Казаки вначале бросились к речке и жадно пили. Потом залегли за камнями, спрятавшись среди подсохших стеблей трав.
Французы показались быстро. Их лошади шумно дышали, поводя темными от пота боками. Они осторожно трусили рысью, но, не заметив ничего подозрительного, пришпорили коней.
- Пали, хлопцы! - закричал Михай, и его слова заглушил дружный залп из мушкетов. Три француза тут же упали с коней, остальные сбились в кучу.
- Из пистолей по ним, из пистолей! - заорал десятник и выпалил в противника.
Французы лишь трижды выстрелили в показавшиеся дымки и повернули коней. Но и вдогон им раздавались выстрелы, и два драгуна свалились на берег.
- Теперь можно подумать и о переправе, хлопцы, - отдувался Михай. - Все целы? Добре получилось. Знатно. Напоим коней - и в путь. Теперь они не сунутся.
Казаки улыбались, слушая пространную речь десятника.
Шагом прошли с полверсты, нашли брод и легко перешли на другой берег. Потом поднялись на холмик и оглядели местность. Было видно, что французы так и не решились переправиться через речку, а сотня казаков медленно удалялась от реки, держась плотной кучкой.
К вечеру сотня Боровского, куда уже влился десяток Михая, остановилась переночевать в крохотной деревушке, раскинувшейся на берегу неширокой речки. В стороне, на бугорке, виднелась усадьба какого-то небогатого, судя по постройкам, помещика.
- Деревню оставим в покое, казаки, - приказал Боровский. - В усадьбе нам будет удобнее и легче обороняться в случае нападения французов.
Усадьба затаилась за запертыми воротами. На стук никто не реагировал.
- Ломай ворота! - озлился Боровский.
- Не стоит, пан сотник, - встрял Лука. - Перелезем и откроем, а вот ворота и нам сгодятся.
- Давай, Лука, - согласился сотник.
Три казака попроворнее быстро перелезли, открыли ворота, и сотня въехала во двор. Все окна были темны и зашторены или закрыты ставнями. Гнетуще давила тишина.
Казаки, держа оружие наготове, быстро осмотрели дворовые постройки. Там, в соломе, обнаружили какого-то мужика. Две лошади, явно рабочие, хрустели в стойлах сеном и травой.
Добиться от перепуганного мужика ничего не удалось. Его оставили в покое.
- Обойдем господский дом, - распорядился Боровский. - Хозяин богатством не блещет, но накормить нас, уверен, сможет. Давайте, казаки!
Казаки бросились в дом, но двери были заперты.
- Ломай ставни этого окна! - Панас топором поддел доски и быстро отворил ставню. - Можно залазить, только поосторожнее, хлопцы.
Казаки полезли в окно, а Лука с Якимом приставили лестницу к слуховому окну и быстро вскарабкались наверх. С чердака спустились на верхний этаж дома. Оглядевшись, прислушались. Было тихо, если не считать голосов казаков, доносившихся снизу.
Лука качнул головой, предлагая обследовать помещения.
Две комнаты были пусты и явно давно не использовались. Третья оказалась запертой. Они стукнули несколько раз эфесами сабель, но ответа не получили. Переглянувшись, Лука шепнул тихо:
- Там кто-то есть. Откроем?
- А чем? Саблю лишь сломаешь. Топор бы или ломик.
- Я сбегаю за инструментом, - сказал Лука.
Он вернулся с одним здоровенным казаком с перевязанной головой. Дверь затрещала под мощными ударами казака, а юноши стояли рядом с пистолями наготове, ожидая всего.
Дверь открылась - кто-то изнутри сам отворил ее.
На пороге стоял староватый француз в сильно потертом, но когда-то роскошном кафтане. Лицо его было смертельно бледным, в глазах застыл страх, стойко сдерживаемый силой воли.
Он что-то сказал, но его не поняли. Казаки грубо отстранили старого и вошли в обширную комнату. В ней была хорошая, но старинная мебель, в дальнем углу сидели на оттоманке пожилая женщина и трое ее детей. Все с бледными от ужаса лицами, трясущимися руками.
