревен и приглашающее указывает на соседнее:
- Садитесь. Это хорошее крепкое дерево. Здесь нам никто не помешает.
Он молча протягивает руку, я также молча передаю ему бутылку. Глядя, как мистер (а может быть, герр, месье или сударь - кто его разберет) Мятая Шляпа, открывает виски и, торопясь, делает свои пару (на самом деле три-четыре) глотков, успеваю подумать о том, что этот человек обладает какой-то странной харизмой. Казалось бы, опустившаяся личность, спившийся человек. А смотри-ка - я делаю, практически, все, что он скажет. То есть, он командует, я подчиняюсь. Не наоборот. Даже интересно, отчего это так…
- Очень хорошо, - он утирает губы рукавом и смотрит на меня. - Сами-то глотнете? Давайте, нормальный виски.
- Спасибо, не хочется, - на самом деле я в последний момент удерживаю себя от того, чтобы принять его предложение.
- Брезгуете? Зря. Я ничем таким не болею.
- Я не брезглив. Просто не хочется, - повторяю, уже понимая, что харизма Мятой Шляпы продержалась ровно до того времени, как виски попал в его организм и сделал свое всегдашнее дело - глаза моего собеседника заблестели нездоровым блеском, лицо покраснело, на лбу выступил пот. - Так что там у нас с информацией?
- Когда вы прибыли на Гондвану, если не секрет? - задает он вопрос навстречу.
- Сегодня утром.
- Садились, практически, наугад, а? - криво усмехается Мятая Шляпа.
- Да, радиосвязи не было, - осторожно подтверждаю я.
- Давайте не будем ходить вокруг да около, - предлагает он. - И без того тошно. Тошно и страшно. Какая может быть радиосвязь, если нет людей? Или вы сели уже, когда они появились?
- Нет, - я смотрю в его слезящиеся глаза и вижу, что там плещется страх пополам с виски. - Когда мы сели, то людей не было совсем. А потом они вдруг появились. Все и сразу. У вас есть, что рассказать по этому поводу?
- Есть, и много, - он смотрит на бутылку в руке, явно раздумывая, не глотнуть ли еще, затем все-таки бережно ставит ее на землю и предупреждает. - Честно говоря, мне плевать, поверите вы или нет.
- Пока мы не услышали ровным счетом ничего, - напоминаю.
- Хорошо, - он все-таки не сдерживается, опять быстро прикладывается к бутылке и начинает говорить.
Меня зовут… впрочем, неважно, как на самом деле. Зовите Петровичем. Меня все так зовут, хотя на самом деле я не Петрович. Русский - да. Как и вы. Но не Петрович. Но все зовут Петрович, и вы зовите, разрешаю. Так вот, повторю еще раз: мне наплевать, поверите вы или нет. Но рассказать кому-то надо, а то я с ума съеду окончательно. Конечно, жизнь и сами видите, какая у меня, и крыша эта самая съезжает чуть не каждое утро. Но… Все-таки я надеюсь, что шанс у меня еще есть. Опять же, если бы не виски, то, может, и вовсе бы никто и ничего не узнал. А так… В общем, набрался я вечером третьего дня до самых, что называется, бровей. Ничего не помню. Ну, или почти ничего. Как раз деньги были, поэтому начал как приличный человек - в баре у Пита. Да и где бы еще? Пит, Петрович, Петрович у Пита… Как это… символично, да? Дальше - завеса. Как всегда. Очнулся наутро здесь, на этом самом месте. У меня есть дом, не думайте, не все пока пропил. Но это место для меня… как бы это сказать… запасная посадочная площадка, в общем. Если я понимаю, что до дома не дойду, то на автопилоте попадаю сюда. Летом. Для зимы есть другая. Ну так вот. Очнулся я, значит. Состояние не буду свое описывать, неинтересно это никому, даже мне. Опохмелиться - ни капли, пуста бутылка, что с собой была. Видать, в беспамятстве уже допил. По карманам пошарил - нашел какую-то мелочь. Ну, думаю, на пиво хватит, а там уж, как фишка ляжет. Вокруг - никого. Оно и понятно, сюда редко кто из приличных людей забредает. Разве что парочки, которым