К самому монастырю не поехали - ежевечерняя церемония изгнания злых духов уже свершилась, и дзонг, надежно защищенный от демонов ночи, закрыт теперь для всех до самого утра. Амад и его команда поставили краулеры в круг близ беленого чхортена и надули три палатки. Солнце заходило, и его ложные двойники погасли один за другим. Дико выли и скрежетали ледники, нагоняя первобытную жуть, остывало металлическое сияние над горными цепями, фиолетовая непроглядная мгла поглощала равнину, и только клокочущая река неверно вспыхивала отблесками пены. Амад сонно обошел чхортен - своего рода буддийский памятник. На большее сил у Гупты не хватило. Не став даже дожидаться, пока обогреватели нагонят в палатку тепло, он лег и моментально уснул.
Утро выдалось холодное - оранжевый купол тента покрывала тонкая стеклянистая корочка льда. Дрожа, Амад выбрался наружу и поспешил повернуть терморегулятор куртки на максимум.
Солнце еще не взошло, но сквозь пепельный сумрак проявлялись с ночного негатива кромешные тени гор. Клокотала укутанная паром река. Белые вершины загорались розовым и золотым, синим дымом проступали облака, а в долине все еще стыла черно-белая мгла.
Луч, первым прорвавшийся между двумя пиками, высветил красную твердыню Рингдома. Издалека долетел рев яка. Затявкала собака. Надо же, усмехнулся Амад, не всех еще съели…
Сердце у него билось, как сумасшедшее, одышка одолевала, а он уливался тихим восторгом первооткрывателя.
Воздух в Гималаях настолько чист и сух, что горы видны за сто пятьдесят километров. Далекие вершины почти скрываются за горизонтом, но синие макушки выглядывают из-за края света. В свете шести ложных солнц шел дождь и испарялся в сухом воздухе, а многоцветная радуга замыкалась в правильный круг. Почти никогда прежде Амаду не встречалась такая грандиозность, такое грозное величие! На высоте Рингдома даже самые высокие пики казались ниже его - не то студента-заочника, поисковика по необходимости, не то полубога.
Вернувшись в явь, Амад сипло задышал и побрел к ближайшему леднику за водой для чая - серая, с примесью слюды, вода из реки испортила бы "полезный, хорошо утоляющий жажду напиток". Набрав полный чайник, он двинулся обратно другим путем, через русло высохшего потока, собрав пучок высохшего чертополоха на растопку, и вернулся в лагерь.
- Ну, как? - встретил его Намгьял, седой и словно высохший в горном воздухе. - Нравятся Гималаи?
- Ничего, - сдержанно ответил Амад. Ему остро захотелось добавить себе лет и опыта, чтобы стоять вровень с этим бывалым человеком. Неожиданно ему помог Анарендра. Смешливый бомбеец фыркнул и небрежно произнес:
- Что ему ваши Гималаи? Амад поднимался на Олимп!
- Подумаешь, Олимп! - усмехнулся Милко, на груди которого красовался знак "Тигр снегов" - им награждали только тех альпинистов, кому покорились пики-восьмитысячники. - Его и горой не назовешь, так - горка!
- Товарищ не понимает! - ласково проговорил Анарендра. - Не тот, не эллинский Олимп, а марсианский Никс Олимпика!
- Ну и что? - не сдавался Милко. - Не Джомолунгма же!
- Да куда той Джомолунгме!
- Что?! Скажи еще, что эта ваша Никса выше девяти тысяч метров!
- Двадцать семь тысяч! - не утерпел Амад и подумал, что кое в чем он таки уел "Тигра снегов".
- Сколько?! - вытаращил глаза Милко.
- Двадцать семь тысяч метров с копейками, - с удовольствием повторил Амад.
Реакция Милко была бурной - в короткой, но энергичной пантомиме "Тигр снегов" выразил и восхищение, и зависть черно-белую, и живейший интерес.
- Расскажи! - попросил он.