Казаки с интересом оглядывали комнату, людей. Они впервые находились в господском доме француза, и всё им казалось необычным и интересным.
Подойдя ближе к оттоманке, Лука взглянул на сидящих там детей. Мальчик лет тринадцати в добротном кафтанчике и две девушки. Старшей было лет за двадцать, а младшей не более восемнадцати. И эта младшая настолько поразила Луку своей беззащитностью и красотой, что он так и остался стоять с полуоткрытым ртом, не в силах оторваться от прекрасного видения. И его не отвлекло то, что на лице этой девушки проступали явные признаки ужаса, а крик готов был в любую секунду сорваться с ее алых, несколько побледневших губ, окаймлявших небольшой красиво очерченный рот.
Так они и смотрели - Лука на девушку, она - на него, с немым ужасом и ожиданием чего-то неотвратимого и страшного.
Лука вспомнил, что он в окровавленной повязке, смутился и отвернулся. А в комнату уже врывались казаки, с криками, не обращая внимания на присутствующих, рвали красивые, хоть и старые ткани, шарили в ящиках столов, бюварах и в других местах мебели. Один из казаков грубо схватил девушку за руку и дернул на себя. Та завизжала, отбивалась. Лука дернул казака за плечо и бросил:
- Оставь! Не видишь - это моя добыча! Отойди и отпусти девку!
- Так бы и сказал сразу. А теперь я и вторую прозевал, Лука!
Старшая девушка визжала вместе с матерью, пожилой француз, осмелившийся броситься защищать дочерей, уже лежал в луже крови.
А Лука взял всё еще кричащую девушку за руку и толкнул на оттоманку. Он старался успокоить ее, не обращая внимания на вопли и визги других дам.
Он подождал, пока девушка перестанет кричать. Ее голубые глаза и светлые русые волосы обрамляли прекрасный овал лица с небольшим прямым носом, темными бровями и длинными ресницами.
Казаки покинули комнату, девушка бросилась к телу отца, припала к нему, запачкав в его крови свои завитые локоны и ленты. Она рыдала, а Лука стоял над ними - в голове пусто, а на душе противно.
Вздрагивающие плечи девушки были столь же прекрасны, как ее лицо. Лука со стойким любопытством и восхищением продолжал смотреть на нее, потом показал жестами, что готов помочь перенести тело ее отца на кушетку, стоящую вблизи.
Она поняла, и Лука осторожно подхватил еще теплое тело. Девушка помогала, удерживая ноги. Тело положили на кушетку, девушка бросила мимолетный взгляд на Луку, и тот впервые углядел в нем что-то вроде теплоты или благодарности.
На душе стало легко и тепло, он непроизвольно коснулся ее руки. Она вздрогнула, дернулась, но не отвернулась. Лука глянул в ее наполненные слезами глаза и с замиранием сердца ощутил прилив такой жалости к этой беззащитной девушке, что внутри все защемило.
А снизу уже доносились подвыпившие голоса казаков. Воплей женщин больше не было слышно, но Лука остро ощутил опасность для этого создания. И это подтвердилось с приходом другого казака. Тот с хитрой и коварной усмешкой поглядел на эту печальную картину у тела старика, спросил грубо:
- Лука, ты и дальше будешь возиться с этой кралей? Пора и дело делать, ха! Смотри, как бы ее другие не поимели, пока ты тут собираешься, ха-ха! Вот дурень так дурень! Гляди, хлопец!..
- Пошел ты!.. - огрызнулся Лука, но покраснел и отвернулся.
Он поднялся, взглянул на девушку, сказал, подтверждая слова жестами:
- Тебе надо спрятаться, девка! Оставаться здесь опасно. Иди!
Лука энергично махал руками, подталкивал к двери и всячески давал понять, что надо делать. Он подвел девушку к двери, подтолкнул и показал, что надо торопиться. Она не понимала, слезы текли из ее глаз, но Лука был настойчив.
Наконец она пошла к темной лестнице и, оглядываясь и всхлипывая, спустилась вниз и растаяла в темноте.
