Артур дрался, как тигр. Как лев. Как Паруйр Алексанян, защищающий сейчас честь свою, честь русских и армян, защищающий всю семью: интеллигентных родителей, шумных родственников… Но Артур был с похмелья. И вскоре он охнул, тяжело привалившись к Нику.
"Не выстоим", - подумал Ник с ужасом. На миг шевельнулись нити - напряг кисть кукловод, и Ник мог бы сейчас стать большим, рыкнуть, раскидать скинов, заставить слушать себя, поклониться себе, умолять о пощаде… "Чуть-чуть продержаться, - он отмахивался стулом, надеясь, что огнестрела у нападающих нет, - тут же охрана. Тут же менты рядом…"
Столик уже перевернули. Ник попытался прикрыть Артура, но тщетно - нападавших было намного больше.
- Отойди! - дыхнуло на него гнилыми зубами. - Уйди!
Разговаривать с фашистами Ник не собирался.
Удар стулом пришелся прямо в черную пасть бритого. Ник усмехнулся.
Артур вдруг охнул и начал оседать. Ник почувствовал, как белая волна гнева нарывает его с головой. Убить. Этих - убить. Всё уничтожить. Будь его воля - он бы взорвал к чертям этот мир.
- Ах ты… - В руке у бритого, нацистского лидера со свастикой на лысине, был нож.
Ник вынырнул из ярости и удивился своему хладнокровию. Он отбросил стул, перехватил руку, вывернул, швырнул скина на пол, саданул ногой в лицо. Вожак вырубился, вокруг Ника на миг затихла драка - он попал в "глаз циклона" и успел посмотреть на Артура.
Друг, зажимая окровавленный живот руками, что-то шептал. Губы его побелели, глаза закатились. Ник закричал и, будто вторя ему, снова закричали снизу, потянуло резким химическим запахом, Ник увидел фигуры в шлемах и форме, продирающиеся сквозь побоище, услышал усиленное мегафоном:
- Всем оставаться на местах!
Скины пытались утащить татуированного. Ник, не обращая на них внимания, опустился рядом с Артуром на колени.
- Паруйр, - позвал он, - Артур, что же ты так… Артур…
Друг не слышал его. Ник почувствовал, как из глаз потекли слезы, а легкие сдавила чья-то рука и принялась когтями терзать грудь. Сперва он подумал, что дело в горе, в боли потери, но потом, уже теряя сознание, понял: газ. Полиция применила газ.
* * *
- Воскресенье же! - надула губки жена.
Тимур Аркадьевич, вздохнув, застегнул рубашку на последнюю пуговицу.
- Ну куда ты опять? К любовнице, да, к любовнице?! Ну скажи мне!
Тимур Аркадьевич завязывал галстук перед зеркалом. За спиной отражалась сидящая на кровати жена. Красивая. Представительская, наподобие его автомобиля, столь же дорогая в содержании. И совершенно безмозглая, как рыбка в аквариуме. Человеческая самка, спасибо тебе, Лев Николаевич Толстой, за определение.
- На работу, Лена. Ты же знаешь, я много работаю. Вызвали вот.
- Вызвали?! Ты что, президент, чтобы тебя вызывать?! Гос-по-ди! Такое чувство, что без тебя в этой стране ничего не обходится! А ты подумал, что сын тебя не видит? Что уже забыл, как папа выглядит? Мне что ему, фотографии показывать?
- Вот и покажи.
Общаться с сыном Тимуру Аркадьевичу не хотелось. Мальчишка снова начнет ныть: "Купи, купи, купи, у Пети есть, у Миши есть!" Можно подумать, он видит мать. Круглосуточно - охрана, няньки, гувернантки, частная школа, в классе пять таких же избалованных пустых пацанов. Вырастет мажор - ни идей, ни мыслей. "Купи, папа, купи!"
Настроение, и без того поганое, испортилось, и Тимур Аркадьевич обернулся к Лене:
- Домашние дела - твои проблемы, милая. Воспитание ребенка - твоя обязанность. А я вас обеспечиваю.
- Да лучше бы не обеспечивал! - Она прижала кулачки к подбородку, и губы у нее задрожали. - Ты совсем нас не любишь! Мы тебе для "галочки" нужны! И зачем я за тебя замуж пошла?!
- Так разводись, - предложил Тимур Аркадьевич. - Я тебе даже Егора оставлю. Только, Лена, придется поумерить аппетит. Чего тебе не хватает? Любви? Ты прекрасно знаешь - я не умею проявлять чувства.
