– Пусть увозит ее к чертовой бабушке! И без нее вони достаточно! – категорически ответил голос из недр гастронома. – Накладную я ему все равно не подпишу!
– Слышь, шоферчик! – Жорик вплотную приблизился к машине. – Алло!
Водитель его не слышал. Широко раскрытыми глазами он смотрел в никуда, и судьба накладной его явно не интересовала.
– Эй, мужичок! Снова обкурился, да? – недружелюбным тоном обратился к нему работник контейнера и тачки. – Оглох, что ли?
Ответом была тишина. Было похоже, что сегодня водитель совсем обнаглел, а этого Жорик не любил. Дабы пробудить интерес к своей мелкой персоне, он потянул его за рукав. Тело подалось вперед и лбом соприкоснулось с рулевой колонкой. Раздался неприятный костяной звук.
– Помер, придурок! – во весь голос догадался грузчик и бросился в подсобку. Новость стоила того, чтобы обсудить ее с напарником и выяснить, кто же отгонит машину подальше от гастронома.
– Чего орешь, как оглашенный? – в дверях выросла необъятная фигура продавщицы, выращенной специально для того, чтобы надежно закупоривать черные ходы и выходы перед незваными гостями. – Кто помер?
Издалека послышалось завывание сирены.
– Убийство, – уже шепотом сообразил не в меру догадливый Жорик и ловко протиснул тощее тело в микроскопическую щель между косяком и необъятным бедром. За годы работы маневр был отшлифован до совершенства.
– Какое убийство?! – тоже едва слышно ахнула продавщица.
– Передозировка наркотиков, – уверенно ответил грузчик из-за спины и снова сплюнул. – С наркоманами всегда так, а этот на игле уже давно сидит...
Никем не замеченная тень медленно ползла вверх по виноградным лозам.
***
– Скажи мне как сосед соседу, – начал Василий, нарушив клятву и опрокинув стаканчик амброзии, придавшей мышлению четкость, а окружающему – видимость целесообразности. – А...
– Скажу! – угостившись, Саньковский отнюдь не собирался разыгрывать перед добрым человеком пленного партизана. – Все, что угодно!
– Так вот, скажи мне...
– Скажу! – продолжал настаивать на своем гость.
– Все, что угодно?
– А ты откуда знаешь?!
– Сие не суть важно, – отмахнулся Рында, рискуя быть заподозренным в телепатии. – Ты веришь в привидения?
Семен нахмурился. В голосе хозяина чудился подвох, ведь выпили совсем немного. Поэтому он переспросил:
– В чьи привидения?
– В любые, – раздраженно ответил Василий, сожалея о том, что проболтался. – Я ведь не спрашиваю о леших, домовых и инопланетянах!
– В инопланетян верю! – ошарашил сосед. – О привидениях врать не стану. Честно скажу – не знаю, не видел...
– А инопланетян? Видел, слышал, нюхал?! – в голосе Рынды отчетливо прозвучали истерические нотки. К нему в голову впервые закралась идея, что из них двоих он не самый законченный псих. Не просто так его сосед по ночам кукарекает! Ой, не просто так!
– Хм, видел, – презрительно протянул Семен, наполняя стаканы. – Я, как бы это понятнее тебе растолковать... им был!
У Васьки пропали последние сомнения в своей нормальности. Нужно было срочно избавляться от психа и попытаться во всем разобраться самому. Энергетическое поле – всего лишь энергетическое поле, хотя и с неприятным голосом.
– Хочешь, расскажу? – предложил Саньковский, зацепившись затуманенным взглядом за останки Машины Времени.
– Да ладно, в следующий раз. Давай выпьем!
– И ты! Тоже! – тоскливо заныл Семен, вдруг ощутив на плечах многотонную глыбу никому не нужного знания, которое, вдобавок, обволакивало удушливой пеленой чужого неверия. – И ты не веришь...
Гость явно впадал в состояние депрессии и Рында с ужасом находил все новые и новые подтверждения догадке. Резкая смена настроения от беспричинной веселости до меланхолической прострации, навязчивая идея...
