- Погоди, вон, видишь, у них транспаранты…
Ник присмотрелся и обомлел. Фашисты.
Тем временем агрессивная толпа, зигуя, повалила на проезжую часть, перекрыла движение. Ник понял, каково ядерному реактору перед взрывом, вдохнул-выдохнул, надеясь остынуть. Тысячеглазый, но совершенно безмозглый Аргус толпы клокотал злобой и выплескивал ее.
Шпана шныряла между машинами, заглядывая в салоны, отчетливо-яркая в оранжевом свете фонарей и белом - фар. Бритый парень с совершенно безумным лицом и глазами наркомана постучал по лобовухе, прильнул к стеклу. Увидел Машу, вывалил язык с пирсингом и облизнулся. Ник узнал его. Один глаз закрыт бельмом, второй - зеленый.
Бритый расхохотался.
Из "ниссана", стоящего слева, вылез пузатый коротышка и принялся обниматься со здоровенными скинами. Ник в очередной раз пожалел, что закон запрещает огнестрельное оружие. И одновременно возрадовался, потому что тогда он давно бы кого-нибудь пристрелил и уже сидел бы.
Разноглазый отвернулся, замахал руками, заорал, и его товарищи окружили "шестерку" впереди, вытащили слабо сопротивляющегося водителя в кепке-"аэродроме", повалили между машинами. Биты и монтировки заходили вверх-вниз. Маша отпустила руль и закрыла лицо руками.
В толпе зажгли фаеры.
Ник отстегнул ремень безопасности и выскочил на дорогу.
- Куда?! - крикнула Маша за его спиной.
Ник не обратил на нее внимания. Реактор взорвался. Ударная волна ярости понесла Ника вперед, он схватил за капюшон первого попавшегося фашиста, развернул и отвесил ему крюка, нацик распластался под колесами "шестерки". Ник поднял упавшую биту, перекинул из руки в руку и хищно оскалился:
- Что, суки, не ждали?
Он говорил с ними на их языке. Он всегда со всеми говорил на их языке.
Фашисты бросили несчастного кавказца и синхронно повернулись в сторону наглеца, который посмел вмешаться в их святое дело. Одновременно сглотнули. Все вместе шагнули вперед и замерли, выжидая. Ник сразу определил вожака - могучего детину с наколотой на лысине свастикой, - смотрел ему в глаза и не видел в них человека. Хищная, кровожадная гидра клубилась по ту сторону истины. Отруби голову - вырастет три.
Рядом с татуированным кривлялся разноглазый.
Гидра не спешила нападать. Ник лопатками чувствовал: за ним и над ним поднимается Нечто, не менее агрессивное и кровожадное, клокочет, бурлит и дает не силу, нет - безумие. Алое и горячее. И будто видна краем глаза леска, ведущая к крестовине в руке неведомого кукловода. Будто здесь, перед разъяренной толпой, не сам Ник, не один Ник.
Сейчас они за всё ответят, никакой "Фатум" не спасет.
Фашисты отступили, это показалось Нику естественным. Продолжая скалиться, он пошел на них. Кто-то схватил его за плечо сзади, Ник быстро развернулся, вскидывая биту, но узнал Машу.
- Ты что, спятил? Менты!!!
Наваждение схлынуло, Ник бросил оружие и юркнул в салон, напоследок глянув на кавказца: мужик не шевелился. Скины рванули прочь, но поздно: меж автомобилей замелькали люди в сером. Они не особо спешили ловить нарушителей спокойствия - можно же и огрести. А фашисты хлынули к метро, но по-видимому, путь был перекрыт, и они бросились в разные стороны, стараясь рассосаться по району.
Менты уже кого-то волокли, попутно наказывая дубинками за беспокойство.
Ника знобило. Он пришел в себя, сообразил, что сделал, но не удивился и не расстроился. Он знал: так было нужно. Если закроешь глаза, тебя всю жизнь будут преследовать уроды с битами. Им можно безнаказанно убивать и насиловать, а ты сиди утирайся. И кто ты после этого?
