Я мысленно "переварил" все вышесказанное и, надеясь отвлечь фрау от трудной темы, задал вопрос, который надо было бы задать раньше:
- Прости, а что стало с твоим мужем?
- Мой супруг, царствие ему небесное, - вздохнула Ута, - отправился в паломничество. Увы, его избили и ограбили в двух милях от города. Хорошо, что несчастного нашли угольщики. Они-то и привезли господина Лайнса домой. Ансель долго болел, а потом - умер…
- В паломничество? - удивился я.
Фрау Ута смахнула набежавшую слезинку:
- Мы прожили с мужем десять лет, но детей у нас не было. Вначале Ансель думал, что это я бесплодна. Но однажды в город приехал знаменитый лекарь мэтр Сигель. Господин лекарь сказал супругу, что это он не может иметь детей из-за какой-то болезни, которую перенес в детстве. Но я-то и так знала, что дело не во мне, потому что и Эльза, и Гертруда тоже не смогли забеременеть…
- Так, что-то я не очень понимаю, - удивился я. - При чем тут Эльза и Гертруда? Он что, был женат на всех сразу?
- Быть женатым на трех сразу - это грех, - рассудительно ответствовала Ута. - За это можно угодить на виселицу. Я пять лет не могла забеременеть, поэтому мы с сестрами решили, что если одна из нас понесет ребенка от Анселя, то я выдам его за своего.
- И сестры согласились?
- А что нам оставалось делать? - пожала плечами Ута. - Когда умерли родители, я была еще совсем ребенком. Отец оставил нам только домик и огород, поэтому приданого на троих бы не хватило. Брать бесприданниц никто не хотел. Когда ко мне посватался Ансель, он согласился взять меня без приданого. Но даже когда я вышла замуж, то землю и дом на двоих сестер было не поделить… Хотя если бы нашлись двое почтенных людей, с достатком, то можно было бы продать и дом, и землю, а вырученные деньги поделить. Но, увы, сразу двух женихов не находилось. Если бы я не смогла родить ребенка, то герр Лайнс был бы вправе развестись со мной и взять себе новую жену. Тогда бы мне пришлось возвращаться и жить вместе с сестрами…
- А муж? - полюбопытствовал я. - Как он к этому отнесся?
- Герр Лайнс ничего не заметил. Все было в темноте.
"Здорово! - присвистнул я про себя. - Такое счастье привалило - жить с тремя бабами сразу, а он, болван, даже не заметил!" Но я не стал обсуждать с Утой некоторые тонкости, которые меня могли бы интересовать…
- Ты не ревновала?
- А зачем? - хмыкнула фрау, уставившись в потолок. - Это мои сестры, моя плоть и кровь. И если мой муж спал с ними, то значит, он спал со мной.
- То есть ты не возражаешь, если я начну спать с твоими сестрами? - полюбопытствовал я.
- Ш-што? - зашипела Ута как рассерженная кошка. - Только попробуй! Я не знаю, как я пережила то, что ты переспал с Гертрудой… Да и Эльза мне недавно высказала претензии, что я одна пользуюсь тобой.
- А ты? - заинтересовался я.
- А что я? Сломала о сестру половую щетку, - дернула плечиком Ута. - Теперь надо идти на рынок, тратиться на новую.
- Запиши стоимость щетки на мой счет! - засмеялся я.
- Думаешь? - недоверчиво спросила Ута и расхохоталась.
Впрочем, отсмеявшись, она подумала-прикинула и кивнула:
- Запишу!
Немного помолчав и собравшись с мыслями, она вернулась к теме, которую мне не хотелось бы обсуждать:
- Почему ты не хочешь на мне жениться? Чем я плоха для тебя? Конечно, я не юная девушка, но, кроме мужа, у меня не было мужчин.
