- Уже взял. Я нашел хорошую работу - на четыре тысячи долларов, с возможностью карьерного роста…
Ник долго нахваливал новую работу, а сам смотрел на побелевшие костяшки кулаков матери и понимал: она держится из последних сил. Действительно, не дослушав его, она сказала:
- Я так и чувствовала: беда не приходит одна. Леша, теперь вот… А я же ничего такого не делала, ничего не нарушала! За что они меня посадили? - Мать сорвалась на крик, потом протяжно всхлипнула и разрыдалась.
Ник поджал губы и с ненавистью уставился на телефонную трубку. Рыдала мама долго, потом успокоилась, извинилась.
Беседа не клеилась. Ник понимал: нужно разбить стекло, шагнуть к маме, обнять, чтобы она выплакалась, почувствовала поддержку и заботу. Но нельзя - изоляция. Да еще проклятый телефон трещал и щелкал, и половину слов разобрать было невозможно.
Когда время свидания подошло к концу, мама занервничала, у нее задергалось веко. Ник попрощался и направился к выходу. Не было сил смотреть, как ее уводят насильно.
Домбровский подвез Ника до Марьина и пообещал сделать все возможное. Ник не видел его и не слышал. В ушах хрипел проклятый аппарат, а перед глазами была осунувшаяся, постаревшая мама. А ведь это из-за него она пострадала. Из-за коэффициента пассионарности, будь он неладен, и сказочного режима Каверина.
Ник позвонил Паше - за последние несколько дней он столько раз это делал, что получилось автоматически. На этот раз Паша снял трубку и проговорил совершенно неживым голосом:
- А это ты? Слушай, Ник… Такое дело. Не могу я тебе помогать, понимаешь? Ты в такое влез… Извини, друг. Правда, прости. Не могу, жить хочу, у меня же Кира маленькая совсем. Ты ведь получил мое письмо?
- Да ничего, - буркнул Ник. - Я понимаю.
Он понимал Пашу умом, понимал, что сам сейчас подставляет под удар близких, уже подставил и маму, и Лешку. Но предпочитал трепыхаться, взбивать окружающее дерьмо в подобие масла.
Ник спустился в метро и поехал к Лешке.
И только затем - на собрание "Щита".
* * *
Ник арендовал зал сегодня утром. Не сам, конечно, через доверенных лиц. Это оказалось неожиданно просто и дешево - тренинговые и лекционные помещения сдавались по всей Москве.
Ник опасался, что зал останется пуст, что командиры и их помощники забьют на выступление. Нет, вот они - ряды полны, и кто-то сидит в проходе на полу. Здесь и ребята из спортивных клубов, и антифашисты, и активисты развалившихся марионеточных партий - те, кем подтерлись и выбросили на помойку. В основном молодежь, но попадаются зрелые мужчины и люди преклонных лет. Их привело отчаяние. Они пришли за новой верой, пока настороженные и недоверчивые, но когда они поймут, что их никто не собирается обманывать, - получат ее. Люди не так глупы, как их рисует власть, и должны отличить ложь от истины. И на нем, Нике, ответственность за доверившихся ему людей.
На входе и у сцены дежурят телохранители - друзья Коня по спортзалу, обыскивают пришедших. Не забыть бы извиниться - меры безопасности, не знак недоверия.
Настороженное молчание повисло в воздухе.
- Друзья! - Ник постарался заглянуть в глаза каждому. - Я разделяю вашу ярость. Я разделяю вашу жажду мести. Я видел жертв теракта - их боль не утолить ничем.
- Кровью! - крикнули из зала.
Ник поднял руку, останавливая прибой шепота.
- Кровью? Но если мы прольем кровь - многие из нас погибнут. Подумайте, друзья, готовы ли вы осиротить своих родителей?
- А что, сидеть и ждать?
- Нет! - крикнул Ник. - Мы не будем сидеть! Но никто из нас не погибнет напрасно! Мы будем разрушать! Мы будем строить! На обломках старого мира мы воздвигнем новый мир, мир, устремленный в будущее!
- Сначала - разрушить старое!
