Запоздалый завтрак длился недолго. Вскоре все вышли из шатра и направились к пушке. Что‑то я её ранее не видел - скорее всего, прикатили, пока мы кушали. Интересная пушечка - вроде всё, как и у других пушек: на колёсном ходу, деревянный лафет, длинный ствол. Но меня заинтересовал прицел. У русских пушек он был примитивным. На казённике у наших орудий было художественное литьё, одновременно оно же являлось целиком. В турецкой же в казённик пушки была вставлена вертикально железная планка с делениями и нечто вроде диоптра. Очень интересно! Да ещё и система наводки на цель занятная - винтом снизу под казённую часть ствола, вроде маленького штурвала для его вращения.
Русские пушки по вертикали наводились деревянными клиньями, которые надо было подбивать деревянным молотком - киянкой. Не скрою - турецкая пушка выглядела более совершенной, чем наша, русская. Не за этим ли приехал Мехмед? Самому поглядеть, передо мной похвастать?
Турецкие артиллеристы или канониры, одетые в синюю униформу, довольно сноровисто зарядили пушку и застыли, ожидая команды. Визирь махнул рукой, канонир поднёс фитиль к затравочному отверстию. Грянул выстрел, ядро с гулом и каким‑то шипением ушло к цели. Целью служил большой камень на склоне холма, побеленный известью или мелом для лучшей видимости.
Всё вокруг окуталось дымом. Взгляды собравшихся обратились к камню. Неплохо для первого выстрела. Теперь канониры должны внести поправки, и второй выстрел должен быть точнее.
Артиллеристы сноровисто зарядили пушку, визирь махнул рукой, раздался выстрел. Все с интересом смотрели на склон холма. На этот раз ядро ударило на пару саженей выше, взметнув облачко пыли.
Я подошёл к визирю, попросил разрешения подойти к пушке. Мехмед кивнул, давая согласие.
Я подошёл. Сразу обратило на себя внимание то обстоятельство, что ядро было обмотано верёвкой наподобие скорлупы. До меня дошло. Качество литья, вернее - его точность, не совсем на высоте. Это была проблема стволов всех орудий во всех странах - Руси, Османской империи, Франции, Англии. Ядра тоже имели отклонения в размерах, и не были идеально круглыми, вследствие чего ядро шло по стволу с зазором, и при стрельбе попадания имели большой разброс.
Предварительная намотка верёвок на ядро позволяла как‑то ядро центрировать, а кроме того, устраняло прорыв пороховых газов - пушка била дальше. Неплохо придумали османы, такого я ещё не видал ни у кого. А что с точностью пока не важно - объяснимо. При стрельбе по возвышению, например в горах, траектория полёта ядра или пули, если речь идёт о мушкете, спрямляется, им прицел надо брать под нижний край мишени, а не в центр.
Я, как мог, объяснил это канонирам, сам подправил прицел. Все застыли в ожидании команды. Заинтригованный визирь подошёл поближе, махнул рукой. Артиллерист поднёс фитиль, грянул выстрел. Все взгляды устремились к цели.
К моему вящему удовольствию, ядро ударило в камень, - даже было видно, как полетели его осколки. Турки оживились, зацокали языками.
- Якши!
Визирь подошёл ко мне.
- Хорошо стреляешь из пушки. Видно, ты не только лекарь и сказочник.
- Выпало странствовать много, великий визирь, пришлось научиться.
- Что ты такого сделал, что сразу попал в камень?
Я объяснил ему, почему так получилось, и добавил, что всё это чуть ранее пояснил и канонирам.
Визирь кивал, затем ухмыльнулся, подозвал янычара из охраны.
- Попробуешь с ним сразиться?
Я развёл руками:
- У меня же сабли нет.
Визирь взмахом руки подозвал второго янычара и приказал ему отдать мне свое оружие, визирь промолвил янычару:
- Только не убей нашего гостя!
Турки расступились, образовав широкий круг. Я несколько раз взмахнул саблей, оценивая её тяжесть и баланс. Оружие неплохое, только изгиб лезвия значительно больше, чем у русских сабель, и гарды, защищающей в бою кисть руки от скользящего удара, нет.