- Видишь ли… - начал я свой ответ со слов, которые произносят мужчины, когда не знают, как бы половчее соврать: - Что я буду делать здесь, в этом городе, когда война закончится? У меня и имущества-то всего - конь да доспехи…
- И триста талеров, на которые можно отстроить еще одну гостиницу, - продолжила за меня Ута. - И еще семьсот, которые герр Лабстерман обещал выплатить. Значит, твой капитал составляет тысячу талеров. А на тысячу можно жить до конца дней! А можно… - оживилась она, - если мы заключим брачный контракт, сделать тебя совладельцем гостиницы, а сестер выдать-таки замуж! Даже если положить им в приданое… - задумалась она, подсчитывая, - хотя бы по пятьдесят талеров, то можно выдать их замуж за ремесленников. Ну а если по сто - их возьмут в жены вдовые купцы!
Ай да фрау, ай да Ута! Сколько же практичности в этой безупречной головке. О ее видах на мою тысячу талеров я не подумал, но продолжал изворачиваться:
- Как-то смутно себе представляю, чтобы я принимал постояльцев, выдавал им белье, разносил обеды.
- Ничего! - легкомысленно заявила фрау. - Этому легко научиться. Но этим буду заниматься я. Ты будешь охранником, и мне не придется платить старому Августу пять фартингов в месяц. Подумать только! - возмущенно встрепенулась хозяйка. - Я плачу целых пять фартингов только за то, чтобы старик спал по ночам внизу и делал вид, что является моим сторожем!
- Что-то я никаких сторожей не видел… - удивился я. Еще бы, в гостинице по ночам находится неизвестный мне человек, а я не обратил внимания. Странно.
- Зачем тебе его видеть? Он бывает тогда, когда тебя нет. Когда ты на месте - зачем платить за охрану? Плохо, что я не всегда знаю - придешь ты ночевать или нет. Иногда приходится будить Августа ночью, и он берет за это дополнительный пфенниг.
- Ты не боишься, что я могу выбросить из окна постояльца, если он мне не понравится? Или убить его за замечание, которое он сделает?
- Боюсь, - честно призналась она. - Боюсь, что тебе не придется никого убивать, потому что посетители разбегутся от одного твоего вида… Недавно один купец из Гременя, наш старый клиент, узнав, что в гостинице живет наемник, отказался к нам въезжать.
- Что за старый клиент? - забеспокоился я.
Ута вначале не поняла, потом расхохоталась, а потом - обиделась:
- Знаете, господин Артакс! - ледяным тоном сказала она, накрываясь одеялом до самого носа. - Я честная женщина и порядочная вдова. По крайней мере, - добавила она, слегка смутившись, - была таковой… Сестры мои, да, - иногда позволяли себе лишнее по отношению к клиентам. Но сестры - они не горожанки, а крестьянки. Им нет нужды беречь репутацию в городе Ульбурге. А старый клиент - это клиент еще с тех времен, когда был жив муж.
- Впиши его на мой счет, - предложил я, сделав вид, что не заметил перехода на официальный тон.
- Уже, - не моргнув глазом, отозвалась фрау. - С учетом того, что обычно он жил у нас по четыре недели и снимал номер за полталера, я записала на ваш счет еще тридцать фартингов. То есть - четверть от упущенной выручки.
- Четверть? - удивился я. - А разве в талере не сто фартингов?
- В талере шестьдесят фартингов, а в каждом фартинге - шестьдесят пфеннигов, - с назидательностью бывалого ростовщика отрезала фрау Ута. - Я слышала, что в некоторых землях талер считают за сто фартингов, но у нас - шестьдесят. По крайней мере именно так чеканят на нашем монетном дворе.
- Так у вас еще и монетный двор есть? - слегка поддразнил я фрау. (Этот монетный двор обошелся мне в двух лишних часовых, но что делать?)
- А чем мы хуже других вольных городов? - возмутилась фрау. - Вот уже двести лет Ульбург имеет свои законы, свой герб, свою печать и право выпускать ежегодно две тысячи серебряных талеров, а также нужное количество медных фартингов и пфеннигов. Теперь понимаешь, почему тысяча талеров, что должен тебе заплатить город, - это огромная сумма?
- Ну я не настаиваю, чтобы долг был выплачен талерами Ульбурга. Меня устроят и другие монеты. Главное - чтобы они были полновесные. И, кстати, почему бы Ульбургу не отчеканить, скажем, не две тысячи талеров, а пять или шесть?