Ник заглянул в бездну, и у него закружилась голова. Он коснулся запретного и понял, что его жизнь бесценна, но если он умрет, все только выиграют. Потому что за Ником - невидимый кукловод, возможно им же порожденный.
И еще понял, зачем делают "плановый выброс агрессии". Агрессия - ядерный реактор, готовый взорваться в любую минуту, его нужно постоянно охлаждать. Но кто ответит за жертвы?
Зубы отбивали дробь, Ник спросил, тщательно выговаривая каждое слово:
- "Фатум" к этому причастен?
Он знал ответ наперед и хотел проверить только Машину реакцию.
Маша надула губы и не отвечала. Наконец снизошла:
- Не во всем виноват "Фатум". Я не знаю. А вот ты виноват, псих ненормальный!
- Извини. - Ник нахохлился и обхватил себя руками.
Маша продолжила:
- Интересно, все пассионарии - психи? Не знаешь, есть ли тут объезд? А то до ночи проторчим.
* * *
Перед входом в цоколь светилась вывеска: "Бюро адвоката Карла Домбровского". Кучерявые малиновые буквы имитировали курсив.
Маша зашла вместе с Ником.
Дверь была не рада посетителям и открылась с трудом. Секретарь, средних лет блондинка в вишневой блузе, стоявшая возле ксерокса, вымученно улыбнулась. Трое хмурых парней, оккупировавших кожаный диван, зыркнули с ненавистью. Ник окинул взглядом приемную: коричневые кожаные диваны с резными ручками, два тронообразных стула, на стенах - дипломы, всячески восхваляющие Домбровского, на единственном кресле под огромным фикусом - неподвижная, похожая на манекен молодая дама.
- Здравствуйте, - проговорил Ник. - Мы к Карлу Григорьевичу, по записи.
- Секунду… - Секретарь вынула распечатки, положила их на стол, заглянула в журнал. - Каверин?
- Никита Викторович. - Ник со ступеньки шагнул на пол, Маша последовала за ним.
"Не уезжает - значит, ей поручено следить", - подумал Ник, снял пальто и повесил рядом с женской дубленкой.
- Подождите, он примет вас, когда освободится, - проговорила блондинка.
Один из хмурых парней цыкнул зубом и уставился на Ника.
Из кабинета директора выскочила пышная женщина с трехэтажной прической и заполнила собой комнату: оттоптала ноги даме-манекену, толкнула Ника, протаранила и прижала к стенке Машу. Надевая дубленку, задела кого-то из парней. Когда начались пререкания, Ник уже здоровался с адвокатом:
- Добрый вечер. Я Каверин, мне назначено.
Адвокат - молодящийся подтянутый мужчина лет пятидесяти, растянул тонкие губы в улыбке, беззастенчиво осмотрел Ника, скользнул взглядом по его обуви, вскинул бровь и указал на стул:
- Присаживайтесь. Излагайте суть проблемы.
Ник сдержал злость, скопировал неестественную улыбку Домбровского, развалился на таком же, как у хозяина кабинета, стуле-троне и заговорил с деланым возмущением:
- Вы меня не узнаёте?
Он с удовольствием отметил, как ухоженные пальцы сжали "паркер" и покраснела морщинистая индюшачья шея, которую не спасли омолаживающие уколы. Продолжил Ник с задором, рассказал все как есть, не давая воли чувствам, словно дело его не касалось, и выжидающе уставился на адвоката.
Из Карла попёр Григорьевич. Он и раньше царил на тронах, на дипломах, развешанных вдоль стен, на резных подлокотниках и золоченых ручках, сейчас же он просто фонтанировал. Домбровский дергал черными (Ник подозревал, выщипанными и окрашенными) бровями, покусывал губу и старался не смотреть в глаза. Изредка он вставлял реплики и давал неожиданно дельные советы.