Амад, с трудом удерживаясь от важничанья, начал:
- Да что рассказывать? Я три года на Марсе отработал, и как раз на третий год послали меня в командировку на станцию "Тарсис Мон" - там плато такое, и рядом Олимп. И меня планетологи на выходные потащили на прогулку. Подъем, говорят, не крутой, и весишь ты на Марсе вполовину меньше, так что собирайся и пошли. Ну я и пошел… Н-да. В пятницу начали восхождение, к вечеру воскресенья только спустились. Подъем там и вправду не крут, но пока оттопаешь двадцать кэмэ, да все в гору… И толку с того, что я на Марсе вешу меньше? Они на меня столько всего понавесили, что куда вашим кули! Зато как сделали привал, и я обернулся… Мама моя! Такое впечатление, что я пол-планеты вижу зараз! Смотришь - дымка вроде стелется внизу, а это вся атмосфера! Там утро, глянет кто вверх - небо увидит, а с Олимпа звезды видать, и черноту, и солнечную корону. Космос совсем рядом! А с самой вершины вид был… Даже видать, как Марс закругляется! На склон смотреть страшно - как, думаешь, ты по этой крутизне влез и не скатился?! И видно все вокруг - резко, четко. Хребты внизу, как грядки огородные, дюны, как мятая плиссированная юбка. А повернешься - и видишь кратер… Прорву! Туда Нью-Йорк можно поместить, и он там затеряется, не сразу-то и разглядишь! И все равно не то, - неожиданно вывел Амад. - Здесь вид получше. Не знаю почему. Наверное, не ждешь от Земли чего-то космического, и вдруг - такое!
- Ну, всё, - поднялся Намгьял. - Пошли. Лама нам обещал аккумуляторы подзарядить…
Свернув лагерь, поисковики бодро тронулись в путь - ехать было недалече.
По крутой петляющей тропе краулеры поднялись к величественному порталу Рингдом-Гомпы. Створки тяжелых ворот, сбитые из кедрового бруса, охранялись страхолюдными масками в коронах из черепов с пылающими киноварью глазницами. К зажатым в оскаленных клыках медным кольцам были привязаны вылинявшие лоскутья.
За воротами прятался пустынный мощеный дворик, там Амад приказал оставить краулеры и повел всех в центральный двор, более просторный, в центре коего высился чхортен и древко с молитвенными флажками. Во дворе было людно от монахов-"трава" - крепких щекастых парней с раскосыми глазами. Они ходили в платьях без рукавов из грубой красной шерсти, оставлявших открытым правое плечо, головы их были бриты, а на шеях висели четки и амулеты. И еще было полно беженцев - женщины щеголяли в ярких, расшитых серебром плащах, волосы они заплетали в десятки косичек и украшали кожаными лентами, на которые привешивали куски бирюзы, а мужчины кутались в подобие халатов из некрашеной ворсистой шерсти. Только больных было не видать - лежачие и ходячие не вылезали из палат, окружавших следующий двор, самый большой в монастыре, размером с городскую площадь. Беженцы переговаривались:
- И как теперь жить?
- Так и будем прятаться? Словно крысы…
- Уходить надо отсюда!
- Куда?!
- Не знаю я! Но оставаться тут нельзя! Микропогодные станции больше не работают, со дня на день снег пойдет, и завалит все на восемь месяцев!
- Вот-вот… А у нас ни запасов, ни генераторов, ничего! Как греться столько времени?
- А питаться чем? Вода тут чистейшая, согласен, ею хорошо запивать… ну, хотя бы кашу!
- Вопрос - из чего эту кашу варить?
- То-то и оно…
Амад, правда, не зацикливался на проблемах. Война не убавила его любопытства и интереса к жизни. Он без устали вертел головой во все стороны, испытывая необычные ощущения. Весь ворох прежних, наивно-романтических представлений о Тибете, где были перемешаны ламы и яки, тантры и мантры, цзамба и Шамбала - был развеян, вытеснен из сознания реалом. Сказочным реалом… Убогие европейцы искали в Гималаях откровений и чудес - то ли по дурацкой христианской привычке, то ли из невежества - и не осознавали красот и прелестей, данных им в ощущениях. Вот этот дзонг, или гомпа - как его правильно будет назвать? - эти высоченные горы вокруг, упрямые кустики белого рододендрона, цеплявшегося за хилый проблеск почвы, - вот они, чудеса явленные!
