Милиционер на тропе справедливости гораздо страшнее индейца, вырывшего томагавк. Костя в этом моментально убедился, когда старлей оттолкнул его в сторону и бросился в комнату. Тут же послышался хруст, когда изобретатель уселся на свое детище, стараясь прикрыть телом боевую секиру. Он здраво рассудил, что контуженые мысли неисповедимы, как Уголовный кодекс.
Не обнаружив никого, кто хотя бы отдаленно напоминал жертву, за исключением своего отражения в зеркале, Горелов пытливо вгляделся в лица присутствующих. Увы, его взгляд был лишен рентгеновской проницательности. Лица были как лица и на их лбах не светились преступные замыслы, равно как и раскаяние вплоть до явки с повинной. Такие лица бывают у рецидивистов и невинных младенцев. Горелов по-новому переосмыслил выражение "избиение младенцев", но не успел открыть рта, чтобы поделиться теологическим открытием, как снова раздался стук.
Его барабанные перепонки, определяя источник звука, отреагировали со скоростью стука. Жертва находилась за стеной. Там, где тоже были освещенные окна.
– Ира, ты посмотри, какие симпатичные разводы на рубашке оригинального покроя, – заметила Лена. Ей хотелось продолжить разговор о "высокой моде".
Подруга открыла было рот, но Горелов не дал ей завершить несложное движение.
– Где? Кто? Кого? – три категорически-казенных вопроса слились в один выстрел.
– У соседей... – промямлил Василий, ерзая на Машине Времени. Сидеть было ужасно неудобно, потому что топорище немилосердно упиралось между лопаток.
– Козел трехзвездочный! – обиделась на неджентельменское поведение старлея Ира.
Горелову даже в голову не пришло объяснять разницу между милиционером и гусаром. Крутнувшись на каблуках, он выбежал из квартиры и лишь с лестницы крикнул со знанием дела:
– Я тебе покажу козла! Ты еще козлов не видела!
***
Даже во сне Семена преследовало чувство неудовлетворенности собой. Прижатый любящей супругой к стене, он метался под одеялом в меру ограниченных возможностей и слабо постанывал. Проклятый комплекс неполноценности принял во сне облик диких и голодных зверей. Они вырвались из клеток в зоопарке на волю и гнались за ним. Чем дальше Саньковский бежал, тем страшнее становилось. Свора совсем диких собак динго, которым было плевать, что он – не кенгуру, вкупе с абсолютно подлыми гиенами гнали жертву от здания террариума, где та могла как бы укрыться, к дальнему и глухому углу. Свирепые львы с развевающимися гривами скакали наперерез верхом на бешеных слонах с белыми глазами. Семен выбивался из сил, но инстинкт самосохранения сдаваться не хотел и заставлял бежать к позеленевшим кирпичам высокой стены, летящей навстречу. Никогда раньше он не был так близок к смерти, как сейчас. Да, вот сейчас брызнет его кровь, выжатая из тела острыми клыками...
– Нет!!! – замычал Саньковский, отчаянно колотя кровоточащими кулаками по беспощадной кладке.
И вдруг кирпичи начали медленно рассыпаться в пыль, открывая дубовые доски потайной двери. Слишком медленно и очень поздно. Горячее дыхание опалило затылок, и он знал, что это не иллюзия...
Семен с бешенством отчаяния забарабанил в дверь. Она не поддавалась. Сердце разрывало грудь. Воздух в скафандре, где он только что себя обнаружил, подходил к концу. Распластавшись на люке в ожидании неминуемого конца, жертва подсознания была не в силах уйти в иную реальность и лишь зажмурилась перед смертью. И неожиданно с той стороны люка послышался какой-то звук. Кто стремился помочь ему!
Саньковский принялся благодарно скрести замшелые доски. На большее не хватало сил. И тут дверь выгнулась от страшного удара, отбрасывая его прочь, и послышалось злобное улюлюканье. В проломе показалась тысяча крысиных морд. Это было уже явным перебором отравленного алкоголем мозга. Нужно было срочно что-то предпринимать...