Лука вернулся в комнату. Было уже достаточно темно, свечи не горели, а вечерний свет угасающего дня почти не проникал в окна.
Он бросил взгляд на мертвого француза, представил родное село Мироновку. Вздохнул и побрел вниз, где гуляли казаки.
- Эй, Лука! Ты хоть попользовался кралей? Надо глянуть! Где она?
Лука молча махнул рукой и прошел к столу, где исходила ароматом только что изжаренная говядина. Машинально взял, отрезал кусок плохо поджаренного мяса, ломоть хлеба и вышел во двор, где толпились кони.
Подошел к Нэньке, охлопал ее, скормил половину хлеба, прижался здоровой щекой к ее мягкому носу. Перед глазами возник отчетливый образ девушки. Подумалось, а не сон ли это? Неужели на земле могут быть такие красивые лица? И где она сейчас? Сумела ли спрятаться, уйти хотя бы в деревню и там переждать их нашествие?
Вечер был теплый, звезды уже начали зажигаться в темнеющем небе. Он сел на бочку, вонзил зубы в мясо и поморщился от боли в щеке. Приходилось жевать осторожно. Представил свою морду со шрамом - стало муторно.
Покончив с ужином, он вернулся в зал, где продолжали пировать казаки. Отпил из чьего-то кубка пару глотков красного вина и подивился его вкусу. Оно было немного терпким, но приятным.
Лука вышел на воздух, устроился на охапке сена у конюшни, закрыл глаза и с видением заплаканного лица этой хрупкой девушки заснул.
Проснулся он как от толчка. Что-то насторожило его. Оглядевшись, заметил в двух окнах первого этажа пляшущие отсветы пламени. Потом мельком увидел две тени, мелькнувшие за углом и тут же исчезнувшие.
Лука вскочил, выхватил пистолет и нажал курок. Осечка разозлила его. Он торопливо подсыпал пороха и выстрелил в воздух.
- Тревога! Пожар! Тревога!
Сонные казаки, еще покачиваясь после пьянки, выскакивали из дверей, натягивали кафтаны, вооружались и с криками стали собирать вещи. Никто не подумал тушить пожар. А он быстро разрастался, начал гудеть, вихриться и заливать окрестность кровавым заревом.
Кони метались, визжали, рвались с привязи. Лука схватил седло, бросил на спину Нэньки, успокаивая кобылу.
Не прошло и десяти минут, как казаки были готовы тронуться в путь.
- Не спешите, казаки! - кричал Боровский. - Тут есть коляска. Запрягайте пару коней, грузите раненых и харч, что сумеете добыть! Шевелите ногами, браты! Хватай кабана, вяжите - и в коляску!
Еще двадцать минут - и отряд с криками покидал усадьбу. Она уже пылала вся. Два человека из прислуги метались по двору, спасая живность. Казаки даже остановились и принялись ловить кур и гусей. Связывали им ноги и крылья и с гоготом вешали через седла.
- Трогай, трогай! - командовал сотник. - Нечего тут делать! Вперед!
Глава 5
Через два дня сотня Боровского покинула пределы Франции, вышла к Рейну и переправилась через него. Вскоре казаки узнали расположение некоторых сил имперцев и спустя две недели оказались в составе своего корпуса.
Поскольку казакам дали несколько дней роздыха, Лука с Якимом разыскали свой старый обоз и появились среди старых товарищей. Расспросов было столько, что хватило бы и на месяц. Однако Лука был неразговорчив, а Яким сказал в ответ на недоуменные вопросы обозников:
- Рана у него никак не заживет, а тут еще случай в одной усадьбе. После этого он и примолк. Ничего, пройдет.
- Лука, что там у тебя случилось? - участливо спросил Макей, по-отечески заглянув в глаза молодому казаку.
Тот помялся, но потом оживился и поведал о случившемся.
- Это и всё?! - с удивлением воскликнул старый казак. - И ты от этого раскис? Удивляешь, Лука! Брось даже думать об этой безделице! Забудь!
- Не забывается, дядько Макей. Всё думаю, что мы на татар да на ляхов зубы точим за их набеги и зверства, а сами творим так же!
