В Хасинто она будет в безопасности. С ней все будет в порядке, поэтому он с легкостью принял решение ничего не говорить. В любом случае закон запрещает ему это. Он вынужден нести бремя, которое накладывает власть.
- Черт, - произнесла она, - что, нам уже пора приберегать для себя последний патрон?
- Если удача будет на нашей стороне, до этого не дойдет. - "Удача и Адам Феникс". - Но это кошмарные враги, и я не хотел бы попасть к ним в плен, дорогая.
- Ты же говорил, что они не берут пленных.
Хоффман провел бритвой по черепу.
- Возможно, это их единственное положительное качество.
- Сколько?
- Что?
- Сколько нам еще осталось, как ты думаешь?
Хоффман знал с точностью до нескольких дней, когда именно большая часть городов Сэры исчезнет с лица планеты. Военная тайна позволяла ему не говорить жене о том, что он ответствен за это.
Она возненавидит его, если узнает.
"Это решение принял Прескотт. Почему я беру ответственность на себя? А если бы я захотел остановить их - смог бы я сделать это?"
Он знал: они сделают это с ним или без него; не имеет значения даже то, что у него один из ключей. Но это было необходимо. Он тоже не видел иного выхода. Возможно, в конце концов, даже не важно, кто именно убьет тебя, важно только одно - как быстро это произойдет.
- Думаю, это вопрос нескольких недель, - произнес он.
Несколько секунд Маргарет молчала.
- Неужели мы ничего не можем пустить в ход против них? Куда девалось все наше химическое оружие? А спутниковые лазеры?
Она была умной женщиной. Она задавала логичные вопросы.
- Они засели в наших городах, - осторожно проговорил Хоффман. - Мы не можем нанести удар, не причинив при этом вреда людям.
Хоффман почти надеялся на то, что она сама догадается обо всем и избавит его от необходимости открывать правду; он хотел намекнуть ей на то, что применение оружия массового поражения приведет к девяноста процентам потерь, а может быть, он все-таки желал утаить эту правду, он и сам не знал.
- Я хочу спросить тебя кое о чем; возможно, это тебя оскорбит, - заговорила она.
"Приехали". Нет, вряд ли она догадалась обо всем. Даже острый как бритва ум Маргарет на это не способен.
- Спрашивай.
- Если дело дойдет до этого… Насчет последнего патрона - это была не шутка. Если это случится, если они победят, ты сделаешь это для меня? Застрелишь меня? Я видела репортаж из Бонбурга, и… я не хочу, чтобы со мной сотворили такое.
Одно дело - знать, что война жестока, а другое - видеть перед собой толпу врагов, желающих только одного - причинять страдания.
- Боже милосердный, жена, ты не должна думать о таких вещах.
- Виктор, я хочу знать.
- Ну хорошо. Да. Я обещаю. - "А смогу ли я это сделать? Как мне узнать, на самом ли деле настал конец? Может быть, позднее я пожалею об этом?" - Я не позволю, чтобы с тобой произошло нечто подобное.
Казалось, это ее успокоило. Он не думал, что наступление Саранчи так пугает ее. Он-то считал, что она последний человек на Сэре, который позволит себе поддаться страху, и что она встретит этих гадов у дверей с повесткой в суд. Вот почему он женился на ней - она никогда ничего не боялась.
- Спасибо. - Черт побери, сколько еще женщин на Сэре радуются тому, что их муж способен дать им забвение одним выстрелом? Их брак был не самым счастливым, но он уважал свою жену. - Ты никогда не старался смягчиться ради меня, Виктор. Знаешь, это с самого начала привлекало меня в тебе. Никаких уверток. Никакой жеманности. Никакой лжи.
Эти слова ужалили его, как незаслуженный комплимент.
- Возможно, ты и права - если, конечно, речь не шла о моей роскошной гриве.
Хоффман обдумывал их разговор по дороге в Дом Правителей. Это был подходящий момент, чтобы сказать ей, чтобы подтвердить, что он правдивый человек, которым она всегда его считала, но он ничего не сказал. Отныне одна ложь будет громоздиться на другую. И, несмотря на то что среди военных способность держать язык за зубами была необходимостью, эта ложь казалась ему непростительной.