– Верю, – сказал он, вспомнив вычитанный совет не перечить психически неуравновешенным типам, дабы не провоцировать вспышку буйства. Отставив стакан в сторону, хозяин напряженной улыбкой дал понять Саньковскому, что готов внимать любому бреду.
Наивный гость поверил оскалу, благодарно кивнул и начал рассказ издалека – с того момента, когда бабка Груша привязала козла к дереву на полянке, где они отдыхали...
Он говорил, и Василий, частично будучи свидетелем, без труда определил его заболевание как следствие солнечного удара. "Хм, а говорят, что во всем водка виновата", – подумал Рында, но со временем поневоле увлекся "историей болезни" и лишь под конец в его глазах снова проснулось недоверие.
– Не веришь? – споткнулся о его взгляд Семен.
– В говорящего осьминога? – фыркнул Васька. – Ты сообщал об этом SETI[1]? И кто может это подтвердить?
– Ха! – нехорошо вскрикнул Семен, отчего у Рынды побежали по спине мурашки – а не забывай о правилах поведения с психами! – и ткнул пальцем в него. – Ты его знаешь!
– Кого?
– Горелова! Мента, который вчера к тебе заходил! Это же он!
– Сейчас все брошу и пойду его искать! Сходил бы лучше сам, а?
– Не нужно его нигде искать! Он у меня дома к холодильнику привязан!
Услышав такое, не трудно было догадаться, что бедный милиционер не знал правил поведения с буйными. Василий понял, что жизнь психиатров – не сахар, и похолодел. Его глаза примерзли к секире, которая по-прежнему торчала из Машины Времени. Зря он ее вчера оттуда не выдернул! Ох, зря! От каких же мелочей зависит благополучие человека!..
Саньковский отхлебнул вина и уже открыл было рот, чтобы довести до сознания собеседника причину привязанности Горелова к холодильнику, как случилось неожиданное. Воздух прямо перед лицом сгустился в серый пыльный комок и раздался чужой голос:
– ЗДРАВ!
От испуга Семен выронил стакан, и кроваво-красная лужа расползлась у его ног. Вчерашний пистолет у копчика не шел ни в какое сравнение с этим голосом и шаром, который начал медленно вращаться. Он исказил перспективу, заставив лицо соседа разъехаться по окружности выпученными глазами, которые уравновесила уродливая нижняя губа. Васькины волосы превратились в ореол из черной шерсти над по-ослиному вытянувшимися ушами. Все выглядело так, словно Саньковский смотрел на него сквозь каверну в стекле, которого не было и не могло быть.
Такое выдержат редкие нервы.
Семен шарахнулся назад, когда шар начал наваливаться на него, грозя удушить, и непроизвольно махнул руками. Дикий, животный ужас владел им, когда расплылся по бесконечной и совершенной поверхности, становясь немыслимо цельным и одновременно – разрозненными атомами, мечущимися в жуткой пустоте, внутри и снаружи которой был он и... не было его... и никого...
***
Не добившись от водителя "ГАЗ-53" ничего путного и не обнаружив никаких признаков алкогольного опьянения, инспектор Вуйко А.М. пузырился ядовитой пеной. Да и были у него на то причины. При допросе выяснилось, что шофер сам больше всех удивлен как фактом превышения скорости, так и своим присутствием во дворе гастронома по улице Зеленой. Загадочная амнезия напрочь лишила его воспоминаний с той самой минуты, как он вышел из дому утром и за много километров отсюда...
– Но как ты здесь все-таки очутился?! – бесился майор. – Я сам лично, да и сержант не даст соврать, видел тебя за рулем!
– Этого не могло быть...
– Но что-то ты должен помнить! Вот ты вышел из дому и...
– Ничего не помню, – упрямо ответствовал Вовка – Живая Рыба и пугливо озирался по сторонам. Больше всего ему хотелось осенить себя крестным знамением, но никак не делиться с милицией воспоминаниями. Хоть и были они смутными, но от этого не менее жуткими.
– Ты что, эпилептик?
– Да я третий год – ни капли! – обиделся Вовка, начиная жалеть об этом прискорбном факте.