- Так ведь война, сынок! Куда от нее денешься. Люди еще не научились обходиться без войн. Так и живем. И не забивай голову мусором. Он никогда тебе не поможет, сынок! Охолонь, успокойся! Еще не такое увидишь!
- Голова и у меня так считает, а в сердце всё одно тоска и печаль, - ответил Лука, а в его голосе старый казак заметил искренность и пожалел его.
- Вином всё это залить не можешь, так что потерпи малость. Со временем это пройдет. Ты хоть узнал ее имя, хлопец?
- Ничего не знаю. Ни имени, ни местности, ничего, дядько Макей! Самому обидно становится, что не подумал об этом раньше. Но теперь поздно. А сердце щемит и ноет.
- Всё пройдет, сынку. Впереди многое может произойти, и времени пройдет достаточно. А время - хороший лекарь. Оно всё лечит. Пройдет, Лука.
Теплота, с которой говорил старый казак, сильно взбодрила Луку. Он улыбнулся одним краем лица и ответил:
- Спасибо, дядько Макей, за добрые слова. Ты меня утешил. Спасибо!
- Э, хлопец! Не расстраивайся! Всё сгладится, хоть и не всё забывается.
Осенью часть казаков с двумя тысячами хорватов были вынуждены отправиться на Рейн к французской границе. На этот раз его старые друзья-обозники были в составе отряда в тысячу сабель. И теперь Лука с Якимом частенько встречались с ними.
Рана на щеке у Луки наконец зажила, но шрам оказался заметным. Пришлось отпустить светло-коричневую бороду, которая росла всё же медленно и не так густо, как хотелось бы. И всё же шрам был скрыт. Лука даже иногда подбривал бороду на манер французов, за что получал много насмешек.
Отряд несколько раз участвовал в мелких боях с французами. Лука даже встретил после одного такого боя пленного, очень похожего на того юнца, которого он пощадил, ударив лишь плашмя, и потом отпустил. Но это оказалась ошибкой. Пленный был не тот юнец.
Отряд часто дробился на сотни и совершал длительные походы в глубину французской территории, громя коммуникации и пути снабжения армий и отрядов союзницы Швеции.
Лука воевал теперь в составе двухсотенного отряда под общим началом Боровского. И тот после гибели одного десятника назначил Луку на его место. Это вызвало у старых казаков некоторое недовольство, но Лука оказался покладистым и рассудительным командиром. И что важно, сильно переживал за своих казаков, часто спорил с сотниками, доказывая чрезмерную опасность того или иного приказа, грозящего большими потерями.
- Ты, Лука, долго не засидишься на десятнике, враз слетишь, - как-то раз проговорил казак с седыми усами и кустистыми бровями бывалого вояки по прозвищу Губа. - Таких начальство не жалует. И как это тебя такого пан Боровский поставил десятником?
- Я и сам не держусь за эту должность, Губа. Пусть идет, как получится.
- Однако буду жалеть, коль тебя сместят, хлопец, - заметил Губа.
- Невелика потеря, - отмахнулся Лука, но слова Губы заставили его призадуматься, что же он такого делает, что может стать неугодным начальникам.
Отряд медленно продвигался на юго-запад, опустошая ближние деревни и громя малые гарнизоны и отряды французов. Эти отряды, набранные из крестьян или бродяг, при первых признаках опасности старались побыстрее разбежаться.
- Этак мы могли бы и до ихнего Парижа дойти при таких защитниках! - усмехались казаки после одного такого боя. Лишь два десятка солдат с офицерами смогли уйти оврагами от казаков, остальные просто побросали оружие и сдались.
- Казаки, вы заметили, какие тяжелые мушкеты у французов? - взвесил на руке тяжеленный мушкет казак Панас. - Шведские намного легче. Вот бы и нам такими вооружиться! Благодать!
- Теперь до шведа не достать, - ответили ему. - Далеко теперь швед. А мы будем таскать эти тяжести и дальше.
- Зато эти французы совсем не охочи до войны, - подбросил словечко еще один казак.