Сестра Маргарет жила в Коррене, далеко на юге Тируса. Очень скоро ему придется подумать об этом.
Когда секретарша провела Хоффмана в кабинет Прескотта, Саламан был уже там, и, судя по количеству пустых кофейных чашек на столе, они сидели здесь уже не один час. Прескотт стоял у своего рабочего стола, одну руку держа в кармане, другой рукой прижимал к уху телефонную трубку.
- Извините, профессор… Нет, а какие еще вам нужны данные?.. Ну что ж, это новость… Нет, почему же, я не против… Да, мы еще будем здесь.
Прескотт медленно положил трубку на рычаг и подошел к столу с картами.
- Феникс почти закончил, - произнес он. - Говорит, с завтрашнего дня можно действовать. Он внес кое-какие изменения, позволяющие вводить новые цели уже в процессе, если это будет необходимо.
- Значит, когда он даст знать, вы сделаете заявление, сэр. - Саламан выглядел отвратительно. Лицо его, ужасно бледное, казалось восковым, и он все время прижимал руку к груди, словно у него болело сердце. - Срок по-прежнему три дня?
- Да. Чем больше задержка, тем выше вероятность того, что Саранче станет известно о наших планах.
Хоффман провел пальцем по карте, по главным магистралям, идущим через границу в Тирус. Гражданских рейсов больше не было: летать самолетами стало слишком опасно, хотя военная авиация еще пыталась как-то действовать. Значит, оставались машины, поезда и передвижение пешком. Возможно, кто-то сумеет попасть в Эфиру через порт Хасинто.
Хоффман принялся подсчитывать, далеко ли можно уйти за три дня.
"Если люди смогут достать автомобиль. Если смогут купить билет. Если смогут попасть на корабль… О, черт!.."
- Итак, когда мы начнем отводить войска? - спросил Хоффман. - Мы же не можем допустить, чтобы они бежали наперегонки с гражданскими.
Саламан не поднимал глаз от карты.
- Здесь требуется большая осторожность. Допустим, мы предупреждаем гражданских только за три дня, чтобы сохранить элемент неожиданности; но внезапное отступление армии быстро откроет червям глаза.
Никогда не знаешь, где для тебя граница дозволенного, пока не обнаружишь это на практике. Сейчас Хоффман это понял.
- Если вы предлагаете бросить солдат на произвол судьбы, генерал, то это вызывает у меня, мягко говоря, серьезные опасения. - Он подумал, что, наверное, ищет предлог для того, чтобы выбраться из всего этого. Нет, просто этот разговор окончательно вывел его из себя. - Уже не раз нам приходилось жертвовать людьми ради сохранения секретности, но мы очень обязаны нашей армии - она сделала больше, чем могла. - "Значит, жизни солдат ценнее жизней гражданских? Нет, такой аргумент бесполезен в споре с этим человеком". - И какой толк истреблять противника, если мы одновременно лишимся своих солдат? Враги превосходят нас по численности. Даже если мы выжжем все города Сэры до основания, мы не избавимся от червяков полностью. Армия понадобится нам для того, чтобы уничтожить тех, кто останется.
Прескотт и Саламан, казалось, даже не слушали его. Он удивился, зачем они вообще позвали его. Конечно, он командующий силами специального назначения, но это больше не имеет значения сейчас, во время отчаянной битвы, когда механикам и поварам тоже приходится сражаться на передовой.
- Никто не говорил, что решение будет легким, - сказал Прескотт. - Вы понимаете это не хуже любого гражданина КОГ. Кузнецкие Врата, конечно, нельзя с этим сравнивать, но дилемма была такой же, разве нет?
"А, теперь я понимаю. Хоффман - это человек, который с радостью возьмется за грязную работу".
Осада Кузнецких Врат была поворотной точкой в его карьере, но он не знал, стоила ли карьера ночных кошмаров и постоянного страха перед тем, что однажды он не справится со своей ролью и все погибнут, потому что он принял неверное решение.