Покрытый холодной испариной, Семен пришел в себя в кровати. С трудом веря в чудесное спасение, он медленно отодвинулся от жены и прислушался к тишине. От ударов по стене болели руки. Едва сердце начало замедлять бег, как снова послышались кошмарные звуки. Ужас опять протянул из темноты липкие щупальца. Жуткая ассоциация почти свела с ума, но в последний момент он сообразил, что это звонят во входную дверь. Время для визита не совсем удачное, но...
Звук электронной трели снова заполнил комнату. Теплая Машка заворочалась. Нужно было снова что-то делать. Мысль о том, что вот это и называется жизнью, энтузиазма не вызвала.
Сбросив одеяло с потного тела, Саньковский в непосильном прыжке преодолел крутое бедро жены и поплелся к двери. Щелкнув выключателем и замком, он мгновенно очутился тет-а-тет со старым "приятелем".
Горелов тут же не замедлил ткнуть его рукой в грудь и ворваться в прихожую с криком:
– Где труп?
От этого позеленел бы и более закаленный в психическом отношении человек. Семен моментально взгрустнул о том, что зря не засадил психа в аквариум, когда была возможность. А ведь...
Не дав помечтать, милиционер приставил к его копчику холодный ствол пистолета. Предстательная железа Саньковского тут же горько пожалела о том, что она не пяточный нерв.
– Признаваться! – выкрикнул Горелов, пинком открыл дверь и умолк, потрясенный увиденным.
На диване в неглиже сидела Мария и сонно таращилась на свет, тщетно пытаясь сообразить, что происходит в родных пенатах. Понять это и в самом деле было непросто, потому как в ярком прямоугольнике двери на нее надвигалось туловище о двух головах. Поначалу ей пришло в голову, что это очередная идиотская шутка муженька, раздобывшего себе на всякий случай запасную башку. Однако, присмотревшись, она различила фуражку, а затем признала знакомую рожу псевдоучасткового, который уже однажды покушался на целостность ее семьи.
Саньковская вскочила и бросилась вперед с неожиданным криком:
– Банзай!
– У него пистолет! – самоотверженно тявкнул Семен и тут же был отброшен супружеской рукой в сторону, как белый шарф камикадзе.
***
Понедельник, 2 сентября 1991 года
Слегка пошатываясь, Вовка – Живая Рыба одолел три ступеньки главной усадьбы колхоза "Светлый Луч". Было раннее утро, и никто не обратил внимания на некоторую разрегулированность его вестибулярного аппарата ввиду неоригинальности зрелища.
– Здоров будь! – не глядя на вошедшего, буркнул Петро Дормидонтович – председатель всея колхоза и окрестностей.
В ответ послышалось нечто неразборчивое, что при желании можно было принять за приветствие.
– Тебе, Вовка, чего? – хмуро поинтересовался он.
– Ехать... или не ехать?.. – выдавил из себя тот.
– Вот в чем вопрос! – заученно закончил за него председатель – большой любитель телеспектаклей – и поинтересовался: – Да ты, браток, никак вчера подгулял, а?
Вовка всем телом сделал неопределенное движение, показывая, как он вчера гулял.
– Но ехать сможешь?
– Угу.
– Тогда подгоняй машину под загрузку и с Богом!
Пустые глаза Живой Рыбы мигнули, переваривая полученную информацию. Убедившись, что желаемое совпало с действительным, он осторожно развернулся и покинул кабинет.
Через полтора часа "ГАЗ-53" с цистерной "ЖИВАЯ РЫБА" подкатил к колхозной бензозаправке. Наблюдая за водителем, заправщица тетя Клава пришла к выводу, что недолго осталось тому бродить по белу свету.
Вялыми и неуверенными движениями Вовка долго ковырялся в двигателе, после чего, явно не отдавая себе отчета в том, что делает, открыл бак и с опаской сунул туда заправочный пистолет.
– Даю пять литров! – предупредила заправщица, заранее морщась и готовясь отказать обычной просьбе молодого парня добавить еще пару литров, чтобы он мог вечером погонять на мопеде.
