Аня настороженно наблюдала за Хоффманом. Менее значительный человек зарычал бы в ответ на подобное указание, но полковник просто остановился, словно кто-то напомнил ему, что он забыл в дверях ключи. Он ополоснул подошвы сапог в дезинфицирующем растворе, стряхнул капли и начал подниматься по трапу. Доктор Хейман последовала его примеру.
- Подъем на борт проходит с боем, - пробормотал Маркус. - Первыми идут ударные части.
- Я уверена, что Файн разумный человек…
Маркус шел сразу за Аней, так близко, что до нее доносился запах карболового мыла. В эти дни все мылись как одержимые, скребли себя чуть ли не до крови. Дело было не только в борьбе с инфекциями. Среди солдат распространился какой-то невроз: все как будто хотели смыть с себя прошлое.
Наверху, у сходней, красовалось ведро с мыльной, сильно пахнущей водой.
- Руки, - сказал Файн. - Пожалуйста.
- Рад видеть, что вы серьезно относитесь к гигиене. - Хоффман вымыл руки тщательно, как хирург. - Доктор Хейман будет вами довольна.
- Мы находимся в замкнутом пространстве. - Файн, державшийся настороженно, жестом пригласил их следовать за собой. - У меня на борту свыше восьми тысяч человек. Нам не нужны лишние проблемы.
Они покинули верхнюю палубу и оказались в недрах судна, в приятном тепле. У Ани слегка закружилась голова от запаха смазочного масла, готовящейся пищи и человеческих тел - он не был неприятным, но лишний раз напоминал о том, что авианосец до предела забит людьми.
Файн отступил, пропуская их в каюту; на переборке рядом с люком по трафарету было выведено: "КОМАНДИР АВИАГРУППЫ - ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ИНСТРУКТАЖА". Переступая через комингс, Аня поймала настороженный взгляд Файна - он был устремлен мимо нее, на Маркуса. Наверное, он подумал, что это телохранитель; видимо, жители кораблей уже рассматривали Порт-Феррелл не только как источник заражения, но и как очаг анархии.
- Маркус Феникс? - спросил капитан.
- Так точно… сэр.
Маркус, произнося слово "сэр", умел придавать своему голосу особенное выражение, в зависимости от того, насколько высоко он ставил офицера, к которому обращался. Аня решила было, что Файн помнит его по какой-то операции или знает его семью.
Внезапно ей пришло в голову, что большинство людей знают Маркуса только как сержанта Феникса, которого посадили в тюрьму за то, что он оставил свой пост. Военно-полевой суд над героем, награжденным Звездой Эмбри, прочно засел у людей в памяти.
Аня инстинктивно сжалась, приготовилась к воинственному ответу на любое замечание или ехидную ухмылку, но Файн ничего не сказал, и они сели за стол. На переборках были развешаны костюмы пилотов; значит, у них не хватает места в шкафах. Теперь все пилоты "Королевских воронов" размещались на "Правителе". Всего лишь несколько дней потребовалось для того, чтобы возникло разделение на тех, кто жил в лагере беженцев на берегу, и тех, кто вел относительно комфортное существование на море. Моряки отказались отправить на берег медицинский персонал, чтобы помочь людям Хейман, выбивавшимся из сил, и заявили, что больше не могут принять на борт ни одного человека.
- Капитан, - Хоффман положил локти на стол, - я бы хотел решить этот вопрос мирным путем. Мне часто приходится делать вещи, которые мне совершенно не по душе. Команда доктора Хейман не справляется, и мне очень хотелось бы, чтобы вы отпустили на берег несколько человек из медицинской службы.
Файн кивнул Хоффману, но ответил, обращаясь к главному врачу:
- Когда вы эвакуировали Медицинский центр Хасинто, мэм, мы превратили "Единство" в плавучий госпиталь. На борту его находится множество солдат с серьезными ранениями и гражданских, нуждающихся в интенсивной терапии и уходе. Я знаю свою работу, знаю свой долг - сохранить экипаж корабля, сам корабль и наш флот. Я не собираюсь спорить с главным военным врачом Хасинто о том, кого мы можем бросить умирать, а кого нет.