Амад вздохнул, вбирая сладковатую гарь кизяка - единственного местного топлива, и дымки курительных палочек. Сверху, с навесной галереи, наплывал монашеский рык - "трава" читали молитвы нарочито низкими голосами, срываясь в хриплый рев, нараспев и с расстановкой.
- Воздух! - отчаянный крик Милко перебил молитвы.
Поднялся крик, люди заметались по двору, ища укрытия, а Амад взлетел на верхнюю галерею. С запада приближались ракетные катера себумов. Было их штук двести. Выстроившись тремя клиньями, обтекаемые веретенца катеров буравили разреженный воздух, протыкая его зелеными спицами лазерных лучей. Вспыхнул и загорелся краулер с регенерационными блоками, занялся другой. Обвалилась угловая башня монастыря.
Тоска и ярость смешались у Амада в душе. И сюда добрались!
Катера бесшумно пролетели над гомпой, уносясь к Заскару, и тут…
Над дальним хребтом вдруг вздыбился колоссальный диск, темный снизу, позолоченный сверху солнцем. Но это не был корабль себумов - на борту диска блестели земные буквы и эмблема Доброфлота - пятиконечная звезда.
Ракетные катера резко затормозили, закладывая крутые виражи, но веер бледно-лиловых лучей догнал их. Огненные клубки посыпались с неба на безжизненную и безрадостную равнину. Минуты не прошло, а уже все ракетные катера выпали в осадок.
- Ур-ра-а! Виват, Доброфлот! - заголосили во дворе.
Исполинский диск величаво проплыл над Рингдомом. На планетарники себумов он походил только размерами. Планетарные крейсера были плоскими, с толстой кромкой, а земной корабль представлялся двояковыпуклым, с острым краем.
- Здорово! - завопил Милко, появляясь рядом с Амадом. - Ну, теперь наши покажут чужим!
Гупта, не находя слов для выражения, только кивал головой, глазами провожая диск. Никогда бы раньше не поверил, что будет так радоваться космическому кораблю…
Заревели трубы-радонги, завыли раковины, зарокотали барабаны - начался нечаянный праздник, счастливая энергия требовала выхода.
- Нам наверх, - сказал незаметно подошедший Намгьял и повел компанию на галерею, опоясывавшую двор. - А вот и хозяин!
Кланяясь и складывая перед собой ладони, Амад двинулся навстречу маленькому человечку с лысым черепом и сморщенным личиком, одетому в желтый халат и красную гребнистую шапку секты Сакьяпа. Это был высокопреподобный верховный лама Нюима Норбу, настоятель монастыря Рингдом.
Обменявшись любезностями, хозяин и гости направились в трапезную. От ее каменных, грубо побеленных стен несло холодом, и верховный велел внести бронзовые грелки с горящими угольями и благовонной можжевеловой хвоей. Трапезная была наскоро убрана - с продымленных балок потолка свисали полотнища священных бурханов, золоченое изображение Будды в глубокой нише было наряжено в "парадное" облачение из индийской парчи, а семь курительных палочек перед ним завивали пахучие колечки дыма. На резных столиках подали угощение - сырые яйца и кислое молоко, рис, приправленный шафраном и кардамоном, картофель с маринованными овощами, ростки гороха маш и целебный горный лук. По европейским понятиям это и не еда даже, а так, легкая закуска. Было и что выпить - чанг в конических медных сосудах с серебряной чеканкой и настоянная на змейках водка в бамбуковой бутылочке, подогретая и готовая к употреблению.
- Выпьем за Доброфлот! - предложил Намгьял, и все поддержали его.
Водку Амад не пил, но попробовать чанга не отказался. И не прогадал. Чанг - это тибетское пиво, очень питательное, по вкусу напоминающее апельсиновый сок, а по цвету - кефир. Чанг веселит, но не вызывает похмелья, и Амад смело подставил свою пхорпа - небольшую деревянную чашечку - под пенную струю. После второй он "захорошел" и даже решил попробовать знаменитый тибетский чай, тот самый, что приправляют молоком, горстью слегка поджаренной ячменной муки, солью и оранжевым буйволиным маслом. Не так уж и плохо, решил Амад, отведав яство. По цвету - действительно чай, а по вкусу… Суп. Болтушка. Главное, греет кровь и придает сил.