- За точностью суммы следят имперские чиновники, которые приезжают к нам четыре раза в год и присутствуют при чеканке монет, - сказала фрау языком канцеляриста. - В остальное время прессы заперты в комнате, под пломбой из сургуча с оттисками печатей - малой императорской и большой городской. И если обнаружится, что они сломаны, то город будет лишен монетной регалии.
- Как ты все выучила? - удивленно спросил я. - Шпаришь, словно ты не хозяйка гостиницы, а как минимум - младший бургомистр.
- В нашем городе нет младшего бургомистра, - уточнила фрау. - Есть первый бургомистр, который отвечает за городскую казну, сбор податей, оборону и сношение с другими городами. Второй является хранителем законов и главным судьей. Третьему поручено наблюдать за чистотой городских улиц, свежестью продуктов на рынке. Что касается знания, то все горожанки обязаны принести присягу на верность городу и его законам. Когда я собралась выходить замуж, мой будущий супруг заставил меня выучить городское Положение о вольностях наизусть.
Лекцию об устройстве городской власти я слышал уже не в первый раз. Вначале от Лабстермана, еще по пути в город. Потом от толстенького третьего бургомистра. А вот зачем знать такие тонкости женщинам? Словно бы отвечая на мой вопрос, Ута сказала:
- Покойный супруг очень опасался, что во время принятия присяги меня могут заставить рассказывать весь текст наизусть, а если бы я не сумела рассказать - меня бы не записали в число бюргерских жен и не допустили бы к присяге. А мне очень хотелось стать женой бюргера… Кстати, если вы, то есть ты, - спохватилась фрау, - собираешься жениться на мне, тебе следует выучить Положение о вольностях города Ульбурга.
Не спорю, мысль о том, чтобы стать законным супругом фрау Уты и добропорядочным бюргером, мне приходила. Вот только - после каждого ее "выступления" хотелось сбежать куда подальше…
- Ты уверена, что тебе нужен именно такой муж, как я?
- Конечно, супруг из тебя получится не очень верный… - повернула она ко мне свою головку и улыбнулась.
- Это еще почему? - обиделся я.
- А кто был недавно в борделе? Ты же не будешь отпираться, что был в доме напротив мельницы, у этой курвы Эдели?
А я и не знал, что это бордель… Думал - так, в гости зашел, перемигнулся с хозяйкой. Правда, дамочка попросила талер, но я решил, что она хочет сделать себе подарок.
- Интересно, сколько ты заплатил? - продолжала измываться фрау. - Если больше, чем двадцать фартингов, ты дурак…
Я чуть не взвыл от злости. Но, прикинув, что дамочка старалась за двоих, решил, что денежки она отработала честно. Ну а еще двадцать монет можно посчитать за подарок…
- А сколько ты впишешь в счет за…
- За пользование моим телом? - деловито осведомилась фрау, называя вещи своими именами. - Если будешь супругом - бесплатно. Ну а если ты уедешь…
- И сколько набежало? - хмыкнул я.
- Пока - семь талеров… Нужно бы брать больше, но… я тоже получала удовольствие.
- Почему так дорого? - обомлел я. - Я в городе живу только две недели. Сама же сказала - двадцать фартингов за ночь. У тебя же по полталера… Вряд ли ратуша будет оплачивать мне половину.
- Ну не могу же я брать столько же, сколько берет шлюха. Все-таки - добропорядочная вдова стоит дороже, - сообщила фрау, вперив взор в потолочные балки. - И потом - я отдаюсь вам на чистых простынях, а их стирка и глажка стоит денег. Заметьте, господин Артакс, - перешла она снова на "вы", - что простыни теперь меняют каждое утро! А вообще, никак не могу понять - почему мужчины платят деньги за то, что можно получить даром от супруги?
Сочетание в Уте детской непосредственности и прагматизма приводило меня порой в состояние ступора. Но если призадуматься - то, действительно, зачем? Наверное, такая уж наша козлиная натура. Фрау Ута будто мысли мои прочла:
- Знаете, господин Артакс, я пришла к выводу, что мужчину переделывать бесполезно. Верный муж отличается от неверного лишь тем, что его жена не догадывается об изменах. Или делает вид!