Это была игра. Хоффман должен порычать, Хейман ни за что не удержится от язвительных замечаний, а потом Аня предложит компромиссное решение.
А если это не сработает, тогда Маркус должен выполнить приказ: арестовать Файна и препроводить его на берег. И ему это очень не нравилось.
"Да, это не усилит желание людей сплотиться. Власть - это, конечно, хорошо, но когда ты применяешь ее в подобной ситуации…"
- Каждый день я теряю кучу гражданских, сынок, - заговорила Хейман (Файну, наверное, было где-то за сорок). - Нелегко бороться с переохлаждением, и хирургам у нас делать нечего - больные любезно умирают сами, бедняги. Но я абсолютно уверена в том, что вы можете помочь нам с болезнями. Главным образом это заболевания дыхательных путей.
- Ржавчина легких и вирусы. Я прекрасно знаю, что у вас там происходит.
- Кстати, ополаскивание ног отлично помогает против болезней скота, но нам с вами мыть сапоги практически бессмысленно. Однако вам пять баллов за попытку.
Ане стало жаль Файна. Ехидные фразы Хейман действовали как удар в пах. Настало время дипломатии.
- Как насчет того, чтобы объединить наши ресурсы? - вступила она. - В обмен на нескольких хирургов мы предоставим вам медсестер. Или превратим "Единство" в центральный госпиталь КОГ и всех тяжело больных переведем к вам на борт.
Хейман научила ее, что нужно говорить. Это была угроза. Разумеется, Хоффман мог заставить Файна сделать все, что угодно, или пристрелить его за неповиновение, но, вместо этого, он решил действовать методом кнута и пряника. Ее всегда поражало то, как ловко Хоффман, грубый вояка, лишенный всякого внешнего лоска, умел ориентироваться в сложных психологических лабиринтах.
- Послушайте, - начал Файн, - давайте проясним ситуацию. Я офицер запаса. Я не умею воевать, хотя в случае необходимости готов погибнуть, сражаясь. В течение последних пятнадцати лет мы старались поддерживать в боевой готовности остатки военно-морского флота. Ремонтировали корабли. Создавали стратегические запасы. После Дня Прорыва КОГ перестала даже делать вид, что у нее имеется флот, но он продолжал существовать. Я понимаю, что сухопутные войска, в отличие от нас, прошли через ад, но нашей задачей было сохранить хотя бы ядро флота, просто на всякий случай, и мы эту задачу выполнили. Поймите, я не могу сейчас предать тех людей, которых нам удалось спасти.
Ане стало еще больше жаль Файна. Да, ей приходилось бывать на его месте. Хейман собралась было что-то ответить, но Хоффман не дал ей заговорить.
- Вы хорошо выполнили свою работу, - сказал он. - Однако у меня вот какая проблема: еще месяца не прошло после того, как мы бежали из Хасинто, и вот мы уже разделены на тех, у кого что-то есть, и тех, у кого нет ничего. Я-то понимаю, что вам здесь приходится несладко точно так же, как и тем, кто на берегу, но остальные так не считают. Многие уже просят перевести их на корабли. - Хоффман снял фуражку и провел ладонью по бритому черепу. - И я вынужден отвечать им отказом.
- Я понимаю ваше положение. И вы обладаете полной властью сделать с этими кораблями все, что захотите.
- Ну хорошо, у нас есть план. Мы поможем друг другу по лечебной части, и я приберегу побольше ресурсов для оснащения одного из танкеров, чтобы разместить там людей.
Хейман окинула полковника пронизывающим взглядом. Этого в сценарии не было. Аня приготовилась отвлечь капитана, на случай если беседа перейдет не в то русло.
- Я вам очень благодарен, сэр, - ответил Файн.