- А что дает эта война им? Одно разорение. Слышал, что этот ихний кардинал, что за короля правит, так задавил селянство налогами да поборами, что многие деревни и вовсе опустели. Народ разбежался по лесам и разбойничает, грабя кого придется.
- Война еще никому не приносила пользы. Разве что татарам, которые живут военными грабежами. Здесь это, мне кажется, не так, - это говорил степенный казак с тощим оселедцем седеющих волос.
- Кто их знает, Максим. Здесь, как и у нас в Украине, постоянная драка за веру. И кто поймет, кого слушать. Слыхали, как тут местные князья переходят то в одну веру, то в другую? Как им выгоднее. А народ отдувается точно так, как и у нас. Всюду одинаково.
К весне две сотни Боровского орудовали в междуречье Мозеля и Мааса на землях Люксембурга. Здесь было смешанное население, но большинство говорило на немецком.
- Казаки, мы должны подумать и о себе, - уже не раз призывал сотник Боровский казаков. - Здесь городки богатые. Мы можем хорошо позаботиться о себе. Будем брать с них выкупы - и домой многие из нас вернутся богатеями.
- Слава сотнику Боровскому! - гаркнули казаки. - Слава!
- А что? Жалованье задерживают. Пан полковник Носович лишь переговоры с австрияками ведет, а воз и поныне там. Когда еще нам выплатят задолженность! Слава пану сотнику!
Теперь две сотни, несколько поредевшие в боях, рыскали по междуречью в поисках легкой добычи. И она находилась.
За зиму и весну казаки обзавелись тяжелыми поясами, набитыми талерами да экю. Правда, некоторые монеты имели облегченный вес, но это не тревожило казаков.
Спустившись по Маасу, сотни оказались в сильно всхолмленной местности с деревнями и замками, уже крепко запертыми. Старые рвы еще хранили следы воды, перейти их было не очень-то легко, да казаки и не пытались этого делать. И сотник Боровский как-то сказал, кивнув на один из таких замков:
- Зубы поломаем, а толку? Вряд ли там можно добыть много ценного. Города намного богаче, да и брать их легче.
- Что верно, то верно, пан сотник, - важно ответил Михай. А старый Макей добавил, пустив в воздух струю дыма:
- Это вам не Кафа, верно, пан сотник! В этих старых замках ничего не осталось от былых богатств. Ихний кардинал здорово пощипал своих ясновельможных.
- Впереди, верстах в десяти, есть городок, - продолжал Боровский. - К нему мы и подтянемся к утру. С открытием ворот ворвемся в городок, и он наш без особой крови. Нам этого не нужно.
Казаки дружно поддержали сотника. Послали вперед легкую разведку, переодев Луку и еще двух казаков в снятые для этих целей одежды французских солдат.
После полуночи три казака, одетые драгунами, отправились в путь. Остальные должны подоспеть к рассвету.
Разъезд подошел к городку еще до света. Ворота дряхлой крепостцы еще не отворялись, пришлось затаиться вблизи заросшей кустарником речки. Когда ворота наконец отворили и старики-стражники с алебардами оглядели местность за воротами, казаки выехали на дорогу и шагом, не спеша, потянулись к городку.
- Что-то наших не видать, Лука, - заметил один из казаков. - Как бы не опоздали.
- Не должны, - ответил тот и поправил рукоять пистоля в седельной кобуре. Троица казаков медленно подходила к воротам, договорившись не проронить ни слова при въезде в ворота. Это было, конечно, подозрительно, но ничего другого придумать было нельзя.
Перед самыми воротами, переезжая старый мост, Лука обернулся. Вдали его цепкие глаза заметили змейку всадников в полуверсте от городка.
- Показались наши, - шепнул он другу, и они спокойно проехали в ворота. Стража навалилась с вопросами, отвечать на которые они просто не могли. Но и долго молчать было опасно.
- Пора, - тихо молвил Лука.
Казаки выхватили пистоли, нацелили на двух стражников. Быстро выхватили из рук солдат алебарды, затолкали их в привратную сторожку, где охрана опрометчиво оставила мушкеты, и повернули пистолеты в сторону заволновавшихся горожан и селян, что появились у ворот.