Янычар опустил клинок, поглядывая на меня. Визирь милостиво кивнул, начиная поединок.
Янычар с ходу бросился на меня, обрушив град ударов. Противником он оказался сильным, опытным и к тому же моложе меня лет на пятнадцать. В ближнем бою это играет роль - молодые более гибкие, и реакция у них побыстрее. Тем не менее мне удалось отразить все атаки. Я выжидал, когда мой противник немного выдохнется, собьет дыхание. Но тот молотил саблей как заведённый.
Краем глаза я увидел одобрительные взгляды визиря и других турок, поддерживающие янычара. Конечно, они сейчас видят, как янычар нападает, а русский только обороняется. Придётся вспомнить всё, чему меня учили.
Я перешёл в наступление, нанёс несколько ударов, затем - ложный финт, и, когда янычар, уходя от моего удара, повернулся ко мне боком, я нанёс удар из‑за спины. Удар коварный, и он достиг цели - сабля ударила янычара плашмя, лишь слегка разрезав ткань его короткой курточки. Я остановился и воткнул саблю остриём в землю.
- Ты убит.
Лицо янычара полыхнуло румянцем.
- Это случайность.
Визирь развёл руками:
- Ты честно одержал победу, чужеземец, и мы все были свидетелями. А тебе, - он повернулся к янычару, - десять палок в наказание.
Янычар взглянул на меня с ненавистью, выдернул из земли мою саблю и направился к своим.
- Ты решился принять ислам? - обратился ко мне визирь. - Я хотел бы иметь тебя своим помощником или советником. Думаю, что ты ещё не все свои способности раскрыл передо мною, хотя не скрою - я удивлён. Янычар с детства учится воевать, а тебе удалось его одолеть. Джафар учился лечить у лучших османских лекарей, а на операции оказался у тебя в роли подмастерья. Ты очень умён и догадлив, у тебя хорошая память, язык твой и уста принадлежат сказочнику. Если царь Иван разбрасывается такими подданными, то он расточителен. - Визирь глубоко вздохнул и продолжил: - Мои визири и советники думают только о своих карманах - как бы бакшиш получить побольше, обросли гаремами и многочисленной роднёй. Каждый, кто получил хоть маленькую власть, плетёт интриги и старается по головам пролезть на более высокую должность. У тебя здесь нет родни, которая будет просить у тебя должности, поэтому ты будешь спокойно работать во имя Высокой Порты.
- Прости, великий визирь. Приятно слышать из твоих уст столь лестные слова, и не будь я русским, наверное - принял бы твоё предложение.
Визирь меня перебил:
- Ты думаешь, я осман? Я серб, принял ислам, и теперь - второе лицо в государстве. Ты можешь стать третьим, и все они, - он указал на турок, стоявших поодаль, - будут счастливы целовать носки твоих сапог.
Я молча поклонился.
Визирь скрежетнул зубами, махнул рукой. К нему подвели скакуна. Он взлетел в седло и с места рванул в галоп. Сопровождающие тоже оседлали коней и поскакали за ним. Одна моя лошадь стояла сиротливо, да замерли у пушки турки–артиллеристы.
Я перевёл дух. Разговор получился не очень приятный. Чтобы отказать великому визирю да на его земле - тут не просто смелость нужна. Что стоило ему срубить мне голову? Да и теперь - куда мне направиться - во дворец визиря или на корабль к купцам? Всё‑таки надо вернуть лошадь, да и не пешком же идти в город?
Я дошёл до лошади, поднялся в седло, тронул поводья. Ехал я не спеша, и часа через полтора был в Стамбуле.
День катился к вечеру, ещё часа три - и будет темно.
Я подъехал к дворцу визиря, соскочил с коня, отдал поводья скакуна янычару, немало его удивив.
- Конь из конюшни великого визиря - возвращаю.
- Кто ты такой?
- Чужеземец.
Я повернулся и пошёл в порт. Найдя свой корабль, взошёл на борт. Купцы встретили меня восторженно.
- Где ты был, мы уж думали - несчастье случилось! Вовремя ты вернулся - мы уже товары купили для обратной дороги. Ну, коли ты сам явился, и искать тебя не надо, так завтра с утра и отплываем.