Просьбы, однако, не последовало, и это было лишним подтверждением правильности поставленного диагноза – Вовка, похоже, и сам не надеялся дожить до вечера. "Совсем плохой", – подумала сердобольно тетя Клава и добавила на пульте два литра. Широкий этот жест остался со стороны водителя без внимания.
– Вот горе-то в семье будет, – пробормотала добрая женщина, наблюдая, как живой труп, забравшись в кабину, принялся выезжать с территории АЗС.
Как молодая гончая, машина отчаянно рыскала из стороны в сторону, грозя снести все преграды на любом выбранном пути. Только чудом она выбралась на дорогу и скрылась в клубах пыли.
– А председатель-то наш – настоящий зверь! В таком состоянии и заставлять работать! – разочаровалась в начальстве тетя Клава и подвела неутешительный итог. – Разве это жизнь?..
***
По первым понедельникам каждого месяца у майора Вуйко А.М. – злостного работника ГАИ, – уже давно вошло в привычку инспектировать пункты госавтоинспекции, вынесенные за пределы городской черты. Наглые шофера называли их "мусорниками", но в такие дни жестоко расплачивались за неуместное буйство фантазии.
Гордо неся перед собой живот, где, в основном, и размещалось нежно взлелеянное чувство собственного достоинства, майор покинул родной дом в полдевятого утра и направился к ожидающей его машине. Обменявшись приветствием с водителем, он плюхнулся на переднее сидение желто-синей "Волги" и благодушно махнул рукой, давая добро на нетерпеливое желание сержанта тронуться. Вуйко А.М. не сомневался, что день будет удачный и его ждет масса приятных неожиданностей. Настроение было в высшей степени азартное, словно он уже видел подрагивающий поплавок любимой удочки.
Первый сюрприз пролился бальзамом на майорскую душу при выезде на трассу районного значения. Прямо перед носом "Волги" на недозволенной скорости прошмыгнул "ГАЗ-53", резанув по опытным глазам, заменяющим радар, знакомой надписью "ЖИВАЯ РЫБА".
– Фас! – рявкнул Вуйко А.М., учащая пульс.
Водитель отжал сцепление и сунулся было вперед, но тут из пелены пыли выпрыгнул "УАЗ-469" цвета хаки. Сержанту пришлось резко затормозить, и майор едва не расквасил себе нос.
Тихо ругнувшись, Вуйко А.М. поднял голову и начал беззвучно проклинать все армейские маневры на свете, так как вслед за головной машиной потянулась бесконечная колонна грузовиков аналогичного цвета. Совсем неожиданно ему пришло в голову, что, возможно, из-за таких вот мелочей и становятся нормальные люди пацифистами.
– Уйдет, гад! – подражая героям советских боевиков и так же чуть не плача, простонал майор, ерзая на мягком сидении и рискуя похудеть.
– Может, сирену включить, а? Или по рации передать?! – тоже вошел в роль охотника водитель.
– Какая рация, дурак?! – возмутился начальник, ведь добыча принадлежала ему и только ему. – Догонять надо! А за сирену хвалю!
Сирена взвыла, но никакой положительной реакции, за исключением издевательских улыбок пыльных лиц, со стороны Советской Армии не последовало. Впрочем, изредка из кабин высовывался кулак с характерно торчащим средним пальцем – этакий адаптированный вариант "перста божьего", что тоже престиж вооруженных этим сил в глазах милиции не поднимало.
Три томительных минуты майор изнывал от нетерпения, но, как известно даже эскимосам, беспросветных случаев не бывает. В данном случае концом местной разновидности полярной ночи оказался разрыв между ракетным заправщиком и походной кухней. Водитель до отказа выжал акселератор и "Волга" вырвалась на свободную полосу движения, провоцируя ДТП, КГБ и ГКЧП.
От воя сирены раздувалась голова, но Вуйко А.М. было не до таких мелочей – легавая взяла след.
***
Семен проснулся далеко не с первым лучом солнца, но ничуть этому не удивился и совсем не огорчился. Он пребывал в законном отпуске и поэтому просто потянулся во весь рост, а затем попытался определить, что его разбудило.
