Толпа загалдела, появилось дреколье в руках горожан, но дробный топот копыт и вопли казаков охладили их пыл. А завидев в проеме ворот скакавший к воротам отряд казаков с саблями наголо, все постарались исчезнуть побыстрее, толпу как ветром сдуло. Лишь вопли и визг были ответом на это видение.
Казаки влетели в открытые ворота и растеклись по узким улочкам городка. В двадцать минут объехав весь городок, они остановились на рыночной площади, где красовалось двухэтажное здание ратуши городского совета.
Сотник Крук немного знал французский и быстро договорился с городскими мужами из совета. К тому же Боровский торопился и не заламывал слишком большого выкупа. Его больше интересовал фураж и продовольствие.
Скоро был собран выкуп, повозки нагружены добром, и отряд казаков с добродушными улыбками и криками покинул городок.
- И не стоит жадничать, казаки. Зато всё сделали быстро и без потерь, - с веселым смехом отвечал Боровский на ворчание некоторых казаков. - Мы еще пощекочем городки, и будет у нас плата за пролитую кровь.
В начале осени отряд Боровского кружил в районе Рокруа, далеко оторвавшись от основного войска. Связь с ним была давно потеряна, но это Боровского мало волновало.
- Хлопцы, мы с Круком узнали, что недалеко имеется городок. Крук гутарит - дюже богатый городок. А стены уже полуразрушены, и проникнуть в город не составит труда.
- И что нам делать, пан сотник? - с интересом спросил Лука.
- Подойдем к городку под утро, спешимся, но не все, проникнув за стены, откроем ворота, перебив стражу, если будет сопротивляться, и заберем выкуп. К полудню мы будем уже далеко вместе с деньгами и харчем!
- Здорово, пан сотник! Мы готовы!
Разведка обошла городок кругом перед заходом солнца, ничего подозрительного не обнаружила и вернулась в отряд, который расположился в семи верстах от местечка в глубоком овраге, заросшем дубами и соснами, источавшими смолистый запах хвои.
Без костров и курева казаки устроились на ночлег с усиленной охраной.
Поднялись затемно, за два часа до рассвета. Отряд быстрым аллюром направился к городку. Шагах в трехстах полторы сотни спешились и тихо подошли к стене. Она во многих местах была обрушена, и перелезть ее не составило труда. Сорок конных казаков тихо ожидали в ста шагах от ворот, когда их откроют.
Сонный городок оглашался редкими криками сторожей, бивших в колотушки. К воротам подошли без препятствий, если не считать усилившегося лая собак.
Стража дремала в сторожке. Ее быстренько связали, заткнули рты, открыли ворота. Конные казаки тихо въехали в город с табуном коней, их быстро разобрали, и в серевшем предрассветном воздухе прокатились боевой вой и свист. Стук копыт гулко раздавался по мостовым улиц.
Как это бывало и в других городках, жители выскакивали из домов и в ужасе взирали на круговерть казачьих лошадей, которых горячили нарочно. Страшные конники стреляли в воздух и вопили истошными голосами, запугивая несчастных жителей.
Выкуп получили хороший, никого не тронули и опять отбыли с нагруженными фурами подальше от этого места.
Два дня спустя отряд отдыхал в двадцати верстах от ограбленного городка.
Осень уже расцвечивала перелески в яркие цвета, воздух посвежел. Ночами было прохладно, но казаки, обзаведясь одеялами, горя не знали. Утром десяток Луки был отряжен охранять обоз. Это было ему приятно. Он с удовольствием болтал с товарищами, особенно с Макеем. Тот был благодушен, лишь иногда тоскливо вспоминал Украину и с мечтательными нотками в голосе представлял себе возвращение домой.
- Только б не растерять добытого, Лука, - вздыхал он. - С такими деньгами, как у нас, можно будет зажить на старости лет припеваючи! Эх! Скорее бы!
- Ты прав, дядько Макей, - соглашался Лука мечтательно. - Надоело бегать в чужой земле. Я уже подкопил порядочно талеров, можно и делом заняться. В Мироновке отстрою хату, прикуплю землицы, скота и буду хозяиновать! Сам себе пан! Хорошо, правда, дядько Макей?