- Я многим обязан флоту. - Хоффман снова надел фуражку и на миг встретился взглядом с Аней. Она все никак не могла представить себе, что этот человек приказал оставить Маркуса умирать в тюрьме. - У вас есть какие-нибудь данные об этой базе? Я имею в виду - старые данные. У нас имеются планы со времен последней крупной реконструкции, то есть им семьдесят лет. Мои люди считают, что здесь есть крупные подземные склады.
- Например, цистерны с Имульсией?
- Мерренат служил верфью еще в Эру Спокойствия. Под территорией порта наверняка скрыт целый лабиринт.
Файн, казалось, уже был полностью на их стороне. Стоит немного погладить человека по шерстке - и это творит чудеса.
- Об этом может быть известно только кому-нибудь из отставных моряков.
- У нас на флоте уходят в отставку?
- Переходят во вспомогательный флот.
- На траулеры и танкеры, значит.
- Необязательно. Патрулирование, охрана кораблей от пиратов. Думаете, на море нет бродяг? Попробуйте поговорить с Квентином Майклсоном.
- Черт побери, ну и ну. - Глаза у Хоффмана загорелись. Сегодня он был в необычно приподнятом настроении. Некоторые солдаты теперь, когда закончились бои, не находили себе места в мирной жизни, но некоторые менялись на глазах. - Майклсон. А я думал, его уже нет в живых.
- Старый друг?
- Да, давненько не виделись. Спасибо вам, капитан.
Имя Майклсон Ане показалось знакомым, хотя она не могла вспомнить, где его слышала.
Файн проводил их обратно к сходням по узким коридорам мимо наглухо задраенных люков. Хоффман с решительным видом зашагал по пристани.
- Мне нравится этот парень, - сказал он.
Хейман с трудом поспевала за ним. Файн не произвел на нее особого впечатления.
- Не знаю, что там у вас на уме, полковник, но в вашем возрасте вам уже грозят неприятности с простатой, и сейчас не время ссориться со своим доктором. - Она махнула водителю БТРа, чтобы тот забрал ее. - Заставьте Файна сделать то, что он обещал, или я сама заставлю этого глиста Прескотта надавить на него.
И она ушла с возмущенным видом. Она не получила того, в чем так отчаянно нуждалась, то есть полного контроля над медицинской службой флота. Аня позволила себе жестокую, но прагматичную мысль: лучше пятьдесят процентов погибших, чем сто процентов, и хорошо, что Файн придерживается политики изоляционизма. Хоффман теперь шагал впереди, размахивая руками и оставляя за собой облачка пара. От этого он походил на паровоз. Впервые со дня эвакуации Ане захотелось улыбнуться.
- Должно быть, этот Майклсон - настоящая находка. - Ледяной воздух жег ей лицо. - Старик сегодня не такой, как всегда.
- Это бывший офицер с "Помероя", - Маркус всегда отличался завидной памятью. - Из тех, кто воевал на амфибиях. Спецназ.
- Ах, вот оно что.
Теперь Аня вспомнила. "Померой" был вспомогательным кораблем во время атаки на мыс Асфо. Она служила тогда дежурным офицером на "Калоне", тогда погибла ее мать. У Маркуса это название тоже не вызывало приятных ассоциаций.
- Я бы его и не узнала.
- Они с Хоффманом были приятелями.
- По-моему, ты теперь… тоже недурно ладишь с полковником.
- Он неплохой мужик. Хотя и козел.
Аня хотела было сказать, что ему совсем не обязательно держаться перед ней рубахой-парнем, но решила, что это для него слишком личное, что он не может перед ней раскрыться. В последнее время она совсем перестала понимать, когда Маркус в подходящем настроении для разговора, а когда лучше оставить его в покое; после каждого трагического события в его жизни он становился все более замкнутым. Ей захотелось протянуть руку и прикоснуться к шрамам, пересекавшим его правую щеку и губу, но она вовремя удержалась. Аня не могла сделать этого при посторонних. Она лишь указала на новые шрамы.
- Значит, ты получил их в тюрьме?
Маркус прикрыл глаза, но почти сразу открыл их, как будто лишь моргнул.
- А ведь был таким красавцем!