Это не мог быть очередной кошмар, потому что...
– Му-ы!
Неясный и чуждый родному дому звук прервал стройный ряд мыслей. Это не могла быть жена, потому что...
– Мны-у-у!
Мычание повторилось, и Саньковский поежился под одеялом. Воображение услужливо подсунуло образ терзаемой хищниками коровы.
– Мария? – нерешительно позвал он.
– У-у-у! – мычание стало громче и перешло в заунывный вой.
Это было уже слишком. Семен принюхался, но, хотя и витал в комнате неприятный запашок, зверинцем не пахло. На периферии сознания забрезжило неясное воспоминание, но усилием воли он прогнал его прочь и вскочил. Откуда взяться волкам в его квартире?
Натянув трико, Саньковский осторожно вышел из комнаты и не поверил глазам. Привязанный к холодильнику собственными подтяжками, на кухне сидел милиционер. Пребывал он в этом состоянии уже давно, о чем свидетельствовало изжеванное до половины кухонное полотенце, служащее кляпом. Его униформа источала тошнотворную вонь. При виде хозяина жертва сделала попытку подпрыгнуть вместе с табуреткой и холодильником.
Все встало на свои места.
Сморщив нос, Семен вспомнил ночное происшествие, которое было похуже всякого кошмара, и признал в пострадавшем Горелова, но, в отличие от него, встрече не обрадовался. Его привлекла записка на кухонном столе. Не обращая внимания на ожесточенные попытки ночного гостя вступить в общение, он взял листок в руки. Со свойственной жене лаконичностью там было написано: "Только попробуй развяжи! Завтрак на плите!!!"
– Ты что ж, мой друг, мычишь? – поинтересовался Саньковский у жалобных глаз Горелова, которые были красноречивее Цицерона. – Опять хочешь в Париж?
В ответ тот замычал так требовательно, что в холодильнике задребезжали кастрюли.
Добрые отношения с супругой были для Семена гораздо важнее мычания заурядного лейтенанта. Пожав плечами, он показал ему записку, всем видом демонстрируя свое понятие о супружеской верности.
– Эйфелю – башню, а мне – Машку.
Горелов с таким положением дел был не согласен и сменил диапазон, принявшись голосовыми связками взывать к милосердию.
– А я здесь при чем? – стараясь не опуститься до злорадства, рассудил Саньковский. – Не шлялся бы по ночам с холодным пистолетом!
Милиционер закатил глаза и сделал вид, что теряет сознание.
– А завтракать мы будем немного позже, – сообщил заложнику Семен, подкурил сигарету и направился на балкон.
Вслед понеслись оскорбительные звуки, но и они не возымели желательного Горелову эффекта. В запавших глазах старлея заблестели слезы и он снова принялся жевать полотенце.
***
– Привет, сосед!
– Здоров, Семен!
Удостоив друг друга хмурыми взглядами, они отвернулись и принялись задумчиво пыхтеть сигаретами. Если проблема Саньковского и не вызывала у него побочных ассоциаций, то у Рынды дела обстояли значительно сложнее. Ему с самого утра было не по себе из-за в высшей степени неприятного ощущения, что за ним следят. Сказавшись на работе больным, он уже несколько часов шатуном бродил по квартире и пугал попугая.
– Как самочувствие? – после длительной паузы, понадобившейся Василию для изобретения вопроса, спросил он соседа.
– Никак, – вздохнул Семен, тупо размышляя о том, что Машка надумала сделать с пленным милиционером. По опыту он знал, что жена способна на многое, но фантазия отказывала.
– Небось попил он вам кровушки? – попытался зайти с другого края Рында, которому хотелось простого человеческого общения.
– Кто?
– Мент, кто же еще? Он ведь от меня к тебе пошел.
– А-а, ну да, – поспешил согласиться Саньковский, не желая развивать щекотливую тему. – Как пришел, так и ушел...
В вялом диалоге снова воцарилась пауза. Семен щелчком выбросил сигарету.
– Слушай, а зачем ты ночью кукарекал? – почти отчаянно поинтересовался Василий.