Ник взглядом поискал крикуна, но не нашел. Вот ведь неугомонный. И они слушают, они соглашаются… Ничего. Повернуть реку гнева. Оседлать цунами. Лететь на вихре.
- Сначала необходимо собрать все силы. Подготовиться. Выйдем на улицы - и что? Нас сметут. Неосмотрительность - наш враг, но враг не единственный. Все зло, вся несправедливость этого мира направлены против нас. Я не удивлюсь, если враги есть и в этом зале. Вы готовы поддаться на провокацию?
- А что, теракт - провокация? Теперь это так называется? - Он все-таки поднялся со своего места, нескладный чернявый пацан. Огляделся в поисках поддержки.
- Провокация - призыв идти и крушить, не думая о последствиях. Не имея цели. Ведь месть - не цель. Надо бороться не с последствиями, а с причиной. Причина - коррумпированное, эгоистичное государство. Наши идеалы просты: нет - коррупции. Воруешь - сиди в тюрьме. Фашизм не имеет права на существование. Каждый должен работать на совесть: священник ли, полицейский, врач. Этого мы добиваемся. Этого мы хотим. Вы убьете рядовых преступников, и вас посадят в тюрьму. Цельтесь выше. В голову! В голову несправедливости!
- Так дайте нам возможность выстрелить!
- Дадим! - Ник прижал руку к сердцу. - Дадим, но потерпите немного! Мы замахнемся и ударим! Нельзя бить без замаха!
В зале стало тихо. Чернявый сел. Ник лихорадочно соображал, где же, в чем же он ошибся.
- А если, - голос был другой, - если мы завтра устроим акцию? Всероссийскую акцию протеста? Против фашизма? Против коррупции? Если мы выйдем на улицы - где будете вы, Никита Викторович?
Он знал, какого ответа ждут люди. И чтобы не потерять их доверие, не бросить их на произвол судьбы, ответил:
- Я буду с вами, друзья!
Гром оваций оглушил Ника, он обвел взглядом сияющие лица и среди воздетых к потолку рук увидел Коня - тот стоял почти у самой сцены и аплодировал громче всех.
Глава 7
РУССКИЙ БУНТ
В воскресенье рано утром, когда на улице еще царила непроглядная темень, Тимура Аркадьевича Реута разбудил телефонный звонок. Жена заворочалась рядом (сколько ни предлагал ей Тимур Аркадьевич перебраться в отдельную спальню, жена не соглашалась).
- Ну кто там еще, Ти-има?
- Спи. - Тимур Аркадьевич взял с тумбочки телефон, сунул ноги в тапки и прошлепал в кабинет.
Аппарат верещал, не затыкаясь. Судя по номеру, звонил директор Управления статистики, и это в сочетании с шестью утра выходного дня сулило неприятности.
- Тимур Аркадьевич, извиняюсь, что побеспокоил, - устало проговорил подчиненный. - Мы с Прановым всю ночь на рабочем посту. Позавчера, помните, стихийные демонстрации были? Выброс агрессии инициировать не удалось, слишком высокое напряжение. Пранов считает, что ситуация вышла из-под контроля!
Реут, до конца не проснувшийся - ночка была та еще, женушке захотелось любви и ласки, пришлось отрабатывать, - стоял в своем кабинете и смотрел за окно. На сад ложился снег - уже не первый и, может быть, до весны. Где-то у соседей взлаяла и тут же замолчала собака. Поселок спал, и Тимура Аркадьевича тянуло в постель. Он приказал себе встряхнуться, посмотрел на фотографию красноармейца - копия ее висела в "Фатуме" на стене. Напоминала. Подхлестывала.
Такими безнадежными, черными утрами Тимур Аркадьевич ощущал груз прожитых лет и непосильность борьбы. Давно пора сложить руки и лечь в гроб.
Не дождутся.
- А почему Пранов сам мне не позвонил? Боится?
- Что вы, Тимур Аркадьевич! Просто он заснул. Прямо сидя. И я не хочу его будить… - Статист замялся, и Реут понял: вот сейчас ему скажут самое главное. - Тимур Аркадьевич, я считаю, что есть дополнительный дестабилизирующий фактор. Неучтенный. То есть учтенный, но мы не рассчитывали… Да, это вина моего управления, и я готов…
- Что за фактор-то?