- Ой правда, сынок! И я бы рядком с тобой. Хорошо!
Как-то получилось, что отряд ушел на целую версту вперед. Обоз оказался позади, когда казаки услышали выстрелы, доносившиеся со стороны отряда.
- Неужто наскочили на француза? - вскричал Лука. - Поскачу вперед поглядеть, а вы тут притормозите малость и приготовьтесь.
Лука пришпорил кобылу, та быстро вынесла его на пригорок. И Лука в ужасе углядел, как несколько сотен французской кавалерии атакуют казаков. Одна из сотен отделилась от полка и направилась рысью в сторону обоза.
Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что казаки попали в ловушку и теперь отбиваются в окружении по меньшей мере четырех сотен, а еще дальше виднелись ряды пехоты и обоза неприятеля.
Лука похолодел. Конец был неминуем. Еще несколько мгновений он раздумывал, что делать, но потом развернул Нэньку к обозу. Его заметили, французы пришпорили коней и понеслись следом, стреляя на ходу из кавалерийских мушкетов.
Вдруг Нэнька споткнулась, ее повело в сторону, и она завалилась на бок, с тоскливым храпом забив ногами.
Лука едва успел отскочить, но нога запуталась в стремени. Когда он высвободился, французы уже показались на дороге.
Юноша затравленно озирался, вытащил пистолеты, попробовал юркнуть в кусты. Всадники с саблями окружили Луку и, гогоча, отобрали оружие.
Его толкали в спину, смеялись. Лука посмотрел на Нэньку. Из брюха кобылы сочилась кровь, она жалобно утробно ржала, смотрела на Луку, а у того слезы навернулись на глаза. Он бросился к лошади, упал к ней на шею, обнял, а французы перестали смеяться, окружили его и мрачно смотрели.
Лука посмотрел затуманенными глазами на французов, потом стал просить пристрелить лошадь, прекратив мучения, жестикулировал, пока те не поняли. Младший офицер вытащил пистолет, подошел к Нэньке и выстрелил в ухо. Лука отвернулся и зажал руками уши.
Офицер вдруг дружески положил ему руку на плечо, стал что-то говорить, как показалось Луке, утешительное. Остальные солдаты молча вздыхали, понимая горе утраты. Их поразило, что этот варвар из азиатских степей так убивается над потерей лошади. И они с уважением отнеслись к этому порыву врага.
А со стороны обоза доносились выстрелы и крики, но потом всё быстро затихло.
Лука сидел около трупа Нэньки, в голове ничего не было, кроме пустоты, горя и глубокой тоски. И вдруг всплыл образ французской девушки, так же убивавшейся над телом отца. Ее лицо так четко высветилось в его мозгу, что он забыл перипетии сегодняшнего дня, так трагически завершившегося.
Лука прислушался. Сражение уже окончилось. Выстрелов больше не было слышно, а со стороны обоза нарастал перестук и скрип колес.
Лука было встал, но его придержали сильные руки солдата. Он обернулся - солдат сделал предостерегающий жест.
Показались фуры. Ими правили французы, а казаки со связанными руками шли следом. Лука жадно всматривался в их суровые лица. Определил, что троих нет с ними, но облегченно вздохнул, заметив Макея и Якима. Последний был ранен и держал руку другой рукой. Рана была наспех замотана окровавленной тряпкой.
Казаки поглядели на Луку, на мертвую Нэньку, а Макей спросил тихо:
- Как там наши, сынок?
- Плохо! Наверное, порубали всех. Слишком много было врагов. А вы?..
- А что мы? Сам видишь, сынок. Я смотрю, твоя Нэнька убита?
- Из-за этого и в плен попал. Что теперь будет?
- На одного Бога надежда, сынок! Будем уповать на него. Больше не на кого. А там посмотрим. Не казнят, надеюсь.
Пленных погнали дальше. Луку почему-то не стали связывать, и он брел вместе с остальными, переговариваясь и охая.
Скоро вышли к месту схватки. Повсюду лежали трупы казаков и французов. Пленных казаков было человек двадцать, остальные погибли.