– Тогда иди отсюда, – хмуро буркнул Вуйко А.М. – Машина будет находиться на штрафплощадке до выяснения.
Живая Рыба, расставшись с правами с плохо скрываемой радостью, вздохнул с облегчением, чем окончательно испортил майору настроение. Повернувшись спиной, он ушел, от души надеясь, что весь сегодняшний кошмар подошел к концу.
***
Больше всего на свете Горелову хотелось исчезнуть. Выскользнуть не только из хитросплетения чертовых пут, но и стать практически невидимым эмбрионом, чтобы начать все сначала. Проклиная себя, свое невезение и тех, для кого не существует ничего святого, старший лейтенант одновременно пытался утешиться тем, что в следующий раз он двести раз подумает прежде, чем нарушит инструкции... Прежде, чем решится на что-нибудь вообще, но... В следующее мгновение на него накатывало бешенство и жажда мщения. Он еще даст понять уродам, что значит связать советского милиционера!.. на кухне!.. его же подтяжками!..
Утренней росой слезы жалости к самому себе выступали на красных глазах. Горелов переставал дергаться на табуретке и начинал тихо стонать. Он раскачивался и бился покаянной головушкой о холодный ящик холодильника. Со временем в его душе свила себе гнездо зависть к "Днепру-2М". У кого, как не у этого белого террориста по-настоящему холодная голова, как и завещал Феликс Эдмундович, а вместо сердца – электрический мотор... Кто завещал органам внутренних дел электромотор вспомнить, правда, не удавалось. От этого заложник отчаивался все больше и больше, одновременно начиная испытывать к холодильнику уважение за верность долгу и заветам, смешанное с чем-то, очень похожим на обожание. Говорят, что нечто подобное и называется "Стокгольмским синдромом".
Короче говоря, к тому времени, когда начали стучать в стену, участковый был на том участке, где проходит грань помешательства. Мощные глухие удары вернули ему надежду, но не былой разум. Старлей, вслушиваясь в их четкий, тамтамный ритм, начал улыбаться.
Закрыв глаза, Горелов вспомнил себя маленьким голым дикарем. Высокий костер мечет в твердое ночное небо огненные копья, а вокруг Отца пляшет родное племя и все любят его – сына вождя Гори Ясно. Когда-нибудь он вырастет и будет мудро править своими подданными, а потом женится на Лариске с третьего этажа, в которую тайно влюблен с восьмого класса...
Страшный грохот рушащихся камней штопором выдернул пробку его сознания из бутылки атавистических мечтаний и вернул в кошмарную действительность. Милиционер дернулся в паутине подтяжек и попытался затекшими и скрученными за спиной руками нашарить пистолет. Если верить опытам Павлова, это был условный рефлекс настоящего чекиста на внешний раздражитель. Неизвестно, были ли среди павловских подопытных подружек милицейские овчарки, но пистолета у Горелова не было точно.
Этот обескураживающий факт заставил его окончательно очнуться и узнать последние новости. Они были неутешительными. Он по-прежнему сидел на кухне, табуретка была его эшафотом, холодильник – лечащим врачом, а из гостиной доносились голоса.
– Может, ты и прав. Как говаривал неизвестный тебе Байрон: "Если у тебя нет возможности бороться за свободу у себя в комнате, так борись за нее у своего соседа!" Кажется, я с цитатой немного соврал, но в данном аспекте это не суть важно, – молол чушь, от которой начали вянуть милицейские уши один из голосов.
Это была явно не спасательная команда, посланная ему на помощь. Командира спасателей звали не Байроном, а как-то по-другому. Как именно, Горелов вспомнить не успел, потому что тут заговорил второй.
– Где? – прозвучал вопрос, и внутренности участкового похолодели, словно он хлебнул фреона. Голос, его задавший и когда-то звучавший гораздо добрее, сейчас изменился почти до неузнаваемости.
– Черт его знает! Зря мы упустили того идиота...
– Кого?! – рычание сочилось жаждой крови.