- Узнаю. Публичная персона. Значит, так, молодой человек. Попытаюсь сделать все возможное, приступлю уже завтра. Возьмите мой телефон, - он протянул визитку. - Позвоните после двенадцати. Устрою вам свидание и все выясню. Так что не волнуйтесь. Единственное, о чем вам придется поволноваться, - деньги. Вы должны будете внести хотя бы тридцать тысяч, то есть половину суммы.
А вот теперь он вперился со злорадством. Не хочется ему этим делом заниматься: беготни много, денег мало.
- Я и так сделал вам скидку. Потому что очень уважаю общественных деятелей, - заявил Домбровский.
- А я уж удивиться собрался - чего так дешево? Спасибо, Карл Григорьевич, что вошли в мое положение! - бодро сказал Ник. - Завтра обязательно позвоню, до свидания.
- До свидания, - кивнул Домбровский и поправил галстук.
Маша вскочила в приемной со стула, увидев Ника, и с крайней степенью озабоченности спросила:
- Ну что?
Он ответил уже на улице:
- Мерзкий тип, но дело знает. Спасибо, что подвезла, теперь мне надо к мелкому в больницу, собрать передачу маме, но прежде - домой. Как думаешь, что надо сделать, чтобы это закончилось?
- Видимо, переродиться. Или умереть. Хотя, если бы смерть что-то решала, вас попросту перебили бы. - Маша вздохнула и добавила с ненавистью: - Садись, я не хочу домой. Мне там пусто и больно, и стены давят. Приходишь туда и понимаешь: ты - ходячий труп. А так не просто кручусь белкой в колесе - помогаю вроде, отвлекаюсь, чувствую себя живой.
Ник решил ей поверить.
* * *
Кониченко, вызванный "срочно, прямо сейчас" к Нику домой, жевал бутерброд и хмурился.
- Никита Викторович, - проговорил он с набитым ртом, - я не знаю, кого туда можно того. Это ж надо разбираться. И чтобы по телевизору не показывали. И чтобы не докопались, что от нас, но проверенный человек.
- А ты подумай, - настаивал Ник, - ты работаешь непосредственно с людьми, я "на местах" вообще никого не знаю, да и некогда мне. Только не девушку и не ребенка.
Конь вздохнул, проглотил остатки хлеба с колбасой и потянулся за новым бутербродом.
- Антифа не пойдет. Леваки какие-то чумные, Никита Викторович, честное слово. Из них шпионы - как из дерьма пули. Всех нерусских отметаем… Есть хороший парень, но еврей.
- Не то, думай, Стас, думай!
Внедриться в стан врага, следить за фашистами изнутри - все, что оставалось Нику. От молчавшего два дня Паши пришел холодный официальный ответ: видеозаписей, о которых говорил Ник, не существует, разноглазого скина на месте теракта никто не видел, и вообще, "такое дело, Ник, не могу пока тебе содействовать, потом созвонимся, пива попьем".
Трубку "друг" не брал до сих пор.
Доказательства оставались у Ника на руках, но даже поднятый в Сети вой натыкался на холодное молчание власти. И содействие "Фатума".
Стас повел плечами, будто стены кухни жали ему. Уставился на старую пластиковую люстру.
- Ну есть один. Не из нашего универа. По группе старший. Третьекурсник, с мозгами, мы тут с ним за историю спорили. На вид - ботаник, но такой, не задрот. Подойдет?
- Досье на него есть?
- У меня точно нет, может, по его универу кто собирал… Никита Викторович, вы так требуете, чтобы сразу прям вот все было, а мы же люди. Мы вам этого разноглазого найдем, чего искать… Но досье, картотеки - ну нету пока!
- Понятно. Ты ешь, Стас, не стесняйся.
Семейные проблемы выбили Ника из колеи, он на два дня ослабил вожжи, и "Щит" оказался лишен руководства. Стас, конечно, юноша деятельный. Он всех организовал на отлов наркоторговцев, но ничего не предпримет без приказа. Вот, пожалуйста, личных дел нет. Кто в организации - пойди разберись. Может, внутрь уже пролезли и шпионы из ФСБ, и шпионы от нацистов.