Тимур Аркадьевич уже знал ответ, заранее, за секунду до того, как статист промямлил:
- Пассионарий. Каверин.
Подчиненный убеждал Тимура Аркадьевича в правильности своих выводов, приводил аргумент за аргументом. В принципе, верные: наличие столь мощного пассионария всегда дестабилизирует обстановку. Вот и сейчас в присутствии мальчишки обостряются проблемы общества, как у детей врачей лезут самые экзотические болячки. И удержать Каверина в узде не то что трудно - невозможно.
Директоры управлений сделали правильные выводы. Они в одном промахнулись.
Руководство "Фатума" и лично господин Президент, Главный, прекрасно знают, чем грозит присутствие Никиты Каверина в обществе. И принимают свои меры, о которых директорату знать необязательно.
- С Кавериным работаем, - откликнулся Тимур Аркадьевич. - Его КП, по прогнозам, должен снизиться в ближайшее время. Извини уж, гражданин Овсянин, мимо тебя прошло, на самом верху вопрос решается.
- Понял, - приуныл статист. - Значит, взрыва не избежать? Мы же не удержим…
- Не удержим, - согласился Тимур Аркадьевич, глядя на свой сад. - Готовьтесь разгребать последствия. А лучше ложитесь поспите, последуйте примеру Пранова. Потом не до сна будет.
* * *
Ник проснулся от того, что хлопнула входная дверь. Этого быть не могло: Лешка еще в больнице, мама в СИЗО. Ключи есть у соседки, но вряд ли она приперлась. Воры, что ли? Ник сунул руку под кровать, ухватил фомку, старый, дедовский инструмент. И в одних трусах, с железкой в руке высунулся в коридор.
Мама стояла у зеркала и медленно разматывала шарф. Щеки ее блестели от слез. Ник уронил фомку с диким грохотом, снизу тут же залупили по батарее.
- Ма?..
- Не хотела тебя будить, - мама обернулась к нему, - думала, тихонько вернусь, помоюсь, завтрак приготовлю, а ты отоспишься. Видишь, ни свет ни заря, в выходной день выпустили. Правильно твой адвокат говорил: дело-то "дутое", я ничего не нарушала… - Она всхлипнула. - Только как я это теперь объясню, кто меня на работу возьмет?
- Мам… - Ник подошел к ней, такой маленькой, обнял, позволил уткнуться холодным носом в голую грудь. - Мам, я же теперь работаю. Отправим тебя с Лешкой в санаторий на пару недель, а там видно будет. Мам, все хорошо. Бухгалтеры часто под раздачу попадают. Ма, ну чего ты? Ну хорошо все, ты же дома.
Она плакала, и у Ника щипало в носу Ник, не останавливаясь, рассказывал, как все сложится замечательно, Лешку скоро выпишут, тех, кто ему наркотики продал, посадили уже, справедливость торжествует по всем фронтам, а в холодильнике со вчерашнего дня скучает пицца - Ник ее заказал и не смог ни куска съесть, сейчас они ее подогреют и заточат под кофеек, только маме надо переодеться и умыться.
От маминых волос пахло грязью, сортиром, переполненным плацкартом. Тюрьмой. Но Ник верил в то, что говорил: все будет хорошо.
* * *
Когда мама заснула, напившись успокоительного, Ник позвонил Алексаняну. Теперь-то можно. И нужно в формате "необходимо" - встретиться с другом, посидеть где-нибудь.
Артур предложению обрадовался, но уточнил:
- Мне за шмотками надо. Давай в "Филионе" на Багратионовском проезде?
Покупки Ник терпеть не мог, но признал, что ему самому несколько рубашек не помешают. Пропадать, так с музыкой. А пива можно и после дернуть для релаксации.