- Вас послушать, так все женщины - ангелы, - хмыкнул я. - Откуда же берутся рогатые мужья?
- Как говорят, если муж рогат, то он сам в этом и виноват. Значит, нужно стараться в супружеской постели…
- Так? - спросил я, приступая к делу.
Фрау Ута муркнула, как большая кошка, и ухватила меня своими мягкими лапками…
Глава шестая
ПЕРВЫЕ ПОТЕРИ…
Ночью я проснулся от тревожного ржания. Гневко сообщал, что во двор проник кто-то чужой, но неопасный. (Будь незнакомец опасен, жеребец уже полез бы драться!) Спускаясь по лестнице, сообразил, кто это мог быть. А когда по двери замолотили детские кулачки, понял - началось!
Во время осады мальчишки (да и девчонки тоже!) старше семи и младше пятнадцати лет становились настоящим стихийным бедствием. Вездесущие отроки умудрялись сновать туда-сюда так, будто никакой войны не было и в помине. В Рутбурге пятеро заблудившихся ребятишек, среди которых был сын бургграфа, попали в плен к неприятелю… Правитель, обезумев от горя, приказал открыть ворота. Ну а чего стоят блуждания детишек по стенам? Латники забывали о своих обязанностях и бросались спасать детишек, подставляясь под стрелы и подставляя других.
Если нельзя бороться со стихией, обрати ее в свою пользу и назови все это безобразие красивым именем. Посему, раскинув мозгами, я сколотил "летучий отряд" - команду из самых хулиганистых пацанов, старшему из которых было пятнадцать лет, а младшему - девять. Горожане называли их "летучими" мальчишками. Чтобы выделять "летучих", пришлось придумать им отличительный знак - нарукавные повязки с изображением городского герба… Пчел ребята рисовали сами, поэтому они получились похожими на перекормленных шмелей, но мальчишки гордились своими регалиями не меньше, чем бургомистры и члены Городского Совета медалями. Мне доложили, что в "летучий отряд" выстроилась очередь не только из мальчишек, но и девчонок!
Старший отряда бдительно следил, чтобы его воинство не забиралось куда не надо. Кроме того, мальчишки оказались лучшими посыльными и адъютантами. Ну а самое главное, "команда" должна была присматривать за часовыми на стенах и за тем, что происходит за стенами…
- Часовые спят! - доложил запыхавшийся парнишка.
- Которые? - спросил я, сурово сдвигая брови. Если у ратуши - так и черт с ней, но если на стенах - тогда плохо.
- В Надвратной башне.
- Будили? - поинтересовался я, надевая перевязь.
- Так точно! - отрапортовал мальчишка, вытягиваясь как новобранец перед капралом. Получилось забавно, но я даже и не подумал улыбнуться.
- И что?
- Спят как убитые. И не дышат вдобавок.
Гневко не противился, что я взял на седло мальчишку, а маленький гонец был на седьмом небе от счастья. До ворот мы доскакали за несколько минут. Вовремя! У барабана с цепями возились два типа, пытавшиеся спустить подъемный мост. Был еще и третий, кинувшийся наперерез. Наивный! Мне даже не понадобилось защищаться от его тесака. Гневко отбросил его плечом и, припечатав по голове несчастного копытом, радостно ринулся к оставшимся.
Эти оказались умнее. Укрывшись за барабаном, куда гнедой не мог добраться, ощетинились клинками. Гневко шипел от злости, требуя, чтобы злодеи вышли и приняли честный бой, но они были благоразумными и не желали вылезать из укрытия. Посему мне пришлось спешиться.
Метательный нож, которым меня поприветствовали, попал бы точно в живот, если бы я его не отбил. Дальше дело у них не пошло - один упал, получив в лоб эфесом, а второй присел на корточки, зажимая разрубленное лицо…
Первым делом я провернул барабан, натягивая цепь потуже, и, поручив охрану раненых мальчишке и гнедому, побежал наверх. Допросить диверсантов можно и позже.
В караулке лежали трое караульных, которым было положено бодрствовать, а возле бойницы сидел нахохленный командир "летучего отряда" Эдди и двое его бойцов.
- Там… - кивнул Эдди в черноту проема.