срочно нужно это… как его… страсть утолить, но тоже не всякую ночь. Да. Значит, побрел я к выходу. И тут заметил только, что тихо как-то вокруг. Шум городской сюда мало доходит, понятно, но все-таки доходит. А теперь я совсем ничего не слышу. Ни голосов, ни машин. Только птички кое-где посвистывают. Что за черт, думаю, может, воскресенье? Да нет, будний день, точно знаю. И даже помню, что среда. Хорошо. Добрался до выхода, вышел на улицу. Никого! Ни единого человека. Я - на соседнюю, оттуда - на проспект… Пусто. И тихо, как в могиле. Ни флаера в небе, ни шагов за углом, все закрыто, хотя, ежели по солнцу судить, часов десять уже, не меньше. Сказать, что перетрусил я - ничего не сказать. Пожалуй, один только раз в жизни было мне так же страшно - это когда я медленно тонул в зыбучих песках Мертвой и точно знал, что помощи ждать неоткуда. Все так, не всегда я был таким, каким вы меня видите сейчас. Ладно. Однако, страх страхом, а опохмелиться хотелось все-таки сильнее, чем немедленно бежать из города со всех ног. Так что я заставил себя дойти до ближайшей круглосуточной забегаловки и, как следует, поправил здоровье. А затем уже сел там же за кружкой пива и стал думать. Не знаю, почему я сразу решил, что из города, а, возможно, и с планеты за одну ночь исчезли все люди. Все, кроме меня. Решил - и все. Догадался. Потом догадка подтвердилась, но тогда, за столиком в забегаловке, я и без всякого подтверждения уже знал, что так и есть. И сразу, то есть, стразу после пары кружек пива и нескольких глотков виски, подумал, что здесь не обошлось без Черного Яйца. Ну, этой самой находки на окраине, про которую вам Пит рассказывал. А что еще я мог подумать? Был, правда, вариант, что все это мне только блазнится в алкогольном бреду, и на самом деле лежу я сейчас в психушке, ремнями притянутый к койке и подключенный к аппарату, очищающему кровь от всякой гадости. Но этот спасительный вариант пришлось отмести после того, как я заставил себя позавтракать в той же забегаловке, и меня снова потянуло в сон. По опыту знаю, что сопротивляться организму в таких случаях не надо. Перебрался я на диванчик в углу и, когда опять проснулся, обнаружил, что ничего не изменилось. Тишина и полное безлюдье. Разве что время уже послеобеденное, и похмелье не такое страшное. Тут-то и понял окончательно, что не брежу. Не бывает при белой горячке таких пробуждений, - мне ли не знать… Глотнул я тогда еще для храбрости, прихватил бутылку с собой и отправился на восточную окраину, к этому котловану, где Яйцо лежит. Можно было флаер найти какой-нибудь или машину, чтобы быстрее, но я не спешил. И потом хотелось совсем уж убедиться, что нет в городе никого. Ну, что сказать… убедился. По дороге, правда, уже под конец, пришлось вторую бутылку искать - первая кончилась, вся ушла на успокоение нервов. И что интересно, я ведь уже не тот, что прежде, и бутылки мне вполне хватает, чтобы вырубиться. Особенно на старые дрожжи. А тут - пью и не пьянею. Организм, видать, мобилизовался, и спиртное принимал, что твою воду. Ладно. Дошел до котлована, проник за ограждение, заглянул вниз. Так и есть. Лежит, сволочь, и не шевелится. Вроде как оно здесь совершенно не при чем. Но меня хрен проведешь. Опять же к тому времени я расхрабрился, что твой герой-первопроходец и не очень соображал, что делаю и, уж тем более, что хочу сделать. Сплошные чувства и никакого разума. Спустился, значит, я в котлован по лестнице, встал перед этой хреновиной, как муравей перед яйцом куропатки, и давай орать ему всякие оскорбления. Повторять не буду - ни к чему это, тем более что с нами дама. Орал, орал, чуть голос не сорвал, а потом вдруг в какой-то момент все изменилось