Я улёгся на свой соломенный матрас. Уснуть не мог - казалось, что в матрасе не солома, а иголки. Чем обернётся мой отказ визирю? Судно в турецком порту, и визирь властен сделать со мной всё, что захочет. Скорее бы уже выйти в море.
До утра я не сомкнул глаз, обуреваемый самыми разными мыслями. Но вот взошло солнце, команда позавтракала, и мы отдали швартовы. Корабль медленно отошёл от причала, и мы направились к выходу из бухты. Я перевёл дух - обошлось. Жаль только, что во дворце остались мои инструменты - ну да бог с ними, сделаю себе другие. Главное - я остался жив, не в плену, и у меня есть деньги, что заработал с Джафаром. Причём деньги изрядные, правда - в турецких акче, но всё равно - серебро, любой купец примет в уплату.
Раздались возгласы команды, все показывали руками назад. Я обернулся - нас догоняла небольшая галера. Дружные взмахи гребцов гнали судно прямо к нам. На выходе из бухты загромыхала цепь, преградив нам путь в открытое море. Кормчий спустил парус, ушкуй встал. Галера подошла к нашему борту.
- Кто здесь лекарь?
Я подошёл к борту: - Я.
Дальше разговор шёл на турецком.
- Прими.
Турок передал мне мой кожаный мешок с инструментами. Я обрадовался инструментам, а ещё больше тому, что меня не арестовывают и не ссаживают с корабля.
- А ещё этот мешочек. - Турок передал мне мешочек, судя по звону - с деньгами. - И лично от визиря. - Он протянул продолговатый свёрток в шёлковой ткани. - Великий визирь просил передать тебе благодарность за лечение дочери и пожелание счастливого пути.
Галера отвалила от борта. Стоявший на носу турок трижды взмахнул белым платком, и цепи громыхнули, освободив выход в море. На корабле подняли парус, и мы оказались на морских просторах. Меня обступили купцы и команда.
- О чём говорил турок, почему нас остановили?
- Великий визирь благодарил меня за лечение дочери и передал подарки.
- Покажи! - всем было интересно.
Я развязал кожаный мешочек. Здесь было золото, вернее - золотые дирхемы. Фёдор взял мешочек в руки, прикинул:
- Да здесь не меньше, чем на два фунта золота. Везёт же некоторым!
Команда завистливо вздохнула.
- А в свёртке что?
Я развернул свёрток. На шёлке лежала сабля в богато украшенных ножнах. Я готов был поклясться, что именно её я видел на поясе у великого визиря. Но может быть, я и ошибался.
Сабля пошла по рукам. Кто‑то разглядывал ножны, кто‑то - клинок. Рукоять сабли венчал крупный изумруд. Дорогая вещь! Пожалуй, по цене - не меньше, чем мешочек с золотом. Повезло мне, а ведь мог и голову потерять.
Мы с Фролом удалились под навес на носу ушкуя. Я разглядывал саблю визиря, и чем дольше я её разглядывал, тем больше она мне нравилась. Лёгкая, отлично сбалансированная, клинок из дамасской стали. Такой не затупится, не подведёт в трудную минуту.
- Повезло тебе, - сказал Фрол, - денег заработал, саблю визирь подарил ханского достоинства. Думается мне, что на Руси не у каждого князя такая есть.
- Не тужи, Фрол, - какие твои годы.
Я залез в мешок с серебряными акче, щедро зачерпнул пригоршню и высыпал перед Фролом, лежавшим на матрасе.
- Бери, пользуйся.
- Нет, ты трудом заработал - не могу.
- У тебя семья, а я гол как сокол. Мне и этих денег надолго хватит.
- Ну, коли так, да от чистого сердца предлагаешь - возьму. - Фрол пересчитал деньги: - Здесь сто пятьдесят монет. Дом себе куплю, у меня ведь не дом - развалина, что от отца осталась. Денег нету, чтобы подняться. А ты сыпанул больше, чем я за весь поход заработаю. Не знаешь случайно, сколько стоит эта турецкая акче?
- Понятия не имею. Спроси у купцов - они должны знать.
Фрол ушёл, и вскоре вернулся, лицо его было довольным.