Я вгляделся в темноту: у подножия вала едва поблескивали кончики копий. Если бы не ожидал увидеть, внимания бы не обратил - ни звяканья доспехов, ни ржания коней не слышно. "Передовой отряд, - пронеслось в голове. - Ждут, когда упадет мост. А там - мост упадет, захватят ворота, укрепятся в башне, продержатся до подхода конницы…"
- Поднимай тревогу! - приказал я, снимая со стены сторожевой рог.
Кинул его Эдди, не поинтересовавшись, сумеет ли он дать нужный сигнал? С другой стороны - горожане тоже не знают - какой сигнал служит к общему сбору: "Ти-та-ти-та" или "та-та-та-та"…
"У-уу-ааа", - простуженно завыл рог. Немного помедлив, к нашему вою присоединились трубачи прочих городских башен, прорвав тишину разноголосым ревом, сипом и кашлем погнутых и потрескавшихся медных и костяных рогов, разысканных в чулане ратуши, где они десятилетиями пылились за полной ненадобностью.
Скверно, если на штурм пойдут сейчас! Пока сонные бюргеры проснутся, поймут, что звуки им не снятся, начнут собираться (под причитания жен, вроде: "Спи давай! Может, дома посидишь? Что, без тебя не справятся?"), сползутся, да разместятся по стенам, да прекратят задавать глупые вопросы… М-да, к этому времени не только ров форсируют, но и на стены влезут. Нам с Эдди и его пацанами не спихнуть все штурмовые лестницы и не сбросить всех нападавших со стен.
На всякий случай я принялся заряжать арбалеты, передавая их мальчишкам. "Вроде бы все, - отметил я, вкладывая последнюю стрелу в желоб. - Теперь можно заняться и караульными".
На маленьком столике, за которым стражники коротали время за игрой в кости да питием пива, приткнулась глиняная фляга с вином. На столе в липкой лужице - опрокинутая кружка. Осторожно взяв со стола флягу, принюхался. Резкий запах миндаля подсказал, что вернуть к жизни часовых не сможет ни один лекарь.
На Надвратной башне три бойницы. Я расставил мальчишек, посоветовав стоять боком и особо не высовываться, пошел вниз. Кто знает, может, с нашей стороны через стену уже переброшена лестница, а около ворот уже копошатся вражеские солдаты? Пока спускался, к стенам подходили горожане. Невыспавшиеся бюргеры, гремя разнокалиберными доспехами, бубнили под нос что-то нехорошее (наверное, про меня?), но, тем не менее, забирались на галереи и становились по местам. Значит, тренировки, за которые горожане меня втихомолку поругивали (а герр Лабстерман и вслух высказывал порицания!), прошли не зря! Я переживал, что, когда дойдет до настоящего дела, горожане опоздают. Зря!
Первым, как и положено, на место прибыл капитан латников. Облегченно вздохнув, я поручил Густаву расстановку бойцов и взбежал по крутым ступеням обратно в башню.
В караулке ничего не изменилось, за исключением того, что мальчишки не устояли перед соблазном… Теперь, разрядив арбалеты, они неумело орудовали "козьими ножками" и сопели, пытаясь натянуть тугие тетивы.
- Господин комендант! - радостно сообщил Эдди. - Мы их прогнали!
- Кого прогнали? - холодно поинтересовался я.
- Вон тех, кто ко рву подходил… Мы начали стрелять, и они ушли…
- Вы хотя бы попали в кого-нибудь? - усмехнулся я. - Только не врите - завтра увидим - валяется там кто-нибудь или нет.
- Умирать ушли. Или - раненые, - попытался спорить со мной Эдди.
- Значит, так… - нарочито спокойным тоном сказал я. - Нарукавные повязки можете оставить себе на память. "Летучий отряд" я распускаю.
- Господин комендант, за что?! - вскинулся командир. Даже в сумерках было заметно, что мальчишка побледнел.
- Нарушение дисциплины… Вы открыли стрельбу без команды - раз. Напрасно израсходовали стрелы - два. И, наконец, своей дурацкой стрельбой создали впечатление у противника, что защитники Ульбурга ничего не стоят. Собирайтесь и уматывайте.