- Вот так и кончается всё, - как-то неопределенно молвил Макей. - Вскоре и нам может быть уготована такая судьба, ох, горе наше, горе!
Лука помог Якиму перевязать рану. Рука ниже локтя была пробита пистолетной пулей и теперь не двигалась. Ее туго замотали, подвесили к шее, и Яким с трудом ковылял вместе с остальными. Были и другие раненые, чьи бледные лица говорили о страданиях и горестях, свалившихся на их головы.
Пленных развязали и заставили рыть могилу и хоронить своих убитых. Казаки смешались, рассказывали один другому весь ужас неожиданного нападения большого отряда французов.
- Смотрю, нас осталось человек сорок, - заметил Лука, оглядев казаков и повздыхав. - Хоть похоронить разрешили по-человечьи.
- И сотники полегли, - сокрушался Макей, орудуя лопатой.
К вечеру похороны завершили. Пленных опять повязали и погнали на запад. О кормежке никто не заикался, и казаки довольствовались лишь тем, что было в карманах да что нашли у убитых товарищей.
- Хорошо, что хоть пить дали, - ворчал Омелько Гащ. - А без харча отощаем.
- Молчи лучше и шагай себе! - зло буркнул Лука.
- Чего ты ругаешься! - обиделся Омелько. - И сказать ничего нельзя!
Поздно вечером пленных пригнали в деревню, где им дали воды и моркови. Загнали в сарай, заперли двери и поставили охрану.
Утром выпустили по десятку к колодцу попить, дали еще по морковке и небольшой луковице, а о хлебе никто больше и не мечтал. Луке повезло поднять два не совсем целых яблока. Одно он отдал Якиму, и они быстро проглотили эту скудную еду.
- Лука, я не выдержу, - тихо говорил Яким, сдерживая стон, рвущийся с его потрескавшихся губ.
- Крепись, хлопец! Мы поможем тебе. Может, не так далеко нас погонят. И я буду просить дать тебе место в фуре, если такая будет.
- Да кто бы тебя послушал, Лука.
Пленных согнали в колонну и под окрики солдат охраны погнали дальше. Лука поддерживал друга, ему помогали и другие казаки. Но были и еще раненые, и Лука долго просил солдат помочь им, пока те не сжалились и не разрешили трем раненым сесть в одну из трех фур.
Лука прислушивался к разговору солдат, пытаясь уловить знакомые слова. У него почти ничего не получалось. Было тоскливо, голодно, в животе сосало, в голове гудело, а в ногах ощущалась слабость и дрожь. Потом слабость стала распространяться и на всё тело. Оно требовало отдыха и еды.
- Хоть не связали, - бубнил Яким Рядно. - И когда же хоть немного дадут в рот положить? Больше мочи нет.
- Брось ты стонать, Рядно! - прикрикнул на того Терешко. - И не такое выдерживали, а пока Бога гневить нам нечего. Не бьют, и то слава Богу. Татары хуже гонят свой ясырь. Бывал я у них однажды, да удалось высвободиться быстро. Не успели далеко отогнать, дней пять потом добирался до своих.
- И что надумали с нами делать? - спрашивал сам себя Макей. - Зачем гонят в такую даль? И куда, хотел бы я знать.
Лука старался идти поближе к фуре, где ехал Яким. Он переговаривался с ним, на дневном отдыхе перевязал ему рану, промыл, понимая, что у друга может статься нагноение и тогда тот легко покинет этот свет.
После Рокруа пленных погнали на юг. К середине октября наконец пленных пригнали к городу, на окраине которого высился старый замок с двумя полуразвалившимися квадратными башнями. Длинное строение было приспособлено под тюрьму для пленных. Там уже находилось до ста австрийцев, немцев и венгров с хорватами.
- Вот и наш дом, казаки! - мрачно воскликнул Лука. - Поглядим, как тут нас устроят. Холодновато будет зимой в этих камнях.
Ему никто не ответил. Измученные долгим голодным путем казаки лишь тупо взирали на обомшелые стены тюрьмы и мечтали лишь о том, чтобы поскорее отдохнуть и попить. О еде никто больше не заикался. Ее уже давно не выдавали.
