- Брешут! - От негодования мужик аж глаза выпучил.
- Докажи!
- Это как же?
- Покажи конюшню.
- Чиста моя совесть, не крал я коня, не цыган какой‑нибудь.
- Ну так покажи конюшню - или боишься?
- Пойдём, коли охота. Только лошадь у меня вместе с коровой стоит.
Мы подошли к хлеву, мужик отпёр дверь, открыл. В хлеву и в самом деле стояла одна лошадь, причём явно не Ильи, и корова, лениво перемалывающая во рту сено. Незадача.
Я вышел из хлева, окинул взглядом двор. Небольшая сараюшка, в которую лошадь не поставишь, навес, под которым стоят сани да телега. Всё, больше никакой постройки, где можно лошадь укрыть. Конечно, отсутствие коня и саней Ильи - ещё не алиби. Убийц могло быть и двое, и коня с санями мог забрать второй. Или Аристарх был один и продал трофей? Но пока мне зацепиться за что‑либо было невозможно. И стало быть - обвинить не в чем.
- Извини, Аристарх, видно - оговорили люди.
- Бывает. Ты заходи, если что, только вино с собой неси. На трезвую голову какой разговор?
С этим всё ясно. По–моему, просто алкаш. И убить если и способен, так в пьяной драке, по куражу. А тот мерзавец специально Илью на дороге ждал, расчётливый, гад! Нет у Аристарха этих черт, не чувствовал я на нём крови. Отпала версия, как это ни жалко признать. Но и не проверить её было никак нельзя.
Домой я возвращался не спеша, обдумывая - каким образом продолжить поиски убийцы Ильи. Ну не детектив я, лекарь только. Однако и аналитического ума не лишён, и факты сопоставлять умею. За что ещё можно зацепиться? Свидетелей - по нынешнему времени "видаков" - не найти. Это не пьяная драка в трактире. В лесу свидетелей нет.
Вот! Меня пронзила мысль о важных упущенных деталях трагедии. Лошадь и сани! Куда‑то же они делись? Как‑то упустил я этот момент. А как их, собственно, найти? Саней полно, почитай - в каждом дворе стоят, да иногда и не одни: парадные для выездов, богато расписанные, с ковром, и хозяйственные - для перевозки грузов. И что - теперь обшаривать каждый дом? Лошадь могли продать в любую деревню, за полцены для быстроты сделки. Только идиот оставит её у себя - улика всё же.
На местную власть надежды нет. После похорон я ходил с челобитной в земскую управу да Разбойный приказ. Там дьяк только руками развёл - неделя прошла, да и снегом всё занесло. А может, пьяная драка была? Нет на власти надежды.
На торг поехать - лошадников поспрашивать? Шансов мало, но надо использовать любую возможность. Найти и покарать убийцу - мой долг. И не столько перед Дарьей, сколько перед самим собой, перед памятью об Илье. Не успокоится душа его, пока отмщён не будет.
Приехав в город, я поставил коня на конюшню и, не заходя домой, чуть ли не бегом - на торг. Был на торгу угол, где живностью торговали. Вот и отправился туда. Долго расспрашивал лошадников, описывая лошадь Ильи.
И никто не видел лошадь такую - каурую, с белой звёздочкой на лбу, бабки на передних ногах белые, вроде как в белых носках. Лошадь не старая - трёхлетка, в самом расцвете сил и в цене. Ну хоть убей - одна темнота вокруг, ни одного лучика надежды. Неужели изверг останется безнаказанным?
В расстроенных чувствах я уже было собрался покинуть торг, и… неожиданно встал. Что‑то привлекло моё внимание. Обернулся, внимательно осмотрелся вокруг. Всё обыденно. Но что‑то же заставило меня остановиться?
Я вернулся назад, пошёл снова по уже пройденному пути, только медленнее, и внимательно разглядывая всё - каждый предмет. Стоп! Вот что привлекло моё внимание. Сани! Такие же, как были у Ильи. Собственно, они - как у всех: санные и тележные мастера делали их почти одинаковыми, как из‑под штампа. Но сани Ильи имели два небольших отличия. Деревянные полозья не железом были оббиты снизу, а медной полосой. Вот и на этих, что стояли у мясного ряда, торцы полозьев поблёскивали медью.