вокруг. Сразу. Вот только что я стоял перед Яйцом, брызгал слюной и размахивал своей бутылкой, и уже никакого Черного Яйца нет, и котлована тоже нет, а стою я на проселочной дороге с бутылкой в руке, солнце только что село, ночь скоро, и впереди, справа от обочины, темнеет какое-то здание бревенчатое и двухэтажное, и в окнах первого этажа свет горит. Местность незнакомая совершенно. И справа, и слева от дороги метров через сто лес начинается, а сама дорога грунтовая, без всякого покрытия, но сухая и относительно ровная. Конечно, удивился я, но не сказать, что очень сильно. Так, думаю, вот и докричался… Ну, раз так, пойду туда, где свет горит. Хлебнул я еще и направился к дому этому, благо недалеко. Подхожу, вижу крыльцо и дверь. Стучусь. А мне оттуда женский голос: "Входите, не заперто!". Потянул дверь на себя, вошел. Коридорчик, еще одна дверь, открытая уже. За ней - комната. В комнате - стол простой деревянный, какой-то диванчик, стулья. Честно сказать не очень-то я комнату эту разглядел и запомнил. Во-первых, поддатый уже был изрядно, а во-вторых, не комната мое внимание привлекла, а тот, кто в комнате находился. Вернее, та. Женщина. Молодая, очень красивая и… как бы это сказать… добрая на вид. Взгляд такой… домашний, что ли. Внимательный и в то же время ласковый. Располагающий. Я, как ее увидел, сразу представил, как сам выгляжу: пьяный, грязный и небритый мужик неопределенного возраста с бутылкой в руке и мятой шляпе на голове. Даже неудобно как-то стало, хотя я давно на себя внимания не обращаю. Ну, или почти не обращаю. Однако, раз, думаю, зашел, отступать поздно.
- Добрый вечер, - говорю. - Меня зовут Петрович.
- Добрый вечер, - отвечает. - А я… допустим, Мария. Или Маша, как вам будет угодно. Проходите, гостем будете.
- Незваный гость - хуже татарина, - отвечаю, но все же присаживаюсь к столу и ставлю на него свою бутылку. Демонстративно.
Надо сказать, что Маша хоть и понравилась мне очень, но я ни на секунду не забыл, зачем сюда явился. Самое главное, что был уверен - все, что вижу я вокруг: и дорога, и лес, и дом этот, и девушка - связаны они с Черным Яйцом. Не знаю, как, но - точно - связаны. Непосредственно. А раз связаны, то вот мы сейчас и спросим, куда они, гады, людей девали. Пока я раздумываю, как бы мне вопрос правильный задать, Маша ставит рядом с бутылкой моей чистый стакан и садится напротив:
- Из стакана удобнее, - говорит, - а сама я не пью совсем, уж извините.
- А яблочка какого-нибудь не найдется? - спрашиваю. - На закуску? Не догадался с собой прихватить.
Усмехается она, протягивает ко мне ладонь, а там - яблоко. Большое, румяное. Чистый фокус. Но - взял, не подал виду, и даже спасибо сказал. Плеснул себе грамм семьдесят, выпил, закусил. Яблоко на вкус настоящим показалось - сладкое и сочное. Черт с ним, думаю, настоящее оно или нет - ешь, что дают, тем более, сам попросил. Вот эти-то семьдесят грамм и лишними оказались совсем. Потому что был я до них, хоть и выпивший, но все-таки… как бы это сказать… нормальный, что ли. Вменяемый. А тут поплыло все перед глазами, мысли спутались. Сижу, за стол держусь, чтобы на пол не упасть. А Маша что-то говорит мне, встает, подходит, заботливо ведет к диванчику, укладывает и даже, кажется, ботинки с меня снимает. Последняя мысль, которую запомнил, что носки у меня уж очень грязные, и зря она ботинки-то… И - все. Провалился. Вырубился".
Мятая Шляпа (про себя я продолжал называть его так) умолкает и прикладывается к бутылке. Я вижу, как нервно дергается кадык на его темной, нездорового цвета, шее и отвожу глаза.
- Думаете, вру? - вопрошает Петрович, хрипло, отрываясь от виски.
- Нет, - отвечаю, - не думаю. Но мне интересно, что было дальше.