- Есть у тебя в помощниках толковая девочка? Ну вот хотя бы Аня Батышева. Чтобы в бумажках рубила? Вот и запряги ее. Пусть составит на всех досье, вопросы для анкеты я тебе сегодня скину. И все эти файлы должны храниться по ячейкам, у тебя и у меня. Понял?
Стас вздохнул. Бюрократия была противна его существу. Ник понимал это, но понимал также, что четкая структура - залог продвижения вперед. Останься "Щит" раздолбанным движением - его смели бы сию секунду.
И так очень любопытно, почему власти не трогают незарегистрированное движение и его лидера.
* * *
Передачу для мамы - продукты и предметы первой необходимости - Ник упаковал в коробку и взял с собой на работу еще утром. Потом позвонил Домбровскому, условился встретиться недалеко от станции "Марьино", на автобусной остановке, оттуда удобнее всего добираться в женский СИЗО № 6.
Ник надеялся, что уладит все семейные дела в первой половине дня, а потом посвятит себя "Щиту". Вчера он составил подробные анкеты, и уже сегодня их должны были "спустить" в первичные ячейки.
На остановке Ник сразу же набрал адвоката, Карл Григорьевич ответил, что "скоро будет". Что значит "скоро" для старика, который колет ботокс и красит брови и волосы, сказать было сложно, Ник решил рассчитывать на лучшее.
Сновали туда-сюда маршрутки, люди толкались, осторожничали, чтобы не поскользнуться на первом льду. За угловатым, словно вытесанным из камня, кинотеатром начинался спальный район - высотки, высотки, высотки. Ник покосился на представителя вида "гопник обыкновенный", сидящего на корточках у бордюра: треники, остроносые туфли, "барсэтка" и "кэпка" в наличии, только четок не хватает. И откуда здесь столько отбросов? Симпатичный ведь район.
Гопник заметил пристальное внимание чужака, пожевал губами, сплюнул и отвернулся. Ник тоже отвернулся.
Подъехала синяя "импреза", медленно опустилось стекло - за рулем был Домбровский. Ник поздоровался, сел рядом, пристегнулся.
Адвокат сразу приступил к делу:
- Контора, где работала ваша мама, молодой человек, занималась, во-первых, отмыванием денег, во-вторых, хищением. Это по версии обвинения, ничего пока не доказано.
- И чем это может обернуться? - спросил Ник. - И почему сразу в СИЗО? Это же не убийство, не разбойное нападение.
- Обвинение предъявлено, статьи серьезные, предусматривающие наказание от штрафа до лишения свободы. Но… - Карл сделал театральную паузу. - Я разговаривал с вашей мамой, обвинение можно легко развалить, я буду ходатайствовать, чтобы Юлию Васильевну выпустили под подписку о невыезде или под залог. Кстати, свидания в СИЗО разрешены два раза в месяц, можно писать письма сколько угодно. Вы всё сделали, как я советовал?
Ник кивнул:
- Сделал.
Постепенно высотки сменились унылыми пятиэтажками, за ними мелькали заборы промзоны. "На следующем повороте поверните направо", - проговорил навигатор. Домбровский воспользовался советом и выехал на дорогу с однополосным движением. Теперь заборы были с двух сторон.
Ехали недолго. Вдалеке замаячили церковные купола и грязно-бежевое здание, одновременно похожее на цех, крепость и конгломерат водонапорных башен.
- Это и есть шестой следственный изолятор, женский, - объяснил Домбровский и припарковался рядом с зеленой "дэу" у буро-красного забора. - Извольте выйти, молодой человек. Ценные вещи лучше оставить в машине. Паспорт, надеюсь, вы удосужились взять?
Ник кивнул, прихватил пакет с передачей. Домбровский повел плечами и направился к одной из "башен" со стрельчатыми бойницами окон.
- Следуйте за мной.
КПП располагался за металлической дверью, внутри "башни". Серая женщина в форме взяла паспорт, записала посетителей, созвонилась со "штабом", кивнула телефонной трубке.
- Ожидайте, вас проведут.