Я подошёл поближе. На задней стенке, с внутренней стороны, на задке саней Ильи потёк краски был. Охру он перевозил как‑то, да один из горшков треснул, вот пятно и осталось.
Заглянул я в сани - задок сеном прикрыт. Я рукой отодвинул сено… и обомлел. Есть потёк краски. Его это сани!
От мясного ряда шёл высокий грузный мужик. Ещё издали он стал орать:
- Чего по чужим саням лазишь? Вот я ужо стражников сейчас кликну!
- Кошель свой обронил где‑то, вот - ищу.
- Растяпа, твой кошель, небось, воры срезали. Пшёл отсель!
Я не стал связываться и благоразумно отошёл от саней. Затем подошёл к торговцам в мясном ряду, спросил:
- Кто этот тип?
- Федька–мясник, - упырь, каких мало.
- За что ж ты его так - упырём‑то?
- Ему что свинью зарезать, что человека - всё едино, потому и упырь.
Всеобъемлющая характеристика. Для меня - так очень интересно. Надо проследить.
Я помчался домой, взнуздал коня. Подъехал к торгу и остановился поодаль - на другом конце площади перед, торгом. Встал поудобнее, чтобы видеть выезжающих. Правда, у торга не один выезд, но я рассудил - зачем мяснику ехать через весь торг, если эти ворота - ближе.
Долго я ждал, уж беспокоиться начал, что просмотрел, но нет - показалась пегая лошадь, запряжённая в сани. На облучке восседал Федька, а в санях - молодица, закутанная в шаль и в тулупе. Федор покрикивал на прохожих, зазевавшихся бил кнутом. Однако наглости у него - с избытком!
Я дал ему отъехать подальше и тронул коня.
Федька ехал не оглядываясь - миновал городские ворота. К моему удивлению, он поехал по дороге на коптильню и, не доезжая до неё, свернул вправо. Да ведь я был уже в той деревеньке, у Аристарха. Четыре избёнки, тупик. Дальше, за деревню, дорога не идёт.
Я отпустил сани с Федькой подальше - куда он теперь денется?
Когда сани подъезжали к деревне, я остановился на опушке. Федька проехал дом Аристарха и остановил сани у последней избы. Я увидел, как он открыл скрипучие ворота и загнал лошадь во двор. Ясно - к себе домой приехал. Напасть сейчас - нельзя, много свидетелей может быть, да и на помощь соседу прийти могут. А Федька и так здоровый бугай, ещё попробуй - справься с ним один на один.
Домой я уже возвращался в приподнятом настроении. Похоже, расследование моё сдвинулось с мёртвой точки.
А дома меня ждал неприятный сюрприз - на сей раз со стороны Дарьи, чего я никак не ожидал.
Вымыв руки, я сел за стол - пообедать хотел. Маша бродила какая‑то потерянная. Но тут из комнаты вышла Даша, упёрла руки в бока, отчего стала похожа на самовар.
- Жрать приехал?!
Я оторопел - отродясь слов таких от неё не слышал.
- Супостат! Всё деньги ему нужны! Кабы ты в Москву не поехал, батюшка мой был бы жив!
- Окстись, Дарья, - я‑то здесь при чём? До меня ведь он тоже на коптильню ездил. Какая моя вина?
- Змей в дом заполз, примак чёртов! Убирайся из моего дома! Голым и нищим пришёл - таким и уходи!
- Дарья, опомнись! Сын ведь у нас! Ты что, меня гонишь?
- Уходи, через твои деньги отец мой сгинул! Чтобы ноги твоей в доме моём не было!
Дарья раскраснелась, глаза рассерженно сверкали. Мать моя, какая же муха её укусила? Всё, что я ни делал для семьи, обернулось против меня. По её упрямо поджатым губам понял, что продолжать разговор бесполезно.
Я поднялся к себе наверх - забрать личные вещи и оружие. Постоял немного, захватил мешок с деньгами. Спустился в трапезную. Дарья стояла в той же позе.