- А ничего не было, - говорит Петрович. - Пришел я в себя дома, на своей постели, сегодня рано утром. Получается, что больше суток провел в полной отключке. Пока соображал, что к чему - люди снова появились, невесть откуда. Я даже бесплатно похмелиться, как следует, не успел, а денег почти не было. Потому к вам и подошел там, у Пита. Ну и рассказать кому-то хотелось, здесь, в городе, мне никто не поверит. А ту вижу - курьеры с Земли…
- Потому что все знают, что за выпивку вы готовы сочинить любую историю? - усмехаюсь я.
- Да, - соглашается он. - Но эту историю я не сочинил. Можете верить. Так что виски свое заработал честно.
Мы с Ириной переглядываемся.
- Получается, что вы так ничего и не узнали, - жестко констатирую я. - Где были люди, куда пропали дети, почему взрослые не замечают, что детей нет. Вся эта история с Черным Яйцом вполне может оказаться вашим пьяным бредом, уж извините. И получается, что зря я вам виски отдал - ноль информации. Так и быть - эта ваша. Гонорар. Но вторую не получите.
С этими словами я поднимаюсь с бревна, Ирина встает за мной, а Петрович, сощурившись, и говорит:
- Значит, вы заметили, что дети пропали?
- Заметили, заметили… Пошли, Ира.
- А информации, значит, ноль?
- Ноль, - киваю. - Круглый и полный.
- Хорошо, - криво усмехается он. - А если я сумею доставить вас туда, к этому дому у дороги, что тогда?
Признаюсь, этим вопросом он меня несколько огорошивает. Я не большой специалист по общению с алкоголиками (не так уж часто они попадались мне в жизни), но уже начинаю догадываться, что потакать им нельзя. Соблазн, однако, велик и я останавливаюсь.
- Вот к тому самому дому, о котором вы только что рассказывали? - уточняю. - И мы попадем туда прямо отсюда?
- Отсюда не получится, - говорит он. - А вот оттуда, из котлована, где Яйцо лежит, получится обязательно. Я в этом уверен.
- Ну, и во сколько бутылок виски вы оцените эту услугу? - слетает у меня с языка.
И тут я вижу, как Петрович меняется прямо на глазах.
Только что перед нами сидел опустившийся безвольный человек, готовый за глоток спиртного чуть ли не заложить душу, и вот уже спина его выпрямилась, и во взгляде, невесть откуда, блеснул стальной отсвет.
- Да подавитесь вы своим виски, - презрительно цедит он сквозь зубы и ногой в пыльном, давным-давно не знавшем щетки ботинке, отшвыривает от себя недопитую бутылку.
"Джон Уокер" летит в кусты, и я невольно провожаю глазами его кувыркающийся полет.
- Я думал, вам, действительно, интересно, и вы можете хоть как-то помочь, - говорит он голосом, в котором появилось сожаление и твердость. - Но, раз так, придется рассчитывать только на себя. Что ж, значит, это Божье испытание, которое мне необходимо пройти. И, клянусь остатками совести, я его пройду. А вы можете идти своей дорогой вместе со своей второй бутылкой и своей гребаной иронией.
Некоторое время я смотрю ему прямо в глаза, но затем, все же, отвожу взгляд и сажусь обратно на бревно. Ирина насмешливо косится на меня и молча устраивается рядом.
- Ладно, - сдаюсь я. - Извините, если что не так. Но вы и сами должны понимать, что особого доверия ваш вид, образ жизни и слова вызывать не могут. Так о какой помощи вы говорите? И каким образом вы собираетесь доставить нас к этому странному дому у дороги, который неизвестно где находится?
- Ясно, о какой помощи, - он словно пропускает мимо ушей мои извинения. - Детей-то вернуть как-то надо или нет? До Земли далеко, а местные - не помощники, как вы понимаете, если они вообще не помнят, что у них были дети.
- А кстати, - перебиваю я, - мне только что в голову пришло. Откуда мы так уверены, что детей нет? То, что на улицах и в парках не видно мамаш с колясками и малолетней ребятни, еще не доказательство. Вернее, не стопроцентное доказательство. Может, мы, действительно, зря беспокоимся? Я запаниковал, и вы туда же.