Гупта разомлел, примостился у грелки и, потягивая чанг, счастливо улыбался, довольный собой и миром.
- За победу! - вскричал Намгьял. - За Середу!
"До победы еще далеко, - подумал Амад. - А вот за флагмана грех не выпить…"
4. Регион Океания, остров Витязя
- Сообщение от Осведомительного Агентства! - прогремел звучатель, и Полина Страут напряглась. - В ходе победоносного наступления Доброфлота Западное полушарие Земли полностью освобождено от вооруженных сил противника!
Ожесточенные боевые действия продолжаются в Северной Индии, над Экваториальной Африкой, в отдельных районах Центральной Европы и Северной Атлантики.
Третья и восьмая эскадра завершают зачистку бассейна Тихого океана в районе островов Палау, в восточной части Индонезии и на севере Австралии. Себумские колониальные транспорты успели совершить посадку на Большом Барьерном рифе и островах Полинезии - малые атмосферные крейсеры уничтожили их с воздуха.
Поступило сообщение из Южной Африки, куда из Конго перелетели четыре дестроера противника и штурмовой планетарный крейсер. Эсминцы "Стерегущий" и "Безупречный" попытались задержать вражеские корабли, но были уничтожены превосходящими силами. Суперкрейсеры "Рюрик" и "Хакан" пошли на перехват и сошлись с себумами над пустыней Намиб…
- Полинка, как бы не опоздать… - осторожно проговорил дядя Мирон.
- Да подожди ты! - шикнула Полина. - Дай дослушать!
- А все уже…
Полина разогнулась, вздохнула и сказала:
- Спасибо тебе за Женьку! Я не знаю, что бы я делала без нее! Если б не ты…
- Да ладно тебе! - засмущался дядька. - Тоже мне подвиг - вернулся домой и забрал ребенка!
- Мог бы и не успеть…
- Тогда б нас обоих уже не было… Ну, ладно, - вздохнул дядя Мирон, - поеду я… передавай там привет Лешке! Да, и вот еще что…
Дядя Мирон подтолкнул к молодой женщине старенького боевого робота типа "Вий", десятиглазого и шестирукого. Робот исполнял обязанности повара, дворника, уборщика и няни для Жени Страут, чудного создания четырех лет от роду, с личиком примерного ангелочка и золотистыми кудряшками.
- Вот, Асур, это твои новые хозяйки! Слушайся их!
- Приказ понял, - прогудел робот.
Мирон быстро чмокнул в щечку Полину, потрепал по головенке Евгению Алексеевну и строго сказал Асуру:
- Чтоб охранял! Понял?
- Приказ понял… - монотонно пронудил кибер, подхватывая три чемодана сразу.
- До свидания, Мирон! - провопила Женя.
Павильон станции метро "Проспект Вернадского" был разрушен, а сама станция представляла собой глубокий котлован, на дне которого протянулись перроны. К ним вели временные мостики из пластконструкций. Сбегая по шатким сходням, Мирон оглянулся, хватаясь за перила, и помахал рукой.
- Осторожно, двери закрываются, - с заботливой ноткой в голосе объявил автомашинист.
Двери сомкнулись, и Мирон домахал из-за бликующего окна.
- Мам, а поцему Милон не с нами едет? - поинтересовалась Женя.
- Надо говорить "дядя Мирон". Он потом приедет, попозже. У него сейчас работы много, он с дядей Шуриком разгребает завалы… Помнишь дядю Шурика?
- Помню! Он мне на день р-роздения куклу подар-рил! Больсую! Вот такую!
Женя развела ручонки и встала на цыпочки, демонстрируя габариты подарка.
- Ну, вот. А мы сейчас к папе поедем, на остров…
- Настоящий остр-ров?! - впечатлялась Женя, округляя голубые глазенки.
- Ну а как же? Конечно, настоящий…
Семейство Страутов приблизилось к проспекту. Полина заметно хромала после ранения левой ноги.
Полина прищурилась. В Москве было солнечно и ясно. И знобко - осень.
- Женя, тебе будет полезно надеть куртку, - обеспокоился Асур.
- Асул! - сердито сказала Женя. - Какой ты пр-ротивный!