Саламан молчал. Возможно, у него опять прихватило сердце.
- Господин Председатель, - заговорил Хоффман, - после того как вы примените против червей "Молот", вам понадобится каждый солдат, и нужно, чтобы они были на вашей стороне. Подумайте над тем, как обеспечить себе верность хотя бы одного солдата после того, как вы отправите на смерть тысячи. - Хоффман сделал паузу, чтобы перевести дыхание и дать этим словам проникнуть в сознание Прескотта. - Одно дело - отдать жизнь в бою. Но то, что вы собираетесь сделать, - это беспрецедентно.
"Вот видишь, Маргарет, я умею говорить красивые слова и строить витиеватые фразы. Я сейчас не буду им просто бросать в лицо, что они сволочи. Я многому у тебя научился".
Прескотт даже не кивнул в ответ. Он прекрасно знал, во что превратится страна после удара "Молота"; ему обязательно понадобится армия, для того чтобы предотвратить полный распад общества. Жителям Тируса тоже угрожает смерть, а государство, которое пожертвовало своими гражданами, еще многие годы будет нестабильно - с червяками или без них.
- А как насчет солдат других государств КОГ? - спросил Саламан. - Хотя мы им приказывать не можем.
Хоффман уже возненавидел себя самого, так что еще один шаг по направлению к бездне не имел особого значения.
- Бьюсь об заклад, они с радостью начнут новую жизнь в государстве, которое, никого не предупредив, поджарило их родных и друзей.
- Возможно, когда-нибудь я и пожалею о своих двойных стандартах, полковник, но я с вами согласен, - наконец произнес Прескотт. - Если погибнут наши солдаты, то в итоге мы просто уменьшим численность обеих армий. Начинайте отступление к югу от Киннерлейка.
- И флот тоже? - спросил Хоффман.
- Кораблей у нас осталось мало. Да, пусть возвращаются на базу.
Саламан сидел, скрестив руки на груди, глядя на карту; он медленно покачал головой.
- И оставят города без защиты, во власти червяков.
- Пусть жители уходят. - Прескотт отвернулся и налил себе кофе. - Мы и так все время перемещаем подразделения туда, где они наиболее необходимы. Люди просто решат, что нужно заткнуть какую-то очередную дыру.
- Следует ли распространить эту дезинформацию? - спросил Саламан.
- Нет, - ответил Прескотт. - Даже у политиков есть пределы.
На этой войне не было правильных решений - как вообще на любой войне. Были только плохие и те, что еще хуже.
- Я займусь подготовкой к отступлению, - произнес Хоффман. По крайней мере, у армии есть преимущество: ей в первую очередь предоставляются транспорт и дороги. - Извините меня, джентльмены.
До командного центра было неблизко - нужно было пройти по лабиринту роскошно отделанных коридоров, увешанных портретами Праотцев и героическими сценами из военной истории КОГ. Это дало ему время разобраться в своих мыслях. Он выдержал битву - бескровную, но все равно битву - за своих солдат, и почему-то это казалось ему менее эгоистичным и пристрастным, чем просить за отдельных гражданских.
"Но мне все равно придется им лгать".
Хоффман прошел мимо офицеров связи, склонившихся над консолями в полутемной комнате; время от времени, когда человек, заметив главнокомандующего, пытался принять бравый вид, он клал руку на плечо сидевшему.
- Свяжите меня со всеми капитанами наших военных кораблей, с командирами Сорок второго подразделения тылового обеспечения и всех подразделений в зоне "Три-Альфа", - приказал он. - Со всеми до единого. До последнего начальника полевой кухни. Сначала тыловики, потом буду принимать звонки по очереди. Всех отзываем на базу. Мне нужно обговорить подробности со всеми командирами лично.
Среди офицеров связи сидела Аня Штрауд, дочь Елены, красивая девушка, как две капли воды похожая на мать. Хоффман обрадовался, что пока она в безопасности, потому что считал: Елена заслуживает, чтобы жизнь ее продолжалась хотя бы в дочери. Аня взглянула на него, и на лицо ее легла едва заметная тень озабоченности.