Горелов зажмурился. До его слуха откуда-то снизу долетела игра на пианино. С удивлением он признал "Прощание славянки" и погрузился в пучину меланхолии. Милиционер не догадывался, что эта музыка звучит похоронным набатом не по нему, а по Советской власти, с которой прощалась соседка Саньковского – Матвеевна.
– Мм... Значит, ты говоришь, – снова заговорили в комнате, – что он – это то, что было тобой... Или он – это ты, каким хотел бы стать?.. Да, крепка амброзия!
– Где?!
– Да на твоих же глазах вылетел в окно! Правильно, ты не видел, потому что тебе стало нехорошо. Я только одного не понимаю, разве это повод, чтобы рубить стены? Особенно, если в кармане ключ...
– Рубить стены?
– Он еще удивляется! Я только предложил посмотреть на связанного, а ты тут же за секиру и давай ею махать!
– Где?!!
– Ты же сам про холодильник говорил.
– Холодильник?
– Да. Это такой белый ящик!
В комнате загремело, и незнакомый Горелову голос взвыл от боли:
– Поосторожнее, пальцы отдавишь!
– Здесь нет!!! – и шаги начали приближаться к кухне.
Смертный час простого советского милиционера пробил. Отбросив прочь все сомнения в этом, тот в меру возможностей принял стойку "смирно" и вытаращил глаза. Тут же загрохотала в прихожей сорванная с петель дверь в гостиную, и перед его бессмысленным взором возник припорошенный красноватой пылью однокашник. В руках он держал громадный топор.
– Нашел! – проревел палач голодным каннибалом.
Посторонившись, он дал Горелову возможность лицезреть сообщника. Разумом старлей понимал, что вряд ли будет возможность сообщить приметы обоих куда следует, но все же сфокусировал зрачки на бандитских рожах.
"Блондин, рост средний – сантиметров 175-176, лицо овальное, нос с горбинкой, искривлен на градусов 5-6 относительно оси влево, глаза голубые, красивые, блестящие... Уже пьяный, наверное! Проклятый Саньковский! И в школе у меня все неприятности были из-за него! И Лариска..."
Тут профессиональные мысли были оборваны:
– Вонючий!
Рында тоже втянул ноздрями воздух и резюмировал:
– Не стоило из-за такой вонючки стены ломать...
– Вонючий. Живой. Что теперь, мой господин?
Ваську так назвали впервые в жизни. Это навело его на мысль, что Семен о своих перемещениях не врал. Только инопланетянин может обратиться к соседу "господин". Надувшись, как индюк, он изрек вердикт:
– Развяжи и пусть катится ко всем чертям!
Горелов не поверил ушам. Эти убийцы собираются его отпустить! Его, единственного свидетеля их грязных делишек?! Сумасшедшие!
Пока его освобождали от пут, он ошарашено моргал, поглядывая на выщербленное лезвие топора. Когда помогли встать, его осенила догадка. Эти якобы милосердные ублюдки наверняка уготовили ему нечто похуже смерти или просто не хотят прикончить его здесь! Мертвый индеец – хороший свидетель!Здесь! Обои берегут, сволочи, ведь кровь плохо смывается. Коварные злодеи... но за него отомстят!
– Я не сделаю ни шагу вперед! – почти твердо заявил Горелов, собрав воедино всю оставшуюся наглость, когда ему представилась возможность говорить внятно.
– Катись отсюда! – цыкнул Васька, открыв холодильник и вынимая оттуда бутыль с недопитым вином. Облизнувшись, он добавил. – Брысь, кому говорят, ведь тут и на двоих пить нечего.
– Сквозь бури светило нам солнце свободы и Ленин великий нам путь!.. – дурным голосом затянул старлей.
– Да уберешь ты отсюда этого ужаленного осла или нет?! – завопил Рында подобно помещику. – Я бы лучше "Боже, царя храни!" послушал.
Милиционер даже не успел признаться, что не знает слов антисоветской песни, как оказался на лестничной площадке без подтяжек и с чужим правым ботинком в руке. Дверь за ним с грохотом захлопнулась. В подъезде пахло сыростью, кошачьей мочой и отвалившейся штукатуркой. Во рту был привкус кухни.