- Да-да, дочечка, - встала на сторону робота Полина. - На улице холодно!
- Мама! - изумилась Женя. - Я зе в свителе!
- Надень, надень…
Асур подал куртку свободным манипулятором, и девочка, насупившись, продела руки в рукавчики.
- Было бы желательно, - затянул робот, - включить подогрев твоей куртки…
- А я тебя не слышу, а я тебя не слышу! - запела Женя, закрывая уши пальцами. Полина улыбнулась, взяла лицо дочки в ладони, нагнулась и звонко поцеловала в носик. Женя смешно зажмурилась.
- Такси прибудет через четыре минуты, - доложил "Вий".
- Подождем. Да, Женька?
- Подоздем, подоздем!..
Полина выпрямилась и смахнула челку со лба. Огляделась по сторонам.
Парки и скверы Юго-Запада уцелели не все - огромные пятна выжженной растительности чернели угрюмо и пугающе. На фоне растрепанных облачков хорошо смотрелась вереница сорокаэтажников слева, за проспектом Вернадского. Удивительно, как им удалось устоять… Справа наискосок поднимались старое и новое общежития МГУ, сохранившие прежнюю высоту, вот только боковые стены обрушились, завалив террасы и наползая на пруд. За общежитиями небеса прочерчивала дуга фривея, переломленная точно посередине. Разноцветными капельками плыли по воздуху птерокары и вертолеты. Их было мало, не то что раньше, но и эти первые робкие вылеты радовали. А сам проспект был почти пуст, укатываясь стеклянной дорожкой в перспективу, где плечистой громадой маячил Университет. Старательно объезжая воронки, подкатило такси и распахнуло двери перед пассажирами. Пока Полина с Женей усаживались и спорили, кто из них займет переднее сиденье, "Вий" погрузил чемоданы в багажник и втиснулся туда сам.
- В Шереметьево! - велела Полина и со вздохом облегчения откинулась на подушки.
Двумя часами позже стратолет "Голубая комета", имея на борту тысячу пассажиров, в списке которых числились "П. и Е. Страут" (Асур путешествовал ярусом ниже, в багажном отделении), вылетел из Шереметьево на Таити, где следовало сделать пересадку. Прямиком на остров Витязя пока не попасть - военное положение…
Садился стратоплан на огромном плавучем терминале - таитянский аэродром Фааа был погребен под обломками громадного себумского транспорта.
Стратотерминал был так велик, что даже в сильный шторм лежал неподвижным блином на кипящих волнах, медленно дрейфуя вокруг одной точки координат. Поверхность терминала расчерчивали посадочные полосы и круги стартовых пунктов. В северной части располагались здания аэропорта, а южная сторона продолжалась пирсами для катеров, прогулочных яхт и грузопассажирских электроходов, снующих от стратотерминала к Папеэте и обратно. Глубокая синева окрестных вод поражала, цвет пологих валов казался нереальным, искусственным - будто кто-то нарочно подсинил волны. Недаром себумы развили тут бурную деятельность - циклопические сооружения перегораживали всю бухту. Архитектура чужих отталкивала - эти косые толстые колонны, поднимавшиеся из моря, эти странные оплывы на выпуклых стенах, дырявые купола… Готовый мемориал памяти погибших в боях за Океанию.
- Иа ора на! - осклабился толстенький администратор в белом мундирчике и с венком на курчавой голове. Если Таити действительно последний рай на Земле, то этот жизнерадостный толстяк был приставлен ко вратам парадиза. - Маэва Таити! Проходите, мадам!
Мадам наградила стража ослепительной улыбкой и прошла пункт регистрации, ведя за ручку Женю. К ним тут же пристроился Асур, вынырнувший из грузового рукава.
- Конвертоплан "Анатра", следующий по маршруту "Терминал Аремити - остров Витязя", - монотонно заговорил робот, - ожидает на взлетно-посадочной площадке для летательных аппаратов местного сообщения номер пятьсот три…
- Так мы что, - огорчилась Полина, - на Таити не съездим?
- Конвертоплан "Анатра", следующий по маршруту… - затянул "Вий".
- Поняла я, поняла! - сморщила Страут носик в легкой досаде. - Не нуди!