- Прошло уже полгода. Если ты уже справился с этим, то мог бы поговорить со мной. А то ты ведешь себя так, словно ничего вообще не было.
- А может быть, так я справляюсь с шоком.
- Я писала тебе. - Проклятие, пора уже наконец поговорить начистоту, нравится ему это или нет. Ей всегда казалось, что его раздражает открытое проявление чувств. И ее огорчало то, что он, возможно, так и не понял - даже сейчас, после стольких лет, - что она до сих пор не спит по ночам из-за него. - Я получила твое послание, в котором ты запрещал мне навещать тебя. Но я писала. Два раза в неделю четыре года подряд. Я бы писала каждый день, но боялась тебе надоесть.
Она заметила, что Маркус стиснул зубы, и поняла, как крепко он держит в узде свои эмоции.
- Дом тоже говорил, что писал мне письма. Я получил два или три. В Глыбе не приветствуют общение.
Аня всегда представляла себе, как Маркус просматривает ее письма, затем выбрасывает их, смущенный, недовольный. Сейчас перед глазами ее вставала иная картина: тюремщик читает их своим дружкам и все смеются над глупой девчонкой, цепляющейся за парня, которому суждено умереть в тюрьме. Когда двери Глыбы захлопывались за человеком, жить ему обычно оставалось не больше года. Она тогда уже практически похоронила Маркуса. И теперь ей было стыдно за себя.
- Но ты можешь догадаться, что в них было, - произнесла она.
Мускулы на шее Маркуса снова натянулись.
- Могу.
- Ну… я не изменилась с тех пор. - Она видела, что Хоффман остановился и ждет их. Он перестал расхаживать по снегу с раздраженным и нетерпеливым видом и, встретившись с ней взглядом, отвел глаза, словно увидел интимную сцену. - Мои чувства не менялись и никогда не изменятся.
Маркус издал какой-то негромкий неопределенный звук, словно собирался отделаться от нее своим обычным уклончивым ответом, но в итоге лишь кивнул. Ей даже показалось, что он потрясен. Ей было бы легче, если бы он велел ей отвязаться от него или спал со всеми женщинами подряд; но он не делал ни того ни другого. Ей приходилось бороться с призраками и ломиться в наглухо запертую дверь, за которой он скрывал свои эмоции, как это было принято в семье его родителей.
Но было еще рано - и для него, и для нее. Ни шесть месяцев, ни шесть лет не могли излечить Маркуса, не могли сделать его прежним. Когда они догнали Хоффмана, Аня заставила себя думать о других, более простых вещах - например, о восстановлении общества, находящегося на грани развала.
- Ну а сейчас вы увидите старика, который ведет себя как последний придурок, - пробормотал Хоффман.
Он не сводил взгляда с палубы траулера, словно ждал, что его пригласят на борт. Он был главнокомандующим вооруженными силами КОГ; судно принадлежало ему по законам военного времени. Но сейчас он волновался, как новобранец.
Дверь рулевой рубки распахнулась, и показался седобородый старик с черным от загара лицом.
- Виктор? Виктор, ты, старый негодяй!
- А вот и ты, червяк ленивый! - прорычал Хоффман, ухмыляясь, как мальчишка. - Давай-ка тащи свою толстую задницу с этой прогулочной яхты и привыкай снова плавать на настоящем корабле.
- А я думал, ты меня забыл.
- Нет, чтоб мне пропасть! Мне нужен настоящий моряк.
- Ты говоришь, как адмирал.
- Только не рассказывай мне, что ты сражался с пиратами на этом ночном горшке.
- Самое лучшее судно для патрулирования побережья. - Майклсон улыбался блаженной улыбкой. Он явно любил свое дело. - Идешь себе спокойно, отвлекаешь этих гадов от грузовых кораблей, и когда они подплывают поближе, чтобы освободить тебя от твоего груза, бац - и все покойники. Итак, чем я могу быть тебе полезен? Рыба? Крабы? Устрицы? Мертвые плохие парни?