До торгового центра идти было примерно одинаково что Артуру, что Нику. Алексанян живет на "Багратионовской" рядом с Филевским парком, ему вообще по прямой, но он долго собирается… Ник оделся и вышел из дому. Держался легкий мороз, и вчерашний снег не растаял, припорошил лысый газон и наклонный тротуар. Угрюмый таджик с метлой шваркал по асфальту. Ник поздоровался, дворник улыбнулся: мало кто проявляет уважение к приезжим.
Район такой.
Город такой.
И такая страна.
Подняв воротник пальто, Ник поспешил вниз, к метро "Фили", мимо здания Алмазного фонда, мимо гаражей (кавказская овчарка, вся в колтунах, грязная, облаяла его из-за забора), по переходу под железной дорогой (торговки уже раскладывали свой товар - яркие пижамы, ситцевые халаты, мохеровые кофты, дешевые елочные игрушки), мимо входа в метро (у палатки с шаурмой похмелялись трудяги). Впереди показались купола Покрова Богородицы, но Ник к церкви не пошел, свернул раньше.
Торговый центр построили недавно, в детстве Ника ничего подобного здесь не было. Несмотря на относительно ранний час - еще одиннадцати нет, - к нему тянулась вереница автомобилей. Люди спешат на шопинг, утренние дешевые киносеансы, люди будут весь день "гулять" по этажам, жевать и пить, развлекаться. Ник закурил, чтобы перебить мерзкий привкус отчаяния.
Такой район. Город. Страна. Люди такие. Убей миллион - новые родятся, не лучше и не хуже.
Да что за дрянь в голову лезет?!
Артур ждал Ника у вращающихся дверей ТЦ под козырьком. Топтался. Вздыхал. Помятое лицо говорило о бурном вечере.
- Привет! - Ник пожал Артуру руку. - С кем пил? На работе, что ли? С Опой?
- Да нет, - вяло отмахнулся Алексанян, карие глаза его чудно гармонировали с абстинентно-аристократической бледностью. - Дядя приехал. С тетей. И братья двоюродные. С женами и детьми. Коньяка привезли… А нужно пить, чтобы не обидеть. И есть. И танцевать. И караоке. И еще сестры тоже… кузины. Такие, знаешь… - Артур очертил контур виолончели. - А с ними тоже танцевать.
- Это сколько же всего родственников?
- Немного, - у Артура было отчаянное лицо суицидника, - пятнадцать человек. Папа сегодня вообще встать не смог, мама его таном отпаивает. А дядя ничего. Просил еще коньяка купить, только "настоящий, армянский бери, да…" Они неделю у нас гостить будут, я не выпью столько. И ведь с каждым днем будет все хуже! Давай пива хряпнем, помру же.
Ник восхищенно покачал головой. Стойкий человек Артур Алексанян. Ник как-то на семейное торжество к нему попал - под стол в первый раз в жизни свалился. А пятнадцать родственников… Даже громадная "трешка" родителей Артура, наверное, по швам трещит.
- Ну, давай, - согласился Ник. - Что, на фуд-корте? Ты же до кабака не добредешь…
- Ага, - согласился Артур. - Прости, друг, знаю: шумно, дорого, невкусно, курить нельзя. По бокальчику, хорошо? По одному. А потом - что скажешь, всё сделаю!
- Так вот прямо всё? - усомнился Ник. - И Опу поцелуешь?
Артур позеленел. Ник полюбовался его новым цветом лица, рассмеялся и потащил чудо природы на второй этаж - возвращать к жизни.
* * *
Фуд-корт - половина этажа, отданная под ресторанчики быстрого питания, - был полон. Уставшие после вчерашнего отцы семейств поправляли здоровье пивом из пластиковых бокалов. Томились за ноутбуками подростки, пришедшие на халявный Wi-Fi. К стойке "Макдоналдса", как всегда, выстроилась очередь, продавцы менее раскрученных ресторанчиков скучали на своих местах. Зевал охранник, прислонившись к ограде.
Ник посадил Артура за свободный столик и пошел за пивом. Выбор невелик, курить нельзя - прав Алексанян. Но чего не сделаешь ради дружбы! Себе он взял стакан кофе и бутерброд.