Я высыпал всё из мешка на стол. Монеты соскакивали со стола, со звоном падали на пол. Я на глаз сгрёб половину в мешок. Закинул его за спину и вышел - не оборачиваясь и не прощаясь. Оседлал Орлика - это мой трофей, и оставлять его я не собирался. Да и не пешком же ходить.
Выехал со двора мрачнее тучи. Душила обида. Всё, что я ни делал, всё - на благо семьи, которая меня приняла, и вот - бесславный конец. И главное - вины за собой не чувствую. Снова я бомж, перекати–поле.
Куда теперь податься? Уехать из города? Так и сделаю, только с Федькой счёты сведу. Это уже дело чести - не могу я такие долги прощать. Хоть и христианин, а вторую щёку подставлять не собираюсь.
Я доехал до ближайшего постоялого двора, где когда‑то останавливался, снял отдельную комнату. Есть не стал - не было аппетита. Упав на постель, я погрузился в размышления.
Что стряслось с Дарьей? Или нашептал кто ей лжу про меня? С чего она так взбеленилась? Сроду за ней злобности да вспыльчивости я не замечал. Не скажу, что большая любовь была, но симпатия и привязанность, особенно после рождения сына - это было. И не так Дарью жалко, как сына. Денег я оставил достаточно, чтобы они могли безбедно жить много лет - конечно, при условии разумных трат. Но деньги не заменят сыну отца. А я уже губы раскатал - наследник растёт. К тому же у Дарьи ещё и дом недостроенный имеется. Купчие на избы убогие с землицею в управе на Илью писаны были, все права на землю и дом - у наследницы. Хотя и возводился дом на мои деньги.
К чёрту - о деньгах, их и сейчас на жизнь хватит. Что делать с Федькой? Надо захватить, допросить, и коли выяснится, что виновен - покарать. Согласно постулату - зуб за зуб, око за око. Умные люди римляне были, всё современное право в фундаменте римские законы имеет.
Видел меня Федька, а это плохо. Встречусь с ним на лесной дороге - сразу неладное заподозрит. А и чёрт с ним. Виновен - убью, невиновен - больше наши пути не пересекутся. На торге разборки устраивать нельзя - людей вокруг много, а у нас разговор сокровенный должен быть, без лишних ушей. Тут только одно остаётся - делать засаду на дороге и ждать. Сколько? Не знаю, может - день, два. Сколько надо будет, столько и ждать буду. У меня теперь семьи нет, я - вольная птица. Вот разберусь с Федькой и уеду из города, где всё напоминает о семье и о знакомых, которыми уже оброс. Не смогу я здесь больше жить. С тем и уснул.
Спал я беспокойно, многажды просыпаясь. Не думал я и не подозревал, что мой уход, вернее - моё изгнание из семьи так больно меня заденет. И ладно бы, причина весомая была, а то - бабская истерика, нервы. А может - Машка нашептала напраслину?
Позавтракал я плотно, хоть и не хотелось, но - неизвестно, когда ещё покушать придётся. Слуга вывел оседланного коня.
- Покормлен?
- А то!
Я бросил ему медную полушку и выехал с постоялого двора. Было ещё рано - только–только открыли городские ворота, у которых в очереди из десятка саней уже томились крестьяне. Я тайком скользнул взглядом по лицам - Федьки среди них не было.
Тогда я пустил Орлика галопом и вскоре оказался в лесу. Доехав почти до развилки, я повернул назад, отыскивая укромное местечко для засады. Вот и подходящее местечко - на повороте.
Я завёл коня в лес и привязал к дереву. Эх, попону не взял - холодно, накрыть бы его надо. Сам подошёл поближе к дороге и, встав за пушистую ель, попробовал - легко ли выходит сабля из ножен, не примёрзла ли?
По дороге изредка проезжали сани - сначала в город, потом обратно. Федьки не было. Я уже замёрз в сапогах. Валенки бы сюда, так ведь в них не побегаешь.
Когда начало смеркаться, понял - сегодня ждать бесполезно. Я вернулся к коню, запрыгнул в седло. Орлик рванул сразу, без понуканий - согреться захотел. В пять минут мы долетели до города. И вовремя - стражники уж ворота закрывать хотели.
Орлик сам понёсся по улице и чуть не привёз меня к дому Дарьи, да я вовремя спохватился, дёрнул поводьями и повернул к постоялому двору.