Пленных разделили на две партии и загнали в тесные каменные мешки с одним зарешеченным окном и каменным полом, где лежали охапки старой соломы.
Лука оказался со своими обозниками и некоторыми из казаков обеих сотен.
Яким уже немного поправился, но рука еще полностью не зажила.
Потянулись дни и месяцы тоскливой отсидки. Лишь дни, когда их водили на работы по ремонту крепостных стен, были хоть какой-то разрядкой. В основном таскали кирпичи и камни с бревнами да известковый раствор в больших деревянных ведрах.
Кормили очень плохо, приходилось постоянно терпеть муки голода. А зима, хоть и не очень холодная, но в соседстве с сыростью доставляла не меньше мучений.
Казаки приспособились, когда были дрова, уворованные на стройке, палить маленький костер на пропитанном зловонием каменном полу, а дым выходил в окно, где стекол, конечно, не было. Тогда все ложились на пол и блаженно щурились на огонь, вбирая редкое тепло. Этим хоть немного подсушивали камеру.
Тюремщики сначала ругались и запрещали костер, но потом смирились и оставили казаков в покое.
У некоторых казаков сохранились монетки, запрятанные поглубже в одежды. Лука тоже имел несколько, и им удавалось покупать на всех хлеба и каши из чечевицы или гороха. О мясе они и не мечтали.
Пленных можно было обменять или выкупить, но надежды на это не было почти никакой. Так что приходилось ждать чего-то другого, чего никто из них не мог предвидеть.
И вдруг, когда апрель уже бушевал в садах, их ночью спешно вывели во двор, построили и под охраной конных солдат погнали в неизвестном направлении. Они шли всю ночь спешным маршем, подгоняемые окриками и прикладами.
Утром сделали небольшой привал, попили воды, и голодных казаков погнали дальше. Лишь к вечеру они увидели вдали что-то синеющее. Михай неуверенно молвил:
- Похоже на море, казаки. Глядите, синеет.
- И верно, - откликнулся Терешко. - Неужто хотят нас к галерам приковать?
Это предположение напугало казаков. Но что они могли поделать?
Тем временем они вошли в город с довольно крепкими стенами крепости. Как потом узнали казаки, это был город Булонь, порт и крепость на берегу пролива Па-де-Кале.
Измотанным долгим переходом казакам не дали и минуты передохнуть. Их погнали через весь город, благо он не превышал трех четвертей версты в поперечнике, пока не уперлись в портовые причалы.
Солдаты покрикивали на пленных, сбивали их в плотную кучу и не давали даже присесть. Офицер куда-то ушел, но через час появился. Было уже почти темно, усталость давила к земле, сон опускал веки.
Но вот солдаты погнали казаков вдоль причала, и вскоре они оказались недалеко от двух больших шлюпок с матросами, вооруженными мушкетонами и длинными тесаками.
Казакам приказали сесть на весла. Они стали грести, едва шевеля руками.
Две шлюпки шли близко одна от другой. На носу каждой горел тусклый фонарь. На рейде светились и другие фонари. Там, видимо, стояли суда на якорях.
Было тихо, волны почти не ощущалось. Матросы не подгоняли гребцов, а те с угрюмым видом помалкивали.
Наконец шлюпки ткнулись в борт судна, что чернело впереди. Кто-то посветил фонарем, поговорил с рулевыми, сбросили веревочный трап. Казакам показали на него, и те полезли на борт судна. Их встретили офицеры корабля, матросы с оружием в руках.
После беглого осмотра капитан, как поняли казаки, что-то приказал, и казаков повели к трюму. В люке виднелась лестница-трап, куда и спустились казаки. Им передали фонарь и ведро воды. Потом в это же ведро навалили горохового варева, и казаков закрыли, оставив одних.
- Вот так дела, казаки! - воскликнул Омелько, оглядывая помещение. - Похуже нашей тюрьмы будет. А вонь какая! Даже мне трудно дышать.