Окруженный аквариумами бутиков, "ресторанный дворик" производил странное, давящее впечатление: все новые и новые люди выходили с эскалаторов, стоял многоголосый гам, в детском магазине играла музыка, столики покачивались, пахло специями и общепитовской жратвой.
Они устроились у перил, у самого края. Отсюда видны были первый этаж, лента эскалатора. Артур припал к стакану, выхлебал половину, вытер пенные усы:
- Чувствую себя алкоголиком! Сопьюсь. Или помру.
- Да ладно, расслабься. Сейчас полегчает.
Ник вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах, размышляя, как бы выйти покурить, чтобы Артура не обидеть. Решил потерпеть.
- Рассказывай, - предложил Артур, - как живешь?
- Да так. Работа хорошая. Ненапряжная. Атмосфера, правда, в коллективе - куда там нашему паучатнику… С девушкой познакомился, с коллегой. Не могу только понять: я ей нравлюсь или это начальник велел в курс дела ввести. Лешку выпишут скоро. Мама дома. Всё, в общем-то, нормально.
- Что-то по тебе не видно. Ладно мне плохо, а у тебя, прости, такая морда, будто ты всю ночь в подушку рыдал.
Природный пессимизм Артура иногда давал сбой. Ник не рыдал в подушку, а приходил в себя после выступления. Ощущения были как у обожравшегося энергетического вампира.
Артур, видимо, понял без слов. Он оживал на глазах, начал расписывать институтские новости: репрессии, направленные Опой против студента из "партии Каверина", неистовый Конь (вышиб трех наркоторговцев с территории, одному палец сломал и при этом так матерился, что девушки млели, а преподаватели конспектировали), интриги профессуры и замдеканов, секретариатские сплетни… Ник слушал вполуха.
- Смотри, - вдруг обеспокоенно произнес Артур, отставив пустой стакан. - Что это там?
В фантастических фильмах так показывали накатывающее цунами. Ник приподнялся. С другой стороны ресторанного дворика переворачивались столики, там, кажется, кого-то били, там кричали на множестве языков, там орали русским матом. Продавцы перегибались через стойки, охранник спешил к месту беспорядков, Ник пил свой кофе, не чувствуя вкуса.
Заверещала женщина внизу, на первом этаже. Ник глянул сквозь перила и обомлел.
Эта семья, наверное, как многие другие в непогожий день, пришла за покупками. Трое нарядных детишек, мал мала меньше, один - в сидячей коляске, одинаково черноволосые, кудрявые. Мама в ярком платке, в длинном нарядном пальто. Папа - толстый, в дубленке. Папу сбили на пол. И пинали, ощерившись, подвывая от удовольствия. Злая рука сдернула с кричащей женщины хиджаб - женщина рухнула на колени, стараясь закрыть сразу всех детишек.
Ник не мог оторваться от этого зрелища. Вспомнились скины на Кутузовском. Бита в руке. И огромная тень, то ли своя, то ли чужая.
- Надо уходить, - сказал он Артуру.
- Поздно… Что же они делают, Ник? Не разбирая, правых и виноватых… Я этого в дубленке знаю. Он - мразь, торгаш, малолеток портит. Но жена его при чем здесь? Дети при чем? Они же, бритые, не люди уже! - Артур поднялся. - Я - мужчина. Я не буду просто смотреть.
- Сядь, дурак, не отсвечивай! - До Ника дошло, что за драка приближалась к ним.
Он видел, как гнали стаей волков всех, у кого цвет волос отличается от русого. Как бежал, оборачиваясь в ужасе, пожилой индус в чалме, как шарахнулись в сторону очень аккуратные, подчеркнуто хорошо одетые юноши. И как вспомнивший о чести Артур оборачивается к погрому лицом.
Бритые выволокли из-за стойки молоденькую узбечку, бритые скинули через перила охранника, и побоище сомкнулось вокруг Артура с Ником, застывших спина к спине.
Первый удар Ник отбил. Потом догадался схватить стул за ножки и приложить по бритой голове врага. Краем глаза он еще заметил девчонку-еврейку, дикими карими глазами уставившуюся на ржущих скинов. Потом стало не до обстановки.