Ник сглотнул. Ощущение было премерзейшее, будто его самого посадили. Скрипнула дверь - явилась женщина-лошадь с кустистыми бровями и малиновой помадой на огромных губах. Ростом она была почти с Ника - выше метра восьмидесяти, это точно.
- Ну чё, идем? - спросила стражница командирским тоном.
Пришли в комнату без окон, из всей мебели - стол с какими-то бланками, стул и весы. И молоденькая девушка в синей форме.
- Здравствуйте. - Глядя на Ника, девушка улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. - Давайте сюда передачу, нужно взвесить.
Ник поставил пакет на весы.
- Пятнадцать килограмм! - торжественно заключила девушка. - В месяц можно передавать не больше тридцати. Теперь нужно посмотреть.
Ник вынул коробку и поставил на стол.
- Ой, забыла! Нужно заполнить бланки в трех экземплярах. Извините, я тут совсем недавно. Бланки вот. Ручка. Пишите.
- Как вас зовут? - спросил Ник как бы случайно.
- Оля, - снова улыбнулась девушка и поправилась: - Лейтенант Ольга Зотова!
- Ольга, когда я увижу подозреваемую?
- Когда мы закончим. Я должна посмотреть передачу, а вы переписывайте вещи, как в посылке.
Процедура заняла около получаса. Карл Григорьевич, для которого не нашлось стула, мерил шагами комнату и дергал шеей, как крупная больная птица. Ник изо всех сил кокетничал с Олей, надеясь хоть так обеспечить нормальное отношение к матери. Добравшись до упаковки женских прокладок, Ольга зарделась, но все равно вскрыла и прощупала каждую. Ник сглотнул и отвернулся.
Подписав все три бланка, он поднялся. Адвокат нервно поправил галстук.
- Ну чё, готовы? За мной, - проговорила лошадь.
Комната свиданий была разделена стеклянной стеной на две половины. Ник сел, осмотрелся, провел пальцем по телефону - на вид обычному, советского образца. Ник всегда дурел в бюрократических конторах, здесь же чувствовал себя совсем пришибленным.
Наконец привели маму. Ник вскочил. Мама испуганно глянула назад, на закрывающуюся дверь, метнулась к стулу, уселась, сцепила руки и плотно сжала колени. На ней был перекошенный рабочий костюм. Наконец она сфокусировала взгляд на Нике. Ее широко распахнутые карие глаза запали, покраснели, веки обвисли, она осунулась и постарела.
- Никита, мой ты мальчик… - донеслось из телефонной трубки. - Как Лешенька?
- Нормально.
В трубке затрещало, мама шевелила губами, но ее не было слышно. Ник положил и снова снял трубку.
- Повтори, повтори, я не слышала…
- Все хорошо. Сказали, через пару дней будет как новенький.
Мама бесцветно улыбнулась, и губы ее задрожали. Ник заметил, что она прячет испачканные чернилами пальцы. Представил грубую конвоиршу, ведущую его мать, дающую ей затрещины: "Пшшла! Чё ты телишься, быстрее давай". Представил, как ее обыскивают, снимают отпечатки пальцев. Представил двухъярусные кровати и застоявшуюся сырость, испитые рожи сокамерниц и серые или - еще хуже - грязно-бежевые стены изолятора, и прикусил губу.
Он сделает все возможное, чтобы ее вытащить. Добудет денег. Устроится на три работы. Он придумает что-нибудь, обязательно придумает! Пашку из-под земли достанет. Друг называется - трубку не берет, когда нужен!
- Я тебе принес еды и вещей немного. И кофе твой любимый, я знаю, ты не можешь без кофе. И пару шоколадок. Мама, я тебя отсюда вытащу. Адвокат говорит, ничего серьезного. Вы уже всё обсудили? Может, его пригласить? Он здесь, без него могли и не пустить - порядки такие…
Зажмурившись, мама мелко затрясла головой:
- Нет-нет, не надо. Все будет хорошо, ты только не переживай, сынок, возьми деньги, если понадобятся…