- Чем же есть, братцы? - беспокоился Яким Рядно. - Ложек-то у нас нет.
- Руки у нас завсегда имеются при себе, - бросил Макей. - И не спешить. Мы все должны поесть, без воровства. Подходи, бери в ладонь и отходи. Я прослежу за порядком.
Казаки подходили, черпали руками и жадно поедали невкусное варево. Оно было сыроватое, приходилось долго жевать. Но это была еда.
Утром их разбудили, вывели на палубу и построили на шкафуте. Появился капитан и, грозно осмотрев рваное воинство, проговорил злобно:
- Я - капитан Эсеб де Казен. Теперь вы матросы моего корабля и обязаны подчиняться и слушаться меня и моих офицеров, как самого Бога!
Не каждый казак понял эти слова. Но основное дошло до них. Они были теперь матросами. А по виду нескольких пушек, стоящих вдоль борта с закрытыми пушечными портами, понимали, что это не торговое судно.
Капитан еще долго говорил, его мало понимали, да он, видимо, и не особенно стремился к этому.
Казаков накормили вонючим варевом из чечевицы и солонины, потом к ним подошел офицер с усатым матросом с золотой серьгой в одном ухе.
Они подняли сидящих казаков и повели вдоль борта, говоря названия снастей и рангоутных деревьев. Это повторялось несколько раз, но казаки плохо понимали, а некоторые вообще не знали больше пяти слов французского языка. Лишь Лука с Якимом да еще два казака кое-как могли разобрать смысл того, что говорили им офицер и человек с серьгой, боцман, как им втолковали уже.
Корабль имел название "Хитрый Лис". Судно грузилось продовольствием, порохом, ядрами, картечью, запасными парусами и рангоутными деревьями, канатами, запасными якорями, блоками, дровами и прочими необходимыми в плавании вещами.
Казаки постоянно были заняты работами, уставали за день ужасно, а на ночь их опять запирали в трюм. Это было тесное помещение на носу. Никаких подстилок там не было, спать приходилось на голых досках настила, под которым хлюпала трюмная вода, источавшая зловоние.
Крысы шныряли всюду. Нашлись казаки, что били их, потом обдирали и просили корабельного кока сварить их. Тот долго сопротивлялся, пока не сжалился и в отдельной кастрюле не сварил двух крыс, правда, хорошо обработанных.
- Жрите, дурачье! - говорил казак, инициатор ловли крыс. - Это же мясо, не то что вонючая солонина! Чем это хуже кролика или свиньи? Привычка? Так привыкнуть можно ко всему! Жрите, другого нет.
Пришлось есть это варево, и оказалось, что оно намного лучше прежнего. Со временем казаки привыкли и ловили уже не две крысы в день, а штук пять.
Над ними смеялись, а офицеры улыбались, отвешивали оплеухи, покрикивали на непонимающих и с презрением смотрели на этих вонючих азиатов.
Недели через две судно ранним утром снялось с якоря и медленно вышло в море. К этому времени казаков распределили по вахтам. Они спешно учили французский, но большинство плохо с этим справлялось. Они путали команды, снасти и постоянно вызывали гнев боцмана и офицеров.
Теперь казаков не запирали в трюме. Они постоянно несли вахты, спали на носу в тесноте и вони, постоянно просыпались при сильной качке, скрипе снастей и сочленений судна. Людей постоянно будили по ночам.
"Хитрый Лис" был трехмачтовым кораблем с высокой осадкой. На борту имелись шестнадцать пушек. Казакам дали возможность показать свои возможности во владении разными видами оружия, и капитан оказался довольным. Многие казаки знали, как обращаться с пушкой.
Лука с удивлением осматривал арбалет, которого раньше не видел. Попробовал стрелять с разрешения боцмана и скоро приловчился попадать в мишень довольно хорошо.
Судно направлялось на юг, где, как сообразили некоторые казаки, они должны были останавливать суда под испанским или английским флагом, осматривать их и конвоировать во французские порты, особенно испанские корабли.
На траверзе острова Уэсан они остановили двухмачтовое испанское судно с грузом продовольствия для Дюнкерка, где засел испанский гарнизон.