"Кажется, я и в самом деле остался живым и свободным свидетелем... Нет, мстителем! Пистолет!!! Скорее домой за отцовским охотничьим ружьем!"
Сжимая непотребный ботинок, Горелов вышел на улицу. От яркого света заломило в глазах, и он зажмурился. Когда ему снова удалось их открыть, груженная авоськами Мария была уже в пяти шагах от него. Она неслась вперед разъяренным паровозом, на ходу информируя жертву о том, что сделает с ним и мужем в ближайшие три минуты.
"Подлые убийцы! Лучше бы они меня под танк бросили..." – пережив все, что может пережить человек, оказавшийся перед раненым медведем с поломанным ружьем в руках, старлей швырнул в женщину ботинком и бросился наутек.
– Держи гада! – заорала Саньковская, хватаясь за нос.
Горелов мысленно показал ей язык. Сейчас он завернет за машину, выйдет на финишную прямую, а там уж поминай как звали... но вернется! Обязательно вернется!!!
***
Вместо того чтобы свирепствовать на трассе, Вуйко А.М., корча мрачные рожи, бродил вокруг злополучного автомобиля "ГАЗ-53" по одной ему известной траектории. Делал он это очень упрямо и монотонно. Сержант за рулем "Волги", наблюдая за ним, погрузился в сон. С одной стороны он, как водитель, сочувствовал незадачливому колхознику, а с другой – не обладал мертвой хваткой начальника.
– Черт побери! – бормотал майор сержантскую колыбельную песенку и время от времени постукивал ногой то по одному колесу, то по другому. Если машиной владели экстрасенсы-злоумышленники, лишившие водителя памяти, то они все равно должны были оставить какие-нибудь следы, и он обязан их обнаружить. Руководствуясь этими честолюбивыми побуждениями, Вуйко в пятнадцатый раз заглянул в кабину и поднял резиновый коврик. Там по-прежнему не валялись улики. – Ч-черт побери!
И тут совершенно внезапно ленивую тишину двора навылет пронзил вопль:
– Держи гада!
Вздрогнув от неожиданности, майор отвернулся от кабины и увидел две вещи: нечто темно-серое, карабкающееся по винограду на балкон третьего этажа и бегущего человека. В строгом соответствии с увиденным, мысли разделились на потоки, оживив иссушенные загадкой извилины:
1. – Кот, наверное. Сожрет сегодня чью-то сметану, майором буду! Ловко лезет, бестия. Я бы тоже в такую жару холодной сметанкой не побрезговал...
2. – Виноград-то какой! Винца бы домашнего кружечку!.. А лучше – две! Глядишь, в голове бы посветлело...
3. – Ба, знакомые все морды! Разболтанный разгильдяй! И снова позорит внешним видом наши доблестные ряды! Ко мне!!! Стоять на месте!!! Может, приказать вслух?..
Действующих русел, слава Богу, было не очень много, и победила привычная тяга к порядку. Вуйко А.М. храбро шагнул навстречу бегущему и рявкнул:
– Стой! Раз-два!
Горелов послушно остановился. Сержант поднял заспанное лицо и ехидно улыбнулся в том смысле, что "попался, голубчик, а старик не в духе, ох, не в духе!"
– Вы что себе позволяете? В каком виде вы позволяете себе разгуливать по улицам, а? А?!!!
Бегун открыл рот, чтобы попытаться высветить криминогенную обстановку, из которой сбежал, но вовремя сообразил, что еще несколько секунд промедления и проклятая фурия оставит его без гениталий, как и обещала. Он уже знал, что слово у нее не расходится с делом. Только поэтому лейтенант виновато вздохнул, словно заранее извиняясь, и позволил своему кулаку войти в непосредственный контакт с челюстью надоедливого и принципиального майора. В глазах наблюдательного сержанта возникло выражение, словно это ему врезали по лошадиной морде, а Вуйко А.М. тихо шмякнулся на асфальт и молча сомкнул вежды.
Как в сказке, не оглядываясь, Горелов рванул вперед.
***