Она уже рыдала - растрепанная натуральная блондинка, совсем юная, тридцать лет. Многие сочли бы ее желанной. Тимур Аркадьевич это понимал. В другой день, возможно, он поговорил бы с Леной (все же обижать ее - все равно что самоутверждаться за счет ребенка), предложил бы новые занятия, курсы, танцы, путешествие. Сегодня - не до нее.
- Всё, Лена, я ушел. Вечером попробую вернуться, если не смогу - позвоню. Постарайся к моему приходу успокоиться. - Тимур Аркадьевич коснулся ее щеки кончиками пальцев.
Наверное, не стоило заводить эту семью. Он слишком стар. Ему трудно с молодежью, и этот сын ему не нужен… Но вопрос статуса. Не женись Тимур Аркадьевич - пошли бы слухи. А Лена все же не так плоха и почти не мешает. Еще бы не требовала внимания… Захотелось сделать ей приятное, и Тимур Аркадьевич положил на тумбочку у кровати кредитку:
- Купи себе что-нибудь.
Когда он выходил, Лена закричала в спину:
- Подавись своими деньгами! Не нужны мне они! Не нужны!
Тимур Аркадьевич только плечами пожал. Егор пока не встал, и встречи с сыном удалось избежать. Шофер уже вывел машину из гаража и прогрел двигатель. Тимур Аркадьевич устроился на переднем сиденье, шофер включил мигалку, и они понеслись, завывая сиреной, в офис "Фатума".
Хотя Тимур Аркадьевич предпочел бы лично присутствовать на месте событий. Но - статус. Человека, даже самого влиятельного, окружают железные стены условностей. Остается жить по правилам, нарушать их тихо и незаметно или же перестать казаться человеком.
Водитель включил радио - он в курсе, что нужно шефу. Тимур Аркадьевич, прикрыв глаза, слушал новости. Погромы… В нескольких торговых центрах. На рынках. На площадях. Пострадавшие - приезжие и давным-давно живущие в Москве. Эта зараза может перекинуться на другие города и страны.
Но не перекинется. Заглохнет.
Никита Каверин в больнице, Тимур Аркадьевич проконтролировал, чтобы юношу положили в "свою" больницу, под присмотр. Каверин на несколько дней выбыл из игры. Либо он остановится, либо его остановят. А толпа скоро утихнет. Нацистов (тут руки Тимура Аркадьевича сжались, аж пальцы хрустнули) пересажают и разгонят.
И все равно пора форсировать события.
Тимур Аркадьевич приглушил радио и позвонил Маше. Откликнулась сразу, он хорошо выдрессировал девочку.
- Маша, у меня к тебе поручение. Затраченное время оплатим, не волнуйся. Каверин снова влип, он в больнице. Ты уж к нему зайди, поговори, поддержи от лица всего нашего коллектива. Я очень на тебя рассчитываю. Очень.
- Я поняла, Тимур Аркадьевич. Конечно зайду. Все равно дома делать нечего. И планов никаких.
- Сочувствую твоей потере, Маша. Никита сейчас переживает что-то подобное. Вместе вам будет легче. Так ты справишься?
- Конечно. - Ни радости, ни облегчения, лишь послушание. - Естественно. Не волнуйтесь, Тимур Аркадьевич.
Он отключился. В офисе предстоит неприятное дело - разговор с Президентом. Хорошо бы Главный не приехал, сидел бы в своей резиденции под Можайском. Присутствие Президента с трудом переносил даже Тимур Аркадьевич. Слишком уж тот подавляет при общении с глазу на глаз.
Черный автомобиль пронесся мимо поста ДПС, который Реут по привычке называл ГАИ, и толстый полицейский отсалютовал вслед.
* * *
В себя Ник пришел в машине "Скорой помощи", попытался встать, но медики прижали его к кровати и приложили кислородную маску. Глаза пекло огнем, тошнило и хотелось выплюнуть легкие, раскалывалась голова; грохот и вопли, доносившиеся с улицы, отдавались набатом. Ник зажмурился и примирился. Некоторое время он прислушивался к своему телу; мысли разлетелись, все до единой. Ему даже понравилось безмыслие.
Но что-то нависло грозовой тучей, готовое ринуться вниз, взорваться в голове пониманием.