Слуга принял коня, а я направился сразу в трапезную. Хотелось горяченького - супа или щей, винца, чаю или сбитня горячего. За день я здорово замёрз. Не хватало только простыть - всё дело сорву. Кашлянёшь ненароком в засаде - и всё, пиши - пропало, другое время и место выбирать придётся.
Однако обошлось. Когда следующим днём слуга вывел Орлика, я попросил у него попону, которую и получил в пользование за мзду малую. Так‑то оно лучше будет. Орлик у меня теперь единственный конь. Добрый трофей мне достался - резвый, сообразительный, такого беречь надо.
Я встал в засаде на то же место. Сам оделся потеплее, на коня попону набросил - чего животину морозить. Только за ёлкой устроился, слышу - сани полозьями скрипят. Выглянул осторожно из‑за ёлки - едет! Федька едет, и один. Прямо повезло мне!
Когда сани поравнялись с ёлочкой, я выскочил в два прыжка на санный путь, выхватил из‑за пояса пистолет и взвёл курок.
- Стой, Федька. Вылазь из саней.
- Коли грабить решил, так у меня нет ничего, только туша свиная.
- Вылазь да не дёргайся - враз пулей башку разнесу.
Федька отпустил вожжи, соскочил с облучка и повернулся лицом ко мне.
- А, старый знакомый. Так ты не только вор - по чужим саням лазить горазд, ты ещё и грабить решил. Чем же я тебе не угодил?
- Сани мне твои не понравились - чужие у тебя сани.
- Конечно, я и спорить не буду. Купил я эти сани - чуть более седмицы тому. Это ведь не возбраняется - сани купить?
Федор вёл себя спокойно, только глаза его мне не нравились - нагловатые, с ненавистью в глубине. И ещё - было ощущение, что Федька время тянет, выбирая момент, когда можно будет напасть.
- Ты не балуй, ножик свой на сани положи и отойди - шагов на пять.
Федька скривился, распахнул тулуп, вытащил нож из ножен и, медленно положив его на сиденье облучка, отошёл. Я взял нож в левую руку. А похож нож на боевой - лезвие широкое, сам тяжёлый, ручка удобная. Таким воевать можно, не только свиней резать.
- Лошадь где?
- Так вот же она, в сани запряжена.
- Я про другую спрашиваю, что раньше в эти сани запряжена была.
- Откуда мне знать? Сани купил я, а лошадь в глаза не видел.
Фёдор откровенно ухмылялся. И у меня других улик нет, чтобы дожать его. Решил я его спровоцировать.
- У кого сани брал?
- Не знаю. На торгу купил - понравились, а продавца не знаю.
- Так и быть - езжай дальше, а за задержку прости.
Я положил его нож на облучок и пошёл в ельник, весь обратившись в слух по дороге. Скрипнул снег под Федькиными ногами. Один шаг, второй, третий… Пора! Я резко обернулся и поднял руку с пистолетом. Вовремя! Федька уже взял нож и сделал замах, чтобы метнуть его мне в спину.
Я выстрелил ему в живот и сам упал в снег. Федька нож кинуть успел, да видимо, удар пули в живот сделал своё дело - нож в сторону пошёл. Я поднялся, отряхнул от снега штанины и подошёл к саням. Федька лежал рядом, прижав руки к животу.
- Зачем стрелял, тать?
- Если бы не успел, сам лежал бы сейчас с ножом в спине. Тестя моего ты убил - вот на этой дороге, только подальше. И сани эти - его. Лошадь где?
- Не брал.
- Ой, Федька! Не ври, не бери греха на душу. От пули в живот умирать долго будешь - день, а то и два мучиться придётся. Перед смертью скажи правду - скоро ведь перед Всевышним предстанешь, там не соврёшь, и улики там не нужны. Господь - он всё видит.
- Продал я ту лошадь, в Пронино продал.
- Деньги где?
- Какие деньги - медяки одни! Разве это деньги?
- Тогда зачем Илью убил?
- Аристарх, сволочь, по пьяному делу хвастал, что с коптильни той купец денег много возит, вот я и позарился.