- Детей нет на самом деле, - мрачно заявляет мне на это Петрович. - Во всяком случае, здесь, в Первограде, - точно. Я проверял. А насчет того, каким образом… Вот, смотрите.
Он лезет в нагрудный карман своей неопределенного цвета и возраста рубашки, достает оттуда, сложенный вчетверо стандартный лист бумаги, и протягивает его мне.
Я беру и разворачиваю. Это записка. Причем, написанная от руки, что встречается не часто.
- Если захотите вернуться, - читаю вслух, - приложите ладони. Я открою проход. Маша.
- Ладони, думаю, к Яйцу надо приложить, - поясняет Петрович.
- Это понятно, - киваю. - К чему же еще…
- Какая гостеприимная Маша, - замечает мой стажер. - Надо же, вернуться предлагает. С чего бы это?
- Так ведь не договорили мы с ней, - роняет Петрович. - Хоть и по моей вине, а все-таки.
- Ничего не понимаю, - признается Ирина. - Я, конечно, всего лишь стажер, но, по-моему, здесь специалисты разбираться должны. Кто мы такие?
- Мы представители Курьерской Службы Земли, - отвечаю. - Для самоуважения этого вполне достаточно. А большего нам и не надо. Ты представляешь, сколько пройдет времени, прежде чем Земля начнет в данной ситуации разбираться? Путь до Гондваны неблизкий, как ты в этом и сама уже могла убедиться. Плюс бюрократия. Недели пройдут. В лучшем случае. И все это время дети будут находиться неизвестно где. И неизвестно что с ними будет происходить. А может, и уже происходит. Но ты права - всем ходить нельзя. Значит, пойдем мы с Петровичем, а ты останешься. И, если что, вернешься на Землю и расскажешь, как все было. А я для пущей убедительности надиктую для начальства сообщение.
- Еще чего! - фыркает Ирина. - Я тебя одного не оставлю.
- Извини, - возражаю, - но в данном вопросе тебе придется подчиниться приказу старшего. Ты остаешься.
- А если я не подчинюсь? - прищуривается она.
- Завалишь практику, - отвечаю как можно равнодушнее. - С учетом того, что она у тебя не первая, следующего шанса стать курьером, скорее всего, не представится. Пойми, - добавляю уже мягче. - Ситуация такова, что кто-то обязательно должен остаться здесь. Вспомни инструкцию по высадке на незнакомую планету - корабль без людей не оставляют ни при каких обстоятельствах.
- Мы на очень даже знакомой планете, - надувает губы Ирина.
- Верно, но дела, как видишь, здесь творятся совершенно незнакомые и очень странные. И где именно находится это место, о котором рассказывает Петрович, - неизвестно. Вроде бы получается, что Яйцо способно каким-то образом мгновенно переносить или перемещать человека. Но - куда? В другую галактику? В иное измерение? В другое время? Вообще куда-нибудь туда, о чем мы и помыслить не можем? Любая гипотеза, на выбор. Но мне, честно говоря, это не так уж интересно и мало заботит. Я даже готов согласиться с тем, что никогда не узнаю, что собой представляет это Яйцо, и откуда оно взялось. Единственное, что меня по-настоящему заботит, это судьба тысяч и тысяч детей. Вот это, действительно, серьезно. А к серьезному делу и подход нужен серьезный настолько, насколько это возможно. Так что будь добра - перестань лезть в бутылку и помоги нам, ладно?
- Он прав, - говорит Петрович, кашлянув. - Чует мое сердце, что не все там просто и красиво. Может и опасно быть. Недаром я напился - страх заглушал. Теперь, конечно, трезвый пойду. Ну, почти.
И кто, спрашивается, его за язык тянул насчет опасности…
Тем не менее деваться моему стажеру некуда, и она соглашается. После чего мы с Петровичем расстаемся, договорившись встретиться здесь же, у входа в лесопарк, в одиннадцать часов вечера, чтобы вместе отправиться к Черному Яйцу.
Мои сомнения в том, что Петрович выполнит обещание и придет вовремя и относительно трезвый, рассеиваются, когда ровно в 23.00 я миную вход в лесопарк и вижу на лавочке под фонарем уже знакомую фигуру в шляпе.