"Да, ты проницательна, как твоя мать, верно? Ты понимаешь: что-то здесь не так".
Однако она могла бы не волноваться за своих друзей из Двадцать шестого пехотного. К тому времени как юг страны превратится в пустыню, они будут уже в безопасности в своих казармах.
Хоффман попытался сочинить какую-нибудь речь, которую он мог бы произнести перед Маргарет, чтобы она не сочла его трусом и лжецом, но ничего не сумел придумать.
Для большинства населения Сэры конец света должен был наступить через четыре дня.
В пятнадцати километрах к югу от Киннерлейка, южный Тирус, через семь часов после получения приказа об отступлении
- Значит, червяки двигаются к северу. - Дом стоял, высунув голову из люка бронетранспортера, положив локти на крышу. На дороге к югу от города образовалась огромная пробка из военных и гражданских машин. - Если мы сейчас не пошевелимся, скоро они будут уже у меня на кухне.
- Не говори ерунды, - возразил Маркус. Он сидел, закрыв глаза, сложив руки на "Лансере", лежавшем на коленях. - Поспи хоть немного.
- А зачем тогда мы мчимся обратно в Эфиру как на пожар?
- Когда вернемся, узнаешь.
Маркус мог сгорать от любопытства и даже более того, но говорил он всегда таким тоном, словно происходящее было самым обыденным делом. Порой Дом размышлял о том, что на самом деле ему известно. Странно, что Маркус знает о войне не больше остальных, - если вспомнить, кто его отец.
Но Адам Феникс беседовал со своим сыном о работе не больше, чем с незнакомцем. По крайней мере, так говорил Маркус. Дом понимал, что это правильно, но он считал это чертовски ненормальным.
- Дом, - раздался из недр "Броненосца" голос водителя Падрика Салтона. - Ты просто радуйся, что мы убрались с передовой, ладно?
В последнюю войну Падрик был снайпером, но, подобно всем прочим, сейчас он занимался той работой, которая была наиболее необходима. На сиденье рядом с ним, откинув голову на переборку и негромко похрапывая, крепко спал Тай Калисо. Дом снова нырнул в кабину.
- При первой же возможности, - негромко произнес Маркус, не открывая глаз, - мы отправим ей сообщение, хорошо?
Да, иногда Маркус читал его мысли. Марии нужна была хотя бы слабая надежда; если она узнает, что муж едет домой, ей станет легче. Теперь она всегда огорчалась, когда он уезжал. Со Дня Прорыва Дом бывал в увольнительной шесть раз; звучало это внушительно, пока он не сосчитал время, которое провел у себя, и это оказалось всего несколько дней. Неудивительно, что Мария медленно сходит с ума. Она сидит в этом доме, как в клетке, одна, у нее лишь пустые детские спальни и телевизор, что только ухудшает дело. Он знал, что большую часть дня она смотрит новости. Если целый день на тебя обрушиваются рассказы о крови и страданиях, как можно остаться нормальным? В каждом мертвом солдате она видела его. А кроме того, на экране мелькали бесконечные трупы гражданских, трупы детей, а ей не нужны были напоминания о ее потере.
"Ну почему она просто не посмотрит какой-нибудь фильм? Хорошо еще, что она каждый день ходит гулять".
Дом решил, что найдет ей кого-нибудь для компании. Но она не хотела общаться с женами других солдат. У большинства из них были дети. Она всегда была замкнутой, и это было ненормально.
- Какого черта мы стоим? - пробормотал Падрик и взглянул на часы. - Могли бы и побыстрее.
Он открыл люк, выкарабкался наружу и прошелся вдоль вереницы бронетранспортеров. Дом увидел, как он остановился, упер руки в бока и тряхнул головой, чтобы расслабить мышцы шеи. Затем он быстро вернулся и бросился на свое сиденье.
- Диверсия, - заявил он. - Отсюда видно. Вот дерьмо, придется как-то это объезжать.