– Просто так. Выпили немного, ну и...
– То-то я смотрю, что ты какой-то уставший. Не желаешь здоровье поправить?
– Зачем? – трезвость Семена в это солнечное утро была неподкупна, как охрана султанского гарема.
Он улыбнулся себе, оценив тонкое сравнение.
– Брезгуешь, значит, – разочаровался в соседе Василий и весь его внутренний мир затянули грозовые тучи.
– Ну-у, отчего же... Просто думаю.
– Ну и дурак!
Саньковский посмотрел на соседа. Он не любил выглядеть по утрам дураком в чужих глазах. Да и кто такая эта охрана султанского гарема? Обыкновенные евнухи!
– Хм, в самом деле, – быть дураком и евнухом одновременно – бремя, слишком тяжелое для того, у кого уже камнем на душе лежит связанный милиционер. – Сейчас зайду!
– Жду! – с облегчением сказал Василий и скрылся в комнате.
Там царил хаос, как в Кабинете Министров после очередной революции. Временное веселье канувшего в Лету праздника сменилось диктатурой будней. Лишь один древний кувшин, который так никто и не смог осилить до дна, гордо возвышался над кладбищенской идиллией пустых бутылок.
Задумчиво его рассматривая, Рында начал жалеть о приступе великодушия и проклинать несдержанный язык. Кто знает, сколько там осталось вина?.. Однако и самому захлебываться амброзией не совсем прилично...
Он обхватил посудину и встряхнул. Жидкость приятно хлюпнула, и звук волной передался животу, обещая наполненную равномерность согласно закону сосудов, которые вот-вот начнут сообщаться.
Это не могло не радовать.
Осторожно поставив кувшин на место, Рында попытался придать неубранному столу божеский вид и тут боковым зрением заметил нечто такое, отчего желание выпить в одиночестве невероятно усилилось.
В косых лучах солнца, пронзивших стекла, перед ним отчетливо рисовался почти прозрачный шар. Его образовывали замершие и хорошо видимые пылинки. Словно наэлектризованные, они подчинялись странному энергетическому полю. Определение выдал тренированный в электронике мозг, но это было все, что тот смог сделать.
Василий попятился и моргнул. Наваждение не исчезло.
– Мама... – естественно, произнес он. – Клянусь, я...
Клятвы ему закончить не успелось, так как в голове родился чужой голос с непривычным отсутствием интонаций: "ЧТО... МЕНЯ... ЖДЕТ..."
– Дорога дальняя и казенный желтый дом, – автоматически и немного по-цыгански ответил изобретательный сын своей матери скорее самому себе и закрыл глаза, божась покойной старушке, что "больше ни капли..."
Когда Рында отважился вернуть себе возможность видеть, то пыль привычным столбом снова кружилась в воздухе. Тут же во входную дверь нетерпеливо позвонили. Разогнав пылинки руками, он отправился открывать. Ему было заранее неудобно перед гостем, но симптомы были слишком настораживающими, чтобы делиться информацией о них с первым-встречным.
***
Дико взвизгнув, ошалевший полосатый кот успел-таки спасти вставшую дыбом на единственной шкуре шерсть, когда во двор гастронома ворвалась машина с надписью "ЖИВАЯ РЫБА". Угрожающе завывая обещанием страшной мести, животное шмыгнуло в ближайший подвал. Автомобиль же взревел последним тиранозавром и заглох. Через какое-то время дверь кабины открылась и оттуда выскользнула длинная тень. При виде ее кота наверняка разбил бы паралич, но сегодня у него был счастливый день.
Прошло еще несколько минут прежде, чем из подсобки выполз грузчик, разбуженный шумом. Щурясь от яркого света, он с недоумением воззрился на открывшийся пейзаж.
– Эй! Разве мы сегодня рыбу заказывали?
– Какую рыбу, Жорик? – донесся из подсобки хриплый голос продавщицы, пахший скандалом и очередью за колбасой.
– Живую, мать её! – подобно акыну – "что вижу, то и пою", – ответил владелец антикварных зубов и виртуозно сплюнул сквозь все многочисленные щели сразу.