- Купцы говорят, что по весу серебряный акче полтора серебряных рубля тянет. Неплохой каменный дом купить можно, да ещё и на живность останется. А может - я и скотину покупать не буду, торговлей займусь. У меня ведь шестеро детишек, и все есть хотят.
Фрол улёгся, шевеля губами и что‑то подсчитывая. Я придремал - всё‑таки предыдущую ночь не спал, и проснулся в Синопе, куда мы зашли на ночёвку. Команда, утомлённая переходом, уснула, я же вызвался добровольно нести вахту по охране. Уселся у борта, глядел в тёмное ночное небо с крупными звёздами. С берега дул тёплый ветерок. Нет, не моя это земля, здесь даже ветер приносит чужие запахи - незнакомых трав, степи, чего‑то непонятного.
Утром корабль пошёл дальше, а я снова улёгся спать.
Следующая стоянка была в Трапезунде, где мы набирали свежую пресную воду в носовые бочки. Кормчий с тревогой посматривал на небо. Конечно - уже ранняя осень, начинается сезон штормов. Надо уходить с Чёрного моря - в Азовском море куда как спокойнее, а на Дону и вовсе благодать. Никаких штормов, и до морозов и ледостава ещё далеко.
Так и добирались, ночуя в портах Батуми, Поти. Даже берег был малонаселённым. В Кафу мы не заходили, переночевав и набрав воды в Тамани, а дальше - Темрюк, Азов. Встречное течение Дона тормозило наше возвращение, однако дул попутный ветер, а когда и он стихал, команда садилась на вёсла. Гребли все без исключения - даже купцы.
Вот и волок. Те же волы перетащили судно к Волге.
Чем ближе мы были к дому, тем более командой овладевало нетерпение. Прошли излучину Камы, Казань. Переночевали у Свияжска - первого русского города–крепости, воздвигнутого по велению Ивана Грозного. Купцы уже начали строить планы - остановиться в Нижнем и торговать там заморскими товарами или идти в Москву. В Москву - дальше, но зато выгоднее. Про торговлю в Муроме никто и не заикался - слишком мало жителей осталось в древнем городе.
После долгих и горячих споров решили попробовать поторговать в Нижнем. Простояли три дня, однако цену за товар не давали, и купцы решили двигаться на Москву. По пути мы остановились на пару дней в Муроме, где купцы и команда сошли на берег. Поскольку у меня ни дома, ни семьи не было, я остался охранять судно - всё‑таки весь трюм забит заморским товаром, нельзя оставлять добро без надзора.
Команда и купцы заявились повеселевшие, обменивались между собой городскими новостями.
Снова поплыли мимо берега, но после Мурома что‑то у нас не заладилось. Ветра попутного не было или дул встречный, команда почти всё время сидела на вёслах. К вечеру выматывались настолько, что падали без сил, забываясь глубоким сном.
Мы с Фролом, как и все, работали на вёслах. На ночных стоянках дежурили по очереди дневальные. В одну из таких ночей всё и случилось.
Мы с Фролом спали глубоким сном после тяжёлой работы на вёслах. Судно стояло, пришвартованное правым боком к берегу, с борта на берег были сброшены сходни. На берегу горел костёр, вахтенный подбрасывал валежник. На судне стояла тишина, периодически прерываемая всхрапами и бормотанием.
Сквозь сон - всё‑таки сказывалась привычка полностью не расслабляться - мне послышался вскрик с берега. Протерев глаза, я приподнялся над бортом. Вахтенный лежал у костра. Заснул, что ли? Я перевёл взгляд на сходни. Неужели мерещится? По сходням на борт поднимались тёмные силуэты. В руках у одной тени в лунном свете сверкнуло железо.
Я нырнул под полог, толкнул Фрола, выхватил из ножен саблю - подарок визиря, выскочил из‑под полога и заорал во весь голос:
- Тревога, нападение!
И тут же разбойники бросились на спящих людей.
Мало кто смог оказать сопротивление. Лишь на корме, куда ещё не добрались тени, несколько человек успели схватиться за сабли и топоры. Сеча стояла отчаянная. Нас застали врасплох, и в первые же секунды нападения многие из команды были убиты.