- Что там такое? - спросил Маркус.
- Похоже, прорвало сточную трубу. Опять эти вонючие червяки. - Падрик захлопнул люк, завел мотор и дал задний ход; взвизгнули шины, и БТР едва не врезался в грузовик, стоявший за ними. Падрик никогда не отличался доброжелательностью, а после того, как убили его корректировщика, он стал еще более угрюмым. - Отвали, я съезжаю с дороги!
"Броненосцы" могли передвигаться практически по любой местности. В цивилизованных областях они ездили без проблем, если имелись достаточно широкие дороги. Однако, когда за рулем сидел нетерпеливый выходец с Южных островов, "Броненосец" превращался в нечто из ряда вон выходящее.
Падрик защелкал рычагами на приборной панели, и из кожуха в задней части БТР выехал бот.
- Ну что, давай за дело, Баз. Найди мне дорогу.
"Вот черт! Так звали его корректировщика. Он перепрограммировал чертов бот, ввел новые позывные. Бедняга".
Послышался металлический стук и шипение - это бот Баз выбирался из своего укрытия; он поднялся и полетел прочь, отыскивая выход из пробки. БТР, переваливаясь с боку на бок, съехал с дороги и на полной скорости устремился по траве, сшибая нависающие ветки с деревьев.
Дом открыл боковой люк, чтобы взглянуть на пробку. В основном она состояла из гражданских автомобилей и небольших грузовиков, набитых до отказа людьми, чемоданами и пластиковыми пакетами. Падрик едва не содрал краску с дверцы какого-то потрепанного "универсала", и Дом заметил лица детей, прижавшиеся к стеклу. Казалось, они были в трансе и глядели в окно неподвижными, широко раскрытыми глазами. В этот момент у Дома хватило сил лишь на то, чтобы отбросить мысли о чужом горе и сосредоточиться на своих проблемах и проблемах близких людей. В мире было слишком много горя, чтобы еще волноваться за посторонних.
- А ты не подумал о том, чтобы связаться с командованием? - спросил Маркус.
Падрик несколько мгновений смотрел в зеркало заднего вида.
- Так точно, сержант. - Он нажал на кнопку рации. - Сектор Киннерлейка, вызываю Центр, это бэтээр "Два-Восемьдесят", прошу сведений о точке встречи для батальона "А" Двадцать шестого полка.
Из динамика донесся треск.
- "Два-восемьдесят", где вы находитесь?
- Примерно в пятнадцати километрах к югу от границы сектора, координаты восемь-три-пять-пять-один-ноль.
- "Два-восемьдесят", все подразделения батальона "А" отправляются на север по маршруту "Тэта" через двадцать минут. Вы опоздали на два часа.
- Вас понял, Центр. Значит, мы не успеем. Будем добираться на базу сами.
- Осторожнее там, "Два-восемьдесят". В пяти километрах к западу от вас несколько часов назад замечены червяки. Конец связи.
Маркус молчал. Падрик нажал на газ. Дом размышлял о том, что гражданские, должно быть, недолюбливают солдат за то, что последним разрешается нарушать правила дорожного движения, не нужно ждать в очереди, нипочем всякие препятствия; солдаты просто идут напролом, когда другие вынуждены ждать. Но если это было правдой, ему редко приходилось это замечать. Люди понимали, что солдатам приходится хуже всех.
В следующую секунду "Броненосец" наехал на новое препятствие - обгоревший остов машины. Казалось, все четыре колеса повисли в воздухе, у Дома перехватило дыхание, а затем машина с силой шлепнулась на землю, отчего Тай наконец проснулся.
- Независимо от того, будешь ты гнать на полной скорости или нет, мы все доберемся до своего места назначения в этой жизни, Падрик, - произнес он.
Дом до сих пор не был уверен в том, что скрывается за странными заявлениями Тая - зловещий мистицизм или своеобразный юмор. Падрик всегда отвечал ему одинаково.
- Плевать мне на судьбу, - говорил он. - Тот, кто верит в судьбу, принимает всякое дерьмо как неизбежность.