- Сволочь ты последняя, пёс смердящий!
Я несколько раз пнул мясника ногой, потом пошёл в лес, поискал и, с трудом найдя Федькин нож, вернулся к дороге. Увидел убийца нож в моей руке, понял, зачем я вернулся, и задёргал ногами, пытаясь отползти. Да куда он отползёт с развороченным брюхом? За ним тянулся кровавый след. Не жилец он. Добью его, добью, как и хотел - его же ножом! Я вонзил его нож, которым он убил Илью, ему же в сердце. Федька закатил глаза, дёрнулся и затих. Нож так и остался у него в груди.
Я обтёр снегом руки. Мерзко было на душе, как будто змею убил. Да, я отомстил за Илью, до конца исполнив свой долг, но всё равно привкус этой победы был горьким.
Я развернул на дороге лошадь и сани Федьки, шлёпнул её по крупу ладонью. Лошадка привычно затрусила в сторону дома. Чего ей тут стоять, мёрзнуть попусту? Дорога не бойкая, этак она может простоять здесь до вечера.
Я подошёл к Орлику, отвязал поводья, уселся в седло и выехал на дорогу.
Въехав в Псков, добрался до постоялого двора. Пусто было на душе. Долг исполнил, убийцу покарал - а что дальше? Исчезла цель, которая мною двигала в последние дни. События января были столь значимы и так разительно сказались на моей судьбе, что их требовалось осмыслить. Поездка в Москву, убийство Ильи, моё изгнание - надо называть вещи своими именами - из семьи, розыск и отмщение убийцы. Круговорот событий завертел меня, не было возможности даже передохнуть и осмыслить происходящее.
И вот теперь времени - вагон и маленькая тележка в придачу. С чего начал, к тому и пришёл. Вновь один, нет дома и семьи, даже цели какой‑то в жизни - и той нет. Я был просто раздавлен.
День я отлёживался в своей комнате, переосмысливал последние события, пытаясь понять, где и в чём я совершил ошибку, что сделал не так. Понятно, что сделанного не изменишь, но разобраться в причинах моих потерь хочется. Искал ошибку и не находил. В конце концов я плюнул на всё, спустился в трапезную, заказал обильный ужин - ведь не ел вторые сутки, и изрядную выпивку. Как говорится, будет новый день - будет и новая пища. Не стоит предаваться унынию долгому, надо начать жить заново. Сейчас я бомж, но голова, руки, умение и инструменты при мне.
Ел я не спеша, попивая винцо и поглядывая по сторонам. Просто так, из интереса. По соседству в одиночестве трапезничал, судя по одежде, купец. Ел и пил он аппетитно - вероятно, здорово проголодался. Подкрепившись, он подмигнул мне.
- Чего пьёшь в одиночку? Присоединяйся, двое - уже компания.
Я, переставив на его стол миски с едой и кувшин, пересел на лавку напротив него.
- Познакомимся? Александр Калашников.
- Юрий Кожин, лекарь.
- А я сижу, голову ломаю! Не крестьянин - руки не те, не купец - одет не так, не боярин - спеси не хватает. А ты, оказывается, лекарь! Давай выпьем за знакомство?!
- Кто бы был против, только не я.
Мы чокнулись, потом повторили. Потом были ещё тосты, затем купили ещё один кувшин вина - уже побольше.
- А ты чего, лекарь, не дома? Ладно, я - купец, известное дело - волка ноги кормят, а купца - торговля. За товаром приезжал, потому и в корчме сижу - а ты?
- Из семьи ушёл, - нехотя признался я. - Примаком был.
- Это плохо. Свой дом иметь надо, чтобы не выгнал никто. А куда теперь?
- Сам не знаю, в раздумьях.
- Давай со мной, во Владимир! Мы там тебе и невесту найдём.
- Богом прошу - не надо про невесту. Сыт я уже семейной жизнью, отойти надо.
Купец хохотнул.
- Бывает. Перемелется - мука будет. Так едешь со мной?
- Еду, чего мне теперь во Пскове делать?
Мы пьяно облобызались. Расстались за полночь.
Разбудил меня стук в дверь. Я, как был в исподнем, так и открыл, только тулуп сверху накинул.