- Планы верфей. Мои солдаты собираются идти на разведку. Мы нашли топливо, и теперь они убеждены в том, что там, внизу, есть склады, планы которых потеряны. Нужно хвататься за любую возможность. - Хоффман сделал жест в сторону своих спутников. - Помнишь этих двоих? Лейтенант Штрауд и сержант Феникс.
Майклсон взглянул ему за спину:
- Не имел чести встречаться с мисс Штрауд, о чем весьма сожалею, но сержанта Феникса я действительно помню.
Маркус просто кивнул.
- Доминик Сантьяго тоже здесь. Думаю, он захочет с вами встретиться.
- Ах да, тот спецназовец, у него еще двое детей и красавица-жена.
- Боюсь, что нет, - ответил Маркус. - Уже нет.
Майклсон на мгновение отвел глаза, затем жестом пригласил их подняться на борт.
- Проклятая это была война.
Да, проклятая война. Но теперь они говорили о ней в прошедшем времени. Аня увидела в этом проблеск надежды.
База Мерренат, сухой док С
Коул всегда считал, что верфи - это просто пристани с кучей диковинных зданий, но Мерренат открыл ему много нового.
Это был настоящий лабиринт. Здесь были туннели и сообщавшиеся между собой шахты, даже каменные лестницы, исчезавшие под водой. Большинство металлических предметов, которые можно было оторвать, пропало, но верфь еще годилась для использования. Это место выглядело так, будто люди здесь жили хорошо.
Когда Коул отворачивался от линии руин Порт-Феррелла и смотрел в сторону моря, ему казалось, что все в мире идет своим чередом. Он даже не видел снега. Стая морских птиц летела за траулером, словно шумное белое облако; хлопали на ветру паруса. Если бы он знал, как выглядит нормальный мир, он сказал бы, что все нормально. Но он видел такую жизнь только на старых картинах в Доме Правителей.
- Итак, отлично. - Бэрд опустился на колени на краю бассейна сухого дока и заглянул вниз. - Глянь-ка на все эти шлюзы в кессоне. Вот что значит инженерная мысль!
- Дружище, ты дома засиделся.
- Если только заставим насосы заработать, то сможем чинить корпуса.
- Тебе не дадут играться с подводной лодкой, не надейся. Но как насчет хорошенькой шлюпки?
С другим человеком Коул начал бы болтать об игрушках, которые им хотелось получить в детстве, но которых им так и не купили; но детство Бэрда не было предметом для шуток. Когда Бэрд упоминал о своих родителях, а бывало это нечасто, он словно повторял урок истории: они делали это, они делали то, он делал что-то еще. Слово "чувствовали" никогда не употреблялось. Коул пытался избавиться от боли, представляя себе, что его родители уехали в кругосветное путешествие, и до сих пор писал письма матери, когда ему нужно было выговориться. Он думал, что нет ничего хуже, чем отсутствие счастливых воспоминаний, которые поддержат тебя в дерьмовые времена.
Вообще-то, это было не совсем верно. У Бэрда были счастливые воспоминания. Воспоминания о всяких диковинных штуках, которые он конструировал в детстве: по ним он, казалось, скучал больше, чем по родным. Бэрд был прямо-таки одержим техникой.
- Яхту оставь себе, Коул, - ответил он. - Я лично предпочитаю торпеды. Черт, а где все? Я сейчас в сосульку превращусь.
- Маркус пошел выцарапывать карты у чокнутого старого капитана.
- Вот такая она, морская романтика.
Коул следил за дорогой в ожидании остальных членов отряда. Трудно было ожидать, что бродяги оставили здесь что-либо из припасов или материалов, но мир едва не провалился в тартарары, выжил, наверное, один человек из тысячи, так что вполне могло остаться что-то не найденное до сих пор.
- Как раз вовремя, - произнес Бэрд.
Обернувшись, Коул увидел Маркуса, Дома и Берни, приближавшихся с противоположной стороны. Дорогой это было сложно назвать - бетон растрескался, в щелях росли молодые деревца.