…Алексанян оседает, схватившись за живот, расплывается…
…мир расплывается от слез…
Убедившись, что жизни пациента ничего не угрожает, медики сняли кислородную маску, и Ник прохрипел:
- Со мной был парень, армянин, что с ним?
Седоусый врач переглянулся с пожилой медсестрой и сказал:
- Не знаю, к нам доставили только вас. Успокойтесь.
Ник полез в карман пальто, достал телефон, прищурился: глаза резало, он не видел деталей - только расплывчатые силуэты. В последний раз он звонил Алексаняну, нажать на кнопку повтора и…
- Больной, лежите, вам нельзя волноваться! - Медсестра попыталась отнять телефон, но Ник прижал его к груди, сел на кушетке.
- Гораздо больше я буду волноваться, если не узнаю, что с ним.
Телефон молчал. Ник зажмурился, с трудом подавляя тошноту, растянулся на кушетке и представил, как Артура тоже везут на "скорой", делают ему переливание крови. Его ударили ножом - конечно, нужна операция, ему не до ответа на звонки. И медики правда ничего не знают, там такая каша, не разберешь, кто с кем, кто палач, а кто жертва.
В больнице Ник узнал, до чего мерзкая процедура - промывание желудка. Зачем она нужна? Конечно, врачам виднее, но все же…
Потом его положили под капельницу. У стены - вторая кровать, пустая, аккуратно застеленная, рядом столик с аппаратурой. Реанимация, что ли? Слишком светло, несмотря на жалюзи, стены выкрашены в светло-зеленый. В углу черный шар камеры видеонаблюдения. Медсестра - эффектная рыжеволосая женщина лет тридцати - напугала отеком легких и велела не подниматься.
Зрение постепенно восстанавливалось, хотя слезы текли ручьем; жгло пищевод, хотелось откашляться, но было больно. Больше всего Ника раздражала беспомощность. Валяйся дохлятиной, а столько еще нужно успеть сделать! Зато мама вернулась, она мелким и займется. Может, больничка - тот самый отдых, который необходим организму? Желанная передышка?
Ближе к обеду пришла другая медсестра, чернявая, но тоже очень красивая, измерила давление. Это что, больница, дом моделей или бред?
- Жить буду? - прошептал он. - Когда можно домой и что это за больница?
Черт, что случилось с голосом?
- Думаю, уже вечером, если давление не будет падать. - Медсестра улыбнулась, упаковала тонометр и удалилась. На вопрос о больнице она не ответила.
Странные мысли пришли Нику в голову: это их больница, наверняка на окнах решетки, потому и жалюзи закрыты, и выбраться отсюда невозможно, за дверью - охрана. Наплевав на предупреждение медсестры, он встал. Закашлялся, шагнул к окну и отодвинул жалюзи: решеток нет, окно металлопластиковое, но без ручки. Что за окном - не разглядеть, картинка плывет. Вроде лавочки и резные фонари. И парк - Ник рассмотрел верхушки елей.
Смахнул слезу, проморгался и заметил дверь в стене - светло-зеленую, под цвет краски. Толкнул ее - туалет и душевая, свет загорелся автоматически. Сантехника чистая, новая. Не то что в обычной городской больнице.
Влетела медсестра, первая, рыженькая, и строгим тоном сказала:
- Ложитесь немедленно!
- Посещу заведение и лягу, - успокоил ее Ник. - Можно? Я ж ходячий. Я осторожно, правда! - И улыбнулся со всем своим обаянием.
В туалете он просидел минут десять с расчетом, что надзирательница уйдет. Выглянул: так и есть, ушла. Пересек комнату, высунулся в коридор: охранников нет. Значит, начинается паранойя.
Едва он лег, прибежала медсестра, хотела что-то сказать, но лишь открыла рот и покачала головой. Как она резво отреагировала - значит, следит. Прелестно! Камера-то не одна под потолком, наверное, вот эти провода с глазками - не система пожарной безопасности.
Электронные часы на стене показывали начало четвертого. Наверное, Алексаняна уже прооперировали и он отходит от наркоза. Понимая, что звонить бессмысленно, Ник набрал его номер - от не-чего делать - и даже не поднес телефон к уху, но в трубке щелкнуло, и на вызов ответила женщина. Никита подумал - врач.
- Здравствуйте, - проговорил он. - Я друг Паруйра Алексаняна и хочу поинтересоваться его самочувствием.