Мы с Фролом яростно рубились с напавшими. Я мысленно поблагодарил Бога за то, что догадался схватить саблю визиря. Может быть, её навели по–особому, но рубила она здорово. Два раза передо мной возникали тати в кольчугах, и оба раза я легко рассекал железо и плоть.
Нападавших было много. Но мы дрались за свою жизнь, а они - за добычу.
Палуба стала скользкой от крови, и я боялся одного - поскользнуться и упасть. Подняться я не успею - прибьют.
Вначале натиск нападавших был очень силён, но по мере того, как мы с Фролом убивали противников, напор слабел. Но и шум битвы со стороны кормы стихал. По–моему, там оставался из наших уже кто‑то один - в темноте не видно было.
Я исхитрился, отбивая саблей атаку разбойника, вытащить нож из ножен и бросить его в противника. Враг мой вскрикнул, остановился, и я проткнул его саблей. Фрол добивал своего врага. Теперь перед нами не было ни одного живого разбойника - только трупы.
Я бросился на корму. Здесь здоровенный бугай из чужих наседал на кормчего, с трудом отбивавшегося абордажной саблей. В пылу драки меня никто не заметил, и я ударил врага в спину, когда же он со стоном обернулся, вонзил клинок ему в грудь. Наступила тишина. Неужели всё?
Кормчий без сил опустился на палубу.
Мы с Фролом обошли корабль. Трупы разбойников сбросили за борт. Пусть их всех рыбы сожрут, мерзавцев!
Из всей команды на судне остались только мы втроём - я, Фрол и кормчий. Такого в своей жизни я ещё не видел. Не проснись я вовремя - никто бы не уцелел, а разбойникам достался бы корабль вместе с грузом и деньгами.
Осмотревшись, мы решили до утра ничего не делать, а по–светлу определиться. Спать мы уже не ложились - да, собственно, до рассвета и оставалось часа два.
Я ходил по палубе, собирал оружие. Фрол с кормчим складывали у борта трупы членов нашей команды.
Как только встало солнце, мы в полной мере смогли увидеть масштабы побоища. Зрелище - не для слабонервных. Вся палуба была залита кровью, даже низ парусов забрызган.
Фрол с кормчим принялись переносить трупы на берег. Я же взялся отмывать палубу от крови. Непростое это дело - кровь уже запеклась и смывалась плохо. Я вылил не один десяток вёдер воды, пока удалось привести палубу в относительный порядок.
За это время Фрол с кормчим вырыли большую братскую могилу. Кормчий достал из трюма старый парус, что лежал там на всякий случай, мы его порезали на большие куски, обернули каждое тело и уложили в могилу. Фрол прочёл короткую молитву, и мы скорбно взялись за лопаты.
Вскоре могила была зарыта. Я сходил с топором в лес, срубил деревце, сколотил крест и воткнул его в рыхлую землю могилы. Фрол развёл костёр, сварил кулеш с мясом, кормчий принёс с судна небольшой бочонок вина, и мы помянули погибших.
Солнце уже стояло в зените, а мы всё ещё сидели у догоравшего костра, подавленные. Настроение было - хуже некуда.
- Что делать будем? - подал, наконец, голос Фрол.
Я пожал плечами - мне было всё равно.
- Думаю, в Муром вертаться надо, - высказал своё мнение кормчий. - Груз раздадим семьям купцов, обскажем, где могилка.
- А ты знаешь, у кого какой груз был? - задал резонный вопрос Фрол.
Повисла тягостная тишина.
- Вот что, - сказал я. - Нам до Москвы ближе, чем до Мурома. Давайте двигать в Москву. Сдадим товар оптом тамошним купцам, вернёмся в Муром и всё поделим поровну между семьями купцов.
- И из выручки наш заработок удержать надо, - внёс предложение кормчий.
- Принимается, - подытожил Фрол. - Только вот в чём заковыка - как мы с судном управимся, когда нас только трое осталось?
Кормчий ответил почти сразу:
- Я за рулевым веслом буду - реку знаю, как свою комнату. Поставим малый парус. С ним ход, конечно, невелик, зато вам двоим управиться можно будет, сил хватит.