Женщина вздохнула, всхлипнула и прошептала:
- Никита, ты? Ой, горе… Не спасли Паруйра. Как мне жить теперь? Единственный сын… и внуков даже не оставил! Ой, Никита-а-а…
- Тетя Ануш…
Артура не спасли?! Ник закусил губу и, слушая, не слышал причитаний убитой горем матери. Неужели смерть друга теперь на его совести?
Как же так?! Ненасытной утробе "Фатума" всегда будет мало!
Все еще слушая мать Артура, Ник уткнулся в подушку. Хотелось выть, хотелось кого-нибудь загрызть. Ярость и негодование переполняли его.
Су-уки! Упыри! Твари ненасытные! Они ни перед чем не остановятся!
Ник скинул Коню сообщение, велел держать "Щит" изо всех сил, не выпускать людей на улицы, чтобы их с фашистами не спутали.
В дверь постучали, он перевернулся на спину, вытянул руки и принял безразличный вид. Смолкший телефон засунул под подушку.
Не дожидаясь приглашения, вошла Маша в зеленоватом медицинском халате:
- Привет. - И уселась на край кровати.
Ник посмотрел на девушку с такой ненавистью, что она невольно вскочила.
- Никита… что случилось? У тебя такое лицо…
- Это он тебя прислал? - прошептал Ник. - Чтобы ты проверила, раскаиваюсь ли я?
- Ты не совсем прав. - Маша взглядом указала на камеру и приложила палец к губам. - Если бы я не захотела, то не приехала бы.
Ник скрипнул зубами и отвернулся. Захлебываясь ненавистью, он поймал себя на мысли, что может прятать боль, обиду, радость - это совсем просто, а вот ярость - нет. Ярость - хозяин Ника, повелительница и движущая сила. Деструктивная, но другой нет.
- Кажется, я не вовремя. Пойду тогда, извини, - проговорила Маша и вздохнула, но с места не сдвинулась.
Хотелось вылить на нее негодование, обвинить во всех грехах "Фатума", ведь это они спровоцировали побоище, они прикрыли фашистов. Но удалось сдержаться, и Ник сухо сказал:
- У меня друг погиб, армянин, самый близкий друг.
Маша вскинула брови, осторожно села на край кровати и накрыла ладонью его руку:
- Мне жаль… Я не знала, правда!
На ее лице читалось такое раскаяние, что Ник поверил. Действительно, если бы Машу держали в курсе всех инициируемых "выбросов агрессии", не погиб бы ее парень. Или не парень? Или просто близкий человек?
Или не было у Маши в прошлом никакой трагедии?
Девушка накрыла его ладонь своей и тут же отдернула руку.
- Когда тебя выпишут? Я на всякий случай тебе фрукты принесла. - Она поставила пакет на кровать. - Посмотришь, но осторожно, там клубника.
- Еще бы кашку в баночке… или борщик, - проворчал Ник, придвинув "тормозок".
- Осторожнее, - напомнила Маша, снова мимолетно коснувшись его руки.
- А меня вообще выпустят? - Он отломил от связки два банана и заметил под розовым пакетиком с апельсинами бумагу.
И понял, почему надо быть осторожным. Криво улыбнулся, протянул один банан Маше.
- Мы теперь братья по несчастью. - Ник провел пальцем по ее руке. - У тебя очень красивые глаза…
Маша захлопала ресницами, порозовела - от полной шеи до кончиков ушей, но вскоре до нее дошло, что это не просто знак внимания - Ник включился в игру.
- Если меня выпишут, надеюсь, ты не откажешься завтра отобедать со мной? После того как я помогу родителям друга.
- Думаю, да, но после работы.
- Не переживай. Я понимаю, со мной рядом находиться опасно, но на этот раз я выберу приличное заведение с охраной.
- Мяу! Здорово! - Она изобразила радость.
- А что это за больница?
- Ведомственная, наша, на Молодежной.
- Спасибо, что пришла. - Ник сжал ее руку. - Ты очень добрая и… как бы это сказать?.. настоящая.
- Спасибо. - Маша потупилась. - Я пойду. Завтра утром позвоню, хорошо? Береги себя, пожалуйста. Будь осторожен!
- Не переживай.
"Интересно, она правда волнуется или играет?" - подумал Ник, когда девушка ушла - пышная, подвижная, с темными вьющимися волосами, собранными на затылке в пучок.
Он достал из пакета еще один банан, съел. Безумно хотелось прочитать бумаги, которые принесла Маша, аж руки тряслись. Но здесь этого лучше не делать, здесь, наверное, и в туалете камеры.